- Вот сейчас прилетим, а там и за стол, Новый год встречать. Галя уже, наверное, нам кое-что приготовила… - Гареев не договорил, услышав встревоженный голос Кирьянова:
- Товарищ командир! Протчев "валится"!
У Гареева екнуло сердце. Он сделал вираж, повернул назад. Ведомый отстал и еле тянул, переваливаясь с крыла на крыло.
- Протчев! Что с тобой? - взывал Гареев, идя за подбитым самолетом виражами, и наконец услышал голос Протчева, в котором чувствовалось отчаяние:
- Не слушаются рули, течет масло. Постараюсь сесть, да не знаю, лучше ли это… В общем, прощай, Миша…
- Виктор, тяни, тяни, говорю, выбирай получше площадку и садись. Выручим! Не ранен?
- Нет… Спасибо, Миша.
- А стрелок?
- Не знаю. Связь, наверно, перебило.
Вместе с двумя оставшимися самолетами звена Гареев продолжал идти за подбитой машиной. Штурмовик Протчева уже шел над самой землей, и Гареев вздохнул с облегчением, когда увидел, что Протчев благополучно посадил машину на живот на поле, за небольшим оврагом, в озимую пшеницу. Золотое солдатское правило: "Сам погибай, а товарища выручай" - было законом и у летчиков. Но как это лучше сделать? И удастся ли ему посадить машину на выпущенные шасси? Ведь сесть на живот сравнительно легко, а тут не только нужно сесть, но и потом, не медля ни минуты, взлететь. Значит, надо все точно и быстро взвесить, рассчитать.
Гареев снизился и сделал круг над подбитым самолетом. Отчетливо увидел там две фигурки (значит, жив и стрелок!), настойчиво указывавшие- руками вправо. "Ага, видимо, там лучше сесть". Хорошо. Потом осмотрелся. Вправо неподалеку проходила железная дорога и стояла будка путевого обходчика. Слева - метрах в четырехстах - населенный пункт, оттуда уже выходила открытая грузовая машина с солдатами. Значит, надо спешить.
Доложив командиру эскадрильи обстановку и свое решение, Гареев получил "добро" и стал заходить на посадку, приказав двум остальным экипажам прикрыть его огнем.
- Товарищ командир, справа от будки скачут пять кавалеристов, - доложил Кирьянов.
- Хорошо, обстреляй их из пулемета, сбрось гранаты, когда будут поближе.
Самолет с ревом понесся низко над землей. Гареев уже выпустил шасси, когда вдруг увидел выросший перед глазами овраг, которого не заметил раньше. Пришлось чуть-чуть взять ручку на себя. Но этого было достаточно, чтобы проскочить точку приземления.
- Ах, черт, промазал, - скрипнув зубами, выкрикнул Гареев и, взмыв ввысь, пошел на второй заход.
Но что это? Над землей, широко распластав крылья, тенью мелькнул штурмовик и, коснувшись земли колесами на противоположной стороне оврага, понесся, подпрыгивая, к машине Протчева. Он вырулил почти к ее борту, и Гарееву было видно, как на него взобрались Протчев и его стрелок.
- Молодец! - невольно вслух произнес Гареев. - Кто это?
Он посмотрел на стабилизатор машины. Там виднелась "пятерка". Значит, лейтенант Павлов.
- Опередил нас Павлов, Сашок! - не скрывая радости, сказал Гареев Кирьянову. - Смотри, уже взлетает! Что ж, давай пока погоняем "кавалерию". - И Гареев ринулся на всадников, остановившихся в недоумении и посылавших вслед разбегающемуся самолету автоматные очереди. Гареев пронесся над их головами, увидел, как вздыбились лошади, бросаясь в стороны и сбрасывая с себя всадников. Потом повернул к грузовику. Он стоял пустой, завалившись в кювет, и по сторонам от него, вжавшись в землю, не поднимая головы, лежали гитлеровцы.
- Ну-ка, Сашок, дай нм жизни!
Но Кирьянова не надо было просить. Нажимая на гашетку, он прошил машину длинной очередью, на одно мгновение увидел фонтанчики земли, вскидываемые пулями.
Потом Гареев сделал еще один заход и поджег подбитый самолет Протчева. Чтобы не достался врагу.
