- Все в порядке, товарищ капитан, мои люди готовы к бою.
Разговор велся через переводчика - солдата-таджика.
- Минометами мы отсюда достанем до любого душманского дома, так что если понадобится, то врежем.
Выслушав переводчика, лейтенант смущенно спросил:
- А что такое "врежем"?
Бочаров рассмеялся:
- Это когда мины лягут прямо в цель.
Теперь уже засмеялся лейтенант.
- Хорошее слово "врежем", буду ханум пугать.
- Во-во, - подзадорил капитан, - припугни ее, сразу любить станет крепче.
Бочаров понимал, что согласно обычаям в Афганистане не принято говорить с мужчиной о его жене, но если лейтенант сам завел разговор о ней, то, значит, он не признает эти предрассудки, но продолжать разговор на эту тему воздержался, только спросил:
- У тебя сколько детей, рафик?
- Всего семь, - скромно пояснил лейтенант.
- Мы желаем твоим детям и их матери здоровья и счастья.
Иванько, засевший со своим взводом в двадцати метрах от пещеры, нетерпеливо поглядывал на небо. В кишлаке уже чувствовалось приближение утра. Можно было различить казавшиеся угрюмыми отдельные дома-крепости. Чуть дальше темнело пятно какого-то сада. Сейчас все четче и четче, словно на проявленной фотопленке, можно было различать отдельные деревья.
Вдруг из крепости, в которой засел главарь банды, донесся визгливый крик ишака.
"Пора", - решил Иванько и молча дотронулся до руки лежавшего рядом Джалала. Тот тихо прошептал:
- Можем начинать.
Иванько привстал и, махнул рукой, низко пригибаясь к камням, побежал к пещере. Солдаты взвода, не отставая, бросились вперед.
Бочаров хорошо видел в бинокль, как поднялся разведвзвод и, не отрываясь от прибора, приказал радисту:
- Передайте всем - вперед!
И тут сонный покой, еще не обогретых теплыми лучами солнца гор, разорвался звонкими очередями автоматов, короткими взрывами гранат.
Разведчикам повезло. Они почти без боя, уничтожив четверых охранников, из которых только один успел дать короткую очередь, ворвались в пещеру. Иванько, чтобы не быть мишенью на фоне большого лаза, отступил к выступу и громко крикнул:
- Есть здесь русские? Мы - свои!
Откуда-то слева послышался прерывистый голос:
- Товарищи, мы здесь!
Кто-то из солдат включил фонарик. Луч выхватывал из темноты какие-то лица. Лейтенант рванулся к ним.
- Кто здесь? - почему-то громко крикнул он.
- Я - рядовой Носов.
Иванько осветил говорящего. Перед ним полулежал молодой парень. Обмундирование - одни лохмотья, лицо и голова покрыты сплошной кровавой коркой.
Иванько спросил:
- Есть ли здесь еще наши?
- Нет, я один. Остальные - афганцы, их пятеро. По-моему, все офицеры.
- Поэтому и тащили с собой, чтобы в Пакистане бакшиш хороший получить, - пояснил подошедший сзади Джалал. - Пленных следует вывести наружу, а мы хорошенько осмотрим пещеру. Она большая, и, может, кто-либо из душманов спрятался.
Иванько протянул Носову руку и мягко сказал:
- Вставай, браток, пойдем отсюда.
- Я не могу, друг, у. меня ноги перебиты. Поэтому и успели меня взять.
- Что, на мину напоролся или очередью достали?
- Нет, по-моему, снаряд безоткатки или минометная мина недалеко разорвалась. Когда пришел в себя, то уже связанный по рукам и ногам на спине ишака лежал.
Иванько приказал солдатам вынести Носова из пещеры, а сам, чуть хромая - где-то ударил ногу, - направился следом.
По рации Иванько доложил Бочарову о захвате пещеры. Командир роты спросил:
- Ты видишь дом, где засел главарь банды?
- Да, он метрах в трехстах от меня, там слышна стрельба.
