За время пребывания в Варшаве я хорошо изучил этот город, обычаи и нравы варшавян и теперь свободно вспоминал всякие любопытные подробности. Было чего вспомнить и Молотковскому. Но все же мой собеседник вел себя очень настороженно. В его глазах то и дело мелькали беспокойные огоньки. И когда я вновь поинтересовался его биографией, он весьма искусно свернул на биографии лесорубов, добившихся наиболее высокого процента выработки. Мои попытки узнать, много ли здесь поляков и откуда они приехали, также не имели успеха. В общем, у меня создалось впечатление, что передо мной опытный противник. Такого, как говорится, на мякине не проведешь.
Другой будущий экзарх, сибирский, оказался водителем лесовоза. Он работал на самом дальнем участке, и Лаама попал к нему только на другой день к вечеру.
Своего однокашника по "Руссикуму" Александр нашел в деревянном домишке, где жили лесорубы и шоферы.
У раскаленной железной печурки на веревке, протянутой вдоль стены, сушились спецовки и портянки. Крепко пахло мокрой одеждой, людским потом и махоркой. Табачный дым густыми волнами плавал под потолком, и сквозь него с трудом пробивался тусклый свет маломощной электрической лампочки. Чижевский был один. Он сидел на деревянных нарах, покрытых байковым одеялом, и пришивал пуговицы к брезентовой робе.
- Кого я вижу! - громко воскликнул он, увидев Лааму, и поднялся ему навстречу. - Какими судьбами, Саша? Неужели и ты?.. - Но, поймав предостерегающий взгляд Лаамы, сразу переменил тему: - Да, давненько мы с тобой не виделись.
- Года три, пожалуй, - подтвердил Александр.
Он внимательно оглядел помещение и только после этого сообщил Чижевскому, что прибыл по поручению кардинала. Упомянул и о встрече с митрополитом Шептицким, который указал их адрес и передал им свое благословение.
- Его преосвященство интересует, - продолжал Лаама, - как вы устроились, что уже сделано и, главное, как обстоят дела с созданием групп верующих, которые можно будет использовать в нужный момент.
- Ну что ж, - кивнул Чижевский, - тут есть о чем поговорить. Но лучше, конечно, вместе с Молотковским - он ведь у нас старший. Ты разве его не знаешь?
- Слышал о нем много, но никогда не видел. Я ведь поступил в "Руссикум" уже после того, как он его окончил.
- Это дело поправимое, - сказал Чижевский. - На завтра у меня с ним назначена встреча, так что увидишь его и услышишь. Хороший католик, большой эрудит. Кстати, одно время он был деканом нашей дубненской семинарии. Не напрасно ему уготовано кресло экзарха в Москве, а мне - только в Новосибирске.
- И это совсем не плохо - вся Сибирь! - заметил Лаама.
- А я и не жалуюсь, - усмехнулся Чижевский.
На другой день, в воскресенье, Лаама с обоими "лесорубами" из Ватикана отправился в лес. Было тепло и солнечно. Со всех сторон неслось веселое щебетание птиц. Колеблемые легким ветерком, чуть слышно шелестели в вышине кроны деревьев. Три выпускника "Руссикума", двух из которых папа римский назначил своими наместниками на советской земле, уходили все дальше от человеческого жилья, в лесную глушь, где они могли бы побеседовать обо всем без помех.
Наконец им попалась маленькая полянка, окруженная со всех сторон густыми зарослями. Лаама вынул из своего портфеля газету и расстелил ее на траве. Затем достал бутылку водки, граненый стакан, скромную закуску: селедку без головы, соленые огурцы и полбуханки хлеба. Набредет кто-нибудь случайно - не беда: леспромхозовские лесорубы затеяли пикник.
- Итак, братья мои, - сказал Александр, - поведайте мне, как вы выполняете обет, данный господу: приобщаете русский народ к нашей католической вере?
Чижевский, который начал было грызть огурец, вдруг поперхнулся и закашлялся.
- Не спеши, брат, - проговорил он, утирая выступившие слезы. - Давай сперва выпьем за здоровье его святейшества папы римского и наставника нашего, его преосвященства кардинала Тиссерана.
Лаама взглянул на Молотковского. Тот кивнул, взял бутылку, открыл ее и, наполнив стакан почти до краев, протянул его Александру. Лаама сделал маленький глоток и передал стакан нетерпеливо ерзавшему Чижевскому. Затем Молотковский осушил его до дна. Некоторое время экзархи молча работали челюстями.
- Господь видит наши усилия, - нарушил молчание Молотковский, - но… Но кое в чем мы ошиблись.
- О какой ошибке ты говоришь, брат мой?
