– Шоу маст гоу он… То есть люди гибнут уже целыми ротами, но это предвыборное представление под названием "Маленькая, но очень победоносная война" должно продолжаться… Ведь даже на своих ошибках мы не учимся! Что, кроме них больше войск не было в Чечне? А артиллерия и авиация? Эта же мясорубка продолжалась не один час! Ведь перед этим по телевизору показывали, как оперативно-тактическими ракетами из Владикавказа наносили точечные удары по боевикам, которые построились утром на развод то ли в Атагах, то ли в Шалях… Моментально и аккуратно замочено столько террористов! Жалко, что не в сортире их!.. А то бы и ракетчики стали бы Героями. А тут? Это же целая рота! Почти сто человек! У них что, радиостанций не было?
– Да были у них радиостанции… – каким-то посеревшим голосом сказал Петров. – И связь была хорошая… И погода была нормальная.
– И что дальше? – ожесточенно спросил я. – Да они могли хоть до самого лета сидеть на этой горке! Сначала надо было навести артиллерию и пристрелять по квадратам всю местность вокруг, а потом спокойно корректировать стрельбу по результатам попадания снарядов. У них же там и самоходки есть, и гаубицы эти дальнобойные… Я уж не говорю про эти десантные "Ноны", автоматические минометы "Васильки" и обыкновенные дедовские минометы. Да этих артиллеристов зимой хлебом не корми – только дай им пострелять вволю… Чтобы потом было много пустых снарядных ящиков для обогрева… А наша авиация? Они, летчики, разучились, что ли, бомбы сбрасывать? Всё равно эти боеприпасы еще с войны у нас на складах хранятся. Выбросить нельзя, а на утилизацию денег нет. И ведь всё повторяется! Раз за разом! В этом же районе буквально накануне погибло в полном составе две разведгруппы из Псковской бригады спецназа! В каждой по шестнадцать человек минимум! И все до единого убиты…
– Я не слышал об этом, – тихо произнес Петров.
– По телевизору об этом сообщили один-два раза. Когда показали чью-то мать! Когда она забирала тело… И через десять-пятнадцать дней опять такие потери! Только уже в три раза больше! Целая рота десантников! Ну как так можно воевать?! Они же не в глубоком тылу противника высадились! Где их никто не мог прикрыть или поддержать! Это всё наши начальнички не могут наладить нормальное взаимодействие между различными подразделениями или они не хотят это делать потому что не умеют… Ну и на хрен он тогда такой мудак там нужен? Пинка под зад, и иди поднимать сельское хозяйство! Ведь сколько жизней из-за таких погублено! А сейчас трезвонят по всем телеканалам: "Ах, какие десантники смелые и мужественные… Погибли все до единого, но врага не пропустили… Не посрамили честь и славу воздушно-десантных войск России… Ах, ах, ах!!!" А скажите мне, ради чего всё это? Кому нужны такие потери? Папкам да мамкам? Я бы этих командиров лично за яйца подвесил на стволе БМД-2, чтобы они сутки так помучались, а потом отдал бы их на руки родителям погибших пацанов… Чтобы другим была наука… Чтобы думали сначала перед тем, как…
– У меня там сын погиб, – совершенно безжизненным голосом сказал Дмитрий Викторович.
– Что-о? – переспросил я, так и не поняв до конца весь смысл этих вроде бы простых слов.
– У меня в шестой роте погиб сын… Погиб мой сын, – механическим тоном повторил он.
– Как? Кто? – от неожиданного известия я сам внутренне сжался и окаменел, а мои нелепые по сути фразы вылетели в тот же миг помимо моей воли, тоже как-то машинально или скорее по инерции… Все вопросы, ответы и прочие слова здесь были неуместны. Чисто по-человечески можно было бы двумя руками сжать его за плечи и сказать: "Держись, мужик!" Но большинство мужчин так сдержанны и скупы на проявление сочувствия горю… Хотя всё и так понятно… Без пафосных речей, слов ободрения и поддержки…
– Командир третьего парашютно-десантного взвода… Лейтенант Петров… Дмитрий Дмитриевич. Двадцать два года… Не женат… – как будто зачитывал анкетные данные его отец. – Выпускник Рязанского воздушно-десантного училища девяносто девятого года выпуска.
– Он один у вас был? – тихо спросил я, втайне надеясь на то, что оставшиеся дети помогут ему пережить эту боль.
– Да. Сын у нас был единственным…
– А… – хотел было что-то сказать я, но мой голос неожиданно сел и не смог ничего произнести.
Меня резко охватило безвыходно-тоскливое чувство щемящей жалости и сочувствия к этому еще не старому человеку. Ведь ему ничто не заменит так рано ушедшего ребенка … Его ребенка… Его сына, которым он всю жизнь гордился… На которого он возлагал свои отцовские надежды на достойное продолжение их рода и фамилии… И вот вся жизнь рухнула в один миг от одного-единственного сообщения о смерти ИХ Димы. По воле судьбы лейтенант Петров Дмитрий Дмитриевич даже после своей гибели продолжал еще несколько дней ЖИТЬ в сознании своих родителей и таким образом еще какое-то время заслоняя их от страшного горя… Но оно всё-таки пришло в их дом…
– Из молодых командиров взводов никто не хотел идти со своими солдатами на эту высоту… Даже Ротный и его замы были против. Расположение было нехорошим… Зампотех сразу сказал, что никакая машина, ни БМДшки, ни танки на эту горку не поднимутся. То есть своего огневого прикрытия не будет никакого. Но задачу ставил комбат… Марк Евдюхин… Его вот-вот должны были представить к назначению на новую должность замкомандира полка по боевой подготовке, и поэтому была нужна хорошо проведенная тактическая операция… Он и сказал, что для воздушно-десантных войск нет невыполнимых задач… Ведь мы же десантники…
Я лишь тяжело вздохнул… Этот безудержный воздушно-десантный шовинизм со словами о долге перед Родиной, чести ВДВ, мужестве, славе и так далее… Всё это было мне давно знакомо. Но война в Чечне – это не парад на Красной площади. Здесь побеждает тот, который относится к боевой задаче с прагматичной скрупулезностью, который будет внимательно учитывать все малейшие нюансы предстоящих действий. А шапкозакидательством да пустопорожними разговорами пусть занимаются замполиты где-нибудь в Арбатском военном округе.
– Ну, а потом комбат и говорит им, что он сам пойдет вместе с ними и будет лично руководить подразделением.
– А откуда вы всё это знаете? Вы уж меня извините за такой вопрос… – я чувствовал то, что Дмитрий Викторович говорит сущую правду, но, тем не менее, я не смог удержаться от этого уточняющего вопроса.
– А я же почти всех объездил, кто имеет какое-либо отношение к этому бою. Можно сказать, целое расследование провел, – бесхитростно ответил он. – И переговорил я со всеми. Вернее, почти со всеми. Те двое бойцов, которые остались живыми и невредимыми, были в тыловом наблюдении. Они еще первое время отсиживались втихаря в окопе, а потом просто вниз смылись. И единственным выжившим оказался тяжелораненый солдат. Но он живет где-то в Архангельской области в отдаленной деревне… Короче говоря, адреса его мне так и не дали.
– Понятно, – опять вздохнул я. – Скрывают…
Это явная попытка командования отдалить и заморозить на как можно больший период такой важный источник информации с целью её дальнейшего нераспространения. Значит, это всё происходит неслучайно и им есть (ой, как есть!) что скрывать от своего же народа.
– В пять часов утра 28 февраля 2000 года вся шестая рота, усиленная третьим взводом четвертой роты и разведвзводом, начала выдвижение из места дислокации 104-го полка… Еще не рассвело, как они стали подниматься на эту горку. Все были в бронежилетах и касках. Кроме своего личного оружия несли гранатометы и огнеметы одноразовые, лопатки саперные, один-два боекомплекта в РД, сухой паек… Не говоря уже о спальниках и плащ-палатках… Вот насчет ОЗК не помню… Короче, загрузили их по полной выкладке и даже больше. Но поднялись наверх без происшествий и к полудню почти закончили рыть окопы и укрепления.
