Я забежал домой за Гелей, и мы вместе отправились на вокзал. Только переступили порог отделения милиции - видим: сидят оба - Валя и Миша, грязные, оборванные, и мирно беседуют с дежурным.
По пути на вокзал Геля грозилась наказать Валентина строжайшим образом, но, едва увидев его, сразу позабыла о своих угрозах. Дома, пожалуй, не менее радостно, чем мы, брата встретил в первые минуты и Женя. Обнял, поцеловал, но затем вдруг оттолкнул, крикнул гневно:
- Эх ты, свинья бесчувственная! Видеть тебя не хочу!
Валентин стоял будто пришибленный. Казалось, он готов был провалиться от стыда сквозь землю.
И вот, вымытый, переодетый во все чистое, он предстал перед нами, ожидая семейного суда.
- Докладывай, где ты был? - спросил я жестко.
Валя шмыгнул носом, но ответил совсем не по существу дела:
- Ужасно есть хочется…
- Успеешь! - оборвал я его. - Отвечай на вопрос.
До этого мы никогда не повышали голоса в разговоре с сыновьями, но тут я не мог сдержаться. От строгого окрика Валя вздрогнул.
- Я- я не хотел огорчать вас… - пробормотал он, заикаясь. - Знаю, меня нужно наказать… Но я не мог иначе… Дал слово… во имя дружбы…
И мы услышали удивительную историю его похождений.
Он очень дружил с Мишей Панкратовым, учился с ним в одном классе, не расставались они и в пионерском лагере. У Миши был строгий отчим. В тот день, когда исчез Валентин, ребята в обеденную пору пошли на Кубань купаться. Долго возились в воде, плавали, ныряли, а тем временем кто-то стащил Мишину одежду. Вышли мальчики на берег - Мише не во что одеться, только трусы на нем.
Что делать? Как идти Мише домой, к отчиму? Обязательно будет порка. Видя, в каком отчаянном положении находится друг, Валя сказал:
- Ты посиди здесь, на берегу, а я сбегаю домой, принесу Женькины штаны и старую рубаху: они будут тебе в самый раз по росту.
Миша безнадежно вздохнул.
- Все равно изобьет меня отчим. Глазастый он, сразу заметит, что на мне чужое и старое. - И, подумав немного, промолвил решительно: - Не пойду домой. Не пойду - и все!
- Где же ты будешь жить? - спросил Валя.
- Уеду.
- Куда?
Миша пожал плечами, ничего не ответил.
- А может, у нас поживешь пока? - предложил Валя. - Я поговорю с отцом и матерью.
- Нет! - мотнул головой Миша. - Отчим сразу найдет меня, и тогда совсем крышка. Надо уезжать. Сейчас на вокзал подамся. На бочкаре или товарняке укачу куда-нибудь.
Валентину было жаль расставаться с другом, а тем более отпускать его одного, без копейки денег, в неизвестное.
- Если так, то и я поеду с тобой, - заявил Валя.
- Тебе-то зачем бежать? - удивился Миша. - У тебя дома все в порядке.
- Ради дружбы! - ответил Валя. - Отец мой всегда говорит: "Сам погибай, а товарища выручай!" Так что едем вместе.
Ребята начали совещаться, куда уехать.
- Давай на Кавказ двинем! - предложил Валя. - Отец рассказывал мне, что в Минеральных Водах есть гора Кинжал. Называется она так, потому что на ее вершине зарыт золотой кинжал в ножнах, усыпанных драгоценными камнями. Сто лет тому назад его зарыл там знаменитый абрек. Найдем этот кинжал, продадим, тогда уходи от своего отчима навсегда, ну его! Денег у тебя будет много, сможешь жить один, учиться!
План, предложенный Валентином, захватил Мишу.
Сказано - сделано. Валя тайком пробрался домой, прихватил старую одежду старшего брата и вернулся к другу, на берег Кубани. Одежда пришлась Мише впору.
В тот же день друзья покинули город. То на площадках цистерн, то в товарных вагонах, то даже в "собачьих ящиках" под пассажирскими вагонами они все же добрались до Минеральных Вод. Первым делом, конечно, слазили вдвоем на гору Кинжал, но напрасно: золотого кинжала не нашли.
