Гареев тотчас же сделал разворот. Ну, понятно, у нас скорость меньше и штурмовик может развернуться круче, а истребителю, при его огромной скорости, приходится делать радиус разворота гораздо больше. И, как правило, он проскакивает мимо. Поэтому на нас, воздушных стрелков, и возложена важнейшая обязанность информировать летчика о всех маневрах вражеского самолета, подсказывать, куда нужно отвернуть.
На этот раз нам удалось избежать опасности. Но фашист не унимался. Проскочив первый раз, он замедлил скорость и стал заходить справа. Мы, конечно, отвернули влево. Но все-таки он успел продырявить нам элерон правого крыла. Наш "ил" клюнул носом и вошел в штопор… Ох, страшное это дело! И сейчас, вспоминая этот случай, я не могу оставаться спокойным. Машину крутило, бросало и выворачивало так, что я временами терял сознание. А когда приходил в себя и открывал глаза, все передо мной летело вверх тормашками и я еле удерживался за тяги. Ну, думаю, все, конец пришел, отлетался. Тем более что знал - вывести из штопора штурмовик редко кому удавалось. Уж очень строгая машина и грубых эволюций не выдерживает.
И какова же была моя радость! Вывел все-таки мой дорогой командир самолет из штопора! Это был поистине подвиг. Как ему эго удалось, он и сам потом толком никому объяснить не мог. Помогла, конечно, высота. Свалились мы в штопор примерно с тысячи метров. Потом говорил он: "Жал я на ручку и педали так, что казалось, руки и ноги у меня вывернет. Вот и все".
Вывел Гареев самолет над морем, метрах в пятидесяти от воды. Вывел и пошел над морем. Это был самый надежный способ уйти от врага. Взяли мы курс к берегу, в направлении нашего аэродрома. Летим. И вдруг вижу, увязался на нами "фоккер". Тот самый. Ас попался подлинный. Как потом нам рассказывали, когда ему не удалось нас сбить, он подлез под Воробьева (был у нас такой летчик) и шел под ним незамеченный, пока не представился благоприятный момент. И тогда с близкой дистанции сбил Воробьева…
Так вот, догоняет нас этот фриц. Все ближе и ближе. Прицелился я, жду, когда нажать на гашетку. Гареев еще ниже спустился, летим почти над самой водой, видно, как белые барашки на волнах загибаются.
- Догоняет, товарищ командир! - кричу я Гарееву.
- Ничего, Сашок, - отвечает, - не волнуйся. Подпусти поближе и открывай огонь. Скоро берег, уйдем.
Ободрили меня эти слова. Целюсь тщательно, словно окаменел весь. Идет "фоккер" сверху, заходя в хвост штурмовику. Дал я очередь, а достать не могу. Рубанул и он. Зажмурил я глаза, услышал очередь, между прочим, короткую. Открыл глаза. В фюзеляже пробоины. Ага, думаю, и у тебя боезапас, видать, на исходе, раз стреляешь короткими очередями.
- Ну, как там? - спрашивает Гареев.
- Пока ничего, - говорю, - выжимай скорость! Сейчас еще зайдет. Теперь не отстанет, тут уж дело принципа!
Заходит, вижу, теперь фашист с хвоста, никаких мер предосторожности не принимает. Разозлился, видать, очень. Да и думал, наверно, что боеприпасов у нас уже нет. Подходит нахально к самому хвосту. Я - очередь. Молчит. Я жму на гашетку еще - пулемет молчит. Все. Мороз по спине у меня прошел. В лихорадке хватаю гранаты, выбрасываю. Рвутся они у самого мотора "фоккера", а он все идет.
"Да стреляй же, стреляй, - думаю, - сволочь!"
А у самого нервы не выдерживают. Оглядываю кабину, да ведь знаю- ничего нет. И вдруг вижу карман и из него высунувшуюся рукоятку ракетницы. Схватил, зарядил ракету, бух одну, другую… И в это время нажал фриц на гашетку. Мелькнули трассы. Что это? Конец? Ведь с такой дистанции промазать не может даже желторотый летчик. И все-таки вижу, хлестнули трассы по крыльям, а мне ничего. В то же мгновение "фоккер" взмыл вверх, иначе бы столкнулся. Взмыл, ринулся к земле и исчез. Видать, у него тоже боеприпасы кончились.
А тут и берег. Вывел "ил" Гареев и пошел домой. Вскоре мы благополучно сели.