– А справа-слева кто-то был из наших войск? – уточнил я обстановку.
Петров помолчал с минуту, после чего тихо, но тяжко выдохнул:
– Щас… Скажу… Подожди…
Я молчал, отлично понимая, как ему тяжело и мучительно больно вспоминать и рассказывать мне обстоятельства гибели единственного сына. В эти минуты отец Петров как бы проживал свою жизнь вместе со своим сыном: взбирался с неподъемным грузом на гору, отрывал лопаткой окоп в каменистом грунте, ставил задачи своим бойцам, ел сухпай, пил обжигающий губы чай, радовался хорошей погоде… И не подозревал о надвигающейся катастрофе… И Дмитрий Викторович в очередной раз с болью в душе переносил это жуткое испытание…
– Вы не курите? – я попытался хоть как-то разрядить возникшую напряженно-гнетущую ситуацию и облегчить состояние отца погибшего лейтенанта.
– Нет. Я не курю, – ответил он.
Лично я бы с большим удовольствием и облегчением выкурил полпачки "Примы". Не очень-то приятно, но зато хоть руки перестают трястись.
– Их район имел размеры шесть на семь километров… В нем находились первая, вторая и третья роты 104 парашютно-десантного полка, а также вторая рота из 108 пдп… И еще в пяти километрах от места боя на сопке располагалась пятая рота этого же 104 полка.
– Всё началось на следующее утро, когда ещё не рассвело. Наше передовое охранение заметило несколько боевиков, которые, в общем-то, проходили мимо них. Ну, наши их из бесшумных винтовок всех и уложили. Забрали у них четыре или пять автоматов, после чего стали отходить на высотку. А это оказался головной дозор боевиков, и они услыхали сначала щелчки выстрелов и свист пуль, а когда обнаружили трупы своих, то сразу же открыли огонь. Ну, наши добрались до вершины, и все вместе отбили эту первую атаку. Почти сразу вторая и началась эта бойня. Они шли на штурм высоты волнами и практически без интервалов…
– А чей там отряд был?
– Это были басаевские… И хаттабовские отряды. Они передвигались группами по пятьдесят – сто человек.
– А сам Шамиль? – вновь поинтересовался я.
– И он сам там был. Его позывной – "Идрис", – ответил Дмитрий Викторович. – Наши засекли. А с ним около пяти тысяч боевиков шло…
Я знал, что это было басаевское бандформирование общей численностью свыше пяти тысяч стволов, но тут я впервые уяснил для себя, чей же это был радиопозывной.
Какое-то время мы оба молчали.
– Представляешь… – собравшись с силами, заговорил Дмитрий Викторович. – Они там сражались трое суток… Три дня и три ночи. И погибли они практически все… Если не считать того тяжелораненого бойца, который чудом только выжил… И этих двух…
Я не ответил ему ничего. Естественно, что уже в первый день боестолкновения шестая рота начала нести потери как убитыми, так и ранеными. Эвакуации раненых не было никакой, и изувеченные и истекающие кровью десантники продолжали оставаться на этой высоте. В роте, конечно, был санинструктор, а во взводах даже медбратья с медицинскими сумками, но все эти медицинские работники, как правило, назначались командирами из числа таких же солдат-срочников. Об уровне их подготовки и степени профессионализма по оказыванию первой медицинской помощи можно было и не говорить. В лучшем случае, они смогли бы правильно перевязать рану, наложить резиновый жгут для остановки кровотечения, может, даже вколоть тяжелораненому шприц промедола, если он у них был. Ну а потом?! Я с внутренним содроганием представил себе раненых бойцов и командиров, обездвиженных из-за травмы и терпеливо ожидающих своей эвакуации, которая так и не настала… Затем окончилась всякая стрельба, и эти несчастные увидели обходящих поле боя террористов, собирающих оружие и равнодушно добивающих тех, кто еще дышит… Какими же для них были тяжелыми минуты ожидания своей смерти… Которая уже направляется именно к тебе… И ты под гулкие удары сердца смотришь инстинктивно даже не в глаза врагу, а прямо в черный зрачок автоматного ствола… И ждешь с нарастающим до отчаянья ужасом этой яркой вспышки, после которой не будет уже ничего… Ни серого неба и холодной земли, ни дома и школы, ни друзей и девчонок, ни папы и мамы… НИЧЕГО… Никого… Вот и огонь… В одной секунде сольются тупой удар пули, хруст разрушаемой кости, нестерпимо острая боль и непроизвольный глухой стон… Этот последний отзвук человеческой жизни исчезнет, после чего наступит тишина… Мертвая тишина…
"Боже мой… Хоть бы они были без сознания…" – подумал я с затаенным ужасом. – "А если бы я остался там, где меня перевязали? А я-то ползти мог… А этим раненым куда было деваться? Вокруг же духи…"
– А этот раненый солдатик как живой остался? – неожиданно охрипшим голосом задал я мучивший меня вопрос.
