Трутиков на минуту опустил голову, уперся бородой в рыжеватый воротник дубленого черного полушубка.
- Не тревожься, Маркович, - вдруг заговорил он. - Не думай ничего плохого, я все улажу.
- Правда? - Гальченя добродушно улыбнулся.
- Говорю, улажу - значит, улажу. Я сам спрошу, кто приходил, мне скажут. Тогда гляну в глаза тому человеку и узнаю, что у него на душе.
- А если человек видел лагерь? - не успокаивался Гальченя. - Что тогда?
- Тогда скажу ему, чтобы держал язык за зубами, и будет держать.
- Нет, тогда скажи, чтобы он наколол себе язык, - предложил Гальченя. - Пусть иголкой наколет язык.
Трутиков улыбнулся, широкая борода его шевельнулась:
- Хорошо, так и скажу.
* * *
В сумерки Адам Майстренко и нижинские комсомольцы простились с нами и пошли на Нижин. В густых зарослях между Нижином и Бариковым их должна встретить Маруся Кононова, сестра Фени и жена Адама Майстренко.
К вечеру подморозило, последние пожелтевшие листья падали на землю, под ногами шуршал лиственный покров, шуршал и поскрипывал, будто снег в сильный мороз. Лесом идти трудно. Комсомольцы разделились на две группы и пошли проезжей дорогой: одна группа впереди, другая чуть позади.
К условленному месту пришли поздно, однако Маруся ждала их. Вид у нее взволнованный, лицо похудело, вытянулось, даже при лунном свете можно разглядеть синие круги под глазами. Видно, она много плакала.
Маруся рассказала, что эсэсовцы перетрясли весь Нижин, многих арестовали, в том числе Фениных и ее подруг. Феню и ее родных не нашли, усадьбу ограбили, а хату сожгли. Марусе не жаль было ни хаты, ни вещей - пускай подавятся ими бандиты, - она волновалась за своих подруг, попавших в лапы фашистов. Среди девушек были комсомолки, были и такие, которые не состояли в комсомоле, но принимали участие в работе подпольной организации. За комсомолок Маруся была спокойна: эти выдержат, не сдадутся, а вот как будут вести себя остальные девчата? Уж очень молодые есть среди них, только что семилетку окончили, а некоторые даже из шестого класса. Начнут гестаповцы мучить, катовать, может, не выдержит какая-нибудь, пошатнется. А тогда смерть не только ей, а и всем остальным, погибель всей организации.
- Кто арестован? - спросил Майстренко.
Маруся перечислила, и, когда назвала имя последней девушки, голос ее задрожал.
- Может, с ними надо быть там Фене или мне, - неожиданно сказала она. - Им легче было бы… Пусть одна из нас погибнет, а организация будет работать по-прежнему.
- Неверно! - резко прервал Майстренко. - Знали бы девчата, что ты так говоришь, обиделись бы на тебя. Мало веришь им - значит, плохо знаешь! Я уверен, что ни одна не дрогнет!
- Разве только Лида, - задумчиво сказал один из парней. - Такая она еще слабенькая, несамостоятельная… Недавно брошку потеряла, так чуть не час плакала.
- Там она не заплачет! - уверенно заметил другой парень. - Ты еще не знаешь ее.
Видя, что комсомольцы сомневаются в одной из арестованных подруг, Маруся начала заступаться за нее. Она, наверно, заступилась бы за каждую из них, хотя в душе и носила тревогу.
- Не знаешь ты Лиду! - горячо запротестовала она. - Не знаешь! А если так, то и не говори. Вот на, смотри.
И Маруся протянула руку к хлопцу, считавшему Лиду слабенькой и несамостоятельной.
В руке у нее был зажат небольшой клочок бумаги.
- Читай! - шепотом приказала Маруся. - Читай, что здесь написано. Брат Лиды мне принес, Адамка.
Парень набросил на голову свитку, включил фонарик и начал читать. "Дорогие мои девочки и все, кто остался! - писала Лида. - Не думайте ничего плохого о нас и не бойтесь. Мы не подведем! Клянемся!"
- Видел? - торжествующе спросила Маруся. - Не знаешь, так и не говори! - снова повторила она. - Вступали наши девчата в организацию, клятву давали.
