Ехать бы теперь в лагерь с богатыми трофеями, но Шатный задумал другое. На трофейной машине он решил проехать по оккупированным деревням и селам, по полицейским гарнизонам, посмотреть, что там делается и какие собираются силы. Он натянул на себя комбинезон убитого шофера, одному из товарищей велел переодеться в форму немецкого обера, а другому стать его переводчиком. Что бы "пан офицер" или "шофер" ни сказали, переводчик должен передать полицаям. И не запинаться, а говорить гладко и грозным голосом.
Благополучно проехали по Домановичам, Долгому, Махновичам. Полицейские вытягивались в струнку перед партизанами. В местечке Погост большой полицейский гарнизон. Часовые пропустили Шатного. Проехал он по одной улице, по другой, и вдруг у него возникла новая идея: захватить бургомистра со всеми его бумагами. Такую задачу Меркуль поставил перед партизанами уже давно, но осуществить ее до сих пор не представлялось возможным.
Догнав на улице полицая, "офицер" приказал показать, где живет пан бургомистр. Полицай угодливо сел в машину. Бургомистра дома не оказалось, но тот же полицай быстро разыскал его. Бургомистр снял шапку, сначала низко поклонился, показав "гостям" потную лысину, а потом браво выпрямился.
"Офицер" буркнул что-то нечленораздельное, замахал руками, а переводчик закричал на весь дом:.
- Где шляешься в служебное время, горбатый дурень?! Разве не знаешь, что пан городской комендант изволил приехать!
- Не знал, паны, не знал! - дрожащим голосом оправдывался бургомистр.
- Собирайся, поедем с нами, было приказано ему. - Возьми с собой все важные документы.
Шатный хотел привезти бургомистра и сдать своему командованию, но, заехав в лес, не выдержал, остановил машину и начал сам допрашивать фашистского прислужника.
- Давай сюда бумаги! - приказал Шатный уже без переводчика.
Бургомистр побелел.
Просмотрел Шатный одну бумажку, другую и отложил в сторону. Потом достал из папки длинный лист, и на лице его появились суровые складки.
- Чья работа? - угрожающе опросил он.
- Это мне прислали, - старался оправдаться бургомистр, - подневольный я человек.
- Врешь! - крикнул Шатный. - Сам ты вынюхал, выследил… Хочешь выслужиться перед Гитлером?
В руках недавнего "немецкого шофера" был описок старобинских партизан. Бургомистр составил его, чтобы угодить своему начальству, а вышло совсем иначе. Список попал в руки партизан. Чем дальше читал его Шатный, тем сильнее дрожали от гнева губы, мрачнело лицо. В списке Меркуль, Жевнов, Бондаровец, Бородич, Ширин и многие другие.
- Смотри, - говорит Шатный своему "офицеру" и показывает ему список. - Птички стоят против каждой фамилии, а в скобках черные кресты.
- А вот и ты, - замечает "офицер", заглянув в конец списка.
Шатный быстро переворачивает лист и видит свою фамилию.
Против нее - крест.
- Что это означает?! - кричит Шатный и подносит бумагу к близоруким глазам бургомистра.
Тот одурело крутит головой;
- Не знаю, ничего не знаю…
- А, не знаешь! - еще больше обозлился Шатный и вытолкнул бургомистра из машины. - Так я тебе растолкую…
Меркуль сделал потом выговор Шатному и даже хотел сурово наказать его за самовольство. Никто не разрешал ему расстреливать бургомистра, хотя тот и заслуживал этого.
- Не выдержал, товарищ командир! - откровенно признался Шатный, - как увидел черный крест против своей фамилии, закипело в груди. Не выдержал…
На следующий день после встречи со старобинской группой в Красном Береге состоялось заседание бюро обкома. Первым обсуждали вопрос о связи с другими районами. Коммунисты остались в подполье в Краснослободском, Копыльском, Гресском районах и в городах Бобруйске, Слуцке, Борисове. Для связи с ними были назначены уполномоченные обкома. Для непосредственного руководства партизанской борьбой на Старобинщине утвердили бюро районного комитета КП(б)Б. В него вошли Меркуль, Жевнов, Дрезголович, Ширин и Бондаровец.
На заседании возник один неожиданный вопрос. Когда зашла речь о политико-воспитательной работе среди населения, один из старобинских коммунистов бросил реплику:
- Надо гитлеровцев бить, а не ходить по деревням.
Кое-кто его поддержал: теперь, мол, не до собраний, все внимание надо сосредоточить на одном, главном - на боевых операциях.
Недооценка политико-воспитательной работы среди населения в первые дни оккупации таила в себе большую опасность. Бюро обкома решительно осудило эти настроения. Товарищи не понимали, что теперь людям больше чем когда-либо нужно правдивое большевистское слово. Обком наметил мероприятия по массовому выпуску листовок и распространению речи Верховного Главнокомандующего. В сельсоветы и колхозы были направлены уполномоченные райкома. На них возлагалась задача довести до сведения широких масс решения ЦК КП(б)Б и Минского обкома о развертывании партизанского движения. Каждый партизан должен быть и агитатором - такая установка взята обкомом с первых дней подполья.
Только мы собрались расходиться, как в избу вошел связной от Хомицевича. Он принес нам тяжелое известие: эсэсовцы расстреляли Якова Кривальцевича. Ничем не поживившись во время налета на деревню Скавшин, фашисты ринулись на Домановичи. Хомицевичу с группой удалось скрыться, а Яков попал в руки оккупантов.
Фашистская нечисть ликовала. В штаб был послан хвастливый рапорт, что разгромлен крупный центр большевистского подполья и в ближайшие один-два дня все подпольщики на Полесье будут выловлены и уничтожены. Самонадеянным оккупантам, которые привыкли к легким победам, на Западе, и в голову не могло прийти, что на советской земле все будет иначе. Они думали, что если попал в руки один партизан, то скоро попадут и остальные. Своя, мол, рубашка ближе к телу: пообещай человеку жизнь, он все расскажет.
Уверенные, что так поступит и Яков Кривальцевич, в штабе дивизии ему предложили сигарету и лист бумаги.
- Пиши, - сказали ему, - старайся припомнить всех.
Офицер с переводчиком вышли, в комнате остался только часовой.
Через некоторое время офицер вернулся. Сигарета лежала перед Яковом на прежнем месте, на листе бумаги не было ни одной буквы. "Рус неграмотный", - решил офицер и приказал переводчику записать все, что скажет арестованный.
Переводчик сел напротив и уставился змеиными глазками на Кривальцевича.
- Что, только крестики ставить умеешь? - насмешливо спросил он. - Говори, я сам запишу.
- Запиши на своей шкуре, - спокойно ответил Кривальцевич, - что мы не те, за кого ты нас принимаешь!
Офицер вопросительно взглянул на переводчица, тот криво усмехнулся и процедил:
- Герой в лаптях, здесь это в моде.
- Скажи "герою", - небрежно бросил фашист, - что мы не любим медлить. Если ему трудно вспомнить то, что нам нужно, мы можем помочь.
Он постучал пальцем по кобуре, шатнул к окну и крикнул фашистскому прислужнику:
- Слушай, морда!
- Слушаю, господин, - подобострастно пролепетал переводчик, сгорбившись и моргая глазами.
- Не спеши! Скажи ему, что немецкие власти не остаются в долгу перед теми, кто оказывает им хорошие услуги. Рус может получить деньги и землю, которую у него отобрали большевики.
Переводчик старался изо всех сил.
- Земля у тебя была? - спросил он у Кривальцевича.
Яков молчал, в глазах его светились ненависть и отвращение.
- Конечно, была, - заспешил переводчик. - Только, наверно, маловато. Ну, при новой власти ты можешь получить больше… Тэ-эк… - переводчик оттопырил нижнюю губу, оскалил зубы, - и считай, что задарма, так себе, за какие-то пустячки…
- Собака! - с ненавистью проговорил Кривальцевич. - Выродок! И как тебя земля носит, - поганого!
В тот день допрашивали Кривальцевича несколько раз. Сначала старались обмануть его, подкупить, потом угрожали смертью, пытали. Штаб переехал в другое место, Якова забрали с собой. По дороге били его палками, ставили под расстрел, потом снова пробовали подкупить, вырвать признание обманом.
- Откуда он родом? - опросил вдруг офицер у переводчика.
- Как откуда? - не понял вопроса переводчик.
- Где его дом, семья, жена?
- В Скавшине, - ответил переводчик.
- Хорошо, мы его заставим говорить.
В Скавшине гитлеровцы заполнили двор Кривальцевича. Они собирались захватить его отца, жену, детей и пытать их до тех пор, пока арестованный не заговорит. Но хата была пуста, скавшинцы после фашистского налета почти все ушли в лес.
Тогда фашисты решили применить своеобразную психическую атаку: поломали мебель, побили посуду, забрали одежду, зерно. Потом подожгли гумно, хлев, хату, а Кривальцевича держали на улице, чтобы он все это видел.
Ничто не поколебало мужественного советского человека. Он погиб, не сказав фашистам ни слова о партизанах. Самоотверженный, глубоко патриотический поступок Якова Кривальцевича, рядового колхозника, настоящего беспартийного большевика, глубоко запал нам в сердца, взволновал своим величием и благородством. Тяжело было, что человек погиб, не успев проявить все свои силы, развернуть все свои способности. Но это еще раз подтверждало, что силы наши непобедимы, что такой народ, как наш, никогда не покорится врагу. Какая несокрушимая сила, какое мужество! Первые дни войны… Еще не собраны силы в тылу врага, еще кое-где прячется по углам неуверенность, а этот рядовой советский человек, не колеблясь, выступил против оккупантов. Он смело смотрел в лицо смерти и не задрожал, не похолодел от страха. И он победил, хоть и отдал за победу свою жизнь…
Смерть Кривальцевича была тяжелой утратой и очень серьезным предупреждением нам всем. Стало ясно, что наша тактика нуждалась в некоторых изменениях. В первые дни подполья мы не требовали от партизанских групп перехода в лес на боевое положение. Некоторые из них оставались в своих деревнях, обрастали резервами, препятствовали появлению полицейских гарнизонов. В этом было немало положительного. Однако жизнь показала, что отрицательное все же перетягивало чашу весов. Живя у себя дома, партизаны иногда забывали о строжайшей конспирации, допускали ослабление боевой дисциплины и легко могли попасть в ловушку.
На бюро обкома мы решили перевести всех старобинских партизан на лагерно-боевое положение, как следует вооружить их и подчинить единому руководству - бюро подпольного райкома партии.
Курс взят на то, чтобы с первых же шагов своей деятельности партизанские группы становились партизанскими отрядами, привыкали вести широкие боевые действия, маневрировать и оказывать сопротивление захватчикам. Если у партизан будут успехи в борьбе с врагом, им будет обеспечена и поддержка народа. Люди и у себя дома не подведут и в лес дорогу найдут.
VIII
К концу августа подпольный обком КП(б)Б перешел на более удобное для работы место - Червонное озеро. Этот чудесный уголок природы славится своей живописностью на всю Белоруссию. В зелени лесов, среди густых зарослей и лугов раскинулась широкая, светлая озерная гладь. Возле озера, там, где берега повыше, растут тенистые березы и вербы, склоняясь своими ветвями до самой воды.
Много легенд ходит на Полесье об этом озере. Одна из них говорит, что в незапамятные времена жил у Князь-озера, так тогда называлось оно, старый рыбак Андрей с дочерью Надейкой. И такая она была красавица, что во всей округе подобной не сыщешь. От сватов отбоя не было: за сотню верст приезжали. Только от Надейки всем отказ. Слюбилась она с панским сокольничим Иваном.
Посредине озера, на острове, окруженный дубовыми стенами стоял тогда княжеский замок. И был тот Иван самым лучшим сокольничим у князя. Стал Иван просить князя, чтобы позволил ему жениться на красавице Надейке.
- Хорошо, - говорит князь, - только сначала я хочу посмотреть, на ком ты женишься. Понравится невеста - помогу тебе свадьбу справить!
Один раз, возвращаясь с охоты, заехал князь посмотреть на суженую Ивана. Как взглянул на красавицу девицу, сердце у него загорелось. И задумал князь черную думу.
- Ну что ж, - говорит, - любимый мой сокольничий, справляй свадьбу. Я тебе буду посаженым отцом.
Устроили гулянье, собрались гости. Повенчали Ивана с Надейкой. Сидят они в красном углу, как пара голубков белых. Тогда встает посаженый отец их - князь, как черная туча над озером.
- Гей вы, слуги мои верные! Не было еще случая, чтобы раб мой брал жемчужину из моего княжества. Возьмите сокольничего, закуйте ему руки кандалами, а Надейка моей будет.
Онемели гости от неожиданности, потом пошел среди них ропот:
- Не по совести поступаешь, князь…
Разъярился князь. Приказал гостей из замка вышвырнуть. Еле успели они с острова на лодках перебраться.
А над озером туча встала, черная-черная. Молнии по небу так и блещут. Подошла туча к замку, нависла над ним, и начали молнии по башням бить. Загорелся замок как свечка. А потом остров вместе с замком стал в озеро уходить и исчез под водой…
Еще не так давно одни легенды и витали вокруг Червонного озера. Берега его были недоступны: на десятки километров лежали вокруг гнилые, зыбкие болота. Попы охотно поддерживали таинственные, религиозно-мистические легенды об озере. Это привлекало людей в богатую церковь, отстроенную в деревне Червонное озеро. От церкви через болота к озеру и дальше к ближайшим деревням была прорыта канава. В дни больших церковных праздников крестьяне на лодках-душегубках приплывали по канаве на богомолье. Это был единственный путь, который соединял полесские деревни, отгороженные друг от друга непроходимыми болотами. Местные жители прозвали эту канаву "ездовней".