Петров ответил мне не сразу, и я терпеливо ждал.
– Его нашли совершенно случайно. После того, как уже всё закончилось и боевики ушли. Он ведь сначала множественные осколочные ранения получил. А потом его еще и попытались добить… Но ему повезло…
– А почему в первые два дня раненых вниз не спустили? – уже вполне резонно спросил я. – Ну, днем опасно, так ведь ночью можно было их эвакуировать.
– Они запрашивали помощь. К вечеру первого дня, чтобы раненых забрать. А во второй день, чтобы поддержали огнем и подмогу прислали. Ничего не было. Ни в первый день, ни во второй, ни в третий… Последний день…
От его мертвого тона я цепенел еще больше. И леденящий ужас охватывал меня всё сильнее и сильнее.
– Что? Некого было послать им?.. – хрипло произнес я.
– Как не было?! – усмехнулся Петров. – На соседних сопках сидели Точно такие же парашютно-десантные роты… Из их же 104 и 108 полков.
Он зашелестел разворачиваемым листом бумаги…
– Сейчас зачитаю… Как мне тогда говорили, так я и записал… Совсем рядом… С севера в полтора километрах от места боя на высотках располагались ротные опорные пункты 2 и 3 парашютно-десантных рот с интервалом в один километр между собой… Причем третья рота – с 27 февраля и вторая рота – с 25 февраля. А 2-я рота 108 полка была на юге от места боя в целых 3-х километрах на высотах 1200-1400 метров…
– А они хоть обстреливали противника со своих позиций? – почему-то уже обреченным голосом спросил я.
– Они? Нет… – ровным тоном ответил Петров-старший. – Вот второй взвод из третьей роты, который находился в полутора километрах от них… Тот еще имел огневое столкновение… А все остальные – нет…
– Понятно, – уже в который раз неслышно вздохнул я. – А штаб?.. Артиллерия где?..
– Тоже неподалеку, – немного помолчав, сказал Дмитрий Викторович. – Та-ак… Расстояние от места боя до командных пунктов составляло: до 104 полка по прямой – 7 километров и столько же до 108-го полка… Артиллерия – ствольная и реактивная… Перепады высот: альтерерия 550 метров, а 6-я рота 776 метров над уровнем моря…
– Не так уж и много… – кратко проконстатировал я. – А для гаубиц и Града …
В данной ситуации было бы крайне нетактично и неверно говорить моему собеседнику о том, что и расположенные рядом на оборудованных позициях родственные подразделения, и полковые командные пункты с имевшейся у них артиллерией ВДВ, да и другие армейские части и соединения со всей их огневой мощью… Хоть вместе и скоординировано… Хоть в отдельности и поодиночке… Все они были в состоянии оказать необходимую поддержку одной погибающей у них на глазах роте… Но этого так и не произошло… Я смолчал об этом…
Но Петров разбирался в воздушно-десантной тактике не хуже меня и уже говорил почти без лишних эмоций.
– Все они могли… Но не пришли на выручку… Почему?… Ведь ротные и взводные командиры служили вместе и хорошо знали друг друга… В одном полку всё-таки…
– Да и училище одно и тоже все заканчивали… – непроизвольно продолжил я, когда он замолчал.