- Куда их погнали? - спросил Майстренко. - Далеко?
- В Кузьмичи пока, а может, в Постолы, - ответила Маруся, - там у них отделение гестапо.
- Надо послать им письмо, - немного подумав, сказал Майстренко. - Теплое письмо, сердечное. Надо, чтобы они знали, что мы получили их записку, что верим им и надеемся на них. Им легче будет.
- Верно, - ответила Маруся. - Адамка отнесет.
- Не Адамка, а ты, - возразил Майстренко. - Там ведь надо еще суметь передать.
- Адамка сумеет! - сказала Маруся. - Ему это легче сделать. Когда нужно было, мы ему и не такие задания давали. Везде проберется, все высмотрит, все узнает.
- Давайте сейчас же напишем, - предложил Майстренко. - А ты, - обратился он к Марусе, - обеспечишь передачу.
Хлопцы пристроились под кустом, набросили на головы плащ-палатку и при свете фонарика начали писать, а Маруся тем временем пошла ближе к дороге. Шла и думала о маленьком Адамке. Вот напишут письмо девчатам, свернут его в трубочку и отдадут ей. А она сегодня же подойдет к одной знакомой хате, условно постучит в окно, разбудит мальчика и тихо скажет: "Новое задание тебе от комсомола!"
Адамка сразу же прогонит свой сон, выпрямится, нахмурит брови и ответит по-военному: "Слушаю!"
Маруся отдаст ему маленький листок, а он положит его в потайную распорочку в шапке и вернется в хату. А назавтра, еще до рассвета, встанет, наденет длинную дырявую свитку и под видом бездомного сироты пойдет куда надо.
Сколько раз этот мальчик уже делал так! Как любит его вся подпольная организация!..
Размышляя, Маруся вышла на дорогу. Глянула в одну сторону, в другую, прошла немного вперед, хотела уже повернуть обратно, как вдруг черная фигура с винтовкой в руках загородила ей дорогу.
- Ты куда? - спросил хриплый, приглушенный бас.
- Домой, в Нижин, - стараясь быть спокойной, ответила Маруся.
- Откуда? - Изо рта полицая резко пахнуло самогонным перегаром.
- Из Барикова иду.
Подошел еще один полицай, взглянул в лицо Марусе и захохотал:
- Старые знакомые, слава богу!
- Я вас не знаю, - твердо сказала Маруся, хотя она сразу узнала в полицейском кузьминского пьяницу и проходимца, которого в деревне никто и за человека не считал. На лице у него был длинный синевато-красный шрам, поэтому везде и звали этого долговязого нескладного лодыря "шрамоватым". Маруся поняла, что она наскочила на засаду.
- Стыдно не признавать старых знакомых, - насмешливо говорил "шрамоватый". - Ты, Кононова, не выкручивайся, а говори правду, так лучше будет. К муженьку ходила? Знаю, знаю твоего муженька. Если бы нарвался он на меня, всей обоймы не пожалел бы, ей-богу. - И, повернувшись к другому полицаю, прибавил: - Старые счеты с ее коханым, понимаешь?
- Это же, должно быть, сестра Кононовой, - тихо сказал полицай.
- Какой Кононовой? - равнодушно спросил "шрамоватый".
- Ну той, которую ищут теперь, Фени Кононовой.
- Они ищут свое, - хвастливо сказал "шрамоватый", - а мы свое.
"Шрамоватый" резко махнул рукой, и от этого так повело его в сторону, что, сделав несколько шагов от дороги, он чуть не повалился на куст.
- Тихо ты! - подхватил его полицай, так же не очень твердо стоявший на ногах.
- Ты знаешь, кто ее муженек? - продолжал "шрамоватый". - Вряд ли знаешь. Это же над всем комсомолом начальник. Понял? А главное - мой давнишний враг. Понял?
Первый полицейский замолчал, видно "шрамоватый" был здесь старшим и его слушали.
- Значит, к муженьку ходила? - крюком согнувшись над Марусей, спрашивал "шрамоватый". - Есть ему носила!.. А как же: носи, носи, а то подохнет в лесу с голоду.
- Мой муж эвакуирован, - решительно заявила Маруся, - и нечего зря болтать языком.
