Старик открыл рот, чтобы ответить, но продолжал сидеть, безмолвно смотря на посетителя. Очки его как-то внезапно сползли на кончик носа. Посетитель улыбнулся.
- Вы, верно, и есть Форапонтов? - добавил он.
Старик точно очнулся от дремоты и привскочил.
- Прошу прощения, господин, глазами я слаб стал. Это точно я. А чем могу услужить вашей милости?
Вместо ответа посетитель развернул сверток газетной бумаги и положил перед мастером большой маузер в деревянной кобуре.
- Боевая пружина сломалась, - сказал он, - нужно поставить новую. Только прошу не задержать, он мне сегодня будет нужен, я еду в командировку.
Старик покачал головой.
- Трудненько сразу. Может, подходящей пружины не будет, придется в город сходить… А вы из нашего города будете?
- Да, - односложно отозвался заказчик.
- По судебному, значит, ведомству, - продолжал мастер, - куда ж это вас в командировочку посылают, уж не Твердовского ли ловить? - закончил он, ласково глядя на посетителя через очки снизу.
Губы посетителя дернулись недовольной и странной усмешкой.
- А вы любопытны, - ответил он, - но только напрасно. Командировка секретная и вам вовсе ни к чему знать.
- Да я так, - смешался старик, - больше от скуки. Живешь тут на краю города, скучно. Только и развлечения, что с заказчиком поговорить. А уж если вам так к спеху - не беспокойтесь, часам к семи вечера сделаем. Два рублика.
- Хорошо! Я зайду, - отвечал заказчик и, не прощаясь, вышел. Старик посмотрел ему вслед, прикрыл неплотно запахнутую дверь и пошел в заднюю комнату. Оттуда он вышел обратно в мастерскую с листом газеты, развернул его и долго во что-то вглядывался. По губам его проползла полуулыбка, полугримаса. Он бережно спрятал лист и взялся за маузер. Он переглядел все пружинки, лежавшие в особом ящике некрашеного шкафа, и с недовольным видом встал.
- Бес экий! Придется в город гнать. Нет подходящей.
Он нахлобучил на голову картуз, вышел на улицу, навесил замок на двери и пошел по улице мелкой старческой побежкой.
Вернулся он совсем к вечеру, была половина седьмого. Зажегши керосиновую лампу, он снова уселся на табурет, вынул из кармана сверточек, развернул его, достал пружину, пощупал ее рукой, пробуя ее упругость, и, придвинув разобранный револьвер, вынул из него затвор и, завинтив в тиски, стал примерять пружину.
Работал он неторопливо, внимательно, так же, как и утром, тихо насвистывая "Во субботу день ненастный", и моментами останавливался, как будто прислушиваясь к звучанию мелодии.
Ровно в семь часов у крыльца по тротуару застучали шаги, и щеколда двери несколько раз поднялась и звякнула. Старик поглядел на дверь и спросил…
- Это я, - ответил голос, - утренний заказчик, пришел за револьвером.
Форапонтов неторопливо поднялся и отодвинул щеколду. Вошел тот же высокий в судейской форме.
- Ну, как, готово? - спросил он.
- Повремените минутку, господин! Верите, цельный день пробегал по городу, искавши пружину, и вот только что нашел. Револьвер, можно сказать, редкой системы, ну и не сразу найдешь. А вы присядьте, я при вас минут за десять сработаю.
Он пододвинул заказчику табурет, тот сел, заложив руки в карманы, и зевнул.
Форапонтов ковырялся в револьвере, что-то бурча. На улице, за дверью, пронесся порыв вечернего ветерка, зашелестели густолиственными шапками акации. Мимо дома простучали по тротуару чьи-то шаги. Форапонтов еще ниже склонился над револьвером и внезапно заговорил быстро и торопясь.
- Собачья наша жизнь, господин. Цельный день работаешь, работаешь, а едва на пропитание заработаешь, - он говорил, и вид у него был странный, будто слова бегут с губ совершенно независимо от мыслей, а мысли где-то за пределами комнаты ловят какие-то дальние звуки.
Он закрыл затвор и щелкнул им. Подал заказчику с прояснившимся лицом:
- Ну, теперь готово. Получайте.
Заказчик завернул маузер в бумагу и полез в карман за кошельком. Он вытащил его, раскрыл, доставая деньги, и в это мгновенье Форапонтов громко, напруженным и визгливым голосом, почти прокричал:
- Прибавить надо, ваша милость!
Заказчик с удивлением вскинул на него глаза, но сейчас же услыхал, как за его спиной с грохотом распахнулась дверь. Он обернулся и увидал впирающую в комнату через узкое отверстие двери толпу жандармов.
В мгновение поняв все, отбросив ненужный, незаряженный маузер, он вырвал из кармана браунинг. Треснул короткий выстрел, передний жандармский унтер рухнул на пол. Рука вытянулась для вторичного выстрела, но тут же бессильно упала от удара ружейным стволом, нанесенного сбоку Форапонтовым.
Жандармы навалились кучей, стол опрокинулся, лампа погасла.
Когда кто-то вновь дрожащими пальцами зажег лампу, заказчик Кузьмы Форапонтова лежал на полу, связанный по рукам и ногам. Жандармский ротмистр нагнулся над ним:
- Вы Твердовский?
И даже отступил на шаг, обтирая плевок, попавший ему в лицо.
Глава семнадцатая
ВЛЮБЛЕННАЯ ПРОКУРОРША
Скромно одетая молодая женщина взошла на крыльцо чистенького каменного особнячка и взглянула на прибитую к двери визитную карточку.
"Прокурор Окружного Суда Сергей Павлович Бубнов",
прочла она на ней, вздохнула и нажала кнопку электрического звонка. Звякнула цепочка, и на пороге показалась щеголеватая горничная в накрахмаленном переднике и чепчике. Она презрительно прищурила глаза на скромную посетительницу.
- Вам кого угодно?
- Софья Николаевна дома? - спросила женщина.
- А вам по какому делу?
- По личному. Вы доложите, что ее спрашивает Антонина Михайловна Ткаченко.
Горничная захлопнула дверь и скрылась. Минуту спустя она широко раскрыла дверь и пропустила посетительницу.
- Пожалуйте, - сказала она почтительно, провожая ее в нарядную гостиную, - барыня сейчас выйдет.
Гостья присела на кресло в ожидании хозяйки, а в это время на улице, у крыльца особняка, встретились двое прохожих. Они равнодушно прошли друг мимо друга, как незнакомые, и только один из них тихо бросил, как бы про себя:
- Вошла. Гляди, Степан, в оба!
И разошлись. На углах квартала оба остановились и, небрежно прислонившись к деревьям, стояли и курили, бросая изредка быстрые взгляды на особняк.
В гостиной зашуршала портьера, и быстрыми шагами вошла полная красивая блондинка в сером шелковом платье. Она бросилась к гостье и крепко обняла ее:
- Тоня! Боже, как я тебе рада! Но как ты попала ко мне и как рискнула? Пойдем ко мне в будуар, а то сюда может нагрянуть мой Серж, а тебе вряд ли будет приятно с ним встретиться, да и мне не очень хотелось бы этого.
Она взяла гостью за руку и ввела ее в светленький и кокетливый будуар.
- Ну, садись, садись. Ах, как я рада! Признаться, в гимназии я никак не ожидала, что у тебя будет такая романтическая судьба. Подруга знаменитого Твердовского. Это же прекрасно, как роман, - щебетала возбужденная прокурорша, - ведь он же настоящая знаменитость, твой муж. