Основу материальной базы в начальный период организации партизанского движения составляли специально оставленные при отступлении Красной Армии подпольные склады оружия, боеприпасов, одежды, продовольствия. Сделано это было в обстановке большой секретности. Для организации борьбы в тылу врага были оставлены лучшие организаторы из партийных и комсомольских работников, как гражданских, так и военных. Жизнь показала, что это были действительно лучшие из лучших. Да, это были в подавляющем большинстве коммунисты, но коммунисты-государственники, далеко не чета тем коммунистам-прихвостням, что через каких-нибудь полвека на территории той же Белоруссии на костях миллионов погибших за великую мать-Россию, собранную за тысячу лет в могучее государство нашими предками, без единого выстрела, тоже партизанским способом, не анархистским, а продажно-корыстным способом завалят Советский Союз. (Наверняка, если бы оставшиеся в живых партизаны Второй мировой узнали бы о намерении тех проходимцев завалить Союз в Белорусской Пуще в 1991 году, они не выпустили бы их живыми из леса).
Используя секретные базы и схроны, специально оставленные люди начали оперативно организовывать партизанские отряды, агитировать и собирать людей, сходу выполняя указания центрального штаба. Была образована сеть подпольных партизанских аэродромов, через которые шло снабжение отрядов.
Отряд, в котором находился Тобиас, был прикреплен к Полесскому аэродрому Зыслово. Через него не только шло обеспечение оружием, продовольствием, а отправлялись раненые, почта, пропагандистские материалы. Подобных аэродромов в Белоруссии было много. Они усиленно охранялись, немцы неоднократно пытались их ликвидировать, но безуспешно.
Группа подрывников, в которую входил Тобиас, кроме занятия своим "разрушительным" делом, выполняла различные разовые поручения командования, в том числе по приему грузов и людей с Большой земли.
Аэродром как аэродром, но чаще всего приходилось встречать маленького нашего ночного извозчика – У-2. Он как правило, редко садился, только в экстренных ситуациях. А обычно с него сбрасывали что-нибудь нужное, в том числе оружие, в мешках. Самолет двухместный, на переднем сидении летчик, на заднем – мешок, внешне издалека напоминающий фигуру человека (для конспирации). Мешок в условном месте сбрасывали на парашюте. Бывало, сбрасывали и людей, чаще всего радистов, для связи и координации действий партизан с Красной Армией.
Фронт приближался, поэтому прибывающие из Центра разведчики и радисты часто переправлялись партизанами дальше на запад, в Польшу, Прибалтику и другие места уже будущих военных действий. Бывали и несчастные случаи. Парашютисты попадали в болото, а болота-топи в Белоруссии – это места ужасные.
Тобиасу повезло в этом плане. Господь решил встать, наверное, на его защиту – шесть раз на заданиях он попадал в топь. Четыре раза товарищи спасли, один раз сам вылез, еще раз – спасли дети-пастухи.
Чем ближе подступал фронт к партизанским местам, тем активнее и ощутимее была помощь. Во всех отношениях. Уже подрывники не рисковали жизнью, раскручивая снаряды, не плавили тол. Появились новые советские электромагнитные мины в форме деревянных ящиков, а потом в форме больших "яичек". Действующее вещество – тол, 200 или 400 граммов, электрическая батарейка, "Яичные" мины были даже лучше по направленности силы взрыва. Конечно, все сложности при постановке мин остались, зато исчезли ненужные опасности при подготовке заряда.
По мере приближения фронта начались большие перемещения партизанских соединений на Украине и в Белоруссии. Через Полесье на запад двигалась мощная Украинская партизанская группировка, под командованием С.А. Ковпака. Она перемещалась в сторону Карпат, и белорусские партизаны, в том числе отряд Тобиаса, прикрывали их с севера. На юг прошло молдавское партизанское соединение под командованием Г.Я. Рудя, будущего Председателя Совета Министров Молдавской ССР. Когда они проходили рядом с отрядом, местные остряки-партизаны сообщили, что и у нас, мол, есть свой румын – Тобиас. Командир "молдаван" встретился с Тобиасом и предложил, – "давай пойдешь с нами, там от тебя больше пользы будет, чем здесь. Все-таки родина, язык, знакомые, а у тебя еще партизанский опыт". Но белорусские командиры наотрез отказались его отпускать.
"Мы его спасли, мы его вырастили, пусть у нас и воюет". Так он и остался "белорусом" и никогда не жалел об этом.
Первым важным общественно-политическим событием отрядной жизни Тобиаса стала партизанская комсомольская конференция Полесского соединения. На ней присутствовали представители всех отрядов Полесья. В числе действительного "мандатного" делегата от своего отряда вместе с командиром, комиссаром, комсоргом и еще двумя комсомольцами был и Тобиас. В те жестокие, непрозрачные времена случайных людей делегатами не выдвигали. На конференцию собрали лучших из лучших.
Тобиаса растрогал доклад комсорга соединения, а затем выступление командира соединения, бывшего педагога. И в докладе, и в выступлении было сказано много теплых слов в его, Тобиаса, адрес. Его выделили не только как примерного подрывника-партизана, а и как комсомольца-подпольщика еще в королевской Румынии, бывшего узника фашистских концлагерей, то есть как действительно воина-интернационалиста. Рассказали, как подтверждали его комсомольское членство в Румынии на собрании комсомольцев отряда.
На конференции обсуждали вопросы роли комсомола в партизанском движении, воспитании подрастающего поколения в тылу врага и многие другие вопросы местной жизни. Поразило Тобиаса то, что комсомольцы, выходящие на трибуну, не кичились своими ратными успехами, а больше поднимали текущие проблемы и даже критиковали, критиковали командиров отрядов, штабных работников всех рангов.
Для Тобиаса, хорошо знакомого по рассказам братьев и родственников, о службе в королевской армии с ее палочной дисциплиной, критика руководства была в диковинку. Он слушал правдивые речи молодых ребят, принимал их предложения и чувствовал свою непосредственную причастность ко всему происходящему. А с трибуны конференции лилась не только критика, но и прямые обвинения в нарушении вопросов этики и морали, норм поведения в период военного времени, в панибратстве и даже мародерстве. Мы еще вернемся к этой теме несколько позже.
После участия в той первой своей конференции Тобиас на многие вещи начал смотреть по-другому, хотя и оставался тем же стеснительным инородным парнем. Что было интересно? За свою бытность в партизанах, при выполнении различных заданий, он бывал в десятках сел и хуторов, заходил в дома, но никогда ничего не просил, ни еды, ничего другого. Просто люди, увидев его, понимали без слов и кормили, и помогали чем могли сами, без всяких слов.
Чистота помыслов, видимо, была написана на его лице, светилась в его глазах, а это и есть, было и всегда будет главным в общении людей. Ему несколько месяцев было даже стыдно ходить в партизанскую столовую. Он никак не мог поверить, что его можно даром кормить. Ему сперва приносили обед ребята из группы, а потом все-таки убедили, что он не ест даром чужой хлеб. Он так же, как и все партизаны, этот хлеб честно зарабатывает. Когда Тобиас полностью освоился в отряде и перестал стесняться того, чего в той обстановке не надо было стесняться, он просто стал своим, человеком…
Многие ребята в отряде были из местных, деревни их были неподалеку, поэтому они часто брали Тобиаса с собой в увольнение, если таковые разрешались, и таким образом он познакомился со многими людьми, которые не служили в отряде, но входили в партизанскую орбиту тем или иным образом.
Фронт приближался. Поступало все больше вооружения для партизан. В отряде появились даже "упавшие с неба" пушки-сорокапятки, автоматы, форма с погонами, поначалу для командиров. Появился официальный врач отряда, было обустроено что-то вроде клиники-госпиталя. Был он по образованию – фельдшер, но военный фельдшер в то время дорого стоил. До него партизан отряда лечил комиссар, как уже было сказано, бывший военврач. Но осенью 1943 года он трагически погиб от пуль провокаторов во время проведения собрания с жителями деревни Куритичи.
Тобиас уже немало времени пробыл на территории Белоруссии, но все никак не мог своим "румынским" менталитетом понять, откуда у белорусских людей столько доброты. Люди в окружающих партизан селах жили во много раз хуже самих партизан. Немецкие власти и их пособники, понимая свою бессильность в борьбе с поистине всенародным сопротивлением, вымещали злобу на мирных жителях. Они выжигали целые села, вместе с людьми. Тобиасу неоднократно приходилось видеть такие пепелища, где не только дома, а они все были деревянными, даже колодцы, тоже с деревянными стенами, выгорали до самой воды.
В упоминавшейся уже деревне Литвиново, находящейся недалеко от железнодорожных путей, хорошее было село, новое, каратели сожгли в колхозной конюшне 250 человек всех возрастов за то, что в соседней деревне Сметаничи, кишащей полицейскими, были пойманы два партизана, отец и сын из деревни Литвинове.
Вместо сел, где веками жили люди, территория Белоруссии начала покрываться многочисленными кладбищами (могилками). С приближением Красной Армии, террор против населения с каждым днем ужесточался.
Тринадцатого ноября 1943 года Тобиаса вызвали в штаб бригады. Командир бригады Сколобанов и комиссар Болотников (Глушко), бывший командир партизанского отряда, тот самый, который встречал Тобиаса, бежавшего из лагеря, сказали ему, что есть запрос из штаба Полесского партизанского соединения о направлении его в распоряжение штаба соединения. Предполагается использовать в качестве переводчика.
Дали два часа на сборы и сказали, что просьба штаба соединения для бригады – приказ. Хоть и жалко, но так надо. Здесь все было понятно. Пленных партизаны не брали, некуда, незачем, да и некогда было с ними заниматься. Наиболее важных из них отправляли по инстанции "наверх". Там с ними и работали соответствующие службы.
Тобиас знал в совершенстве несколько языков и уже русско-белорусский говор, так что надо использовать его возможности. Когда Тобиас пришел в отряд (штаб бригады находился тут же), и объявил о том, что его забирают в штаб соединения, это известие вызвало бурю эмоций у его нового командира отряда, а друзья-подрывники начали его отговаривать. Не ходи туда, мол, погибнешь. Немцы постоянно охотятся за штабом соединения, подсылают лазутчиков– провокаторов, да и вообще лучше быть подальше от большого начальства, там, в соединении, одни генералы, совсем другая жизнь, не то что в родном отряде. Да и нас, друзей твоих, там уже не будет, все незнакомые. Как ты там будешь, а вдруг не приживешься?
Тобиас все понимал, но приказ есть приказ. Он понимал даже больше, чем ему напричитали ребята. Если он там не приживется, не дай Бог, то обратно в отряд его все равно не вернут, а найдут другое, совсем другое место.
По-братски распрощавшись со ставшими для него действительно родными ребятами-партизанами, он с "одноразовой" партизанской гранатой, спрятанной в кармане телогрейки, без оружия, выехал на подводе за 60 километров в село Буда Октябрьского района и без особых проблем прибыл в штаб Полесского областного партизанского соединения.
Его привели в комнату командира соединения. В ней находился весь генералитет этой структуры. Ветров – командир, бывший прокурор Белоруссии (до войны, да и после, он был прокурором, а затем и министром юстиции БССР), комиссар Малинин и начальник штаба – Дорошко. Тобиас представился. Командир познакомил его с присутствующими и сказал: "Я думаю, Вы понимаете, зачем мы Вас пригласили из отряда. Нам сейчас нужен не просто переводчик-машина, даже великий полиглот. Нам нужен человек, знающий нужные нам языки, знающий изнутри нашу жизнь и наши задачи, а самое главное, чтобы это был наш человек по духу и идейным соображениям. По отзывам командования отряда, Вы как раз и есть тот человек. Ну, посмотрим, а начнем прямо сейчас". Ввели немецкого офицера в достаточно крупном чине. Тобиас был посредником в разговоре между командованием и пленным, старался, конечно. Делать ему это было гораздо легче, чем если бы он занимался этим раньше. Словарный запас русского и белорусского языков был уже достаточным для толкового полного перевода. Чувствовалось, что командиры остались довольны его работой.
На прощание командир сказал: "Вы теперь работник штаба соединения и серьезный работник, потому мы будем Вас охранять. Думайте, что хотите, но таков суровый военный порядок".
Ну, Тобиас, везет же тебе, опять охраняют, уже с обеих сторон, и чтобы не сбежал, и чтобы тебя "не убежали". На квартиру его определили в одном крестьянском доме. Жили там старик со старухой в ладненькой такой хатке. А квартировал у них ни кто иной, как командир "элитнейшего" подразделения штаба соединения, конной разведки, некто Черник.
Так как командование передвигалось по делам в основном верхом, то и конная разведка, она же и охрана, всегда была при руководстве и считалась лучшей из лучших, по крайней мере, по их мнению, и мнению их командира.
Вечером Черник повел Тобиаса на квартиру. Сразу с порога, он загремел: "А ну, бабка, давай чего-нибудь пожрать да и запить чем-то". На столе появилась бутылка самогонки, немудреная сельская закуска – соленые грибы, огурцы, помидоры, лук, картошка, хлеб. Черник налил два двухсотграммовых стакана самогонки, себе и Тобиасу, поднял стакан и опять загремел на всю комнату: "Ну, что, давай выпьем за твой приезд, за знакомство!" "Я не пью", – ответил Тобиас. Он еще дома на праздник Пейсах не брал в рот даже отличного домашнего вина, а тут – самогон. "Я не пью водки и даже запаха ее не переношу", – повторил он снова и начал кушать.
"Да ты, что, б…, со мной, Черником, не желаешь выпить? Да ты знаешь, что никто еще не посмел мне перечить! Да я тебя…", – кричал лихой разведчик. Он выпил свой стакан, выпил стакан Тобиаса, кинул в рот огурец и выскочил на улицу.
Тобиас посмотрел на хозяев. Старик и жена сжались от испуга, даже девушка-подросток забилась в угол на печи. После минутного молчания, старушка подошла к Тобиасу и заговорила со слезами на глазах: "Сыночек, не уходи от нас, пожалуйста, а то ен скоро нас кончить. Как напьется, то орет, то дерется, то прямо при нас дочку ломает. А пьеть ен почти каждый вечер. У ниго кони в подчинении тожа, так ен отдаеть их по-одному – два мужикам для домашней работы. Установил таксу – за един день – три бутылки водки. А мой дед их ходить, собираеть и учет веде. Не уходи, сынок, пожалей нас. Некому нас защитить от етого дурнюка, ен очень нехороший человек. Бойся его".
Через несколько дней было большое совещание у командира соединения. Присутствовали все командиры отрядов, штабные работники. Как раз в этот момент группа "пешей" охраны штаба привела пленного немца-летчика. Подбили его в воздушном бою и он опустился с парашютом недалеко от штаба соединения. По дороге его конечно "подраздели", все летное реквизировали и в штаб привели только в форме лейтенанта "люфтваффе". С подачи командира, Тобиас начал задавать ему вопросы. Немец отвечал прямо и полно, насколько это было возможно. Он самый обычный летчик-истребитель, особых секретов не знал, но посчитав Тобиаса за немца, рассказал ему, что его семья из потомственных германских коммунистов, два его старших брата, тоже летчики, погибли в Испании, сражаясь против диктатуры Франко. Что вся их семья ненавидит фашистов и сам он, совсем молодой парень, пошел в летчики, чтобы быстрее вырваться из всей этой нацистской грязи. Потому и был сбит в первом же вылете. "Помогите мне, – попросил он, – попасть в наказание куда угодно, в Сибирь или еще куда, я буду работать, и приносить пользу этой стране, которой мы причинили столько зла".
Тобиас переводил. Было видно, что немец говорит искренне. Тобиас высказал командиру и это мнение.
Когда увели немца, Ветров сказал Тобиасу при всех собравшихся командирах: "Спасибо Вам, товарищ Лейбу, за службу. Не за перевод, нет. За службу. Я более-менее знаю немецкий язык, но я бы не смог задавать мои же вопросы так, как это сейчас делали Вы. Вы не то что победили этого пленного, Вы сделали так, что он поверил в вашу искренность, а не в простой формализм перевода. Спасибо Вам еще раз. Учитесь, товарищи, как надо проводить агитационно-пропагандистскую работу, ничего не пропагандируя специально".
Потом Ветров еще раз посмотрел на Тобиаса и спросил: "Да, а как Вы устроились на новом месте?" Тобиас неожиданно для себя и для всех, ответил: "Плохо". "Как это так, плохо?" – уточнил командир. "А так, – ответил Тобиас, – меня каждый день заставляют пить водку, а я ее даже запаха не переношу и никогда не пил". Заполненный зал взорвался хохотом. Такого они и до войны не слышали, а тут в лесу заявляют такое, да еще в какой обстановке…
"Вот видишь, – смеясь, сказал Ветров, наклонившись к комиссару, – а я грешным дело сразу не поверил, что он еврей". Затем поднял свой двухметровый посох (он с ним никогда не расставался, что-то там было неладное у него с ногами), ткнул им в сторону находящегося здесь же командира своей конной разведки и сказал: "А ты, Черник, сегодня же поищи себе другую квартиру, у тебя это легко получается, а переводчик нам круглые сутки нужен трезвым".
Черник больше на квартире не появился, вечером прислал одного из своих казачков за вещами и лошадью, которая была в постоянной ротационной аренде. Вещи Черника Тобиас отдал, а лошадь – нет, заявив разведчику: "Тарас, все, что было тут ваше, мы отдали, а лошадь эту вы с Черником давно пропили и пусть она остается у села, ведь больше у них ничего нету. Так и передай". Казачок уехал, Черник затаил злобу, но Тобиаса это не волновало. Он несколько месяцев, до января 1944 года жил в этой добрейшей семье как родной сын. Хозяева в нем души не чаяли, да и он стал считать их за родных.
Красная Армия к этому времени уже входила в Белоруссию, уже была освобождена Витебская область, фронт трудно, но уверенно приближался и к Полесью. В Москву был вызван командир Полесского соединения, генерал Ветров. Когда пришел самолет У-2 за ним, и он шел к посадочной площадке, то увидел Тобиаса, несущего, на плече бревно. Не мог тот сидеть без работы и помогал кому-нибудь, лишь бы не сидеть. Ветров подошел к нему, помог снять бревно, положил руку на плечо и сказал: "Спасибо Вам еще раз, товарищ Лейбу. Вы действительно наш, верный партизан. Я улетаю, но скоро вернусь. Мы теперь не скоро расстанемся. Помните, Ваша судьба не только в Ваших, но и в моих руках. Еще раз спасибо за службу и до встречи. Вернусь с Большой земли, начнем новую жизнь". И улетел.
Как уже вскоре выяснилось, замена командира Полесского соединения Ветрова на другого, конкретно командира бригады, в которой партизанил Тобиас, была ошибочной. Сколобанов был неплохой политработник, педагог по образованию, внешне очень похожий на К.Е. Ворошилова, он не имел военной подготовки и под его руководством, крайне ослабленным и неквалифицированным, дела в соединении с каждым днем шли все хуже. Тобиас часто беседовал с новым командиром, понимал, что он добродушный, политически и идейно убежденный, но этого как раз в данный момент оказалось слишком мало. Дело в том, что пока фронт был далеко, немцы не могли оттягивать большие силы с передовой в тылы, для борьбы с партизанами. А когда немецкие войска, отступая, вошли в партизанскую зону, то она сама собой стала линией фронта.