- Эвакуирован? - "Шрамоватый" скривил широкий рот в ехидную улыбку. - Врешь ты, молодуха, он здесь. Может, даже вон в тех кустах где-нибудь сидит, - ты, видать, не издалека идешь.
- Я в Барикове была.
- Об этом мы спросим у бариковцев, - заметил "шрамоватый". - Только вряд ли ты там была. Кто там у тебя?
- Тетка.
- Врешь! Никакой тетки там у тебя нет. У нас в Кузьмичах твоя тетка. Но ты к нам не ходишь. А тетка тоскует перед смертью.
Последние слова кольнули сердце. "Почему перед смертью?"- подумала она. Потом отбросила тяжелую мысль: мало ли что скажет пьяный полицай.
- В Барикове у меня другая тетка, - сказала Маруся, - сестра моего отца.
- Проверим! Теперь мы все узнаем, можешь нам поверить: самого дальнего родственника не пропустим.
Подошел еще один полицай и, отозвав "шрамоватого", доложил, что в дальних кустах блеснул огонек. Сначала один раз, потом другой: он следил за тем местом около получаса, но ничего больше не заметил.
- Где? - спросил "шрамоватый" и как-то сразу отрезвел.
- Вон там, - показал рукой полицай.
Маруся догадалась, о чем они говорят, и сердце ее защемило. Должно быть, свет фонарика на момент вырвался из-под плащ-палатки, и дозорный полицай это заметил. Что же теперь делать, как спасти ребят? До этого момента Маруся боялась за себя, а теперь все мысли ее перенеслись туда, к мужу, к ребятам, которые сейчас пишут письмо арестованным подпольщикам. Услыхали ли они разговор, догадались ли об опасности? Может, увлеклись составлением письма, прикрывшись плащ-палаткой, и не слышат голосов? Маруся стала говорить громко, чтобы ребята услыхали и приготовились. Подошел "шрамоватый" и поднес к ее лицу кулак:
- Тише! - и злобно спросил: - Сколько их там? Говори правду.
- Двадцать человек, - громко сказала Маруся.
- Не кричи!
- Правда, двадцать! - еще громче подтвердила Кононова.
- Не кричи! - вскипел старший и с размаху ударил ее прикладом в грудь.
Маруся упала. Полицай кивнул одному из своих; тот быстро побежал по дороге к Нижину, откуда вскоре примчались еще трое полицейских. "Шрамоватый" что-то приказал своему "войску", потом отозвал одного из полицаев в сторону и, указав на Марусю, усмехнулся и что-то сказал.
Полицай подошел к Марусе. Держась за верстовой столб, она пыталась встать, ноги подкашивались, мучил тяжелый кровавый кашель, шумело в голове.
- Вот мы тебе поможем, молодичка, - с издевкой промолвил он и протянул руки.
Маруся оттолкнула их и, собрав все силы, встала.
- Вот и хорошо! - издевался полицай. - Поднялась сама - столб помог. А чтобы ты снова не упала, мы привяжем тебя к этому столбу… Вот так… И руки привяжем, и ноги, и шею. Под ноги вот этот камень подложим… Будешь стоять выше всех… Если твой коханый выстрелит, так пуля прямо в тебя и попадет. Видишь, как хитро придумано, ты не смотри, что наш "шрамоватый" с виду нескладный. Чтобы пуля не пробила тебя, ты прикажешь своему коханому не стрелять… Пусть лучше живым сдается, потому что лучше живому в пекле, чем мертвому в раю.
- Ада-ам! - крикнула Маруся изо всей силы. Ночное эхо подхватило ее голос и понесло далеко-далеко. - Ада-ам! - повторила женщина. - Полиция!..
Но ребят уже не нужно было звать. Заметив, что Маруси долго нет возле них, они стали ее искать и услышали голоса. Вскоре Майстренко с комсомольцами был уже возле самой дороги. Не успели полицаи развернуться, как ребята ударили из автоматов. Один предатель упал на землю, отполз в чащу и начал стрелять в Марусю, но не попал. Майстренко пустил по нему очередь, и он замолчал.
Партизанская пуля подбила "шрамоватого". Бросив винтовку, он спрятался в кустах. Искать его не стали. Остальные полицейские рассыпались в темноте, как испуганные зайцы, и, только отбежав более километра, начали беспорядочно стрелять.