- Понимаешь ли… - замялся московский экзарх. - Посылая нас в столь дальние края, высокочтимый митрополит Шептицкий, как и кардинал Тиссеран в свое время, утверждал, что русский народ разочаровался в православной вере. Потому что она, дескать, оказалась бессильной против коммунизма. Только наша католическая церковь может противостоять этим безбожникам-коммунистам, и русский народ охотно примет ее покровительство…
- Прекрасные слова! - воскликнул Лаама. - Они лишний раз доказывают, сколь щедро наделил господь мудростью отцов нашей святой церкви.
- Да, конечно, - согласился Молотковский. - И все же слова словами, а господь бог рассудил, видно, иначе.
- Что значит - иначе?
- А то и значит, что эти русские, как мы могли здесь убедиться, вообще мало думают о религии. Они заняты земными делами, и большинство из них полностью поддерживает Советскую власть. Даже глубокие старики, люди верующие, и те живут с коммунистами мирно и ладно и совсем не помышляют отказываться ни от своей православной веры, ни от большевиков. Теперь ты видишь, брат Александр, в чем наша главная ошибка?
- Ты говоришь "главная ошибка", выходит, есть и другие?
- Об этом долго рассказывать, брат мой. В нас вдалбливали, например, что Советская власть жестоко преследует верующих за их религиозные убеждения, и мы должны были использовать это как основной козырь в нашей работе. А на деле все оказалось мыльным пузырем.
- Не хочешь ли ты сказать, что вы ничего не сделали? - обеспокоенно спросил Лаама.
- Греха на душу не возьмем, - ответил вместо Молотковского Чижевский. - Есть тут группа католиков, завербованных на лесозаготовки в Западной Украине. Настроение у них подходящее, и мы рассчитываем на их поддержку, когда начнется поход против антихристов.
Молотковский вновь налил водки. Лаама вежливо отказался от своей доли и рассеянно наблюдал, как его "братья во Христе" по очереди прикладываются к стакану. Он уже понял, что похвастаться им особенно нечем, успехов в их работе было мало.
- Так что же передать кардиналу? - спросил Александр, когда с водкой и закуской было покончено.
- Просим передать, что мы с терпением и твердостью переносим все трудности жизни в глухих лесах, - сказал Молотковский. - Делаем все возможное, чтобы после нашего отъезда в Москву и Новосибирск здесь остались надежные люди, на которых можно положиться.
Возвратились мы в Москву с массой впечатлений. Материал был собран богатейший - и для размышлений, и для практических действий. Однако полностью выявить представителей Ватикана, которые осели на территории СССР, нам так и не удалось: кардинал Тиссеран проявил тут осторожность и не дал своему посланцу данных обо всех направленных в нашу страну лазутчиках.
Анализируя вместе с Лаамой итоги нашей поездки, я не переставал думать о том, какая это все-таки коварная штука - религия! Как цепко держит она еще в своих тисках волю, помыслы, надежды некоторых людей! Всюду и везде католическое духовенство стремится внушить людям "высокую правду" о могуществе католической церкви, обрушивая проклятья на головы отступников, пренебрегших райской жизнью на том свете во имя призрачной радости бытия на грешной земле. А суть всего этого одна - борьба с социальными преобразованиями.
В номере гостиницы "Москва", где состоялась наша первая встреча, мы составили соответствующий отчет для кардинала Тиссерана. По словам Лаамы, его преосвященство очень занимала мысль: "Чем практически католическая церковь могла бы содействовать тому, чтобы скорее покончить с безбожием в этой громадной стране, погруженной во тьму атеизма и большевизма?" Этот вопрос так и остался открытым.
В конце 1940 года Александр Лаама вернулся в Рим. Кардинал Тиссеран был доволен результатами поездки своего воспитанника.
- Да будет благословен тот день, сын мой, когда я принял решение послать тебя в такую далекую и трудную дорогу, - сказал он, внимательно выслушав отчет Лаамы.
Признаться, мы разделяли эту точку зрения главы конгрегации Ватикана по восточным делам.
ВСТРЕЧА В МОСКВЕ
Чижевскому и Молотковскому не пришлось занять кресла экзархов в Москве и Новосибирске. Правда, оба они приехали в Москву. Но не по своей воле. Сразу же после нападения фашистской Германии на Советский Союз их доставили в столицу под конвоем. Сюда же привезли и других нелегальных представителей Ватикана, которых мы с Лаамой выявили во время нашей поездки по стране.
Вначале бывшие "лесорубы" вели себя на следствии довольно самоуверенно. Они вообще не отвечали на вопросы. Затем пытались отрицать, что прибыли в Советский Союз с враждебными целями: мол, задачи, поставленные перед ними Ватиканом, не носили подрывного, антисоветского характера. И все-таки несостоявшиеся экзархи в конце концов вынуждены были признаться: "Да, мы имели поручение папы римского заниматься обработкой католиков и православных, живущих в СССР, сеять среди них антисоветские настроения с тем, чтобы создать на религиозной основе специальные группы, способные в случае необходимости нанести удар в спину Красной Армии".