Тяжелый это был вылет. Шесть наших штурмовиков не возвратились. А мы не сбили ни одного истребителя…
В этом полете увидел я моего командира как летчика высокого класса, мастера пилотирования, умелого тактика, отлично ориентирующегося в обстановке и в совершенстве знающего свой самолет и его возможности.
Да, вам, наверное, не ясно, почему с такой короткой дистанции не сбил нас гитлеровский ас? Тут дело объясняется просто. Пушки и пулеметы расположены у истребителя в крыльях, и угол наклона их стволов таков, что трассы огня пересекаются примерно в ста метрах от истребителя. А тут он, увлекшись, подошел метров на пятьдесят и поэтому промазал, смог достать только наши крылья.
9. Лобовая атака
Прошел 1944 год - год замечательных наступательных операций, на весь мир прославивших мощь Вооруженных Сил первого в мире социалистического государства и приведших к полному освобождению временно оккупированной советской территории. В 1945 году бои гремели за пределами границ СССР. Советская Армия, верная своему интернациональному долгу, освобождала из-под ига фашизма страны Европы, ворвалась в осиное гнездо немецкого милитаризма - Восточную Пруссию.
Здесь гитлеровцы сопротивлялись особенно упорно. Каждый метр земли приходилось брать с боем. Вся территория Восточной Пруссии являлась хитросплетением хорошо продуманной системы обороны. Близко отстоящие друг от друга хутора, с прочными каменными зданиями, с подвальными помещениями, приспособленными для ведения из них перекрестного пулеметного и даже орудийного огня, надежно прикрывали подступы к крупным городам. Глубокие реки и каналы создавали дополнительные препятствия наступающим. То там, то здесь, тщательно замаскированные, таились мощные форты, доты и дзоты.
Поддерживая наступление наземных войск, действовал здесь и авиационный полк, командиром эскадрильи в котором был майор Муса Гареев.
В эскадрилье майора Гареева произошли изменения. Капитан Протчев стал его заместителем. Ведомый у Гареева теперь сравнительно молодой, но уже опытный летчик лейтенант Кузин.
Гарееву присвоили звание майора, Протчеву - капитана, а воздушному стрелку Гареева Александру Кирьянову - старшины. Новые ордена засияли на груди Гареева, Протчева и других летчиков. Кирьянов получил орден Славы II степени. А Гарееву Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 года за подписью Михаила Ивановича Калинина было присвоено звание Героя Советского Союза.
Выросло и мастерство летчиков эскадрильи. Они стали настоящими асами, отлично освоили тактику штурмовой авиации, научились творчески применять все методы и способы штурмовки вражеских объектов и ведения воздушного боя, отлично овладели техникой пилотирования.
И в этом, конечно, была немалая заслуга и их командира- бесстрашного и умелого летчика Мусы Гареева, который и во фронтовых условиях всегда находил время учить подчиненных, передавал им свой опыт.
Теперь каждый летчик твердо знал свое место в строю, изучил, как говорится, "почерк" своего командира и неукоснительно выполнял все его приказания. Гарееву не надо было командовать, как и куда разворачиваться, с каким креном. Стоило только слегка качнуть крылом, указать направление, как все точно повторяли его маневр. Отличалась эскадрилья майора Гареева и особым умением, подойдя к цели правым или левым пеленгом, мгновенно и красиво перестроиться в круг, стремительно замкнуть его над целью- и тогда уже не подойти ни одному вражескому истребителю без риска быть сбитым. Но так бывало в относительно хорошую погоду, когда можно было летать большими группами. А в плохую - летали парами или четверками на свободную охоту, без прикрытия. Это тоже требовало большого мастерства, умения хорошо ориентироваться, выбирать наиболее важные цели. Поэтому на такие задания подбирались самые опытные летчики.
В один мартовский день, когда с Балтики дул сырой, промозглый ветер, нагоняя на сушу серые, разлохмаченные тучи, на свободную охоту вылетели майор Муса Гареев и его новый напарник лейтенант Владимир Кузин, капитан Виктор Протчев и его ведомый старший лейтенант Анатолий Заровняев (к концу войны они оба стали Героями Советского Союза).
До линии фронта летели в облаках, а когда оказались в расположении противника - там, как назло, стояла ясная солнечная погода. Но делать нечего. Гареев углубился на территорию противника километров на восемь и начал искать цель. Прошел вдоль населенного пункта - ничего. Потом снизился над рощей. И тут с опушки Протчев заметил вспышки. Стреляла артиллерийская батарея.
- Приготовиться! - скомандовал Гареев. - Иду в атаку!
Летчики парами пошли в пике, сбросили бомбы. Гареев сфотографировал разрывы и приготовился ко второму заходу. Но атаковать батарею вторично не пришлось.