* * *
За праздничным столом было шумно и весело. Галина Александровна, радостная, сияющая, сменившая ради такого дня военную форму на платье, с восторгом слушала рассказ Павлова о спасении товарищей, не забывая при этом угощать их любимым блюдом Мусы Гареева - башкирскими беляшами.
- Да, Виктор, - проговорил Гареев, поворачиваясь к Протчеву. - Мы не могли допустить даже мысли оставить тебя в лапах фашистов. Не сумел посадить самолет я, сел Павлов, не смог бы Павлов, тебя спас бы кто-нибудь другой. Но обязательно спас бы.
И на этот раз никто даже не заметил, что Муса Гареев изменил своей привычке и произнес необычно длинную речь.
7. В Золотой балке
(третий рассказ Александра Кирьянова)
Шла весна 1944 года. По всему огромному фронту советские войска готовились к решительным схваткам с врагом. Каждый день газеты приносили радостные известия об успешных наступательных действиях то на одном, то на другом участках фронта.
Наш полк участвовал в боях за никопольский плацдарм на Днепре. Местность там пересеченная, изрытая глубокими оврагами, и гитлеровцы здорово закрепились. Утром пойдут наши в наступление, отобьют первые траншеи, а в течение ночи фашисты подтянут откуда-то танки и контратакуют… так несколько дней подряд и переходили эти злополучные траншеи из рук в руки.
Ну, командование, понятно, заинтересовал вопрос: откуда берутся танки? В ход была пущена разведка - и наземная, и воздушная. Участвовал в ней и наш полк. Летали парами, от каждой эскадрильи, как на свободную охоту. Одна пара вернется, другая поднимается в воздух. К полудню дошла очередь и до нашей эскадрильи. Первыми должны были лететь капитан Гареев и его ведомый старший лейтенант Протчев (к 23 февраля они получили очередные звания, а Гареев, кроме того, был назначен командиром эскадрильи).
Оба наши экипажа вызвал командир полка.
- Тщательно осмотрите вот эти овраги, товарищ Гареев, - показал он карандашом на карте, - чует мое сердце, что где-то здесь прячутся эти чертовы танки.
Вышли мы с командного пункта и бегом к машинам. Там, конечно, уже все готово. Вырулили на старт и по ракете поднялись в воздух. Над землей плыли облака. Их-то и решил использовать Гареев при поиске. Танки-то от переднего края далеко уйти не могли, и, значит, надо было их искать, летая вдоль фронта на указанном нам участке. А там зениток- видимо-невидимо. Вот Гареев и решил маневрировать.
- Виктор, повторяй за мной все точно, выдерживай скорость, - говорит он Протчеву. А того учить не надо: идет за нами как привязанный.
- Знаю, - отвечает.
- Сейчас-то знаешь, а вот в облака нырять начнем, смотри, как бы не столкнуться.
- Не столкнемся, не первый раз, - уверяет.
Подошли мы к линии фронта - огонь с земли ужасный.
Но Гареев сейчас же "горку" - и в облака, потом снова вниз, выскочит, оглядится, а как только зенитки пристреливаться начнут - снова в облака. Так и ныряли мы вверх-вниз, пока не дошли до оврагов. Меня укачало малость.
Тут уж дело посерьезней - ведь осмотреть их, эти овраги, как следует надо. Снизились, идем вдоль одного оврага. Кое-где, вижу, машины стоят, масксетями прикрыты, в одном месте, где скат поотложе, - минометная батарея, а танков не видно. Справа и слева бьют по нас - спасения нет, а Гареев - хоть бы что, даже не отворачивает.
- Смотри, смотри, Сашок, как следует, а на зенитки внимания не обращай, - говорит мне.
А как тут не обращать, когда трассы так и мелькают совсем рядом и, кажется, будто тебя насквозь пронизывают. Эх и влепят, думаю, вот-вот влепят! Однако ж ничего, прошли мы этот овраг спокойно. Потом другой осмотрели, третий (три их там было). Нет ничего, хоть шаром покати, - пусто.
Слышу разговор Гареева с Протчевым.
- Что, домой пойдем? - это Протчев спрашивает.