Ребята приуныли. До этого все шло строго по великолепному плану, и вдруг полнейший крах. Неизвестно, какие мытарства довелось бы испытать беглецам-кладоискателям, если бы их не задержала милиция…
Чувство товарищества, руководившее в этом случае Валей, смягчило мой гнев. Я не наказал его, но тут же взял с него честное слово, что впредь он никогда не будет поступать так опрометчиво и никогда больше не будет приносить нам подобных огорчений.
- А с Мишей как же? - спросил Валя. - Ведь ему теперь не будет житья дома.
Я пообещал поговорить с родителями Панкратова, в первую очередь с его отчимом, чтобы тот относился к пасынку по-человечески.
- Не поможет это! - сказал Валя.
- Поможет! - заверил я его. - А если не подействуют мои слова, то найдем управу на грубияна через милицию и горсовет.
Весной, в пору буйного цветения садов, Женю приняли в комсомол. Помню, вечером мы с нетерпением ждали его возвращения из райкома. Геля испекла сладкий пирог, празднично накрыла стол.
- Какой сегодня праздник? - допытывался маленький Геня, наблюдая за всеми этими приготовлениями. - Первый май? Да?
Валя подхватил его на руки.
- Нет, малыш, не май. Брата нашего Женю в комсомол принимают! Понимаешь, в ком-со-мол!
В это время на пороге появился Женя, раскрасневшийся, сияющий.
- Бот, папа, смотри! - Он протянул мне комсомольский билет. Мы обняли Женю.
- Поздравляю, сынок! - промолвила взволнованно Геля.
Валя тормошил брата, кричал:
- Ура! Наш Женька комсомолец, ура!
Геня тоже кричал "ура" и заливался громким смехом.
- Ох, и волновался же я, - рассказывал Женя. - Поначалу казалось, что все слишком уж строго смотрят на меня, но секретарь райкома оказалась доброй, веселой.
- Разве секретарь девушка? - удивился Валя.
- Вот чудак! Что же тут удивительного? - пожал плечами Женя.
- О чем же она спрашивала тебя?
- Говорит мне! "Школьный комитет комсомола дал тебе хорошую характеристику. А теперь скажи, почему ты хочешь быть комсомольцем?" Я ответил: "Комсомольцы - самые передовые ребята, помощники партии, и я хочу в рядах Комсомола помогать партии и народу строить новую жизнь". Потом она про пятилетку спрашивала. Я все рассказал.
- На стройку просился?
- Конечно! Как только получил билет, говорю: "Прошу меня как комсомольца послать на любое, самое трудное строительство".
- А она что?
- Спрашивает: "Ты с речью Ленина на Третьем съезде комсомола знаком?" - "Знаком", - отвечаю. "О чем говорил Ильич в этой речи?" - спрашивает. "Что комсомольцы должны овладеть наукой, учиться!" - ответил я. "Правильно! - сказала она. - Вот ты и должен в первую очередь овладеть знаниями. Будешь хорошо учиться, будешь хорошим комсомольцем, тогда и пошлем тебя куда нужно!"
Мы переехали в Краснодар. Сыновья наши быстро росли. В семье, конечно, не обходилось без маленьких огорчений, но радостей и согласия было больше, чем огорчений…
После окончания средней школы Евгений поступил в химико-технологический институт. Младший, Геня, учился в школе, а Валентин, подготовившись за семь классов, сдал приемные экзамены и был принят в учебный комбинат Ростсельмаша, на отделение инструментальщиков, где работал и учился. Жил он не с нами, в Ростове.
Как-то в середине лета Валя приехал к нам в Краснодар. Все, разумеется, рады его приезду. Мать старается его подкормить, братья не отходят от него - соскучились. А Валентин непохож на прежнего, будто подменили его. Нет в нем былой веселости, живости, ходит скучный, старается уединиться. Уйдет с утра на Кубань. вернется только к вечеру.
Причина его угнетенного состояния вскоре выяснилась. Мне-то он побоялся сказать, а матери и старшему брату признался, что бросил учебный комбинат. Подбил его один парень поехать на работу в совхоз мастером-инструментальщиком. Валя загорелся: наконец-то до "самостоятельной" работы дорвался! Проработал он в совхозе немногим больше двух месяцев, потом начались у него там какие-то недоразумения, неполадки. Хотел было вернуться в Ростов продолжать учебу в комбинате, а его уже отчислили оттуда. Вот он и подался домой, не зная, как быть и что делать дальше.
Женя, услышав его покаяние, возмутился:
- Какой же ты комсомолец после этого? Ни дисциплины, ни порядка. Надо же придумать такое: сбежать из училища! Позор!
Валя побледнел.
- Я не сбежал. Заявление там мое есть: просил, чтоб отпустили. Хотелось на работе себя показать. Но теперь вижу: совершил ошибку.
- Глупость это несусветная, а не ошибка, - бросил Женя.
- Пусть даже глупость, - покорно согласился Валентин и, помолчав немного, добавил с огорчением: - Но я не думал, что станешь хлестать меня так. Рассчитывал на твою помощь и поддержку. Все выложил тебе начистоту, а ты…
Он умолк, отвернулся.
Женя почувствовал, как остывает гнев.
- Да ты, пожалуй, прав, - кивнул он. - Возмущаться и отчитывать, конечно, легче, чем помочь. Но вот как помочь тебе? По-моему, ты должен рассказать обо всем отцу. А потом тебе надо как-то искупить свою вину. Так ведь?
- Так!
- Хочешь, я поговорю с отцом, если ты не решаешься? - предложил Женя.
Валентин протестующе мотнул головой.
- Нет, я сам…
Об этом разговоре между братьями я узнал от Гели. Горько и обидно стало мне, что Валентин не откровенен со мной, хуже того - боится меня. Но виду, что мне уже все известно, я не подал, решил подождать, пока Валентин сам поговорит со мной.
В тот день после обеда я лег немного отдохнуть, лежал, а сам прислушивался к шагам на террасе, ждал, что на пороге вот-вот появится Валентин.
Мои ожидания оказались ненапрасными.
Вошел Валентин, остановился у двери.
- Папа, мне обязательно нужно поговорить с тобой, - произнес он негромко, но твердо, не пряча от меня глаза.
- О чем же это? - спросил я, выжидательно глядя на него.
И Валентин поведал мне неприятную историю, приключившуюся с ним. Нелегко было ему рассказывать. Голос его то и дело срывался от волнения, но лицу катились крупные капли пота.
- Я очень виноват перед всеми вами, - сказал он в заключение. - Мне стыдно и горько за свой необдуманный и опрометчивый шаг.
- Да, дело действительно серьезное! - проговорил я после долгой и, видимо, очень мучительной для Валентина паузы. - Ты виноват не только перед нами. Ты запятнал комсомольскую честь…
Валентин опустил голову.
- Я понимаю, папа! Об одном прошу: прости меня! Я сделаю все, чтобы смыть с себя позорное пятно.
Прошло недели две.
Однажды после вечернего чая Валентин снова заглянул ко мне в комнату.
- К тебе можно, папа?
- Опять что-нибудь случилось? - спросил я.
- Нет, нет, - улыбнулся Валентин. - Хочу посоветоваться. Работа нашлась, не могу без дела сидеть… - И он рассказал, что встретился на пристани с одним знакомым из Ростова и что тот уговорил его поступить учеником механика на пароход.
- А не сбежишь ли ты и с парохода, как с комбината? - спросил я колко.
Мои слова задели Валентина за живое.
- Значит, ты не веришь мне? А вот я докажу, что стану хорошим моряком.
- Что же, собственно, привлекает тебя в профессии моряка?
- Все! - выпалил Валентин. - Это смелые, отважные, сильные люди. И жизнь у них интересная. Плавают по всем морям и океанам, в далеких странах бывают.
- Но ведь они не туристами плавают, - напомнил я. - Труд моряка тяжел, сопряжен с опасностями.
- Знаю, - кивнул Валентин. - Я уже все обдумал и ничего не боюсь. И потом ведь я не палубным матросом буду, а при машинах.
Мы не заметили, что в саду, у раскрытого окна моей комнаты стоял Женя. Он слышал наш разговор и неожиданно для меня и Валентина, усевшись на подоконник, сказал:
- Я, например, одобряю выбор Вали. Думаю, что ты, папа, разрешишь ему учиться на судомеханика.