Мне довелось как-то присутствовать на одном из допросов этих моих, если можно так выразиться, старых знакомых. Откровенно говоря, я не испытывал ни малейшего желания встречаться с ними. Но что делать - служба.
Молотковский узнал меня сразу, как только я вошел в кабинет следователя. В его глазах мелькнула было тревога, но, видимо решив, что мое появление ничем ему не грозит, он успокоился. Следователь в это время разговаривал с Чижевским, сидевшим напротив Молотковского у другого края стола.
- Все это было, все правда, - твердил Чижевский, - но ведь мы не успели ничего сделать.
- Не хотели или не удалось? - спросил следователь.
- Как вам сказать… - Чижевский взглянул на Молотковского, как бы ища у него поддержки.
- Хотите начистоту? - вступил в разговор Молотковский.
- Разумеется.
- Конечно, мы хотели и пытались выполнить данный нами господу богу обет. - Заметив, что его коллега недовольно нахмурился, Молотковский обратился к нему: - Нечего нам, Чеслав, лукавить. Плохие мы были бы католики, если бы стали кривить душой перед всевышним. - Затем вновь повернулся к следователю: - Однако задуманное нам осуществить не удалось, не получилось, ибо обстоятельства оказались сильнее нас.
- Так-таки ничего и не получилось? - с этими словами следователь вынул из папки сложенный пополам листок в косую линейку, вырванный, очевидно, из школьной тетради: - А это что? Узнаете, Молотковский?
На листке рукой Молотковского было записано примерно два десятка фамилий католиков, уроженцев Западной Украины, якобы согласившихся бороться против Советской власти. Увидев этот список, московский экзарх побледнел и опустил глаза, на лбу у него выступили капли пота.
Как выяснилось, большинство людей из этого списка честно работали в леспромхозе. Они и не знали, что "святые отцы" без зазрения совести лукавили перед богом и перед папой, зачислив их в члены антисоветской организации.
Напрасно руководители Ватикана рассчитывали создать у нас "пятую колонну". Их бредовые планы рухнули. Верующие люди, как и весь советский народ, поднялись на врага, когда фашистские орды ринулись на нашу землю. Они с оружием в руках защищали свою Советскую Родину на фронте, а в тылу своей самоотверженной работой обеспечивали фронт оружием, продовольствием - всем необходимым для победы над гитлеровскими захватчиками.
Во время войны и некоторое время после нее Чижевский и Молотковский отбывали заслуженное наказание. Потом они попросили разрешения покинуть пределы нашей страны. Советское правительство удовлетворило их просьбу. Дальнейшей судьбой этих "лесорубов" из Ватикана я не интересовался.
А вот судьба Александра Лаамы была для меня совсем не безразлична. Однако с тех пор как началась война и Италия выступила против СССР на стороне фашистской Германии, я не имел о нем никаких известий. До нас доходили сведения о растущем и ширящемся там движении Сопротивления, затем итальянский народ сверг Муссолини и вступил в борьбу с гитлеровскими войсками, оккупировавшими Италию. Как я узнал впоследствии, Лаама принимал в этой борьбе самое активное участие. Гестаповцы арестовали его и бросили в концлагерь. Года через два-три он был освобожден американцами и как советский гражданин передан нашим представителям в Италии.
К сожалению, после возвращения на Родину, в Советскую Эстонию, Александру не пришлось воспользоваться всеми благами новой жизни на свободной земле.
Истязания, которым он подвергался в фашистском концлагере, так подорвали его здоровье, что он вскоре умер в Таллине.
Александр Лаама прожил короткую и трудную жизнь. С малых лет его воспитывали в страхе перед богом и католическими пастырями, пытались превратить в безропотное, забитое существо. Но он сумел найти в себе силы освободиться от религиозного дурмана и встал в ряды борцов с фашизмом за свободу и независимость своей Родины. Этот смелый и мужественный человек всегда будет жить в моей памяти.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ТРУДНЫЕ ДНИ
МРУВКА
Часа в три дня у ворот небольшого особняка, стоявшего в глубине сада, остановилась машина, и из нее вышел мужчина лет сорока, с коротко подстриженными усами, в сером костюме, со шляпой в руках.
- Мне к пану Ольшевскому, - небрежно бросил он вышедшему из калитки сторожу.
- Как пан прикажет о себе сказать? - учтиво спросил тот.
- Пан знает, он меня ждет…
Через минуту двери дома широко распахнулись, и на пороге, сияя добродушной улыбкой, появился высокий человек с идеально выбритым лицом.
