На востоке над черными горами позеленело небо. Был тот замечательный час рождения нового дня, когда словно впервые видишь самые обычные вещи и предметы. Над широким, тихо ворчащим морем поднялся из воды сырой волнолом, с круглым, печальным, без огней маяком, на решетке которого сидели, нахохлившись, чайки. Обозначился берег с серой каемкой прибоя, вдоль которого бежали маленькие, будто игрушечные, вагоны пассажирского поезда. А у бортов корабля журчала и плескалась вода, сливаясь с ровным гудением моторов, посвистывал утренний ветер в голых мачтах и вантах, и назойливо пищала в радиорубке морзянка.
Генеральный курс конвоя был проложен по наименьшим допустимым глубинам, а вперед ушли самолеты МБР‑2. Они просматривали весь район предстоящего движения кораблей.
Мы с Глуховым стояли на ходовом мостике катера 0141. Когда корабли, обогнув остроконечный мыс, шли вдоль побережья у высоких Кавказских гор, Глухов, снимая фуражку, сказал мне:
- Вот там, на зеленом холме у селения Дранды, лежат Иван Иванович и Борис Кучумов.
Я тоже снял фуражку и смотрел туда, где поднимавшееся за горами солнце уже окрасило и круглые холмы, и вечнозеленые деревья, и воду у берега в нежно–розовые тона.
Моего друга, флагманского штурмана нашего соединения Ивана Ивановича Дзевялтовского, похоронили на высоком прибрежном холме, откуда видно было бескрайнее Черное море, которое он так любил. На земляной холмик могилы положили его флотскую фуражку, побывавшую в боях и штормах, с позеленевшим якорем на золотой эмблеме, с крупинками соли, выступившими на козырьке.
Погибшие друзья, боевые товарищи не уходят из нашей жизни, они остаются в памяти навсегда. За эти почти два года войны я потерял немало лучших своих товарищей и друзей, с которыми плавал еще в тридцатые годы на торпедных катерах на Дальнем Востоке. Первым подорвался на вражеской мине веселый и жизнерадостный командир БТЩ "Минрен" Лев Аверков, трагически погиб при высадке десанта в Евпаторию командир БТЩ "Взрыватель" большой души человек Виктор Трясцин, и [83] вот в нелепой дорожной катастрофе на мотоцикле разбились Иван Дзевялтовский и наш флагманский связист Борис Кучумов.
Над горами взошло солнце. Заблестели влажные верхушки мачт, легкий парок струился от высыхающей деревянной палубы. Боцман поливал ее забортной водой, матросы скатывали и лопатили палубу, комендоры протирали ветошью запотевшие стволы пушек.
Голоса людей тоже словно отсырели, и Глухов, откашливаясь, сказал:
- Так–то, Владимир Георгиевич, сколько за это время погибло наших товарищей. В море на корабле умер и первый наш комиссар дивизиона Моисеев.
Глухов замолчал: он очень переживал смерть полкового комиссара Моисеева, которого по–сыновьи любил и уважал.
У Петра Георгиевича Моисеева было больное сердце, но он не мог сидеть на берегу и ушел в море на БТЩ "Якорь". Тральщик был атакован вражескими бомбардировщиками и торпедоносцами. В эти трудные часы не выдержало больное сердце Моисеева: он умер на мостике корабля.
Я подумал, что война слишком безжалостна: то и дело возвращаются с моря корабли с приспущенным кормовым флагом. На место выбывших из строя приходят новые люди. Они поднимаются на мостики кораблей, становятся у штурвалов, подносят к пушкам снаряды - это напористый народ, с крепкими нервами, а главное - с твердой верой в нашу победу.
Мне вспомнилось, как вскоре после оставления Севастополя мы - группа морских офицеров - во главе с начальником штаба Морозовым встретились между Сухуми и Туапсе с частями казачьего корпуса генерала Кириченко.
В тот день вручали награды отличившимся казакам. В строю стояли и молодые, с мелеховскими чубами, и седые казаки, и бойкие девчата - воевали казаки целыми семьями, станицами.
