Гулькин в который раз прикинул диспозицию. Хм, а ведь с этим привалом совсем иначе все вытанцовывается! Диверсанты у них с Карпышевым на прицеле, как и у Сереги. Если и на самом деле сначала долбануть очередью над головами и предложить бросить оружие, может и получиться. Ну, а коль нет, тогда уж лупить на поражение по всем, кто дернется. Три автомата – это все-таки три автомата. В принципе, план ничуть не хуже прошлого: с той разницей, что оставляет небольшой шанс захватить пару человек живыми. "Небольшой" – поскольку Сашка был абсолютно убежден, что сдаваться они не станут. Все, хватит время терять, ползем к Витьке "на посоветоваться", пока у товарища окончательно нервы не сдали – небось, измучился весь, не понимая, отчего командир атаку не начинает…
Пора, пожалуй. Ошибся он, принимая именно такое решение, не ошибся – будущее покажет. И родное командование, которое или наградит, или накажет. Огонь! Гулькин приподнял ствол автомата так, чтобы первые выстрелы прошлись по деревьям над самыми головами сидящих, и плавно потянул спусковой крючок. ТА-ДА-ДА-ДАХ! Пули звонко защелкали по заиндевелым стволам, на головы не ожидающего нападения противника полетела выбитая щепа, горячие гильзы канули в снег, проплавляя его до самой земли. Следом раздалась еще одна очередь, выпущенная Карпышевым. На этот раз осназовец бил ниже, поднимая снежные фонтанчики в метре от ног.
– Вы окружены! Бросить оружие, лицом в снег! Иначе будете уничтожены на месте! – Сашка едва голос не сорвал, выкрикивая все это. И дал еще одну недлинную очередь, снова поверх голов.
В следующий миг все пришло в движение. Командир диверсионной группы просто перевалился спиной вперед через упавшую сосну, укрываясь за массивным стволом. О том, что при этом он продолжал оставаться в прицеле у Максимова, он, понятное дело, знать не мог. Серега же, молодчага, верно истолковал происходящее и затаился, до срока не демаскируя свою позицию. Любитель алкоголя, наоборот, вскочил на ноги, дернувшись было к прислоненной к дереву винтовке… и в следующую секунду сделал то, чего Сашка никак не ожидал: судорожно оглянувшись из стороны в сторону, он вдруг упал на колени, прикрыв голову руками, и заорал:
– Не стреляйте, сдаюсь!
Третий – тот, кого Гулькин окрестил "пулеметчиком", – ухватил оружие за кожух и залег неподалеку, лихорадочно возясь в снегу. "МГ к бою готовит, – отстраненно подумал Александр. – Плохо. Пусть он нас пока и не видит, пулемет – всегда пулемет. Прижмет огнем – будет плохо. Валить нужно. Ну же, Макс?"
Словно услышав его мысль, со стороны позиции Максимова коротко протарахтел автомат, и противник, пару раз дернувшись, уткнулся в снег. Вряд ли живым – так и не получив другого приказа, Серега бил на поражение.
Остальные двое подчинились базовому инстинкту, доставшемуся человеку с древнейших времен: "Опасность – беги". Первый, винтовка которого так и осталась стоять под деревом, просто рванул в сторону зарослей. Напрасно – снова ударил "дегтярев", и диверсант, не добежав до ближайших кустов метров пяти, крутнулся на месте, кулем осев в снег.
Второй оказался более опытным или расторопным, пробежав несколько метров, упал и перекатился в сторону, ухитрившись перебросить под руку автомат. На том месте, где он только что находился, скрестились сразу две очереди, Максимова и Карпышева. Но пули лишь разбросали снег – противника там уже не было. В сторону осназовцев запульсировали неяркие вспышки дульного пламени. Пока не особо прицельно, враг попросту не знал, куда именно стрелять. Одновременно над упавшей сосной осторожно приподнялся дульный кожух второго автомата – "командир" тоже решил вступить в бой. Грохотнула еще одна неприцельная, поверх ствола, очередь.
"Завалят этого, который сам сдался, – мелькнула краем сознания мысль. – А он явно молчать не собирается. Прикрыть нужно".
– Витька, давай! – заорал Гулькин, окончательно срывая голос. Перекатившись на метр в сторону, он привстал, готовясь к стрельбе. Очередь Карпышева выбила снежные фонтанчики перед лицом лежащего автоматчика; Сашка же, вскинув "ППД", долбанул по прячущемуся за деревом "командиру". Раскидывая снег, пули выбили кусочки гнилой коры, заставляя того укрыться. Боковым зрением Сашка заметил, как сдавшийся диверсант боком заваливается в снег – то ли сам догадался не торчать на открытом месте, то ли попали в него. Хотя падает мягко, скорее, живой пока…
Опять протарахтел автомат Максимова, который единственный из всех видел "командира". Пули ударили в дерево, подбросили перемешанный со щепой снег, в грохоте выстрелов потонул короткий сдавленный вскрик. Похоже, конец диверсу. А что было делать? Обидно, конечно, ну да ничего, переживем. Последний оставшийся в живых выстрелил еще несколько раз – отчего-то одиночными – и отбросил оружие в сторону. То ли патроны закончились, то ли заклинило на морозе. Приподнявшись, зло ощерился и вытащил из-за пазухи гранату. Самую обычную "РГ-33" без осколочной рубашки.