В годы первых пятилеток колхозники расчистили и расширили "ездовню", она стала мелиоративным каналом. От него пошли каналы поменьше. Десятки гектаров непролазной топи были таким образом осушены и превращены в поля. Червонноозерские колхозы собирали здесь богатейшие урожаи зерна, овощей. Это был самый урожайный уголок Старобинщины.
Я когда-то работал секретарем Старобинского райкома партии и часто бывал на озере. В то время я не думал, не гадал, что этот красивейший уголок Полесья станет пристанищем подпольного обкома партии, одним из центров боевых действий партизанских отрядов Полесья и Минщины. А когда началась война, именно так и случилось, - ведь район Червонного озера как нельзя лучше соответствовал основным требованиям подпольной работы.
За несколько дней до нашего прихода на Червонное озеро произошло очень важное событие.
Однажды под вечер Меркуль и Бондарь отправились в Окавшин. Шли, как и всегда, болотом. Вдруг из лесу показались "вооруженные люди в гражданской одежде. На фашистов это было не похоже - они ходили больше по дорогам.
На всякий случай Бондарь и Меркуль притаились за стогом. Неподалеку пожилой бородатый человек сгребал отаву. Они попросили его узнать, что это за люди. Бородач, видно, был не из боязливых, взял баклажку и пошел к лесу, как будто за водой. Увидев, что он идет в их сторону, люди остановились, и невысокий грузный мужчина, перетянутый ремнями, "вышел вперед и махнул ему рукой.
- Он похож на одного моего знакомого, - сказал Меркуль, - но ручаться не могу, лицо плохо видно.
Неизвестные долго беседовали с бородачом и, должно быть выведав все, что им нужно, отпустили его, а сами нырнули в густой ельник.
Евстрат Денисович Горбачев.
Партизаны и представители Пинского обкома партии в штабе минских партизан.
Вернувшись к нам, бородач рассказал, что люди эти опрашивали дорогу на Любань, сами они из-под Пинска. В группе около двадцати человек. Попытаться задержать их - опасно, могут открыть огонь, а упустить их нельзя. Пришлось идти на риск.
Бондарь залег под стогом, а Меркуль через кустарник побежал наперерез незнакомцам. Но все обошлось как нельзя лучше. Это были пинские партизаны. Командовал ими бывалый и опытный человек Василий Захарович Корж. Я встречался с ним в первые дни коллективизации и некоторое время вместе работал на Старобинщине. Старый коммунист, опытный работник, Василий Захарович пользовался большим авторитетом в районе. Он был в Испании и в рядах бойцов республиканской армии боролся против испанских фашистов. Перед войной работал в Пинском обкоме партии.
Мы знали, что Корж оставлен на оккупированной территории. Еще в то время, когда Но приказыМинский обком партии находился на Мозыре, я встретился с Минченко, приехавшим к нам из Пинской области. Он коротко рассказал о подполье и о том, что Корж остался на Пинщине в качестве командира партизанского отряда. На одном из заседаний бюро обкома партии я говорил о необходимости связи с Коржем. И вот теперь он здесь. Встреча была радостной, дружеской. Оказалось, что отряд пришел из-под Пинска. Корж, узнав, что здесь у нас действуют партизанские отряды и где-то в этих местах находится Минский подпольный обком партии, решил пойти на связь с нами, воевать вместе, развернуться как следует, а когда позволят условия, вернуться на Пинщину.
Появление Коржа на Старобинщине имело для нас большое значение. У нас были смелые и инициативные партизаны, отважные люди, способные на самые героические дела, но им недоставало командира, опытного в партизанской войне. Таким командиром мог стать Корж. Мы были уверены, что он сумеет придать более широкий размах партизанскому движению на Старобинщине. Наши партизанские группы использовали главным образом тактику засад. Это было правильно: в первый период борьбы ничего лучшего и не придумаешь. Группы были небольшие и разрозненные. Но теперь назрела необходимость в разнообразной и многогранной партизанской тактике. Многие группы выросли в отряды, некоторые объединялись. Становилась возможным проведение крупных операций, а при этом потребуется координация действий. Вот здесь и встанет на свое место Корж. Он успешно справится со своей задачей, если бюро районного комитета КП(б)Б даст ему хороших помощников и умело использует опыт старого воина.
Так в обкоме был оценен факт появления Коржа на Старобинщине. В письме я намекнул Василию Захаровичу на это, но не требовал, чтобы он сразу принял на себя командование старобинскими партизанами. Может быть, у человека свои планы, свои намерения? Но потом я подумал и другое: какие тут свои планы? План один - громить врага!