Получив награду, держал речь крепкий и пожилой казак, и мне в самое сердце проникли его слова, слова русского человека, сказанные без бахвальства, с глубокой верой в будущее:
- Без России никто Гитлера не прикончит! И я так [84] скажу, товарищ генерал: русские дважды бывали в Берлине, будем мы там ив третий раз!
- Так до Берлина! - поддержал его генерал, вручавший награды.
- До Берлина! - ответил весь строй.
Конвой прошел уже больше половины пути. Море по–прежнему было спокойно. Солнечные лучи окрасили прозрачную воду в голубой цвет. Сигнальщики замечали малейшую рябь на воде, всплеск рыбы, игру дельфинов. Подводные лодки такое море не любят. Бурунный след от перископа можно легко обнаружить на большом расстоянии. Безоблачным и чистым было светлое небо, но вот–вот могли появиться в нем самолеты противника.
И все–таки наибольшую опасность в эти дни представляли подводные лодки фашистов. Они все чаще стали появляться на наших коммуникациях. А сохранить наш наливной и транспортный флот было очень важно. Надежность конвоирования - вот что стало главным для моряков.
Гитлеровцы знали, что на советских кораблях, как и раньше в русском флоте, в обеденный час горнист трубит сигнал, свистят боцманские дудки: "Команде обедать!" Только очередная вахта остается на боевых постах и у механизмов.
Поэтому не раз уже "мессеры" пытались в обеденный час со стороны солнца выходить в атаку на наши корабли. Но и на кораблях давно знали этот прием противника. Над конвоем ходили наши истребители.
В полдень Глухов сверял часы по радиосигналу. В это время на мостик поспешно поднялся помощник командира катера и подал ему бланк раскодированной телеграммы. Глухов быстро прочел ее и протянул мне. В ней командир конвоя оповещал, что вчера вечером подводная лодка противника всплыла и обстреляла поезд, проходивший у самой кромки побережья. В телеграмме сообщались координаты стрелявшей подлодки.
Помощник не уходил с мостика, и Глухов, взглянув на него, спросил:
- Где это?
- Через полчаса мы будем в том районе, - ответил тот, развертывая рулон карты. [85]
- Подлодка, конечно, попытается атаковать конвой, - сказал Глухов. - Надо уже сейчас сбрасывать глубинные бомбы, чтобы загнать ее поглубже под воду и не дать поднять перископ. Или, - подумав, продолжал он, - или, наоборот, сбросив глубинные бомбы, мы оповестим подлодку: "Идем, гремим - атакуйте нас!"
Со сторожевого корабля передали семафор: "Усилить наблюдение за морем, выставить добавочную вахту! При обнаружении подводной лодки противника атаковать самостоятельно. Командир конвоя Ратнер". Глухов был доволен, что командовал конвоем Ратнер. До сих пор при проводке конвоя он не потерял ни одного транспорта. Ратнер подходил к решению этой задачи творчески. В каждом конвое он продумывал маршрут и систему охранения и умело решал эту сложную операцию.
Глухов отрепетовал приказание на сторожевые катера. Танкер и корабли "Шторм" и "Мина", все время меняя курс, шли противолодочным зигзагом.
На кораблях и на танкере все находившиеся на верхней палубе напряженно следили за поверхностью моря. Сжимая наушники, акустики выслушивали шумы подводных глубин. Море дышало, двигалось, равномерно гудели винты танкера, звенели винты катеров, еще какие–то неясные шорохи, шумы наполняли наушники. Нужно было большое искусство, чтобы в этой путанице звуков уловить движение подводной лодки противника.
- Перископ! - вдруг вскрикнул замполит Косидлов, стоявший у штурманской рубки, показывая рукой в сторону берега. Все находившиеся на мостике бросились к правому борту. Головка перископа, блеснув на солнце, исчезла под водой.
- Атаковать подлодку! - приказал Глухов, обращаясь к командиру катера Баженову.
- Право на борт! - скомандовал Баженов. Задрожала палуба корабля, брызги веером рассыпались по корме.