– Живым не возьмете, сволочи! Ну, кто там смелый? Подходи!
"Ну и дурак, – устало подумал Гулькин, чуть смещая ствол. Палец на ощупь передвинул флажок переводчика. – Про предохранитель забыл, что ли? Или так за пазухой взведенной и таскал?"
БАХ! – одиночный выстрел перебил кисть у основания лучезапястного сустава. Граната плюхнулась в снег. А раненый, перехватив простреленную руку здоровой, коротко завыл, раскачиваясь из стороны в сторону:
– С-суки! Ненавижу…
Подскочивший сзади Максимов несильно пихнул его прикладом, опрокидывая ничком, лицом в рыхлый снег, и придавил валенком спину:
– Командир, можно! Вроде все. Кончились пострелушки…
Захваченных живыми диверсантов оказалось не двое, как предполагал Гулькин, а целых трое: "командир" группы тоже уцелел. Максимов, верно оценив ценность возможного пленного, аккуратно прострелил тому правую руку и левое бедро. Оба ранения сквозные, если вовремя перебинтовать, то не смертельно. А до заражения еще дожить нужно, ага. Еще одна пуля тоже нашла свою цель, угодив, скажем так, пониже спины. Овчинный полушубок и ватные штаны существенно снизили пробивную способность, и она намертво застряла в ягодичной мышце. Для жизни абсолютно не опасно, но весьма болезненно, особенно при движении. Противник попытался застрелиться (или, возможно, собирался отстреливаться до последнего, кто ж его разберет?) и даже успел вытащить из-под одежды револьвер, но действовать левой рукой ему было непривычно, и вовремя подскочивший Александр просто выкрутил оружие из его пальцев.
Наскоро оказав раненым помощь – владелец фляжки, как выяснилось, вовсе не пострадал, вовремя завалившись в снег, – Гулькин приказал продолжить движение. Перед тем, разумеется, тщательно обыскав тела погибших и собрав оружие. Осмотренные трупы прикопали в снегу, отметив на карте место и оставив условный знак на стволе ближайшего дерева: по уму, их должны будут эвакуировать бойцы встречающей группы. Поскольку, если не заберут, лесное зверье с ними по-своему расправится…
Правда, возник вопрос, как быть с транспортом: троих дряхлая лошадка вряд ли бы потянула. Поколебавшись, Сашка сдернул с лежащего в розвальнях Залесского выделенный дедом драный овечий тулуп:
– Подъем, уж отдохнул, поди. Дальше придется ножками.
– Я тяжелораненый, – угрюмо буркнул тот, косясь на пленных. Кто это такие, он, нужно полагать, прекрасно понял, но изо всех сил делал вид, что происходящее его не интересует. – У меня сильный жар. Сдохну по дороге – с тебя твое же командование голову-то и снимет.
– Вот и охладишься малехо, не так и далеко идти осталось. Ничего с твоей рукой не станется. А с моим командованием я уж как-нибудь сам разберусь. Вылезай, сказал, или помочь?
– Сам справлюсь, – зло ощерился тот. – А если не пойду, как поступишь, а, комиссар? На месте пристрелишь, как у вас принято?
– Пойдешь, никуда не денешься, – равнодушно пожал плечами Гулькин, отступая назад и кладя руку на висящий на груди автомат. – А заартачишься – придется маленько поучить уму-разуму. Для жизни не опасно, но больно. Оно тебе нужно? Костя, ноги ему развяжи да помоги встать. Пусть за санками топает, а ты следом.
Спорить и дальше диверсант не стал, с помощью Паршина выбравшись из саней. Судя по нездоровому румянцу на небритых щеках, его и на самом деле немного лихорадило, но иного выхода не было. Не тащить же раненого "командира" на руках? Эдак они до точки встречи и за сутки не добредут.
