Гитлеровцы, находясь уже непосредственно лицом к лицу с партизанами и подгоняемые советскими войсками, сконцентрировали свои усилия на обнаружении, окружении и ликвидации путавшихся у них под ногами партизанских группировок. До этого перед началом наступления наших войск немцы то ли по ошибке, то ли по другим причинам оставили неприкрытой двадцатидвухкилометровую зону труднопроходимых болот. Эту зону партизаны называли "воротами". Это действительно были своеобразные ворота прямой связи партизан с нашими войсками. Работали они до начала наступления.
Но, начиная с марта 1944 года, гитлеровцы окружили черные (пинские) болота и начали постепенно уже большими регулярными силами сжимать кольцо окружения, параллельно уничтожая попадающихся на пути партизан как в больших, так и малых группах. Был введен жесточайший террор против местного населения даже за слухи о наличии партизан в том или ином населенном пункте.
В Полесской стороне немцы оцепили практически всю партизанскую зону. В деревнях и селах зверствовали не только немцы, но и предатели-власовцы, а также эрзац-немцы, т. е. немцы из Чехии, Югославии и т. п.
Эти нелюди вели себя гораздо хуже, чем обычные немцы (германские). Они предчувствовали час расплаты за предательство, за кровь невинных людей, за мародерство и грабежи и выслуживались перед гитлеровцами, надеясь на их защиту в будущем.
Основная масса полесских партизан была вынуждена отойти в болота. Это были страшные места. Отряды перебирались на острова среди непроходимых болот. С острова на остров были сделаны "гребли", переходы из стволов деревьев, накатом в 3–4 метра. По этим греблям проходили люди, повозки, верховые лошади. Распутица, сырость, жить было негде, грязь кругом. Сделали несколько шалашей для командования и штабов, но немцы гнали дальше, прочесывали леса, обстреливали из орудий и минометов, а на ночь уходили в свои гарнизоны. Причем главным гарнизоном в этой зоне стала бывшая первая партизанская "Москва", село Фастовичи. Заняли они и партизанский аэропорт Зыслово.
Партизаны все дальше уходили в болота. Зрелище было печальное. Впереди шли партизаны, сзади – старики, женщины, дети, а с другой стороны болота идут немцы, беспрерывно обстреливая колонны.
Чем дальше в болота, тем сложнее стало передвигаться. Пришлось оставить лошадей и повозки, и налегке, без обозов и продовольствия, уходить от наседавших карателей.
Партизаны: держались из последних сил, но держались. И здесь сдали нервы у нового командира соединения Сколобанова. Он взял с собой четырех человек, в том числе свою жену и одного бывшего моряка из спецотряда, и оставив соединение на произвол судьбы, ушел за реку, пытаясь спастись, подумав, что в такой большой массе партизан и населения спастись будет более сложно. Бывший моряк из его группы переплыл ледяную реку, перетянул за собой немецкий телефонный кабель, держась за него перешли реку жена командира и его друг, а потом кабель оборвался, и командир соединения с еще одним участником этого похода скорее всего пошел ко дну реки.
Утром 9 марта к Тобиасу подошел командир спецотряда соединения, красивый такой высокий человек с бородой, его называли Александр Невский, и он многими своими качествами подтверждал это прозвище. Он попросил взять проводника-посыльного из штаба и провести разведку состояния бывшего партизанского аэродрома в Зыслово. Узнать, правда ли, что его заняли немцы.
Одна из лесных просек должна была выходить на Зыслово. Пробравшись с проводником к аэродрому, Тобиас увидел передвигающихся по нему немцев, а в одном углу несколько автоматчиков охраняли большую группу гражданских лиц. Все было ясно. Партизанам здесь делать нечего. Обернувшись, Тобиас не увидел своего проводника, он исчез. Добираться по незнакомым местам и болоту без проводника, тем более к вечеру, было довольно сложно и все же Тобиасу удалось к утру прийти на место стоянки партизан.
Он увидел потухшие костры, консервные банки и прочие следы остановки партизан, но никого на месте не было. Кто и куда ушел, было неизвестно, но Тобиасу опять повезло, после долгого блуждания по болотам он наткнулся на штаб своего бывшего отряда.
Партизанское соединение, брошенное своим командиром, искало выход. Позже, возвратившийся в Белоруссию Ветров скажет о Сколобанове: "По сути, он всегда был трусом, трусом и погиб".
Беда одна не бывает. После устоявшейся месяцами размеренной партизанской жизни окружение, болото, постоянные обстрелы, голод, холод, а главное – полная неразбериха, делали свое черное дело!
В штабе отряда, куда пришел Тобиас, присутствовало немного партизан, причем из разных отрядов. Командиров не было, что делать дальше, никто не знал. Тобиас подошел к ребятам и сказал: "Если будем сидеть на месте и ждать чего-то и кого-то, пропадем. Нас обязательно найдут и уничтожат. Есть предложение идти и искать основные силы соединения". С ним согласились идти несколько человек: один с ручным пулеметом, один автоматчик, один казак из конной разведки.
Когда они уже выходили из отряда, присоединились еще несколько партизан. Набралось 18 человек. Вышли вечером, никого из местных среди них не было, поэтому через несколько часов уткнулись в большое болото. На ночь оно покрывалось тонкой коркой льда, днем таяло. Обходя болото, зашли в какую-то деревеньку, их обступили местные жители, в основном женщины и дети, слезно умоляли взять с собой. Немцы рядом и в живых они их не оставят, так как мужья и родственники были в партизанах, и все знали об этом. Пришлось взять жителей с собой. Окружили их кольцом партизаны и пошли.
Надо было отходить через лес, группа же вышла на дорогу и тут же попала под огонь прочесывающих местность немцев. Заняли круговую оборону, женщин и детей уложили в середине, сами выдвинулись как можно дальше от них, чтобы насколько возможно, обезопасить.
Ровное место, день уже наступил, немцы. И их было достаточно много. Они все видели и, издеваясь, кричали: "Панянки, комен зи гир, партизанен капут!".
Потом начался неравный бой. Тобиас вскочил, понимая, что терять больше нечего, надо пробовать прорываться к лесу, который был метрах в ста, но что это были за метры!! "За Родину, за Ста…" – на этом и крик и бег, и жизнь, по его мнению, разом остановились.
Лежа без сознания, он через время где-то внутренне почувствовал какой-то страшный удар в голову. И все.
Солнце уже садилось, когда Тобиас пришел в себя. Подняться не мог, руки-ноги были как не его и страшно болела голова. Он осторожно осмотрелся. Рядом с ним лежали трое убитых, из тех, кто выходил с ним из отряда. Дальше еще и еще разбросаны тела партизан в разных позах и положениях.
Он, видимо, неудачно падал уже бессознательно, и как-то упал, подвернув руки. Правая сильно болела, левая вообще не управлялась. Рядом валялась его шапка. Когда он ее подобрал, в ней белели осколки костей. Как после выяснилось, пуля самортизировав на шапке, чиркнула его сзади по черепу и ушла дальше.
Он одел шапку, пощупал лицо, оно было окровавлено, но не от пулевого ранения, а от другого удара, который он ощутил в беспамятстве. Видимо, когда немцы перебили группу, то ходили проверяли, не осталось ли живых. Может кто-то из них в порядке "проверки" ударил его в лицо прикладом и в спешке пошел дальше, не заметив крови. Может что-то другое было. Как бы там ни было, когда он расстегнул свой финский френч, то увидел струйки крови, стекавшие с головы на белье, брюки, резиновые сапоги.
Примерно в середине ночи он все-таки встал и попробовал идти. Упал, снова встал, снова упал и так, пока не добрался до леса. Там стал переходить от дерева к дереву и идти вперед. Он не знал, что это за "перед", может это было "назад", но он знал, что надо идти. Идти, искать людей, своих людей, они помогут.
Через время снова уткнулся в болото. Оно сверху подмерзло. "Попробую", – подумал Тобиас, и пошел по льду. Буквально через несколько шагов провалился по пояс, хорошо – берег рядом, трава, ветки – вылез. А то, что по пояс в грязи, а на земле заморозок, так это ж незаметно, мы же партизаны:, привыкшие.
Где-то недалеко по болоту или через него били минометы. "Раз немцы стреляют, значит, кто-то из наших тоже рядом". Он повернул влево, немцы били справа, и пошел вдоль ледяной кромки болота. Часа через два, при выходе на опушку леса, ярко освещенную полной луной, увидел какую-то тропинку, пошел по ней, шел долго. В голове туман, силы покидали его, но останавливаться нельзя.
К утру услышал людские голоса. Поразился. Говорили по-румынски. Откуда здесь румыны?
Пошел на голоса. Вряд ли, чтобы здесь были "родные" румынские голоса. Оказалось, что он попал на "цыганский" остров, там располагалось что-то вроде цыганского партизанского отряда.
Цыгане, как евреи, были объявлены фашистами вне закона, вот они и скрывались в лесах Белоруссии и воевали с немцами. Условия в цыганском отряде были ужасные, но они встретили Тобиаса как знакомого, отряд входил в Полесское соединение и их руководство знало его как переводчика штаба. Ему оказали медицинскую помощь, накормили, дали возможность отдохнуть у них несколько дней.
И вдруг, 18 марта 1944 года, в центре "цыганского" острова собралось все население этого отряда. Почему "население"? Потому что в отряде были не только партизаны, а и старики, женщины, дети. Они вместе с мужьями, сыновьями, братьями всю войну делили тягости и лишения оккупационной жизни. Они надеялись на Красную Армию и помогали в тылу как могли.
На повозку поднялся командир их отряда и, не скрывая слез, закричал: "Партизаны, братья– ромалэ, все люди добрые, немцы наконец ушли от нашего острова. Ушли насовсем. Да здравствует свобода!"
Цыгане – народ мобильный и оперативный. Пока Тобиас, у которого от всего пережитого закружилась голова, лежал в шалаше, население острова покинуло его и ушло в неизвестном направлении.
Тобиас отлежался, заботливые цыгане не стали его тревожить, оставили немного еды. Он подкрепился и тоже двинулся искать своих. Идти стало спокойнее. Немцы не попадались, может, меняли место дислокации, но не встречались.
Места пошли знакомые. Наконец Тобиас добрался до места, где раньше располагался штаб соединения. На удивление, там оставалось (или собралось) несколько бывших работников штаба и рядовых партизан.
Старшина из охраны штаба, увидев его, очень обрадовался и подарил ему самозарядную винтовку Дегтярева, десятизарядную. Один раз затвор передернешь и можешь десять раз подряд стрелять. Отличная винтовка для безоружного Тобиаса.
При штабе находился хорошо знакомый Тобиасу еврейский мальчик лет четырнадцати. Родители его были врачами, немцы их повесили, а его спасли разведчики из конной штабной десятки. Так он у них и прижился. Кстати, позже его наградили партизанской медалью Первой (высшей) степени.
Когда вокруг штаба собралось несколько десятков человек, из них был создан новый партизанский отряд. Надо было идти, искать рассыпавшихся по всему Полесью партизан соединения. Нужна была концентрация сил. Поезда пускать под откос уже не было необходимости, мосты рвать тоже не надо. Надо было спасать население и помогать наступающей армии.
Двинулись на запад. Как раз в том же месте, где Тобиас после ранения попал в болото, сделали привал. Он пошел посмотреть на то месте, где их совсем недавно расстреливали немцы. Подойдя к дамбе, по которой шла обходившая болото дорога, услышал голоса. Говорили по-немецки. Подполз поближе. Минут десять осматривался и понял, немцы на излучине устроили скрытые пулеметные точки. Наверное, ждали кого-то.
"Слава Богу, – подумал Тобиас, – что я пошел посмотреть, где меня убивали, а получилась полезная разведка. По этой дороге нам идти нельзя".
Пришел к ребятам, рассказал. Некоторые горячие головы тут же предложили забросать немцев гранатами, на что старшина справедливо заметил: "Если у немцев здесь столько пулеметных гнезд, значит, где-то есть и наблюдательный пункт, они нас на бросок гранаты не подпустят".
Пошли в обход болота с другой стороны. На другой день подошли к селу Фастовичи, полицаев там уже не было, немцев тоже. Люди ютились в куренях и землянках.
Тобиас почувствовал себя плохо, его оставили в одной из землянок, перевязали голову, рана была глубокая. Он все пытался выяснить, не знает ли кто, где его бывший отряд, который создавался вначале из местных жителей. Дня через два в землянку зашел знакомый старик и обрадовал Тобиаса тем, что его поредевший отряд находится буквально рядом, на бугре, в селе Клясово.
Тобиас полубегом, полуползком понесся в село. Встретили его как родного. Командир собрал партизан, выставил перед ними, как какую-нибудь диковинку, Тобиаса и сказал: "Товарищи, объявился наш Робинзон Полесья. А мы тебя, Тобиас, уже того, похоронили. А ты, оказывается, пулепробиваемый, но неуничтожаемый, как действительно настоящий партизан. С прибытием тебя домой".
Он обнял и поцеловал его, затем начали подходить и обнимать ребята. Его помыли, перевязали, накормили.
Почти месяц Тобиас пробыл в родном отряде, подлечился. Рана в голове заросла, но так как кость черепа была поражена, то осталось заросшее кожей, но "бескостное" отверстие в задней части головы. Осталось на всю жизнь. (Автор ощупывал это место на голове Тобиаса Лейбу через полвека после ранения. Это заросшее отверстие в голове, где-то с десятикопеечную монету, и поражался, как можно было не только жить, а еще и воевать с такой раной!).
Тобиаса навестил начальник штаба соединения капитан Дорошко. Они очень обрадовались друг другу. Дорошко сказал: "Ну что, друг, отошел? Молодец. Поедешь со мной. Будем восстанавливать руководство Полесского соединения. Работы будет много, и тематика действий будет другая. От нас требуется сейчас главное – разведка и защита населения". Утром они с Тобиасом верхом выехали в расположение штаба.
29 июня 1944 года случилось сразу два события. В расположении штаба соединения почему-то с западной стороны появилась довольно большая группа немцев. Их появление сперва внесло некоторую сумятицу, так как при штабе находилось немного партизан. Но оказалось, что все залетные немцы поголовно пьяны, их разоружили, поставили охрану, не зная, что с ними дальше делать.
И в эту же ночь, в предрассветном тумане, в расположение штаба пришли более желанные гости, уже с востока. Это были разведчики одной из наступающих советских частей, группа из трех человек – лейтенант, сержант и рядовой солдат. Наконец-то своих дождались!
Этот момент врезался навсегда в память народного мстителя еврейской национальности Тобиаса Лейбу и его товарищей-партизан. Но война еще не закончилась на этом. Основная масса территории Белоруссии еще была под оккупантами.
Постепенно к штабу соединения подтягивались партизаны. В начале июля из Москвы прибыл генерал-лейтенант Ветров, бывший командир полесских партизан.
В ближайшей к штабу балке построили партизан, на всякий случай выставили боевое охранение. Ветров поздравил партизан с воссоединениєм с регулярной армией, поблагодарил их за годы борьбы в тяжелейших условиях и вручил многим из них награды. Медалью партизана Великой Отечественной войны первой степени был награжден Тобиас Лейбу, румынский еврей, а ныне комсомолец, работающий в штабе целого соединения. Ветров, вручая Тобиасу медаль, особо отметил его перед строем не только как отважного партизана, но и как умелого, добросовестного работника.
После построения Ветров подозвал его к себе и сказал: "Помните, товарищ Лейбу, я Вам, уезжая, сказал, что мы еще встретимся и поработаем вместе? Вот и пришло то время. С группой штабистов сегодня же выедете в Гомель, там за городом будет место дальнейшей нашей совместной службы".
Прибыли в Гомель, затем к месту новой дислокации. Переоделись, помылись, приготовились. Тобиасу, как все-таки иностранцу, подобрали форму канадского офицера, присланную, видимо, из Америки или Англии по "ленд-лизу". Когда он, уже высокий, подтянутый, симпатичный двадцатидвухлетний русый парень с голубыми глазами, шел по городу, люди оборачивались, и мужчины, и особенно женщины, не понимая, откуда он взялся в Гомеле, такой шикарный иностранец. Его коллеги по штабу, особенно ребята из штабной разведки, даже начали спекулировать на этом. Брали, к примеру, Тобиаса с собой на базар, подходили к солидным продавцам и говорили: "Вон видите, иностранец стоит. Это помощник американского президента Рузвельта, его специально в Белоруссию прислали посмотреть, что здесь немцы натворили. А мы его охраняем. Так неужели Вам жалко для нас бутылки самогона и булки хлеба?!".
Тобиас сперва не догадывался о своей роли "помощника президента" на базаре, а когда ребята за столом об этом проговорились, больше с ними в город не ходил. Он никогда в жизни ничего чужого даром не брал.
В селе Ченки, под Гомелем, где должно было формироваться новое подразделение и куда генерал Ветров направил Тобиаса, зависло какое-то непонятное ожидание, и если партизан, прибывших вместе с ним, это вполне устраивало, они стояли на армейском довольствии и по большому счету загружены не были, то Тобиаса такая "вольная" жизнь не устраивала. Другие сидели и ждали. Ждали своего генерала, его все не было. И тогда Тобиас, как в июне сорок первого в Черновцах, пошел в военкомат, уже гомельский.
История снова повторилась. Несмотря на то, что он представил кое-какие документы, награды и опять все подробно рассказал о своих местопребываниях и действиях за последние три года, в призыве ему отказали. Ты, мол, числишься за партизанским штабом, пусть твое руководство тобой и занимается.
Недалеко от Гомельского железнодорожного вокзала он как-то видел табличку "Военно-полевой комиссариат". Пошел туда, представился. Там посмотрели его бумаги (конечно, он скрыл, что был тяжело ранен в голову и еще полностью не реабилитировался) и его сразу призвали в армию, но как выяснилось позже – не в ту армию, куда Тобиас стремился. Дня через два его вместе с другими мобилизованными военно-полевым военкоматом повезли в город Козельск, в запасной полк. Там при приеме командир полка опять же просмотрел его бумаги и наградные документы, в тот же день присвоил ему звание сержанта и назначил командиром отделения.
Так в Советской армии появился новый сержант – Тобиас Лейбу, он же румынский еврей-комсомолец, он же узник многих концлагерей, он же белорусский партизан.
Из Козельска эшелоном их перебросили под Восточную Пруссию, там готовилась очередная стратегическая операция. Высадили в Каунасе, поселили в так называемых "красных казармах", начали готовить к боевым действиям.
Тобиас внутренне радовался и гордился тем, что обошел все рогатки, мешающие ему попасть на фронт. Все шло к тому. Но… при одном из построений к строю подошел старшина роты и сказал: "Сержант Лейбу, выйти из строя! Соберите свои вещи и идите к стоящей у КПП машине". Потом добавил: "Поедете служить в другую армию". "Какую другую армию? – возмутился Тобиас, – не надо мне никакой другой армии, кроме Советской"! "А вы в Советской и будете, – оборвал его старшина, – это приказ!".
На войне приказы не обсуждают. Пришлось идти в одну из казарм, где формировалась часть той, "другой" армии.
В казарме, куда пришел Тобиас, уже собралась целая интернациональная команда – пятеро немцев, француз, чех, бельгиец и финн. Все они были из перебежчиков, которые служили раньше у немцев, а потом перешли к партизанам. Посмотрев на эту публику, Тобиас возмутился до глубины души и пошел в штаб формирующегося полка.