- Погоди, - отвечает Гареев, - домой успеем.
Ну я-то знаю - не в обычае это Гареева домой ни с чем возвращаться. Слушаю дальше.
- А ты заметил, Виктор, что во втором и третьем оврагах зениток гораздо меньше, чем в первом? Значит, в первом они что-то прикрывают солидное. Не может быть, чтобы там ничего не было. Пойдем посмотрим еще…
Мы снова ушли в облака и вынырнули точно над первым оврагом. Все глаза проглядел - ничего. Увертываясь от зенитного огня, Гареев снизился еще немного. С креном на правое крыло, чтобы лучше было видно, прошел вдоль оврага. Таким образом мы просмотрели его правую сторону. Ничего. В конце оврага Гареев снова развернулся и пошел обратно. Теперь, накренившись на левое крыло, мы осматривали левую, ближнюю к фронту сторону оврага.
Его отлогая, высокая стена была покрыта пятнами потемневшего, еще не стаявшего снега, редким кустарником, местами пестрели прогалины прошлогодней побуревшей травы. По широкому дну оврага шла грунтовая, наезженная дорога. "Значит, ездят здесь часто", - подумал я и вдруг вскрикнул:
- Товарищ капитан! Вижу следы гусениц.
- Где, где? - встрепенулся Гареев.
- Вот на дороге, у поворота.
Гареев заложил немыслимое пике и вышел из него почти над самой дорогой. Действительно, следы гусениц виднелись на дороге и кончались там, где овраг круто поворачивал вправо, под прямым углом к фронту. Гареев, а за ним, конечно, и Протчев снова набрали высоту и ушли в облака. Затем еще раз мы просмотрели левую сторону оврага и наконец увидели то, что так долго не могли найти. В кустарнике у дороги стоял танк, а позади него чернела квадратная ниша в стене оврага. Теперь нам стало все ясно. Присмотревшись, мы обнаружили в нижней части оврага, почти у дороги, темные, еле заметные квадратные пятна масксетей, прикрывавших сделанные в стене оврага ниши для танков. Здорово замаскировались гитлеровцы. И если б не попался нам этот один танк, неосторожно выползший из своей норы, видать, пришлось бы нам возвращаться ни с чем.
Гареев доложил по радио командиру полка точное месторасположение танков, и вскоре с аэродрома поднялись наши штурмовики.
- Эх, разведать-то разведали, - с сожалением проговорил Протчев, - а бомбить другие будут… Давай пройдемся хоть разок!
- Да ты что, - отвечает Гареев, - ни в коем случае! Пусть думают, что мы ничего не нашли. А то еще спугнем. Вот пойдем сейчас домой, поищем что-нибудь.
Правда, бомб у нас с собой не было, но у пушек и пулеметов - полный боезапас, и я знал: не возвратится мой командир на аэродром, не пощипав фрицев как следует. Так оно и случилось. Ушли мы от оврагов и стали искать. Смотрим, по дороге ползет самоходка. Накрыли ее, подожгли. Идем дальше и смотрим, внизу, под нами, глубокая, широченная балка, по ее склонам лепятся домишки - населенный пункт. Как я узнал позже, он и назывался Золотая балка. Внизу вдоль балки дорога, а на ней машин - видимо-невидимо. Колонна какая-то идет.
Обрадовался Гареев, этого ему только и надо было, покачал крыльями слегка - Протчеву, значит, показывает, чтобы шел за ним, и… ринулся вниз. Уже с первого захода паника там образовалась неимоверная. Несколько машин загорелось, иные наскочили друг на друга, создали пробку. Пошли на второй заход, теперь с хвоста этой самой колонны. Гареев так увлекся, что летели мы уже почти в самой балке. И в это время и справа и слева, с краев балки ударили по нас из пулеметов. Я огрызаюсь, как могу, а сам думаю: дело плохо - дистанция совсем небольшая, бьют почти в упор. А тут еще пулемет заело: пробило пулей поршень. Натерпелся я тогда страху, не выдержал, кричу:
- Куда ты лезешь, командир! У тебя-то кругом броня, а я за фанерой сижу…
Только тут он опомнился, вышел "горкой" из балки.