Оглядев увеличившийся в числе "отряд", большая часть которого едва стояла на ногах, Александр с трудом подавил тяжелый вздох ("целое отделение калечных на мою голову, мать вашу!") и отдал приказ начать движение…
* * *
В расположении царила неразбериха – фронт снова пришел в движение. Часть войск 31-й армии спешно разворачивалась, чтобы окружить немецкую группировку в Калинине и освободить город, до полного взятия которого, насколько понимал Гулькин, оставались буквально считаные дни. Как только удастся перерезать Волоколамское шоссе, судьба удерживающих город фрицев окажется решена окончательно. Либо попасть в окружение, либо спешно драпать по единственному оставшемуся пути отхода направлением на Старицу. Дорогу на которую с переменным успехом атакуют части "соседа", 29-й армии. Кроме того, 30-я армия вот-вот выйдет к реке Ламе, нависнув над гитлеровскими тылами, что только ускорит отступление. Ну, или попадание в "котел". Сопротивлялись фрицы отчаянно, бои шли кровопролитные, нашим войскам не хватало техники, а порой и боеприпасов, но уже никто не сомневался в будущей победе. А уж там и дальше давить станем, в Ржевском направлении, например.
Следом, так и не успев толком обжиться на новом месте, выдвигались и контрразведчики.
Поэтому встретиться с Горюновым Сашке удалось только ближе к обеду. Собственно, он насчет этого не особенно и переживал – дел и без того хватало. Сдать задержанных, отправить в госпиталь раненых, двое из которых являлись теми же самыми задержанными и требовали постоянной охраны, пристроить ополченцев, оприходовать их оружие, отчитаться по найденным в самолете документам и т. д. Хорошо, хоть подробный рапорт пока писать не заставили, ограничившись коротким докладом замначальнику особотдела. Хотя с трофейными документами пришлось повозиться, поскольку принимали их по описи, а о том, что именно находилось в доставленных вещмешках, Александр имел самое примерное представление. Так что вызов к капитану Сашка воспринял скорее с облегчением, попутно удивившись тому, как быстро пролетело время. Вот бы еще и накопившаяся усталость тоже куда-нибудь того, улетела…
Дмитрий Иванович дожидался его в знакомой избе. Правда, печь в этот раз не топилась – сегодня ее вовсе не разжигали, но в помещении было достаточно тепло. Выглядел капитан госбезопасности ничуть не более отдохнувшим, чем в прошлую встречу: если и спал, то определенно недолго и урывками. Впрочем, ему, судя по всему, было не привыкать к подобному графику. Махнув рукой на попытку представиться по всей форме, кивнул на знакомый табурет:
– Присаживайся, Александр Викторович. Сегодня чаю не предлагаю, поскольку сам видишь, времени нет. Знаю, что устал, но отдохнуть сейчас вряд ли получится, так что не обессудь. Подробнее попозже поговорим, вопросов у меня к тебе порядочно накопилось. Пока только одно могу сказать – ох, и удачливый ты, пограничник! Прибыл с пленными летчиками, на первом же задании вражеских диверсов повязал… притягиваешь ты их, что ли? У меня ребята куда поопытней вас порой сутками по тылам шляются – и пустыми возвращаются. А ты – с места в карьер. И бойцы твои тоже. Может, у тебя метод какой секретный есть, как противника приманить? Поделишься?
– Виноват… – пробормотал сбитый с толку Александр, прежде чем догадался, что начальник попросту шутит. – Какой еще метод, просто совпало так.
Насладившись видом ошарашенного подчиненного, Горюнов усмехнулся:
– Шучу, понятно. Относительно последнего. Насчет остального – говорил совершенно серьезно. Везучий ты, такое и в нашем деле порой случается. Редко, но бывает. Пожалуй, не стану вашу группу дробить, работайте и дальше вместе. Может, и зря я давеча сетовал, что мне вас, а не следаков прислали? Вон как этого связника расколол, молодец! Какой-никакой, а опыт. Еще и диверсантов взял, и документы нашел и в целости доставил. Тут, брат, уже не медалью пахнет, а как бы не орденом! По совокупности заслуг, так сказать, считая вместе с захваченными пилотами.
– Расколоть-то расколол, да вот потом едва не упустил. Спасибо деду, помог. Нет, мы б и сами справились, никуда бы этот гад не делся, просто так быстрее вышло. Ну, а насчет остальной группы? Так мы на них, если уж начистоту, случайно наткнулись. Или они на нас? Дорога-то там одна, лес кругом. Скорее всего, никак мимо друг друга б не прошли, – проигнорировав упоминание о наградах, ответил Александр.
Горюнов пожал плечами:
– Не спорю, тут тебе виднее. А вот, кстати, насчет деда – как там его, Добруш? Довольно странная фамилия для этих мест, ну да ладно, разберемся. Честно скажу, сильно он меня заинтересовал, так что расскажи-ка о нем коротко. Интересный персонаж, даже очень, глядишь, пригодится еще. И данные его подробненько запиши, как на новое место прибудем, проверим, не приврал ли, не скрыл ли чего.
Мельком взглянув на наручные часы, капитан раздраженно поморщился:
– Да что ж за беда-то такая? Время так и летит! Давай, Саша, излагай, кратко и по существу. Сначала про него, затем свои наблюдения по поводу диверсантов. Сразу скажу: я про эту группу ни сном ни духом, как снег на голову свалились. А сколько еще подобных по окрестностям бродит?.. Начинай, десять минут на все про все.
– Есть, – коротко кивнул Гулькин. – Добруш Степан Фомич. Одна тыща восемьсот восемьдесят второго года рождения. Ветеран империалистической и Гражданской, до двадцать пятого года – стрелок частей особого назначения, дослужился до младшего командира. С его слов, перед тем как на гражданку по ранению комиссовали, взводом командовал. Большевик со стажем, имеет наградное оружие. Поначалу работал под эдакого простачка из глухой деревушки, разговаривал соответствующим образом, однако сразу потребовал предъявить документы. И только после этого сообщил, что заподозрил прибывших в Еремеевку ополченцев в том, что они не те, за кого себя выдают, из-за чего и послал супругу в район с сообщением…
– Погоди, – остановил рассказ Дмитрий Иванович. – Насчет того, что две войны прошел, – ты подтверждение видел? Или тоже с его слов?
– Ну… – замялся Александр, припоминая. – Сложно сказать. Солдатского "Георгия" видел, разрешение на "наган", партбилет. Остальное именно так, с его слов.
– Понятно, дальше. Про службу в ЧОН дед когда рассказал?
– Уже после того, как диверсанта подстрелил. Тогда же и выражаться стал нормально, безо всяких этих "дык" да "стал быть". Представился по всей форме, про службу доложил. Заодно сообщил, что он этого "Залесского" сразу подозревал, "вашбродием" его назвал. Мол, насмотрелся в свое время на подобных.
– Вот даже как? Интересно, чего ж сразу-то не предупредил? – задумчиво хмыкнул Горюнов. И неожиданно добавил: – А почему он вообще решил вам помочь? Как думаешь?
Поколебавшись несколько мгновений, Сашка отвел взгляд, чуть смущенно сообщив:
– Сказал, что как знал, что сами не справимся. Типа, горячие мы да самоуверенные. Вот и решил помочь.
– Ничего себе самомнение у ветерана! – беззлобно рассмеялся капитан. – Ну, и чего засмущался, будто красна девица? Или я вас перехвалил? Да шучу я, шучу, не напрягайся. Добро, понял я тебя. Потом, как свободное время будет, все подробненько опишешь, проверим. А теперь давай про диверсантов излагай – что необычного заметил, кто такие, как действовали, как оцениваешь боевые навыки – не мне тебя учить, на что особое внимание обращать. Насколько я понял, как минимум несколько из них – бывшие белогвардейцы, так? Вот с этих и начни. Вы их там не перестреляли, часом?
– Никак нет. Командир группы и добровольно сдавшийся – точно из бывших. И возраст соответствует, и разговор, что они между собой вели. Третий, тот, что гранатой угрожал, – не уверен. Молод больно, разве что кадет какой или юнкер – не зря ж тот "господ офицеров" во множественном числе упомянул. Ну, а еще двоих уже не спросишь, положили мы их.
– Так, не части, Саш, по порядку давай. Это кто именно про господ офицеров говорил?
– Виноват. Сейчас расскажу…
Глава 16
Военный госпиталь N. Конец весны 1943 года
Могучая плюха ударной волны впечатала Сашку в снег, щедро отходив по спине комьями выдранной взрывом мерзлой глины. Щеку оцарапала ледяная корочка проломленного наста, однако боли он даже не ощутил. Близко легло, мать-перемать! Глаза запорошило снежной пылью и дымом, ноздри забила тухлятина сгоревшего тротила. Не успел он прийти в себя, как рвануло еще раз: ТУ-Д-ДУМ! Почва мощно вздрогнула, короткой судорогой подкидывая тело; по спине, уже не ощущавшей ударов, снова замолотили комья, по твердости сравнимые с камнями. Беззвучно, словно в старом немом кино, рухнула перебитая у комля сосна, ломая сучья и обрушивая вниз слежавшуюся снеговую шапку. Дышать было нечем; повсюду, во всем мире, внезапно сузившемся до размеров больничной койки, осталась только эта тошнотворная вонь.
"Следующий – мой", – отстраненно подумал Гулькин, отчего-то не испытав вовсе никакого страха. Страх, равно как и все остальные чувства, остался где-то там, в прошлой жизни, которая закончилась с началом артобстрела. По самому краешку оглушенного сознания скользнула ленивая мысль – все повторяется. Подобное уже было меньше двух лет назад. Тогда, под падающими с выворачивающим душу воем немецкими минами у него тоже не осталось никаких эмоций и чувств. Все повторяется… Только тогда было лето, и ноздри забивала всепроникающая пыль, а сейчас – начало весны и снег. Одно только обидно: на этот раз перепахивающие землю осколочно-фугасные гранаты – наши.