- Вижу большую группу истребителей! - крикнул стрелок Заровняева. - Идут к нам!
Гареев осмотрелся. Стремясь зайти снизу, с хвоста, к штурмовикам неслась четверка узких, остроносых, с длинными тонкими фюзеляжами истребителей. ""Ме-109", - определил Гареев. - Ого, еще четыре?" Да, действительно, чуть в стороне и дальше шло еще четыре коротких, тупорылых "Фокке-Вульф-190".
- Делать "ножницы", уходить на свою территорию со снижением, - приказал Гареев.
"Ножницы" - хитрый и сложный противоистребительный маневр, родившийся в годы войны в штурмовой авиации. Он заключался в том, что каждая пара штурмовиков, идущая чуть уступом по отношению друг к другу, причем ведомый чуть ниже, чем ведущий, начинала меняться местами. Скажем, если ведомый идет справа сзади, то он переходит низом налево, а ведущий сверху вниз направо. Потом снова, но уже в обратном порядке. А так как маневр этот осуществляется с креном, то оба штурмовика получают возможность все время видеть хвосты друг друга и, таким образом, своевременно отсечь атаку истребителя.
Так, делая "ножницы", обе пары "илов" быстро приближались к своей территории. "Фоккеры" и "мессеры" несколько раз пытались атаковать, но близко подходить боялись и, стреляя с большой дистанции, не попадали.
Четверка Гареева подходила к переднему краю. Гитлеровцы уже выдыхались, но вдруг один из "мессеров" отделился, вырвался вперед, обогнал "илы" и, развернувшись, пошел навстречу.
"Хочет атаковать в лоб", - догадался Гареев, и все внутри у него похолодело. Прикинув все "за" и "против", он решил принять атаку и, сжав зубы, выровнял самолет, зорко глядя в прицел. - "Все-таки у меня огонь мощнее".
- Товарищ командир, отворачивайте, уйдем и так, - услышал Гареев голос Протчева.
Но Гареев не согласился и только приказал прикрыть его огнем. Со страшной скоростью неслись самолеты навстречу друг другу. Гареев уже различал застывшее, как маска, лицо гитлеровского летчика, вобравшего голову в плечи. Еще несколько мгновений - и страшный удар разнесет вдребезги обе машины… Отвернуть? Нет, теперь ни за что. Теперь победа за тем, у кого крепче нервы, больше выдержки.
Затаив дыхание, Гареев нажал на гашетки. И почти одновременно метнулись навстречу пулеметные и пушечные трассы истребителя, и он, едва не задев штурмовик, пронесся над головой у Гареева.
- Сбили! Товарищ командир, сбили! - послышались голоса Протчева и Заровняева.
Гареев перевел дыхание, отер перчаткой лоб. Четверка шла уже над своей территорией, и зенитки надежно отсекли от нее группу истребителей.
Это был последний самолет, сбитый летчиком-штурмовиком Мусой Гареевым за время войны.
* * *
На командном пункте вблизи переднего края офицеры и генералы наблюдали за действиями штурмовиков, сопровождавших пехоту, атаковавшую последний оплот гитлеровцев - восточно-прусскую группировку. Отказавшиеся капитулировать войска отчаянно сопротивлялись. Шел жестокий бой. Было видно, как с земли неслись разноцветные трассы, вспыхивали в воздухе облачка разрывов.
Но "илы" были бесстрашны. Не обращая внимания на огонь, они снова и снова обрушивались на вражескую оборону, проделывая в ней брешь для пехоты и танков.
Рядом с командующим воздушной армией генерал-полковником Хрюкиным, не отрывая взгляда от штурмовиков и одновременно вслушиваясь в команды, отдаваемые по радио командиром штурмовой авиационной дивизии, стоял маршал авиации Новиков - главком Военно-воздушных сил.
Генерала Хрюкина вызвали к радиостанции. Возвратившись, он доложил маршалу:
- Пехота благодарит за отличную работу. Пошла вперед!
Маршал удовлетворенно кивнул головой, спросил:
- Кто командовал группой?
- Майор Гареев, товарищ маршал! - ответил Хохряков, - командир эскадрильи.
- Сколько вылетов?
- За двести сорок перевалило!
Маршал поморщился.
- Так что же вы?.. Представьте к Герою!
- А он уже Герой, товарищ маршал.
Новиков нахмурился, сказал:
- В начале войны мы за 50–60 вылетов Героя давали, а у него 240?
- Так точно.
- Представьте второй раз. И все оформить сегодня же, я увезу с собой. А стрелка - к ордену. Кто с ним летает? Давно?
- Кирьянов, младший лейтенант. С сорок второго года.
Маршал удивленно вскинул брови.
- Почему младший лейтенант? По штату ведь сержант?
- Недавно получил третий орден Славы, товарищ маршал, а по статуту…
- A-а, понимаю…
…А эскадрилья Гареева, перенацеленная на другой объект, уже яростно штурмовала окопы врага на второй его позиции. И не знал в этот момент Муса Гареев ни того, что о нем идет разговор на КП, ни того, что через несколько дней, а именно 19 апреля 1945 года, выйдет Указ о награждении его второй Золотой Звездой.
10. Друзья встречаются вновь
К перрону медленно подходит поезд. Из вагона один за другим торопливо выходят пассажиры. Но вот в дверях показывается широкоплечий светловолосый, среднего роста человек. Он нетерпеливо оглядывается по сторонам. Наконец взгляд его останавливается на полковнике, и темно-карие глаза загораются радостью. Раздвигая толпу, он устремляется вперед, что-то кричит. Но полковник, уже заметив его, тоже быстро идет навстречу.
- Александр!
- Товарищ командир!
Полковник дружески хлопает Александра по спине. Его чуть-чуть раскосые глаза искрятся.
- А ты не изменился, Сашок, хоть и прошло уже много лет с последней нашей встречи. Восемь, кажется? Ну да, ты приезжал в пятидесятом, когда я в академии Фрунзе учился.
Оба выходят с вокзала на московскую площадь, и вскоре такси мчит их по широким, многолюдным улицам.
- Ну, как же ты живешь, Сашок? - спрашивает Гареев.
- Хорошо. Работаю в Ейском зерносовхозе экономистом. Приехал на учебу. Командировали в Высшую профсоюзную школу.
- Вот и отлично! Значит, мы оба теперь студенты. Я ведь опять учусь, в Высшей военной академии. После окончания академии Фрунзе был - заместителем командира авиаполка, потом три года командовал полком, а вот теперь направили в высшую академию.
- Ну, а как живете вы? Как сыновья, Галина Александровна?
- Все в порядке, Сашок, все в порядке. Все живы и здоровы. Получил квартиру на проспекте Мира, хорошая. Да сам сейчас посмотришь.
На минуту замолчали. Потом Кирьянов спросил:
- А помните бои на Волге, товарищ полковник? Донбасс, Мелитополь?
- А как же, Сашок, все помню, будто это вчера было, а не 15 лет назад. Все так перед глазами и стоит…
- Как вы здорово распотрошили заходивший в хвост Буданову истребитель… Тогда еще две благодарности за один вылет получили…
- Уточним, Саша, - улыбаясь перебил полковник, - не я получил, а мы получили. Ты первый заметил врага. И потом, на твоем счету не один сбитый самолет.
…Машина подкатила к новому, многоэтажному дому, и Гареев повел друга домой.
До поздней ночи просидели друзья, вспоминая прошлое, делясь планами на будущее. Давно ушли спать сыновья Гареева, и только Галина Александровна осталась за столом.
За окнами уже начал брезжить рассвет. В синеватой полутьме потускнели многочисленные огни Москвы.
- Ну, Сашенька, давайте спать, пора уже. А что не договорили - завтра доскажете, - предложила Галина Александровна и рассмеялась: - То есть, я хочу сказать- сегодня. Ведь уже утро!
Гареев и Кирьянов встали из-за стола и подошли к окну. Проспект Мира оживал. Медленно шли автоцистерны, поливая улицу. По широкой, влажной ленте асфальта бесшумно неслись машины. По тротуарам уже спешили люди.
- Проспект Мира! - задумчиво сказал Александр Иванович Кирьянов. - И здесь живет полковник авиации, дважды Герой Советского Союза… В этом есть что-то символическое.
- Да, Сашок, - ответил Гареев. - И это символическое заключается в том, что оба мы, я уже не говорю о Галине, не хотим войны. Но в это же время, случись она, разве не повторим мы того, что сделали тогда, в трудную для Родины годину?
Кирьянов молча кивнул головой. Потом, улыбнувшись, проговорил:
- Окончишь ты академию, большим начальником, наверное, станешь, на штабную работу пойдешь?
- Не-ет, Александр Иванович! - решительно возразил Гареев, - пока здоровье позволяет, пока есть силы, буду летать. Обязательно. - И шутливо добавил: - Вот когда слетаю на Луну, тогда можно и в отставку… Ну, пойдем ложиться.
И, обняв друга за плечи, повел его в другую комнату.