- Добрый день, проше пана. - Он протянул приехавшему обе руки и увлек за собой в свой кабинет.
Гость был важный. Он прибыл во Львов из Лондона по заданию так называемого польского эмигрантского правительства и имел самые широкие полномочия.
- Проше пана, проше, - суетился пан Ольшевский, усаживая представителя центра в удобное бархатное кресло. Рядом стоял небольшой столик из красного дерева с ножками в виде обнаженных вакханок. На нём - бокалы и две бутылки вина.
- Как добрались, пане пулковнику?
С божьей помощью, - ответил гость. - Хочу предупредить пана, что долго задерживаться у вас мне не следует, давайте сразу к делу.
Как пану будет угодно, - развел руками хозяин дома.
А поговорить им было о чем…
В сентябре 1939 года Польшу захватили германские фашисты, готовившие плацдарм для нападения на СССР. Руководители тогдашнего буржуазного польского государства бросили на произвол судьбы свой народ и бежали в Лондон.
В отличие от правящей верхушки, солдаты, значительная часть офицеров, гражданское население - все истинные патриоты Польши оказывали упорное сопротивление наступающим фашистским войскам. В течение двадцати дней мужественно сражалась Варшава, хотя гитлеровцы имели многократное превосходство в численности войск и в вооружении. Широко известна героическая оборона небольшого укрепленного пункта на балтийском побережье - Вестерплатте. Несмотря на то что немцы бросили туда много войск, польский гарнизон, состоявший из ста восьмидесяти двух человек, бился с врагом до конца. Подвиг защитников Вестерплатте можно сравнить с вошедшим в историю Великой Отечественной войны подвигом защитников Брестской крепости. Прославили себя боевыми делами и моряки польского морского флота на
Балтике. На мелких судах, катерах они приняли бой с армадой военных кораблей гитлеровской Германии.
А в Лондоне с благословения английского правительства бежавшие туда руководители буржуазной Польши создали польское эмигрантское правительство. Англичане опасались, что польский народ последует примеру своего восточного соседа, то есть станет на путь социализма. Поэтому они и приютили у себя беглецов в надежде, что после окончания войны им удастся возродить к жизни польское буржуазно-демократическое государство. А пока что делали все возможное, чтобы ускорить вторжение гитлеровцев на советскую землю.
Эмигрантское правительство, не без прямой поддержки английских правящих кругов и их специальных служб, организовало в Лондоне центр по подготовке и проведению разведывательных, диверсионных и иных подрывных акций. Местом действия должна была стать не только захваченная фашистами Польша, но прежде всего - воссоединившиеся с СССР Западная Белоруссия и Западная Украина. Английские разведывательные органы обучали агентов, готовили их к заброске в нашу страну, снабжали портативными радиостанциями и другой разнообразной техникой для ведения подрывной работы.
Активную деятельность в западных областях Украины и Белоруссии пыталась развернуть и гитлеровская разведка в целях создания диверсионно-террористической "пятой колонны" в тылу Красной Армии в период нападения Германии на СССР. Разведывательные службы фашистской Германии, такие, как абвер (военная разведка и контрразведка), заранее засылали в СССР свою агентуру. Ей поручалось разведать и изучить намеченные для диверсий объекты с тем, чтобы потом, по общему радиосигналу из разведывательных центров гитлеровской Германии, начать в глобальном масштабе дезорганизацию советского тыла.
Уже осенью 1939 года в различные районы советской Западной Украины, особенно во Львов, стали просачиваться посланные из Лондона, из Берлина, из оккупированной гитлеровцами Польши шпионы, диверсанты и террористы. Наши чекисты и пограничники, разумеется, прилагали все усилия, чтобы в зародыше пресекать враждебную деятельность лазутчиков из-за рубежа. Многие из этих непрошеных гостей бесславно заканчивали свою миссию уже на границе. Но все же некоторым из них удавалось проскальзывать незамеченными в глубь нашей территории и находить себе там помощников.
Всякой антисоветской нечисти в ту пору в Западной Украине было предостаточно. Особое беспокойство вызывали реакционно настроенные поляки и украинские националисты, доставшиеся нам в наследство от панской Польши. Активно велась антисоветская пропаганда. Широко использовался религиозный и националистический фанатизм западно-украинского кулачества, бывших мелких чиновников, осадников панской Польши. Польские и украинские националисты тесно сотрудничали с гитлеровской и английской разведками, стремились создавать шпионско-диверсионные организации и группы. Разница между ними заключалась главным образом в том, что польские националисты были орудием английской разведки, а украинские - гитлеровской. Но действовали они в одном направлении - против СССР. Все это давало возможность агентуре гитлеровцев и польского эмигрантского правительства, а точнее, агентуре английской разведки, быстро акклиматизироваться и развернуть враждебную деятельность на советской земле.