Валентин благодарно улыбнулся брату за поддержку и снова просительно обратился ко мне:
- Ну, так как, папа?
- Обсудим все на семейном совете, тогда видно будет! - ответил я.
Через неделю Валентин снова отправился в Ростов-на-Дону и поступил учеником механика на каботажное судно "Талла". Это был незавидный пароходишко - старый, облупленный, с хриплым гудком, В дальние страны он, разумеется, не плавал, а ходил только в порты Азовского моря и крымского побережья. Но Валя был счастлив; ему очень хотелось хорошей работой оправдать себя в наших глазах.
Геля сердилась на меня за то, что я отпустил его в море.
- Можно было бы получше и, главное, поспокойнее устроить судьбу нашего мальчика! - сказала она мне с упреком, когда Валентин написал нам о своем зачислении в команду "Таллы". - Не зря ведь говорят: "Кто в море не бывал, тот горя не видал". Теперь я все время буду волноваться о Вале…
Волновался, конечно, и я, но скрывал от нее свои тревоги и опасения. Знал, что Валентину будет трудно, и в то же время считал, что суровая жизненная школа при его беспокойном характере пойдет ему на пользу. Валя выносливый, настойчивый и волевой юноша, и поэтому меня не оставляла уверенность в том, что он сумеет найти свое место в жизни.
Я не ошибся. Как ни тяжело бывало порой Валентину, он ни разу не подумал списаться на берег и работал на новом месте с увлечением, брался за любую, даже самую черную работу. Заменял кочегаров, вместе с матросами драил палубу шваброй, но основное рабочее время проводил у машин и, как неплохой слесарь, помогал машинистам в текущем ремонте двигателей. Старший механик по достоинству оценил его пытливость, старательность и рабочую сметку и постепенно стал поручать ему работу машиниста. В следующую навигацию Валентин уже плавал третьим механиком, хотя в ту пору ему было всего шестнадцать лет…
С нетерпением все мы ждали его приезда на первую побывку. И вот он появился перед нами - с сундучком, в котором лежали подарки для всех: матери - шкатулка, оклеенная ракушками, мне - термос, старшему брату - книга Грина "Алые паруса", младшему - "матросский" нож. Честно говоря, это был обыкновенный перочинный нож, но стоило Валентину сказать, что нож матросский, как он сразу приобрел в глазах Гени новые, неоценимые качества.
Рассказам не было конца. Геня не отходил от нашего "морского волка". Еще бы! Валентин был участником таких необыкновенных приключений!..
Как-то ночью "Талла" стояла у берега. На большом судне, шедшем в это время по реке, неожиданно лопнула цепь рулевого управления. Вильнув в сторону, судно со всего хода наскочило на маленькую "Таллу", и та сразу начала тонуть. Изо всей команды в момент аварии на "Талле" были только Валентин и двое матросов, остальные ночевали в городе.
Спасаясь от духоты, Валентин перебрался спать из кубрика на палубу. Очнулся он уже в воде, куда его сбросило сильным ударом. Валя обо что-то расшиб себе голову и едва не захлебнулся. Вынырнул на поверхность и увидел, что "Таллы" нет: она лежала на дне, и только ее труба и мачты торчали из воды. Кругом тьма, какой-то грохот, мечущиеся по волнам блики отраженных береговых огней. Валентин закричал. Его тотчас же заметили с судна, потопившего "Таллу", вытащили на палубу. И тут он вдруг вспомнил, что в кубрике "Таллы" остались два матроса - его товарищи. Забыв о голове, не раздумывая, он тотчас же ринулся за борт, добрался под водой до кубрика "Таллы", из последних сил схватил одного матроса, потерявшего сознание, и выплыл с ним на поверхность; затем, немного отдышавшись, снова нырнул и вытащил тело второго матроса, убитого при столкновении пароходов…
"Таллу" вскоре подняли из воды. Команда приступила к ремонту, но Валентину уже не пришлось плавать на ней. В награду за смелый поступок управление речного пароходства выдало ему премию и перевело его на большой пароход "Феодосию" вторым механиком…
На следующую побывку он приехал к нам через год. Это уже был настоящий моряк, крепкий, мужественный юноша, выглядевший не по годам взрослым. Забавно было смотреть, как солидно сидит он за обеденным столом, положив на него загорелые мускулистые руки. Из-под расстегнутого ворота рубахи видна полосатая тельняшка, плотно облегающая широкую грудь. В правой руке коротенькая трубка, набитая душистым табаком.