Так в эту ночь и не удалось комсомольцам добраться до Нижина. Маруся еле стояла на ногах, ей нужен был хотя бы короткий отдых. Да к тому же было ясно, что в эту ночь не будет спокойно ни в Нижине, ни в Кузьмичах.
Подпольщики дошли до Барикова и нашли Настю Ермак. Настя оживилась, стала энергичной, деловой, когда увидела, что партизаны нуждаются в ее помощи. Марусю она взяла к себе и устроила в боковушке, в которой когда-то лежал больной Бондарь. Сейчас же напоила ее отваром мяты, растерла спину и сделала компресс.
Маруся пробыла у Насти несколько дней, а потом совсем перебралась в партизанский отряд. Туда же вскоре пришли нижинские комсомольцы. Все они стали партизанами.
Перед уходом в лагерь они связались со своими односельчанами и передали записку арестованным девушкам.
"Не теряйте веры, дорогие! - писали ребята. - С вами мы все, все наши партизаны и партизанки, все честные люди. Держитесь, скоро мы придем к вам на помощь!"
XVIII
Феня начала работать в Любанском райкоме комсомола, под руководством Адама Майстренко. Любанский райком комсомола, как и райком партии, базировался при отряде Долидовича. Комсомольские организации были при других отрядах, а также в деревнях, и Фене приходилось бывать всюду. Ходила она чаще всего одна, а иногда со своей сестрой Марусей. В деревни пробиралась глухими тропами, только ей одной известными.
Опаснее всего было пробираться в Нижин. Феню опасность не пугала. Она являлась туда всегда в точно назначенное время. Бывало, соберутся подпольщики в законспирированном месте и ждут. На улице тьма непроглядная, злая метелица заносит дороги, а комсомольцы уверенно поглядывают на часы: еще минута-две, и Кононова появится. Если она задерживалась, комсомольцы все равно ждали. Они знали - Кононова придет, никакие трудности ей не помешают. И Феня приходила. При ее появлении у комсомольцев поднимался боевой дух, самое сложное задание казалось не таким трудным. Каждому хотелось делать все так, как делает Феня, во всем брать с нее пример.
Однажды Феня получила очень ответственное задание: ей поручили пробраться в Кузьмичи и Постолы, раздобыть там планы немецко-полицейских укреплений; найти в этих деревнях своих людей, которые обо всем информировали бы партизанское соединение.
Майстренко уже давно вынашивал план разгрома кузьмичского гарнизона. Эта идея пришлась по душе и Розову. Оба уже несколько раз обращались в штаб соединения с просьбой разрешить им проведение операции. Они хотели ударить сразу, долго не раздумывая, хотя и сами понимали, что это слишком рискованно. Штаб не мог дать согласия на такую скороспелую операцию. Нам было известно, что гарнизоны в Кузьмичах и Постолах Любанского района, Ламовичах Октябрьского района, в Погосте Старобинского и Уречье Слуцкого районов большие и хорошо вооруженные. Расположенные на узлах дорог, эти гарнизоны служили заслоном между районами и должны были препятствовать распространению партизанского движения. В Кузьмичах и Постолах - несколько дотов, связанных подземными ходами, на перекрестках - дзоты. Пулеметов и боеприпасов здесь хватало. Ясно, что к операции по разгрому этих гарнизонов надо тщательно подготовиться.
У Фени Кононовой были надежные люди в Кузьмичах и в Постолах, однако проникнуть туда трудно. И днем и ночью по улицам ходили патрули, дзоты вынесены далеко за околицы, и гитлеровцы задерживали всех, кто шел или ехал в деревню и из деревни. Феня долго думала, как лучше выполнить задание. Надежный план все не складывался. Она пошла к Марусе. Сестры встретились в молодом ельнике, присели рядом на пеньках. Начался разговор по душам, совсем по-домашнему, только тема не домашняя.
- Что ты мне посоветуешь? - спросила Феня. - Ты ведь у меня старшая, лучше все знаешь.
- О чем ты? - удивилась Маруся.
- Об одном задании. Надо сходить в Кузьмичи и Постолы. Наши люди там есть, только вот связь с ними порвалась. Не могу придумать, как мне до них добраться через посты и дзоты, как встретиться?.. Десяток вариантов перебрала, все как-то ненадежно, все как-то не так выходит, как хочется.
- Расскажи мне свои варианты, - попросила Маруся.
Феня рассказывала, а Маруся слушала и взвешивала каждый вариант. Некоторые были не под силу одному человеку, хотя Феня с этим не соглашалась. Она не обращала внимания ни на трудности, ни на риск: у нее нашлись бы силы преодолеть любые препятствия, а рисковать своей жизнью она привыкла.
Феню беспокоило только одно: придуманные ею варианты не обещали успеха.
- Все это не то, - заметила Маруся, когда Феня смолкла. - Смелости и находчивости у тебя, Феня, на пятерых хватит! Но дело это надо хорошо обдумать. Может быть, что-нибудь лучшее найдется.
- Для этого и пришла к тебе, - ответила Феня.
- А что, если воспользоваться еще одним вариантом?
- Каким? - обрадовалась Феня.
- Самым простым!
- Бывает, что самый простой - самый лучший, - заметила Феня. - Говори, может быть, на мое счастье, подашь хорошую мысль.
- Ты Адамку, Лидиного братишку, знаешь? - спросила Маруся.
Феня сразу обо всем догадалась.
- Знаю, знаю! - взволнованно заговорила она. - Правильно, Маруся, это просто здорово!
- А в Нижин у тебя есть дорожка?
- Есть, туда я хожу, - ответила Феня. - Адамка проберется в Кузьмичи и вызовет нашего человека. Мы с ним встретимся в условном месте и договоримся о дальнейшем… Правильно! Сегодня же, как только стемнеет, пойду в Нижин.
- Может, мне с тобой пойти? - несмело спросила Маруся. - В последние дни ты одна ходишь и ходишь… Боюсь я за тебя, Фенечка.
- Ты думаешь, я на "шрамоватого" нарвусь? - полушутя спросила Феня. - Не бойся, этот "бобик" подох уже.
Маруся удивленно подняла глаза. То, что был уничтожен еще один полицай, ее не удивило, но этот крепко ей запомнился, и женщина заинтересовалась.
- А я не слыхала, - сказала она.
- Вчера нам передали, что Адам подстрелил его как следует, три большие раны нанес, так он заживо гнить стал, лихо на него! Когда ковылял на своих ходулях, служил фашистам, так хорош был, а когда подбили бандита, словно бешеного пса, так эсэсовцы выбросили его вон. Люди, конечно, тоже не приняли выродка, он и подох без помощи.
- Я помогла бы тебе выполнить задание, - тихо, с задушевной теплотой сказала Маруся. - Когда я с тобой, тогда у меня легче на душе. А как услышу, что ты пошла одна, места не нахожу от тревоги, сердце неспокойно за тебя.
- Ничего, Манечка, - успокаивала ее Феня. - Я справлялась раньше, справлюсь и теперь. А тебе трудно будет, ты еще не поправилась как следует.
- Я быстрей поправлюсь, если буду ходить на задания, - уверяла Маруся. - Разве я ранена в бою или контужена?.. Ничего еще не сделала, а сижу… Адам не пускает, ты не пускаешь, а командиры, так те и слушать не хотят.
Так они беседовали около часа. Время терпит: Фене идти на задание вечером, и ей не хочется расставаться с сестрой. Редко выпадают такие милые сердцу минуты. Земля немного подмерзла, снег еще не лег. Погода тихая, а в густом сосняке и совсем тепло. До них доносится приглушенный расстоянием шум в лагере Долидовича; слышатся короткие приказы командира, голоса партизан, хлопоты хозяйственного взвода.
- А комиссар снова пошел на операцию, - сказала Маруся.
- Какой комиссар? - спросила Феня.
- Наш, Гуляев. Прошлой ночью только вернулся, а сейчас опять ушел. Вот неугомонный человек! Как подумаешь, кажется, жизнь не жалко отдать за такого. Ранили его на фронте, и он попал в окружение. Другой и обмяк бы там. А он выбрался и сразу в партизаны. Говорят, еще с открытыми ранами пришел. А теперь, где он только не побывал, в какой операции не участвовал! Сегодня и мой Адам пошел с ним.
- Он же был с Розовым, - заметила Феня.
- Был, а теперь больше с Гуляевым. Видно, понравился ему этот человек.