В деревне Пластки на улицу высыпало все население. Люди шли вслед за конвоирами и расспрашивали, как им удалось поймать обера. Здесь, как и в других деревнях района, многие знали Горбачева. Один старичок все старался обогнать гитлеровца, чтобы оглядеть его со всех сторон. А потом выбрал момент, изловчился и изо всех сил ударил обера по переносице. Старик как мог мстил оккупантам за зверски замученного сына. Пустив гитлеровцу кровь, он брезгливо помахал рукой в воздухе, как бы желая стряхнуть с пальцев что-то отвратительное. Подошел к колодцу, пробил в водопойном корыте тонкую корку льда и опустил руку в воду.
- Что вы делаете? - закричали на него женщины. - Кони не будут пить!
И вот обер стоит перед нами. Лицо выхоленное, а нос подбитый, посиневший. Кто мог сказать, что Горбачев сделал не полезное дело!
На совещание в обком прибыли все командиры и комиссары отрядов, секретари райкомов партии, руководители подпольных групп. Пленный фашист, да еще в офицерской форме, привлекал внимание. Решено было тут же допросить фашистского офицера. Это было нелишне перед началом совещания, на котором должны были решаться важные тактические и политические задачи партизанского движения. Мы еще недостаточно знали замыслы врага в этой зоне.
Зашли в землянку, конвоиры ввели туда эсэсовца и развязали ему руки.
- Из какой части? - спросил я.
Эсэсовец медленно поднял глаза на меня, а потом перевел их на Горбачева.
- Воды! - попросил он.
Гальченя дал ему берестовую кружку с желтоватой водой. Обер, должно быть, принял ее за остывший чай, глотнул, потом сморщился, покрутил носом и плюнул себе под ноги.
- Вы ест партизаны или коммунисты? - спросил он.
Герасим Маркович объяснил, что мы и коммунисты и партизаны.
Из допросов и документов гитлеровца мы получили очень важные сведения. Разгром фашистских войск под Москвой и те огромные потери, которые несут захватчики под ударами Красной Армии, вызвали у фашистов большую тревогу. Они поняли серьезную опасность и готовились к решительным боям.
Эсэсовец говорил об этом сквозь зубы, злобно, исподлобья бросая на нас колючие взгляды. Ему хотелось видеть, какое впечатление производят на нас его слова. Он говорил с явным расчетом на то, чтобы смутить нас, ошеломить неожиданностью. Зная, что это последние часы его жизни, он всеми силами старался показать, что и мы не жильцы на этом свете.
- Мы не будем отступать под Москвой, - злобно шипел он, - мы будем только выравнивать фронт. А если отс-ступим, после нас ос-станется только шварц земля и - это… шварц пепел. - А потом, немного помолчав, добавил: - Пусьтыня.
- Захлебнешься, бандит! - с отвращением бросил Гальченя. - Тому, о чем ты тут говоришь, никогда не бывать.
В полевой сумке эсэсовца найдены копии приказов командования центральной группировки войск СС. В них указывалось, что в связи с ухудшением положения на фронте надо более энергично и более жестко взяться за "наведение порядка" на оккупированной территории. Эсэсовской дивизии и отрядам СС, расположенным на территории Слуцкого, Старобинского, Копыльского, Гресского, Любанского, Осиповичского, Глусского, Октябрьского районов, приказывалось немедленно уничтожить партизан, очистить территорию и коммуникации, создать благоприятные условия для маневрирования и перегруппировок фашистских войск.
Специальной инструкцией определялись формы и методы диверсионной и шпионской работы. Намечалось создание провокационных партийных органов в городах и районных центрах, организация провокационных партизанских отрядов и групп, открытие диверсионных школ во многих городах Белоруссии, в частности в Слуцке, Бобруйске и Борисове.
Засылая в отряды шпионов и диверсантов, фашисты рассчитывали ослабить партизанское движение, дезорганизовать его, сыграть на некоторых слабых сторонах партизанской жизни. Инструкция о выведении из строя командно-политического состава, работников партийного подполья была разработана особо. Здесь враг пустил в ход все средства: сотни видов отравы, тифозную вошь, заражение венерическими болезнями.
Материалы допроса оказались очень полезными. Трудно было предвидеть все то, что мы услышали от пленного эсэсовца, о чем узнали из документов. Все это еще раз убеждало в своевременности нашего совещания и важности тех вопросов партизанской войны, которые мы собирались обсудить.
Совещание должно было разработать конкретный план совместных действий отрядов и групп на зиму 1941/42 года. Мы понимали, что если не укрепить отряды, не объединить их действия, то некоторые зимой ослабят свою деятельность. Нам же надо расти и умножать свои силы.
Перед нами возникали новые и сложные задачи: охрана населения, городов и деревень, материальных богатств. Всего этого не сделаешь с малыми, не окрепшими и не объединенными под единым руководством силами.
Ненависть и гнев против захватчиков охватывали все более широкие массы белорусского народа. Это обязывало подпольный обком подумать об организации единого руководства партизанскими отрядами в Полесской, Барановичской, Молодечненской и Могилевской областях.
Отрядов было у нас уже немало, и с каждым днем они все росли и укреплялись. Отряды Коржа и Меркуля уже насчитывали по нескольку сот человек каждый. По существу, там было уже четыре отряда: Никита Бондаровец и Федор Ширин проводили самостоятельно сложные операции. Если же проводилась крупная операция, старобинцы выступали вместе, общее командование в таких случаях брал на себя Василий Захарович Корж. Отряды Павловского, Храпко, Покровского, Зайца, Жуковского, Долидовича, Ходоркевича, Филиппских насчитывали более сотни партизан каждый; значительно выросли отряды Патрина, Розова, Столярова, Шатуры и других.
Недавно начал самостоятельно действовать сильный отряд Антона Петровича Пакуша и Анатолия Яковлевича Жулеги. Это те самые люди, с которыми мы встретились в июле в деревне Заболотье Октябрьского района. Тогда у них была небольшая группа, и возглавлял ее председатель сельсовета Русаков. Теперь Русаков также был в отряде, но не командовал. Пожилой, слабоватый здоровьем, он мог приносить пользу на месте, когда группа была еще на положении скромных резервов, а когда пришлось действовать в открытую, командиром стал председатель колхоза Пакуш. В этом человеке удачно сочетались редкая душевная доброта с решительностью и твердостью характера. Он был инициативным и смелым человеком, любил строгий порядок, но иногда забывался и смотрел на свой отряд как на колхоз в подполье. Не было войны - колхозники работали на поле, напал враг на Родину - они сменили плуг на ружье и пошли воевать.
На войне - по-военному, но раз в отряде те же самые колхозники и тот же самый председатель колхоза, то по привычке иной раз и военные вопросы решали по-колхозному. Устроят собрание и решают, что и как лучше сделать. Пакуша они выбрали командиром на общем собрании, а в протоколе записали: просить Минский обком утвердить его командиром отряда.
В соседнем, Копаткевичском районе начал активно действовать отряд Михайловского и Жигаря. Председатель Копаткевичского райисполкома Михайловский и директор МТС Жигарь были оставлены в тылу врага. Долгое время им не удавалось организовать сильный партизанский отряд, и с маленькой партизанской группой они кочевали где-то в лесных дебрях. Должно быть, поэтому мы в первые дни подполья не могли установить с ними постоянную связь. После разгрома отрядами Долидовича и Павловского гитлеровского гарнизона мы встретились с Михайловским и Жигарем. Они уже твердо стали на ноги, возглавили партийное подполье и партизанское движение в районе. Большую помощь оказали им в этом Савелий Константинович Лященя и группа коммунистов из отряда Долидовича, которых направил обком со специальным заданием в этот район.
Мы давно знали о героической борьбе дукорских, руденских, пуховичских, борисовских партизан. С секретарем Руденского райкома партии Николаем Прокофьевичем Покровским держали регулярно связь с первых дней войны. Представитель обкома был у него не один раз. В Осиповичском районе действовали отряды Шатуры и Ольховца - бывшего заведующего райземотделом. Под Минском укреплялся отряд "Штурм". В Пуховичах активно действовал на коммуникациях отряд Евгения Филиппских.
Все это ставило в порядок дня вопросы координации боевых действий, централизованного и систематического руководства партизанским движением. Важно было умело сочетать партийную работу в подполье с оперативным руководством боевыми действиями партизан.
Совещание началось вечером. Собрались почти все, кого мы вызывали. Мы еще раз внимательно прочитали доклад председателя Государственного Комитета Обороны на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся и речь на параде войск Красной Армии 7 ноября 1941 года.
Вывод ясен: надо еще шире развертывать партизанское движение и крепче бить врага. От имени обкома я предложил следующий план действий: все отряды должны обеспечить себя транспортом, примерно одни сани и пара лошадей на трех-четырех человек; объединить отряды под единым руководством; провести большой рейд по районам Минской Полесской, Пинской и частично Барановичской, Молодечненской и Могилевской областей.
Задачи рейда: разгром немецких и полицейских гарнизонов в деревнях и районных центрах, разрушение мостов, складов, нефтебаз; проведение широкой политико-массовой работы среди населения и вовлечение его во всенародную борьбу с врагом.
Предложение обкома было единодушно принято. Никто не сомневался, что население всюду поддержит и обеспечит нас всем необходимым. В свою очередь, и мы поможем населению. В гарнизонах много складов с зерном, продуктами, одеждой. Все это роздано людям. Это еще больше поднимет авторитет партизан и укрепит нашу связь с массами.
Мы учитывали также, что у партизан не хватало оружия. Рейд поможет нам решить и эту задачу.
Таким образом, выходило: оставаться на зиму в лесу на одном месте - значит рисковать отрядами; идти же в рейд, в смелое и решительное наступление на врага - значит расти, крепнуть, закаляться в боях, расширять связи с населением, воспитывать в народе веру в великую жизненную силу советской власти, в победу Красной Армии.
На этом же совещании был создан главный штаб из семи человек. В него вошли: Мачульский, Бондарь, Бельский, Варвашеня, Горбачев, Корж и я. Позже мы распределили обязанности между собой. На меня, как на секретаря обкома, были возложены обязанности командующего партизанскими отрядами Минской и Полесской областей. Мачульский и Корж были моими заместителями по руководству боевыми операциями; Бондарь - по разведке и контрразведке; Бельский и Варвашеня занимались работой подпольных партийных организаций, выпуском листовок и газет, массово-разъяснительной работой среди населения.
Так 25 ноября 1941 года мы соединили все партизанские отряды под единым руководством. Но это не означало, что отряды лишались самостоятельности и не имели права проявлять собственную инициативу. Наоборот, создание единого оперативного руководства способствовало более полному использованию инициативы и сил. Все зависело от условий и обстановки. Если нужно, отряды могли действовать отдельно, в одиночку или разделившись на группы. В случае необходимости массированного удара они должны были выполнять общий план штаба.
XVII
Командиры: разошлись. В лагере снова стало тихо. Эсэсовца увели в один из отрядов. Его следовало бы доставить в Белорусский штаб партизанского движения или в штаб фронта, но мы такой возможности не имели. Нам необходимо было как можно быстрее переправить за линию фронта документы, отобранные у фашистского офицера.
Бывает, что последние дни осени вдруг захотят порадовать людей теплом и светом: разбросает яркие лучи ласковое солнце, в воздухе снова заблестит паутинка. И не хочется верить, что зима на пороге и со дня на день нужно ожидать морозов и метелей.
Сегодня один из таких дней, и никому не сидится в землянке. Даже Алексей Георгиевич вышел вместе со всеми и примостился возле огонька. За последнее время он заметно поправился и понемногу начал ходить.