Если уж говорить прямо и откровенно, то и сами воздушно-десантные войска в настоящее время настолько подверглись жесточайшему сокращению, что боевых соединений осталось не более десятка и офицеры теперь могут знать своих товарищей в других частях очень хорошо… А уж в соседних полках… А тем более ротах…
"Что же произошло со знаменитой десантной взаимовыручкой?.. Назойливо вертелась в моем мозгу одна и та же мысль. – Где же вы были братья – командиры?"
Но отец павшего лейтенанта после небольшой передышки постепенно раскрыл мне истинную суть этой трагедии…
– Вот только там старшим начальником был тот самый заместитель командира полка, которого должны были снять с этой должности за какие-то нарушения. И именно на эту же должность метил комбат Евдюхин. И этот замкомполка всё отлично понимал, что если Евдюхин выйдет из этой заварухи живым-невредимым, да еще и с заслугами и наградами… То ему недолго сидеть на этом стуле ЗКП. И когда Евдюхин запросил по рации помощи, то этот замкомполка ответил, что они сами находятся в таком же положении, у него нет людей свободных и так далее. Тогда Евдюхин, не стесняясь в выражениях, пообещал ему, что если он, Евдюхин, выйдет из этого боя живым, то он лично изобьет эту суку… Но он не вышел…
– А с другими подразделениями он не мог связаться по радиостанции? – я старался уточнить всю картину боя.
– Евдюхин пытался. Только этот замкомполка всем заявил, что Евдюхин паникует, а потом вообще приказал всем в радиопереговоры с шестой ротой никому не вступать и соблюдать режим радиомолчания. Мол, шестую роту будет с воздуха прикрывать авиация, а также артиллерия.
– Ну и как? – у меня появилась слабенькая надежда на хоть какое-то взаимодействие и поддержку.
– А никак, – вновь усмехнулся Дмитрий Викторович, а у меня опять внутри что-то оборвалось.
– Да… Прилетали вертолеты огневого прикрытия. По четыре штуки. Зависнут на высоте полутора километров и на таком же удалении и оттуда начинают выстреливать свои НУРСы и противотанковые ракеты, которые благополучно разрывались в верхушках деревьев. Вертолетчики даже из своих пулеметов стреляли… А боевикам хоть бы что. Наши просили летунов, чтобы те поближе переместились и били на поражение. Но это было безуспешно. И эти Ми-24 продолжали прилетать и с этого же расстояния добросовестно выпускали свои неуправляемые снаряды и управляемые ракеты, да всё попусту.
– А артиллерия?
– Там боевики подобрались к нашим позициям уже так близко, что когда начала артиллерия работать, то немного накрыла и своих. Это потом… Когда всё было почти кончено, тогда комбат Евдюхин вызвал огонь на себя. Так он и погиб около радиостанции.
– А… Ваш?.. – с трудом выдохнул я.
– Я тогда еще не знал, как моего Диму… – тяжело вздохнул Петров. – Мне рассказали, как его нашли… В первый раз наша разведка заползла на высоту спустя пару часов как всё там затихло. То есть под самое утро… Они в этих сумерках обнаружили тело Евдюхина, других офицеров и моего сына… Но тут показались духи из тылового отряда, которые собирали оружие, боеприпасы и так далее. Разведчики тут же уползли обратно. И во второй раз наши поднялись на горку уже на следующее утро. Все тела погибших лежат как и вчера, только нет лейтенанта Петрова. Ночью выпал снег, и от того места, где он лежал, идут чьи-то следы… Причем, это следы босых ног… Мне это офицер-медик рассказывал… Который всё это видел…
Дмитрий Викторович замолчал и несколько минут собирался с духом, прежде чем заговорить снова.
– Наши пошли по следу, и у края одной расщелины он обрывается… Они спускаются туда и находят там моего сына… Сидящего на корточках… Но уже мертвого… Он даже еще теплый был. На губах красная пена от прострелянного легкого. А умер он не от ран или, там, потери крови… Смерть наступила от переохлаждения… Мой тяжелораненый сын просто замерз…