- Духи смогли отразить атаку и теперь, заняв круговую оборону, яростно сопротивляются. Там наше отделение саперов. Оставь с освобожденными пленниками одно отделение, а с остальной частью взвода окажи помощь. На месте разберись, если обстановка сложная, то не рискуй людьми. Отведи наших и афганских товарищей от крепости и обозначьте себя дымами. Мы ударим по крепости из "самоваров".
Так солдаты и офицеры между собой называли минометы.
Иванько быстро отдал необходимые распоряжения и, договорившись с Джалалом, что он останется у пещеры, бросился к крепости. Пули свистели рядом, и приходилось низко пригибаться к земле.
Бочаров со своего КП хорошо видел весь кишлак. Три группы душманов и их посты на вершинах гор были ликвидированы быстро, вот только случилась осечка с группой главаря. То ли его люди были особенно бдительными, то ли смогли случайно увидеть солдат, окружавших их крепость, но, как бы там ни было, фактор внезапности был утерян, и сейчас надо было вести бой с противником, укрывшимся за толстыми глиняными стенами.
Дом, в котором засел главарь группы, действительно оказался крепостью. Высокая стена-дувал квадратной формы казалась неприступной, по углам имелись небольшие башни с бойницами. Ночью там находились караульные. Очевидно, они-то и заметили, как солдаты устанавливали лестницы.
Посоветовавшись с прапорщиком Святцевым, который командовал группой саперов, и командиром афганского взвода, штурмовавшего крепость, Иванько связался с капитаном Бочаровым и предложил свой план: сбить душманов с дувала и крыш, взорвать большие деревянные ворота, а затем, используя лестницы, одновременно через стены и ворота атаковать крепость.
Еще до наступления рассвета отделение старшего сержанта Шувалова подошло к посту и залегло, ожидая сигнала.
Когда по команде Шувалова солдаты бросились к камням, где засел противник, то там оказалось только два душмана, а справа по ним полоснула очередь ручного пулемета. Коблик видел, как туда метнулся командир отделения, и, понимая, что пулеметчику нельзя дать вести прицельную стрельбу, старался не дать противнику высунуться из-за камня. А Шувалов, обойдя пулеметчика справа, короткой очередью сразил его. Коблик решил сменить позицию и вскочил на ноги. Но вдруг увидел, что из-за ближайшего камня поднялся во весь рост душманский автоматчик. Он целился в Коблика. Николай тут же нажал на спусковой крючок, но автомат молчал: "Осечка?!" И Коблик растерялся. Как заколдованный, он стоял перед душманом и глядел прямо в дуло автомата. И, конечно, стал бы этот миг последним в жизни Николая, если бы не Леонов. Длинной очередью он опередил душмана, и тот упал на камни.
- Прежде чем сменить позицию, надо поменять магазин, - бросил Коблику Леонов и, пригибаясь, побежал туда, где слышалась стрельба.
Вскоре бой был закончен. Все восемь душманов были уничтожены. Кроме ручного пулемета и пяти автоматов у душманов захватили переносную зенитно-ракетную установку с пятью ракетами и два пистолета. Кольцов пнул ногой треногу установки и, шутя, обратился к Леонову:
- Товарищ младший сержант, доложите, что за штуковина?
- Одну минутку, товарищ маршал, - ответил Леонов и наклонился к установке. - Так, знакомая игрушка. - Он выпрямился и, напрягая память, сообщил: - ПЗРК "Мистраль" французского производства. Длина - сто восемьдесят один сантиметр, скорость около восьмисот метров в секунду, вес боевой части - 3 килограмма; она осколочно-фугасная, диаметр ракеты - девяносто миллиметров. - Он помолчал немного, а затем продолжал: - Наведение ракеты на цель - с помощью пассивной инфракрасной головки. Дальность стрельбы б километров, высота поражения до З-х километров. - Леонов потрогал рукой треногу: - Как видите, рядовой Кольцов, эта тренога отличается от вашей гитары тем, что на ней имеются оптический прицел, привод для ручного наведения установки и сиденье для оператора.
- Во дает, - восхищенно воскликнул Попов. - Слушай, Леонов, где ты так нахватался?