Два маленьких костра горят возле землянки. Так более удобно и практично. Когда в холодную погоду горит, потрескивая, огонек, каждому хочется подойти к нему, погреть руки. А места возле маленького костра на всех не хватит. Раскладывать же большой нельзя: будет виден дым. Поэтому и горят два маленьких костра, возле каждого сидят по три-четыре человека, свободных от службы.
Горбачев разговаривает с нижинскими комсомольцами. Они пока еще здесь, а ночью снова пойдут на свои конспиративные квартиры. Рядом с Горбачевым сидит Адам Майстренко, секретарь Любанского райкома комсомола. Беседуют о Фене Кононовой, руководительнице нижинской комсомольской подпольной организации. Фене больше нельзя оставаться в Любани. После похищения эсэсовского офицера оккупанты ищут ее. Специальные разведотряды рыскают по всем деревням и особенно беснуются в Нижине.
К огню подошли Бельский и Варвашеня. Они приняли участие в обсуждении положения Фени Кононовой и комсомольского подполья. Этот вопрос беспокоил нас всех. С комсомольским подпольным руководством в области до сих пор не ладилось. Правда, у нас был уже обком комсомола, большинство районов имели райкомы комсомола, но работали они еще слабо. В первые месяцы войны комсомольское подполье возглавлял бывший секретарь Минского обкома комсомола Мальчевский. Но, однако, он показал себя человеком неустойчивым и малонадежным. Он оставил обком и отсиживался у своей родни, а потом самовольно стал пробираться в советский тыл.
Подпольный обком партии обратился в ЦК КП(б)Б к товарищу Пономаренко и в ЦК комсомола Белоруссии к товарищу Зимянину с просьбой прислать на Минщину сильных, проверенных комсомольских работников. Вскоре были присланы Коноплин, Денисович и Степанцов. Михаил Васильевич Зимянин прибыл в штаб Минского партизанского соединения и отсюда руководил работой по вовлечению молодежи Белоруссии в активную борьбу с фашистскими захватчиками. Комсомольская работа начала быстро укрепляться.
Слуцкая, копыльская, стародорожская, любанская, гресская и старобинская комсомольские организации были самые сильные. Из деревенских самой крупной и активной считалась нижинская комсомольская организация. В этом была большая заслуга Фени Кононовой. И теперь нас волновал вопрос: не ослабнет ли работа в Нижине, если Феню перебросить в другое место? Это особенно беспокоило Ивана Денисовича, который бывал в нижинской организации, знал почти всех комсомольцев и помогал им в работе.
Бюро обкома детально обсудило дальнейшую судьбу нижинской комсомольской организации и ближайшие задачи некоторых подпольных молодежных групп. Мы пришли к выводу, что Кононову необходимо забрать из Нижина и направить на работу в Любанский райком комсомола. У нее имеется богатый опыт, пусть связывается с деревенской молодежью и комсомольцами, помогает им включиться в подпольную борьбу.
Родственников и близких Фени, которым мог угрожать арест, а также ее подругу Любу, решили забрать в отряды или переселить в отдаленные деревни района, где их никто не знал. Осуществить это поручили Адаму Майстренко.
Возле другого костра сидели Бердникович, Гальченя и председатель колхоза Андрей Трутиков. Из посторонних только Трутиков знал тропинку на наш новый островок. Он был нашим хорошим помощником во всех подпольных и интендантских делах. Трутиков вывел из окружения многих бойцов, создал несколько складов оружия и уберег почти всё колхозное добро. Когда к району приближались оккупанты, Трутиков с колхозниками разрушили все ближайшие мосты, завалили дороги срубленными деревьями, в нескольких местах засыпали мелиоративную канаву и заболотили гать. Теперь летом оккупантам не так-то легко попасть в деревню.
В Озерном были большие запасы хлеба, овощей и скота. Недаром партизаны называли эту деревню центральной партизанской базой. Старый Андрей помогал партизанам, когда в каком-либо отряде кончались продукты.