Против него, подперев голову руками, сидит Геня и будто завороженными глазами, раскрыв рот, глядит на брата, слушает его рассказы о службе на "Феодосии".
- Мама, разреши закурить! - спрашивает Валентин.
- Кури уж! - отвечает Геля. Она недовольна, что он пристрастился к табаку, но тут уж ничего не поделаешь. А Валентину очень к лицу эта прокуренная, видавшая виды трубка, подаренная ему старым моряком - боцманом "Феодосии".
Валентин закуривает. К потолку поднимаются белые колечки дыма.
- Так вот, значит, навигация подходила к концу, - продолжает Валентин свой рассказ, посасывая мундштук трубки обветренными губами. - Получили мы распоряжение идти на зимовку. "Феодосия" вышла в последний рейс - из Керчи в Ростов. Тяжелый был рейс. Ты, Генка, и представить себе не можешь, каким лютым бывает ветер. Будто ножами режет лицо, руки, насквозь пронизывает. Палуба обледенела. Море - черное, гривастое, злое. И чем дальше от Керчи, тем хуже. Под Таганрогом море уже замерзло. Шли за ледоколом, прокладывавшим нам путь. Ветер свистит, завывает. Льдины бьются о борт, треск, скрежет. И вдруг слышим…
Валя делает паузу, раскуривает погасшую трубку. Геня от нетерпения ерзает на стуле, но не решается поторопить брата и только шмыгает носом.
- И вдруг слышим вой сирены! - продолжает Валентин. - А уже темно было: смеркается-то зимой рано. Сирена не умолкает, воет, воет, прямо за душу хватает вопль этот. Сигнал бедствия подавало небольшое суденышко. Затертое льдами, оно стало тонуть. Люди перебрались на лед, и только один старый механик остался на судне, у сирены. Как назло, ветер разъярился пуще прежнего, начал ломать лед.
"Феодосия" вовремя подошла к месту аварии. Задержись она немного - и было бы поздно. Весь экипаж "Феодосии" спасал людей, барахтавшихся в ледяной воде. Спасли всех, кроме механика, который пошел на дно вместе с судном.
- И ты тоже спасал? - спрашивает Геня.
- А как же! Смотреть мне, что ли, как другие спасают?
- Страшно было?
- Страшновато! - отвечает Валя. - Обвязали меня веревкой, спрыгнул я за борт. Льдины под ногами так и пляшут. Скользко, мокро, холодно. Один раз не удержался на ногах, ушел с головой под воду, а она, как кипятком, тело мое обожгла. Веревка оборвалась. К счастью, рядом был наш боцман. Услышал он мой крик и выхватил меня из воды.
- Я бы, наверное, сразу утонул, - говорит, поеживаясь, Геня. - Меня в холодной воде судорога за плечи хватает.
- Это потому, что ты слабенький! - Валентин обнимает брата сильной рукой. - Мускулы у тебя как у цыпленка. Куда это годится! Каждое утро обязательно делай гимнастику, тогда окрепнешь, наберешься силы и никакая судорога не будет тебе страшна.
Поплавав механиком на разных судах Азово-Черноморского флота, Валентин решил закончить техническое образование и поступил в машиностроительный техникум на Смоленщине, при Людиновском машиностроительном заводе.
Случилось так, что он опоздал к началу занятий в техникуме. Его приняли сверх нормы, но стипендию дать не могли.
Это не остановило Валю. Он, конечно, мог бы обратиться за помощью к нам, и мы с матерью помогли бы ему. Но самолюбивый юноша решил, что он сам сможет заработать себе на жизнь. Долгое время мы даже не знали, что он остался без стипендии. Много позже, когда я спросил его однажды, почему он скрыл от нас это, Валя ответил: