- Слушай, Игнатов, может, моих парней вперед пустить? Пусть помогут проводнику, ведь не двужильный он, выдохнется скоро…
- Это я-то? - откликнулся Егоров и мотнул головой. - Не выдохнусь, я привычный…
Первый привал сделали в сосновом бору, на узкой просеке. Здесь снегу было меньше. Ветер тихо посвистывал меж стволов. С шумом, ломая ветки, изредка с невидимых вершин сосен сваливались тяжелые снежные комья.
Отдых продолжался недолго. Докурив махорочную самокрутку, Егоров поднялся с пня, отряхнул свой халат и промолвил:
- Не будем засиживаться. Время не терпит.
С полчаса мы шли лесом, вначале по просеке, затем по каким-то неведомым тропам. Егоров не останавливался ни на минуту, шагал уверенно, как человек, знакомый здесь с каждой пядью земли. Выйдя из лесу, он повел нас через открытое поле к закованному льдом широкому ручью, потом по льду снова ввел в лиственный лес, уныло стучавший на ветру голыми ветвями. Мы доверчиво следовали за проводником, полностью вверив ему свою судьбу. И раз, и другой, и третий наш путь пересекали большаки, по которым даже в эту вьюжную ночь продолжалось движение немецких машин. Они шли только колоннами следом за мощными гусеничными снегоочистителями, шли с полностью включенными фарами. Их свет едва-едва пробивался сквозь снежную пелену и быстро терялся за ней. Пока проходили колонны, мы лежали за сугробами, в нескольких шагах от дороги. Немцы, конечно, и не подозревали о нашем присутствии, зато мы хорошо видели их, слышали их картавую речь. До чего хотелось порой открыть по ним внезапный огонь из автоматов, перебить всех до единого и сжечь машины. Увы, нам нельзя было этого делать. Это не входило в наше боевое задание и могло его сорвать. Теперь даже в стороне от дорог мы шли осторожно, молча, зорко приглядываясь ко всему и чутко ловя ухом малейший подозрительный шум. Хотя сплошной линии фронта здесь и не было, хотя мы и полагались всецело на своего проводника, никто не мог дать гарантию, что на нашем пути не встретятся вражеские разведчики или гитлеровские патрули.
Егоров сдержал свое слово: на рассвете мы были уже на берегу Сенежского озера, в нескольких километрах восточнее Солнечногорска и станции Подсолнечная. Вьюга утихла, но тучи по-прежнему плотно закрывали небо, и лишь на востоке, будто силясь приподнять их тяжелый темно-серый полог, у самого горизонта виднелась золотисто-алая полоска зари.
Место для стоянки выбрал Егоров. Это была небольшая ложбина, пересекавшая поляну между озером и лесом. Занесенная снегом, обросшая по краям щетиной приземистых кустов, ложбина могла служить надежным убежищем. Из нее хорошо просматривались вся поверхность зеленевшего озера, его западный берег и шоссейная дорога, пролегавшая невдалеке от этого берега В случае опасности мы могли прямо из ложбины выбраться в лес, а там, в лесу, ищи свищи нас в заснеженных чащобах!..
Посоветовавшись с Якубовым, я решил произвести разведку, не дожидаясь вечера, с тем чтобы к ночи выяснить, где же в действительности располагается штаб вражеского соединения. Дневная разведка была, конечно, сопряжена с большим риском, но она намного облегчала поиск интересовавшего нас объекта: вести этот поиск ночью было делом затруднительным, а возможно, даже и совсем безнадежным.
Якубов предложил создать два разведывательных звена, по три человека в каждом. Одно из них направить в Солнечногорск, второе - к станции Подсолнечная. Я согласился с ним. В первое звено вошли Колесов, Рязанов и я; во второе - Якубов, Бодюков и рыжебровый сержант Кавун из приданной группы разведчиков.
- А мне с кем же прикажете? - спросил Егоров.
Откровенно говоря, я не рассчитывал на его помощь, считая, что он уже выполнил свою задачу проводника, доставил нас на место и что отныне я уже не вправе подвергать его риску. Когда я сказал об этом, Егоров нахмурился, промолвил с обидой в голосе:
- Может, просто не доверяете? Мол, одно дело проводником быть и совсем другое - разведчиком. Вдруг да подведет, что спросишь с него… Так, что ли?
Я улыбнулся.
- Совсем не так, Афанасий Петрович. Ваша помощь была бы нам как нельзя кстати, но только на добровольных началах… Сами понимаете, приказывать вам, гражданскому лицу, я не имею права.
- Какой же я гражданский! - усмехнулся Егоров. - Партизан - это тот же солдат. А меня в штаб дивизии сам командир партизанского отряда направил проводником. Так что прошу вас, приказывайте, ежели нужен я вам.
- Хорошо, пойдете с моим звеном! - ответил я.
Вначале Егоров подробно растолковал Якубову, как лучше всего попасть на станцию, посоветовал ему пройти лесом до шоссе, там же, в лесу, пересечь шоссе и затем уже двигаться по оврагам и перелескам вдоль железнодорожного полотна.
- Осторожность и еще раз осторожность, - предупредил я лейтенанта. - В случае опасности прекращайте поиск и возвращайтесь. Помните одно: если немцы обнаружат нас, операция сорвется.
- Все ясно! - кивнул Якубов.
Когда его звено ушло, мы с Егоровым обсудили маршрут движения к Солнечногорску. Решили идти по льду через озеро, вдоль его южного берега, с тем чтобы попасть в выжженную часть города. Нам казалось, что там, среди руин, будет сравнительно легко пробраться к уцелевшему району, установить наблюдение за ним и уточнить место расположения штаба, если ой находится в самом городе.
Ветер, свободно гулявший над озером, вихрил снег, окутывал нас колючей белой пылью и обнажал зеленоватую поверхность льда, идти по которому было очень трудно: ноги то и дело скользили, расползались в стороны. Если в ложбине, под прикрытием леса, мороз почти совсем не донимал нас, то здесь, на открытой местности, при сильном ветре, он казался чересчур кусачим и злым. Но мы не роптали: и ветер, и поземка, и мороз помогали нам. Наши белые халаты полностью сливались со снегом, а мороз мог служить надежной гарантией тому, что ни один гитлеровец не сунет носа сюда, на озеро.
Через озеро мы перебрались благополучно. Впереди лежала выжженная окраина города. Из-под снега виднелись груды развалин, почерневшие от дыма стены домов, сиротливо торчавшие печные трубы. Это был один из страшных следов гитлеровского нашествия.
По оврагу, глубоко вдававшемуся в берег, мы подползли к руинам первого дома на окраине. За ним начиналась улица, но отнюдь не такая мертвая, как нам казалось с озера. Метрах в ста от нас над низенькой халупой, похожей издали на огромный сугроб, вился сизый дымок. Только теперь мы заметили тропку, тянувшуюся по улице от халупы к озеру.
- Вот это номер! - буркнул Колесов. - Кто это дымит там? Неужто из местных жителей кто остался?
Егоров покачал головой.
- Не может того быть. Тут фашисты все обшарили, даже кошек всех перебили. Не наши там, нет! Скорее всего немцы. Видно, пост, дьяволы, установили…
Рязанов взглянул на меня.
- Разреши, я поближе подползу, посмотрю, кто там.
- Отставить! - возразил я. - Тебя-то могут не заметить, но след твой сразу бросится в глаза. Подождем.
- И сколько ж будем ждать? - покосился на меня Колесов. - Уже второй час дня. Эдак и окоченеть здесь можно.
Я отмахнулся.
Прошло минут двадцать. Мороз все сильнее пощипывал щеки и нос. Пальцы рук и ног коченели.
- А может, через пустырь махнем, в обход? - предложил Егоров.
- Подождем! Если это действительно пост, то он наверняка здесь не один.
Прошел час. Небо потемнело. В воздухе появились первые снежинки, потом повалил густой снег. Усилилась поземка. Халупа едва-едва проглядывалась сквозь снежную пелену.
- Можно двигать! - сказал я. - Теперь-то мы куда угодно проскользнем. Давайте по одному перебираться через улицу, прощупаем, что это за пост…
- Эх, яблочко, ехать так ехать! - оживился Колесов и проворно вывалился через пролом в стене на улицу, в сугроб.
Со стороны халупы донесся какой-то окрик. Колесов обернулся к пролому, бросил глухо:
- Тихо, братцы! Кажись, мы влипли.
Я сжал руками автомат, припал к стене, ожидая, что вот-вот появятся немцы.
Снова окрик, и сразу у меня отлегло от сердца. Порыв ветра отчетливо донес русскую речь. Кто-то орал:
- Сенька! Оглох, что ли? Коромысло, говорю, прихвати.
Никто не ответил, зато на тропке совсем близко от нас показался здоровенный детина в полушубке, шапке-ушанке и валенках. На его груди болтался немецкий автомат, в руках позвякивали пустые ведра. Он шел к озеру, видимо за водой.
- Полицай! - определил Егоров.
"Это же "язык"!" - мелькнуло у меня в голове. Колесов, Рязанов и Егоров глядели на меня, как бы спрашивая глазами, что предпринять. Я приложил палец к губам, затем указал на полицая и махнул рукой в сторону озера - пусть, мол, идет. Знак был понят, а когда скрип снега под ногами полицая растаял в тиши, я сказал:
- Все на улицу. Ползем к берегу и там подстережем гитлеровского холуя. Брать живьем, так чтобы не пикнул.
Быстро добравшись до берега, мы залегли в сугробах по обеим сторонам тропки. Полицай сбивал палкой свежую наледь, образовавшуюся по краям проруби. Покончив с этим делом, он стал на колени, зачерпнул воду одним ведром, затем другим и, неторопливо закурив сигарету, подхватил наполненные водой ведра, направился в обратный путь.
Когда он поравнялся с нами, Егоров, как было условлено, негромко окликнул его:
- Сеня, ты? Здорово!
Полицейский остановился, оторопело обернулся на голос. Колесов тотчас прыгнул к нему сзади, крепко зажал ладонями его рот, а мы с Егоровым повалили его на спину, прямо на Колесова. В следующее мгновение Рязанов воткнул ему в рот кляп из портянки. Полицейский обладал прямо-таки богатырской силой и едва не разметал нас. Ошалело выпучив глаза и громко мыча, он ворочался на снегу, как разъяренный бык, но вырваться все же не смог. Когда руки и ноги его были крепко скручены ремнями, он, поняв, очевидно, что сопротивляться бесполезно, затих и словно замер. Мы оттащили его подальше от тропки, спустились в овраг.
- Вот что, Сенька, - сказал я ему, - если хочешь жить, то не дури. Мы советские разведчики, понял? На днях наши войска выметут отсюда всю фашистскую нечисть. А таких фашистских холуев, как ты, ждет справедливое возмездие. Сейчас тебе представилась возможность искупить свою вину перед Родиной и советским народом. Понял?
Полицай смотрел на меня не мигая, каким-то полубезумным взглядом.
Колесов вынул финский нож.
- Товарищ командир! - обратился он ко мне сугубо официально. - Чего возиться с ним, только время зря терять. Собаке собачья смерть.
Слова Колесова подействовали на пленника. Глаза его наполнились ужасом. Он завертел головой и промычал как-то скуляще, будто моля о пощаде.
- Ну понял, что тебе говорилось? - спросил я его.
Полицейский закивал.
- Смотри, - предупредил я, - если попытаешься обмануть нас, удрать или закричать, сразу прикончим. Договорились, значит?
Детина снова закивал.
Я выдернул кляп из его рта.
- Не убивайте, товарищи, - промолвил он, заикаясь от страха. - Я… я… не хотел… Я постараюсь, товарищи… Это дядька втравил меня… Божьей карой стращал…
- Звать как? - спросил Егоров.
- Семен Терешкин я, - ответил пленник.
- А дядьку?
- Степаном Калистратовичем величают.
- Как же, знаю такого, - брезгливо поморщился Егоров. - Хорошая сволочь, при нэпе в купцах ходил.
От Семена Терешкина мы узнали, что здесь, на окраине, находилось несколько постов, поставленных начальником полиции, чтобы перехватывать бежавших военнопленных и партизанских лазутчиков. Смена постов производилась два раза в сутки: в полдень и в полночь. Между постовыми и полицейским участком поддерживалась телефонная связь…
- Вы, товарищи, того, поторопитесь, - сказал вдруг Терешкин. - Хватится мой напарник, что меня долго нет, шум поднимет.
- А он что за птица, напарник твой? - спросил я. - Договориться с ним можно?
- Нет, то сущий гад, - сказал Терешкин. - Из кожи лезет, чтобы выслужиться у немцев. Надо мной и то измывается. С ним кончать придется.
- Больше на посту никого нет?
- Только нас двое. Я и этот Антон Косой.
Медлить больше было нельзя, мы и так долго провозились с Терешкиным. Надо было срочно принимать какое-то решение.
Я приказал развязать пленника и сказал Колесову:
- Облачайся в полушубок, бери ведра и иди к халупе. Рязанов подойдет к тебе на помощь.
Терешкин замотал головой.
- Не годится… Антон враз догадается, что чужой идет.
- Не догадается, - убежденно бросил Колесов. - За такой метелицей мудрено распознать в двух шагах, свой или чужой.
- Не знаете вы Антона, собачий нюх у него, - заметил Терешкин и просительно взглянул на меня: - Дозвольте мне, товарищ командир. Ежели что, прирежете меня - и баста. Только слово у меня твердое: сказал, не подведу, значит, выполню. Заговорю Антону зубы, покуда ваши ребята сзади к нему подкрадутся.
Колесов дернул его за воротник полушубка.
- Эх, яблочко, хватит тебе баланду травить. Ты, видно, и впрямь мастак зубы заговаривать. Разоблачайся, шкура.
- Выходит, не веришь, браток…
- Какой я тебе браток!
Губы Терешкина горько искривились.
- Прахом матери клянусь, товарищи.
Мне хотелось поверить ему, но можно ли было верить такому?
С тропки сквозь метель донесся хрипловатый голос:
- Эй, Сенька, где ты, леший? Тебя только за смертью посылать.
Терешкин вскинул голову.
- Это Косой… К озеру идет, меня искать.
Решение созрело мгновенно.
- Колесов и Рязанов - к халупе! - скомандовал я. - Афанасий Петрович останется со мной, а ты, Семен, бери ведра и дуй навстречу Косому, на тропу. И учти, мы с Егоровым за спиной у тебя будем.
Терешкин вскочил на ноги, подхватил пустые ведра. Я накинул ему на шею немецкий автомат, вынув из него магазинную коробку.
- Хоть нож в карман мне суньте, - попросил он.
Я дал ему нож.
Колесов и Рязанов уже скрылись. Терешкин бросился к тропе, мы последовали за ним.
- Сенька! Эге-ге-ге! - прозвучало где-то совсем близко.
- Здесь я, здесь! - отозвался Терешкин, выходя на тропу.
- Что так долго, дьявол!
- Лунка до самой воды промерзла.
- Под арест пойдешь, пес непутевый!
Терешкин остановился, поставил ведра на снег.
Мы с Егоровым залегли в сугробе с зажатыми в руках ножами, готовые к схватке. Из-за вихрящегося снега вынырнул невысокого роста, плечистый мужчина в длинном тулупе и меховом треухе.
- Ну, чего стал? - гаркнул он на Терешкина.
- Умаялся я, - ответил тот.
Косой приблизился к нему почти вплотную, взглянул на пустые ведра.
- А вода где же?
- Известно где, в озере, - процедил сквозь зубы Терешкин, рванулся вперед, сбил с ног Косого и, прикрыв широкой ладонью его рот, дважды всадил нож ему в грудь.
Терешкин встал, вытер рукавом вспотевший лоб и промолвил глухо:
- Вот и все, господин фельдфебель!
Втроем мы оттащили труп Косого на озеро и бросили в прорубь…
- А теперь пошли погреемся, - сказал Терешкин. - Да и позвонить надо дежурному в полицию, что на посту все в порядке.
В халупе было жарко, Терешкин выложил все, что знал: и где находится штаб гитлеровской дивизии, и какими приблизительно силами он охраняется, и даже набросал схему размещения отделов штаба по домам.
Егоров отлично знал ту узкую глухую улицу, которую облюбовали гитлеровцы для расквартирования штаба и штабистов. Нас больше всего интересовал оперативный отдел. Он размещался в небольшом деревянном особняке, принадлежавшем некогда псаломщику.
- И это все точно? - спросил я Терешкина, когда он сообщил интересовавшие нас сведения.
- Головой отвечаю, - ответил он. - Если доверяете, то сам провожу вас на место, а потом уйду с вами. Виноват я перед Родиной. Пусть она судит и наказывает меня, предателя.
Чтобы не вызвать никаких подозрений у полиции и не всполошить до срока гитлеровцев, я решил оставить Терешкина на посту под присмотром Егорова и Колесова, а сам с Рязановым отправился к нашей стоянке - на озеро. Якубов со своим звеном был уже там. Пробраться к станции ему не удалось: Железная дорога хорошо охранялась.
Нападение на оперативный отдел штаба мы решили произвести в одиннадцатом часу ночи, то есть еще до смены полицейских постов на городских окраинах, пока еще полицаи не обнаружили исчезновение фельдфебеля Антона Косого и его напарника Терешкина.
Стемнело. Утихшая было к вечеру метель разыгралась ночью с новой силой. В десять часов вечера я вывел бойцов на выжженную окраину, к халупе, где нас ждали Колесов и Егоров. Они доложили, что Терешкин самым добросовестнейшим образом, через каждый час, звонил в полицейский участок и рапортовал дежурному о полном порядке на посту.
- Что будем делать с ним? - спросил я Колесова. - Брать или не брать с собой? Оставлять его здесь одного нельзя - рискованно: все-таки служил немцам. Брать - тоже определенный риск.
- А если он наврал насчет штаба? - в свою очередь, спросил Колесов. - Пусть уж идет с нами. Последнюю проверку учиним.
Я обернулся к Егорову.
- Ваше мнение, Афанасий Петрович?
- По-моему, брать!
Якубов был тоже за то, чтобы Терешкин шел с нами.
- Я понимаю, - сказал он, - оставлять, значит, убить. А зачем торопиться с этим делом? Может, парень и в самом деле не совсем пропащий.
Терешкин стоял у двери халупы, в нескольких шагах от нас. Не знаю, слышал он наш разговор или нет, но, видимо, догадывался, что сейчас решается его судьба.
Я подозвал его, положил руку ему на плечо.
- Ты, Семен, идешь с нами. Это последнее боевое испытание для тебя.
Терешкин вытянулся, козырнул.
- Спасибо, товарищ командир. Можете не сомневаться!..
Рязанов вложил в его автомат полную обойму и дал две запасные.
Еще раз проверив полную боевую готовность каждого бойца отряда, я скомандовал:
- Егоров и Терешкин - головные. Пошли!
Продвигались мы вперед медленно, буквально на ощупь. Нигде ни огонька. В этой тьме неистовствовала, выла пурга. Егоров и Терешкин вели нас через какие-то пустыри, по безмолвным улицам и переулкам, вдоль сожженных домов, груд развалин и исковерканных заборов. Терешкин отлично знал расположение всех полицейских постов, но ни постовых, ни патрульных на улицах не было. Они отсиживались где-то в домах, в тепле, полагая, очевидно, что в такую ночь вряд ли в городе может случиться какое-нибудь чрезвычайное происшествие.