- Хватают желтуху или тиф, - философски изрек Антон. - А мои познания опираются на глубокое знание тактико-технической характеристики оружия противника. И если бы вы, товарищи, не били баклуши, а почаще заглядывали в справочную литературу или хотя бы изучили плакаты с изображением оружия противника, то мне не пришлось бы сейчас тратить свое драгоценное время на лекцию.
А в этот момент прапорщик Святцев, наконец-то, смог подорвать ворота, ведущие в крепость. Одни солдаты под прикрытием пыли рванулись во двор, другие, забрасывая душманов, засевших на крышах, гранатами, по лестницам начали забираться на дувал. Вскоре все было кончено. Двенадцать душманов и главарь банды Дангал сдались, остальные были уничтожены.
Джалал и его люди приступили к допросу пленных, а Бочаров вызвал вертолет для доставки освобожденных из рук душманов советского солдата и афганских офицеров, затем дал команду командирам взводов сниматься с "блока".
Командир второго взвода Медведев по радиостанции попросил разрешения спуститься с высоты всем его отделением самостоятельно, по пологой восточной стороне.
Бочаров понимал, что тащить на себе захваченное у душманов оружие по крутым склонам очень тяжело, поэтому, согласовав место встречи, разрешил им спуск.
К двенадцати часам основные силы советско-афганского отряда прибыли к месту встречи, но взвода Медведева еще не было, и Бочаров, объявив короткий привал, приказал радисту связаться со старшим лейтенантом. Медведев сообщил, что ждет подхода отделения Шувалова, которое почему-то задерживается и по радиостанции не отвечает.
Прошло полчаса. Шувалов не объявлялся. Бочаров, внимательно изучив карту, пришел к выводу, что отделение могло сбиться с пути и затеряться среди ущелий. Смущало то, что Шувалов не выходит на связь. Решили двинуться на соединение с Медведевым и всем вместе организовать поиск.
Па душе у Бочарова было тревожно.
"ВАШ СЫН ПОГИБ…"
Время тянулось медленно, месяцы казались Вере Федоровне годами. Получив очередное письмо от сына, она впивалась глазами в конверт: его ли почерк? А затем принюхивалась, не пахнет ли бумага лекарствами? Веру Федоровну все время мучила мысль, что сын ранен. Он, конечно, не захочет огорчать ее и не напишет, что лежит в госпитале. Сегодня она ждала очередное письмо. Был субботний день. Вера Федоровна, нетерпеливо поглядывая на часы, дожидалась, когда почтальон принесет почту в их подъезд. Только после этого она сможет пойти на рынок. Вот наконец половина десятого, и Вера Федоровна, взяв хозяйственную сумку, спустилась вниз. Заглянула в ящик: что-то лежит. Торопливо достала газеты и письмо. Конечно, от Коли! Почерк? Его. Лекарствами не пахнет. Она вышла из подъезда, присела на скамейку и быстро распечатала письмо:
"Здравствуйте, мои дорогие мама и Сережа! Пишу вам из Афганистана двадцатое письмо. Служба идет по-прежнему, нормально. Наш взвод похвалил комбат за выполнение боевой задачи. Я уже писал вам, что здесь подружился с отличными ребятами Леоновым Антоном, Кольцовым Костей, Володей Поповым, а вот сегодня, наконец, встретился с Павлом Чайкиным… По-моему, он хороший парень…"
Вера Федоровна ничего не замечала вокруг и вздрогнула, когда услышала свое имя. Подняла глаза, перед ней стояли соседи по подъезду из тридцать четвертой квартиры Жукин и Солдунов.
- Небось от сына весточка? - спросил Жукин.
- Да, от него.
- Ну как он там? Еще не заработал награду?
Слова эти больно кольнули в сердце. Вера Федоровна хмуро ответила:,
- Он не за наградами поехал туда.
- Ну отчего же, - вставил Солдунов, - некоторые с наградой и даже не одной оттуда приезжают. Я бы тоже согласился, да уже поздно в армию идти.
- Вы же, по-моему, не служили, - заметила Вера Федоровна.
Солдунов рассмеялся.
- Армия - хорошая школа, но лучше пройти ее заочно. Вам это и Коля скажет, когда придет. Лично мне не по душе эти "ать-два".
- Ведь служба в армии - долг каждого мужчины;
- Ничего, - небрежно махнул рукой Жукин и, обняв Солдунова за плечи, добавил: - Мой Коля этот долг отдаст трудом своим здесь. Передавайте привет вашему Коле от нас, пусть быстрее заканчивает это дело и возвращается. А то ведь всякое может случиться…
Словно кипятком обдали эти слова Веру Федоровну. У нее перехватило дыхание, и, не находя слов, она молча смотрела им вслед.
Выходили и входили в подъезд соседи, они здоровались с ней. Вера Федоровна машинально, словно во сне, отвечала.
Трудно сказать, сколько прошло времени. Но вот она постепенно успокоилась и снова принялась за письмо:
"Я такой бедноты, как здесь, - писал Коля, - нигде не видел. Дети выстраиваются в очереди у помоек. Мы, когда уходим на задание или возвращаемся с него, то даем им сухие пайки. Дети очень радуются, кричат "та-шаккор". - это по-ихнему спасибо. Жара стоит страшная. На солнце - под шестьдесят. Особенно тяжело, когда надеваешь каску и бронежилет. К каске не притронешься: руки можно обжечь, а пластины бронежилета нагреваются так, что тело насквозь пронизывается жарой.
Мама, ты спрашиваешь, что сюда можно прислать? Я узнавал. Слать сюда посылки нельзя, да и ничего мне не надо. Кормят нас хорошо. В нашем магазине есть яблоки, печенье, консервы, конфеты, правда, не наши сладкие, а югославские - кисловатые, есть очень вкусный напиток "сиси".
Научился я здесь многому. Могу без спичек костер разжечь, открыть консерву без ножа. Все это пригодится в жизни. Мне сейчас жаль ребят, которые не готовят себя к службе в армии. Рокеры, панки, металлисты - все это несерьезно… И ребята сами очень скоро понимают это. На первых порах все новички выглядят слабаками. Оказывается, чтобы передвигаться по горам, надо иметь сильные колени. Поэтому тренируем коленные суставы, десятки раз приседаем на одной ноге. Чтобы взобраться по канату на скалу, надо иметь сильные руки и пресс. Каждый день работаем на турнике и брусьях.
Не хочу врать вам, что служба легкая. Нам приходится здесь воевать. А как же иначе? В стране идет война. Оппозиционеры стараются напасть в первую очередь на советских. Обстреливают и колонны, и самолеты, и посты наши. Постоянно находишься на пределе. В Народно-демократической партии тоже разные люди. Это понятно: когда в ней есть и богачи и бедняки, то есть и разные мнения. Редко кто из богачей хочет расстаться со своим богатством. Некоторым нравится такая ситуация в стране. Очень много случаев, когда безвозмездная помощь Советского Союза, предназначенная в первую очередь детям, сиротам и беднякам, расхищается некоторыми представителями власти, а затем продается через дуканы, так здесь называют частные магазинчики.
Мамуля, как ты? Не болеешь? Сергей, а ты помогаешь маме? Как ведет себя Кузя? Он мне даже приснился. У нас здесь тоже есть собаки. Они помогают искать мины. Животные нередко гибнут, и в нашем городке есть кладбище, где захоронены те собаки, которым уже не суждено вернуться домой.
Ну вот и все. Писать больше не могу. Сейчас отправляемся на задание. До свидания, мои дорогие. Целую вас. Спешу запечатать письмо и бросить в почтовый ящик…"
Вера Федоровна осторожно вложила письмо в конверт и спрятала его в сумочку. Встала со скамейки и дворами направилась к Комаровскому рынку.
Огромное с большим куполом здание скорее напоминало Дворец спорта, чем рынок. Народ толпился у входа, внутри - шум, гам.
Вера Федоровна не спеша продвигалась между рядами. Обратила внимание на горку красивых свежих яблок.
Спросила:
- Сколько стоит килограмм?
Одетый не по-летнему тепло усатый мужчина бросил на нее мимолетный взгляд.
- Для тебя, красавица, пять рублей.
- Ого, отчего так дорого?
- А ты сама бы попыталась за тыщи километров все это тащить. После этого не спрашивала бы.
Из-за своей спины Вера Федоровна услышала мужской голос:
- Но все равно нельзя такую цену загибать.
Вера Федоровна оглянулась, перед ней стоял Лемехов, с которым познакомилась на субботнике.
Он узнал ее. Улыбнулся.
- Здравствуйте, Вера Федоровна!
Они отошли от прилавка. Разговаривая, прошлись вдоль рядов и, купив, что хотели, вместе вышли на улицу.
Им было по пути. Шли медленно. Ивану Леонидовичу передвигаться на протезе было не просто. Вера Федоровна предложила помочь ему нести покупки, но он отстранил ее руку- Нет-нет, спасибо. Я уже привык, да и тяжелая эта ноша-для женщины.
И вдруг Коблик увидела своего участкового инспектора. Мурадов шел навстречу и, узнав Веру Федоровну, первым поздоровался.
- Ну как, не нашли анонимщика? - на всякий случай спросила она. И неожиданно услышала:
- Да, нашли.
- Неужели?! И кто он?
Мурадов смущенно оглянулся. Было видно, что он колеблется.
- Вы не хотите говорить?
- Просто я не получил разрешения от руководства назвать имя анонимщиков.
- Ого, так их оказывается несколько?
- Да, двое. - Мурадом бросил внимательный взгляд на стоявшего поодаль Лемехова и, махнув рукой, решительно сказал: - В вашем подъезде в тридцать четвертой квартире живут Жукин и его приемный сын Солдунов. Так вот, все три анонимки в домоуправление написал Жукин, а в милицию - Солдунов. Экспертизой это доказано.
- Ну а что они, эти Жукин и Солдунов говорят? Чего им от нас нужно?
- Хотели вас заставить продать мотоцикл по дешевке. Ну а теперь просят только одно: не говорить вам. Кстати, им кое-кто из моего начальства пообещал молчать, чтобы не вносить раздор и вражду между соседями.
- Какие же они соседи! Они - негодяи и подонки. В глаза льстят, а за спиной подлость делают.
- Я прошу вас, пока ничего не говорите. Думаю, что я смогу убедить свое начальство сообщить вам об этом официально. Тогда если вы захотите, то можете обратиться в суд с требованием наказать их.
Когда Вера Федоровна, попрощавшись с участковым инспектором, подошла к Лемехову, тот участливо спросил:
- Он от вас что-то хотел?
- Нет, это я его спросила. - И Вера Федоровна все рассказала Лемехову.
Они присели отдохнуть на скамейку. Иван Леонидович тяжело вздохнул.
- Не знаю, что делается с людьми. Зависть, злоба, жестокость руководят поступками многих. А посмотрите, сколько у нас чинуш и бюрократов расплодилось. Они же не хотят замечать людей. Отсюда и бессердечность, а порой и самое настоящее издевательство.
И он, желая как-то разделить печаль Коблик, вдруг начал рассказывать о себе.
- 9 мая 1944 года мне на фронте миной оторвало ногу. В тот день нам пришлось отступать на небольшом участке фронта. - Лемехов устало смотрел в одну точку. - Когда пришел в себя, увидел, что лежу на земле, а надо мной стоит фашистский офицер. Я и сейчас помню его спокойные, внимательные серые глаза. Мы с минуту смотрели друг на друга. Я стал искать возле себя винтовку, но вместо нее, увидел свою оторванную ногу. Поднял снова глаза на офицера, а он, улыбаясь, не спеша целится в меня. Я подумал, что офицер пугает, а фашист выстрелил, потом еще и еще… Я снова потерял сознание, а когда пришел в себя, то было уже темно. Нащупал на ремне флягу с водой, она во время взрыва чудом уцелела. Попил водички и начал соображать, что же мне делать? Снял ремень, перетянул ногу выше колена и опять от боли впал в беспамятство. Пришел в себя уже в госпитале. Позже узнал, что наши опять погнали немца дальше, а меня санитары подобрали. Оказалось, что все пули немецкого офицера не были для меня смертельными.
- Повезло, - горько усмехнулась Вера Федоровна. - И как вы дальше жили, Иван Леонидович?