- Бомбы товсь! Сбросить бомбы! Правая! Левая! Жестко хлестнули по ногам разрывы в воде. Но среди взбаламученных гребней вдруг появилась белая шапка пены, и след прозрачных пузырьков быстро, словно ножом разрезая воду, побежал к танкеру.
Глухов понял, что подлодка успела выстрелить, более того, он знал, что сама торпеда уже идет где–то впереди навстречу танкеру, заполненному до краев горючим, а [86] след торпеды отстает от нее, пока воздушные пузырьки поднимаются на поверхность.
Командир подлодки схитрил, атаковал от берега, где его менее всего ожидали, но танкер шел противолодочным зигзагом. И торпеда, оставляя за собой расходящуюся раструбом пенистую дорожку, прошла мимо цели.
Как сорвавшиеся со старта бегуны, катера, находившиеся по правому борту танкера, бросились к месту, где была подводная лодка. На белую шапку воздуха от выстрела торпеды полетели глубинные бомбы, закипела, забурлила вода. Восьмая бомба дала сильный взрыв и высокий всплеск. На поверхности воды расплылось сизое пятно соляра, что служило признаком попадания бомбы, но Глухов не был уверен, что это так. Командиры вражеских подводных лодок не раз уже применяли такой метод: выпускали из цистерны порцию соляра и даже выбрасывали деревянные обрезки, а сами в это время уходили в другое место.
- Поднять сигнал "Стоп", - сказал Глухов, обращаясь к командиру катера Баженову, - и дайте в сторону ушедших самолетов ракету!
Два катера, отрепетовав сигнал, выключили моторы, прослушивая подводную лодку.
- Дмитрий Андреевич! Бомбить, надо немедленно бомбить! Иначе мы упустим подводную лодку, - быстро поднимаясь на мостик, горячо говорил Косидлов. Темные вьющиеся волосы его выбились из–под фуражки, голубые глаза возбужденно блестели.
Глухову нравилась настойчивость Косидлова, он знал, что замполит изучает штурманское и артиллерийское дело, учится управлять сторожевым катером.
- Минуточку, Александр Григорьевич! Сейчас подводную лодку держат акустики.
- Слышу подводную лодку! - доложил корабельный акустик. - Курсовой угол шестьдесят!
Глухов вполголоса, словно боясь спугнуть подлодку, скомандовал:
- Продолжать выслушивать!
Акустик тотчас доложил, что слышимость пропала. Как только Глухов плавно перевел ручку машинного телеграфа на "малый вперед", лодка включила двигатель. Глухов стопорил ход, лодка тоже выключала электромоторы, глубины были небольшие, и, возможно, она ложилась [87] на грунт. Началась опасная и сложная борьба. А танкер с кораблями охранения в это время, прибавив скорость, уходил от злополучного места.
- Тут, Александр Григорьевич, дело такое. Можно и лодку не утопить, и танкер прозевать. А нам надо довести его в порт в целости и сохранности, как–никак сотни тонн горючего!
В это время из штурманской рубки вышел помощник командира. Он доложил Глухову:
- Командир конвоя приказал оставить на месте возможного потопления подлодки один катер. Остальным продолжать движение!
- Вот и хорошо, - сказал Глухов. - Сейчас прилетят самолеты и займутся подлодкой, а нам надо догонять танкер.
На том месте, где залегла подводная лодка, оставили сторожевой катер, он бросил буек и ходил вокруг, прислушиваясь. А остальные катера снова заняли свои места в строю. Они шли вместе с тральщиками в голове, по бортам и по корме танкера, создавая пояс охранения.
Оставшийся катер был еще хорошо виден, когда над кораблями конвоя прошло на малой высоте два морских самолета.
- Наши летающие лодки! - доложил сигнальщик. Белые самолеты покачали крылом и ушли к катеру. И Глухов, и все находившиеся на мостике наблюдали
за самолетами. Летающие лодки снизились, и сейчас же огромные белые всплески воды поднялись в воздух.
Конвой быстро уходил вперед, и вскоре знойная дымка над морем скрыла и водяные столбы взрывов, и звенящие в небе самолеты.
Перед наступлением ночи, когда к конвою присоединился оставленный у подлодки катер, корабли по одному втянулись в закрытую военную гавань Туапсе. На берегу уже были приготовлены приемные шланги для перекачки с танкера горючего, а на рейде стояли транспорты, готовые идти на юг, откуда только что пришли корабли. Глухов, посмотрев на транспорты, сказал Косидлову:
- Вот увидишь, Александр Григорьевич, не придется нашим хлопцам сегодня отдохнуть. Чует мое сердце, что нас часика через два снова пошлют в конвой.
- Ну это мы еще посмотрим, - ответил Косидлов. - Я знаю, здесь на берегу есть такое место, где можно и
кинокартину показать. Давай, Дмитрий Андреевич, пришвартуем катера к этим деревянным пирсам, - показал он на пологий берег бухты. - От них ближе к базе, и электричество там есть, и колонка с пресной водой. Я здесь стоял как–то до войны с пограничными катерами.
Глухов тоже не раз бывал в этом порту, знал все причалы и предпочел бы рассредоточить катера поодиночке по всему берегу от бетонного волнолома до стенки. Так безопаснее на случай воздушного налета. Но на этот раз он решил: надо дать матросам отдохнуть, а в случае воздушного налета катера отойдут на рейд.
Один за другим швартовались катера к длинному деревянному причалу. Косидлов приказал матросам быстрее тащить с катера на берег кинопередвижку. Фильм показывали в пустом железном пакгаузе. Перед началом сеанса Глухов сообщил, что обнаруженную катерами подлодку атаковали самолеты, сбросив противолодочные авиабомбы, и сейчас в штабе базы уточняют, потоплена она или нет.
Матросы весело аплодировали этому сообщению, лишь Косидлов был недоволен.
- Жаль, упустили такую возможность, - ворчал он. - Ведь сами могли бы добить эту лодку!
- Наша главная задача была - сохранить танкер с горючим. Мы это выполнили! - возразил Глухов. - А самолеты с высоты скорее разглядели подлодку. Вода там чистая, прозрачная.
Застрекотал киноаппарат. Матросы, в который раз! с увлечением смотрели фильм. Василий Иванович Чапаев вышел на крыльцо поговорить с народом, и комиссар хитро спрашивал его:
"А ты, Василь Иванович, за какой Интернационал? За Второй или за Третий?" А Чапаев тоже ловко ему отвечал: "Я за тот, за который товарищ Ленин!".
И тут ворвался зычный голос посыльного:
- Капитан–лейтенанту Глухову и командирам катеров явиться в штаб базы!
Глухов наклонился к Косидлову:
- Оставайся здесь за старшего. В случае тревоги - людей на катера и действуй по обстановке.
В штабе базы Глухова встретил начальник штаба базы капитан 2 ранга Куделя. Бывший подводник, он не [89] так давно перешел на штабную работу и скучал по кораблям.
Как Глухов и предполагал, сторожевые катера ночью снова посылали конвоировать транспорт, но теперь уже в обратном направлении - в Поти. Сторожевой корабль "Шторм" и тральщик "Мина" оставались с танкером.
Закончив инструктаж командиров катеров, Куделя спросил у Глухова, закуривая трубку:
- Может, чайку выпьем по стаканчику, а? У меня и лимон есть. А главное - чай–то какой! Посмотри!
Он подошел к потайному шкафчику в стене и достал с полки металлическую коробочку. Там, завернутый в станиолевую бумагу, лежал темный, с густым запахом, байховый чай. Глухов взял открытую коробку, понюхал со значительным видом и улыбнулся. Он знал пристрастие Кудели к этому напитку и похвалил чай. А чай и в самом деле был чудесный.
Куделя, заметив, что напал на знатока, спрашивал:
- Чуешь? Это "Букет Абхазии". Чай настолько чуткий, что вбирает в себя все запахи. Придете вы, катерники, с моря и принесете с собой запахи соленого моря - чай будет морем припахивать; зайдут в комнату рыбаки - рыбой будет отдавать. Аромат и крепость такие, что выпьешь два стакана - и до утра работай, ночи не заметишь. Чудесная штука! Эй, вестовой, иди–ка сюда, милый!
Но Глухову не пришлось попробовать чудесный напиток. Из соседней комнаты с надписью на двери "Оперативный дежурный" быстро вышел офицер, с повязкой на рукаве и доложил:
- К базе приближаются самолеты противника. Разрешите объявить воздушную тревогу!
- Да, да! - быстро подтвердил Куделя, и тотчас завыли сирены на кораблях и береговых постах.
Темное небо бороздили белые лучи прожекторов. Стреляли вынесенные на горы зенитные батареи. Бежать к катерам было далеко. "Дернул же меня черт, - думал Глухов, - поставить их у этих пирсов".
Два "юнкерса" прорвались через огневую завесу, и на рейд обрушились бомбы, вздымая воду. На берегу, возле пакгаузов, взметнулось пламя. Глухов теперь ясно видел, что пожар вспыхнул там, где стояли его корабли.
- Быстрее! Быстрее! - кричал он командирам. Горела [90] деревянная пристань, и за дымом катеров не было видно. Лишь изредка сквозь пламя и дым проглядывали верхушки мачт.
Деревянный настил, пропитанный бензином и маслом, трещал и горел. У прыгнувшего было в огонь лейтенанта Баженова затлелась фуражка и обгорели брюки, пожарные вытащили его и облили водой.
- Ну что ж, хлопцы, пошли вплавь! - сказал Глухов. Вынув из внутреннего кармана партийный билет, он положил его в фуражку, нахлобучил ее на голову и, бросившись в воду, поплыл в обход горящей пристани. С ним плыли и командиры катеров.
Когда Глухов поднялся на палубу катера, моторы уже работали. Катера один за другим отходили на рейд. На мостике возле телеграфа стояли помощник командира катера и замполит Косидлов.
От пожара на рейде стало светло, видны были огромные транспорты, поднимающие якоря и готовые к выходу в море.
- Хлопотливый нынче выдался день, - сказал Глухов Косидлову, поднявшись на мостик. - Даже искупаться пришлось. Ну что ж, опять идем в море!
Глава седьмая
Под флагом корабля
Над заснеженными хребтами Кавказских гор поднялось ослепительное солнце. Заблестело и заискрилось спокойно лежащее у берегов темно–зеленое море, и сразу отчетливо стали видны мачты и корпуса кораблей, идущих вдоль берега. Утро было солнечное, веселое, бодрое. Командир тральщика "Мина" капитан–лейтенант Стешенко, стоя на ходовом мостике корабля, улыбался каким–то своим мыслям, подставляя лицо теплым лучам солнца. Жмурясь, он спокойно поглядывал то на круглые корабельные часы на мостике, то на идущий в голове отряда кораблей тральщик "Гарпун", на котором находился командир конвоя.
Вчера таким же солнечным утром Василий Константинович Стешенко, весело напевая, умывался у себя в каюте, когда в дверь постучали, вошел сигнальщик Корниенко.
- Вам семафор из штаба базы! - доложил он, улыбаясь.
- Ты почему такой веселый сегодня? - спросил Стешенко, вытирая полотенцем руки и не замечая того, что и сам он улыбается. - Что там такое? Давай–ка посмотрим! - И Стешеико влажной еще рукой развернул бланк семафора.
Оперативный дежурный передавал приказание: корабль изготовить к походу, а командиру явиться на инструктаж в штаб.
- Ну вот и славно! - проговорил Стешенко, прочитав [92] семафор. - В море идем, Корниенко, а то застоялись в базе, уже и днище ракушками обросло!
Стешенко, конечно, шутил, в базе они - стояли всего лишь одну ночь, вернувшись из трудного похода.
Инструктаж конвойных кораблей проводил начальник штаба базы капитан 2 ранга Куделя. Он никогда не повышал голоса, но то, что приказывал, всегда было обоснованно, охотно и безоговорочно выполнялось подчиненными.