Хозяйственный и заботливый Трутиков организовал помол зерна. В первые месяцы партизанской борьбы это имело большое значение. Зерно у нас было: при разгроме гарнизонов мы забирали немецкие запасы, его давали нам и колхозы, а вот муки в достаточном количестве не имели. Мельницы теперь нигде не работали, да и вряд ли кто отважился бы привезти на мельницу сразу несколько мешков зерна: это вызвало бы подозрение оккупантов. Поэтому Трутиков молол понемногу, будто бы лично для себя. Позже он нашел ещё один способ увеличить помол: пустил в ход все жернова, какие только были в деревне, и сделал новые. Колхозники вертели жернова вручную, и мука понемногу сыпалась и сыпалась. Разумеется, это не разрешало всей проблемы, но все же помощь была значительная.
Спустя некоторое время Трутиков усовершенствовал мукомольное дело. Неподалеку от деревни стояла старая, почти уже сгнившая ветряная мельница. Колхоз ее не использовал - ремонт стоил бы слишком дорого. Заглянув однажды на эту мельницу, Трутиков обошел ее кругом, постучал пальцами по оголенным стропилам, осмотрел фундамент и решил: "Вчера это была куча дров, а сегодня ветрячок может пригодиться! Кто будет знать, что здесь партизаны мелют себе муку?" И колхозники взялись за работу. Укрепили стояки, подняли наверх новые жернова, крылья облицевали, смазали где нужно - и завертелась мельничка. Кажется, и ветра нет, а она себе вертится и вертится. Привозят колхозники зерно, просушенное в печах, чтобы камни не заклеивались и мука была бы полегче. На всякий случай на мешках пишут свои фамилии, - в случае проверки, на-ка, выкуси, - каждый имеет право смолоть муки себе на коржи.
Когда вблизи немцев нет, мельница работает, а как только они появятся, зерно прячется в тайник, переплет с крыльев снимается, шестерни разбираются, и мельница стоит никому не нужная, заброшенная.
Герасим Гальченя, подбрасывая время от времени в огонь небольшие сучки, жаловался Трутикову на непоседливость колхозников.
- Поверишь, Андрей, - поглаживая длинную, поседевшую бороду, говорит он, - когда выбирал я это место для штабного лагеря, примеривался со всех сторон, и все, кажется, было хорошо. На лошади сюда не подъедешь и пешком, не зная дороги, не доберешься. Зимой сюда идти незачем. Дров нет, лыка не надерешь, и ничего потребного для человека не найдешь. И все-таки я замечаю, что здесь кто-то бывает.
- Может, тебе показалось? - спросил Трутиков.
- Нет, не показалось, - возразил Гальченя. - Я по духу чужого человека чую. А на этот раз яснее ясного, тут и гадать нечего. Вчера шагов за сто от штабного лагеря кто-то срубил две орешины. Это не наши: у нас один топор, и тот всегда у меня. Срубил кто-то из деревенских, должно быть на обручи. Кто тут у нас поблизости бондарит, не помнишь? Ты ведь сам когда-то бондарил - на весь район славился. Совсем упустил из виду эти орешины, когда выбирал место для лагеря. Тьфу, пропади они!
Андрей Трутиков начал перечислять всех местных бондарей. Приподняв кверху широкую, коротко подстриженную бороду, он загибал пальцы один за другим и считал:
- В Пластках: Иван - раз, Иван - два, Никанор, Петро… В Озерном: Зеленуха, Ахрем, Чигирь, Кастын, Пилиповка. Кто ж из них мог тут лазить? - спросил он, глядя на Гальченю, как будто тот должен знать об этом. - Следов не осталось?
- Да какие следы! - озабоченно ответил Герасим Маркович. - Снежок было присыпал землю, да скоро растаял. Если б были следы, никуда бы он от меня не скрылся, нашел бы я его хоть под землей. Тут главное - дознаться, кто это и видел ли он лагерь?