Пришли мы домой, вылезли. Батюшки! Весь фюзеляж в дырках и у нас и у Протчева. "Порешетили нас хорошо", - говорю Гарееву. А он улыбается. "Ничего, - говорит, - Сашок. Ведь мы-то целы, а колонну пощипали".
Это и требовалось доказать.
Вот такой он был, мой командир. Упрямый, увлекающийся. Попадет на поле боя - не считается ни с чем, только бы нанести врагу урон побольше.
8. Над морем
(четвертый рассказ Александра Кирьянова)
В апреле и мае 1944 года наш полк участвовал в боевых операциях по освобождению Крыма. 7 апреля началось наступление, и с первого его дня и до завершения всей операции- 12 мая - шли жестокие бои. Джанкой, Перекоп, Сиваш, Севастополь… - вот этапы трудного пути, который пришлось пройти тогда нашим войскам… Да и нам было не легче. Много вылетов пришлось сделать. Особенно запомнился мне день, когда полк летал на бомбежку вражеского аэродрома в Сара-бузах… Об этом я и хочу теперь рассказать.
Но прежде несколько слов о тех событиях, которые произошли с момента моего последнего рассказа. В феврале - число я уже запамятовал - уехала из полка на родину Гареева Галина Александровна: она ждала ребенка. Хорошим она была человеком - веселым и жизнерадостным, общительным, дело свое знала и заботилась о парашютах наших так, что мы были всегда уверены - в случае чего не откажут. Уважали ее все и, конечно, проводили как положено, с подарками, с напутствиями и наказов известить о рождении сына. Все решили, что должен быть сын, и даже имя коллективно выбрали - Саша (говорят, в мою честь, но я не ручаюсь).
Скажу прямо, первые дни смотреть на моего командира сил не было. Ходил угрюмый, мрачный. Печалился сильно. Ну, да боевая работа отвлекала, и вскоре все вошло в свою колею, особенно после того, как получил он от Гали первую весточку.
К этому времени появилась в летной книжке у Гареева запись о сто двадцатом вылете. 120 успешных боевых вылетов для летчика-штурмовика - это большой счет врагу и полагалось за него, согласно существующему положению, звание Героя Советского Союза. Эскадрилья, которой командовал капитан Муса Гареев, была на хорошем счету - лучшая не только в полку, но и в дивизии. Был он, как я уже говорил, человек исключительной скромности, держал себя со всеми просто, относился к людям заботливо. Однако при всем при этом командиром был строгим, требовательным. Правда, никогда я не слышал, чтобы он ругал, распекал кого-нибудь или даже повышал голос. Но достаточно ему было сказать провинившемуся летчику несколько неприятных слов, посмотреть в глаза, чтобы тот и прочувствовал свою вину и учел ошибку. Такая уж внутренняя сила, скрытая воля были у этого человека.
Помню, однажды вылетели мы бомбить танки. Погода была мерзкая- низкая густая облачность. А тут еще огонь с земли такой, что, кажется, некуда деться. Ну и смалодушничал у нас один летчик, отстал, а потом и вовсе вернулся на аэродром один. Потерял, говорит, ориентировку.
Прилетели, он, летчик этот, бежит навстречу, подошел, оправдывается - чувствует, видать, свою вину и ответственность. Да и действительно, доложи Гареев по начальству, несдобровать бы лейтенанту. Но Гареев промолчал. Только по хмурому его виду, по сжатым губам да складкам на лбу видно было, что он страшно недоволен. Ни слова не сказал он тогда летчику. Прошли мимо, не глядя на него, и остальные. И это подействовало на лейтенанта больше, чем самое строгое взыскание.
Только через несколько дней командир эскадрильи сказал летчику:
- Сам же для себя хуже делаешь. Отстал в облачности, мог столкнуться. И сам бы погиб и другого угробил.
…Да, отвлекся я немного. Так вот, приходит как-то в марте Гареев из штаба, красный, смущенный, говорит:
- Тебя, Сашок, к ордену Славы III степени представили за "свой" сбитый самолет. Желаю тебе получить все три степени в самом ближайшем будущем.
Я поблагодарил (знаю, что представил-то к ордену он) и спрашиваю:
- А вас, товарищ капитан?
Замялся он, нехотя так отвечает:
- Да, говорят, на Героя послали…
Бросился я его поздравлять, а он останавливает:
- Что ты, что ты, может, и не утвердят, рано еще. А вот ты молодец. Не сбил бы тогда Як-9 - он бы нам наделал делов.
…Самолет я действительно сбил. И был это Як-9.
Бомбили мы бронепоезд в районе Джанкоя. Пока искали его, видим, пикирует на передний край нашей пехоты группа Ю-88. Гареев, конечно, как всегда, не выдержал. Повел эскадрилью на них в атаку. Очень уж удобный момент был - только они начали выходить из пике, как мы обрушили на них свой огонь. Два самолета сбили, расстроили им боевой порядок и заставили уйти восвояси.
Потом нашли бронепоезд, сбросили бомбы и домой. Прошли линию фронта, смотрю, увязывается за нами "як" с красным коком. Самолет-то наш, да откуда, думаю? Вроде, не из охранения. Доложил Гарееву. Смотри, смотри, говорит.
Подошел он почти вплотную, не успел я и ахнуть, как он срезал наш штурмовик. Сразу у него хвостовое оперение загорелось и пошел он вниз. Ах, вы, думаю, сволочи, вот даже до какой нечестной игры дошли. Злость меня такая охватила, что не успел этот "як" отвернуться, как всадил я ему в борт очередь… Доложили мы, конечно, по начальству. В газетах тогда об этом писали, протест наше правительство заявило…
А теперь о Сарабузах. Аэродром этот находился на мысе Херсонес, и базировались на нем фашистские истребители прикрытия. Мы знали, что сюда гитлеровское командование ссылало проштрафившихся летчиков и ставило каждому из них условие - сбить десять советских самолетов. Тому, кто достигал этой цели, все прощалось, и он переводился из Крыма на любой участок фронта по выбору. Поэтому штрафники дрались не на жизнь, а на смерть, а если к этому добавить еще и то, что среди них было немало асов, то станет понятным, какую опасность представляли они для нас.
Вот на этот аэродром и вылетел наш полк накануне штурма Севастополя во второй половине дня. Маршрут был сложный. В расположении немецко-фашистских войск много зениток, и, зная места, где их особенно много, командир полка подполковник Тюленев вел группу, часто меняя направление и высоту.
Набрали мы высоту, идем клином. Солнце светит ярко, видимость отличная. Слева - море, ярко-синее, местами у берега зеленое, покрытое белыми барашками, справа - земля, топорщится горами и высотами, тоже ярко-зеленая от недавно распустившихся деревьев.
Только мы перешли линию фронта, как в воздухе появились бурые шапки разрывов. Ну, известно, первые залпы пристрелочные, опасаться их особенно нечего. Идем своим курсом. Вдруг слышу в шлемофоне доклады командиру группы:
- Внизу ходят истребители! Внизу истребители!
Потом еще:
- Над нами, высота примерно шесть тысяч, истребители!
- Наблюдать и докладывать! - приказывает командир полка и пока курса не меняет. И только когда зенитки стали класть разрывы уж очень близко, мы начали планировать. Скорость быстро нарастала. Я уже говорил, что на горизонтальном полете из нашей машины не выжать и 500 километров. А тут мы превысили уже всякую расчетную скорость. Чувствую, наш "ил" дрожит, как в лихорадке. Земля быстро приближается. Смотрю за истребителями и недоумеваю: почему не атакуют? Оказывается, хитрые бестии, они сопровождали нас до самого аэродрома, и только на подходе к цели стремительно понеслись в атаку. Одна группа сверху, другая - снизу. Только мы стали в круг и, штурмуя аэродром, сбросили первые бомбы, как в наш боевой порядок врезались "фокке-вульфы". Страшно было. Вижу, сбили один наш самолет, другой…
Истребители наши тотчас же ввязались в бой, но кутерьма тут такая получилась, что не разобрать, где наши, где ихние.
Смотрю я, как говорится, в оба глаза. Ведомым с нами, как всегда, идет Протчев. Вдруг вижу, атакует его снизу "фоккер". Протчев - вниз. Тогда "фоккер" развернулся и на нас.
- Слева сверху атакует истребитель! - кричу я Гарееву. - Круче вправо!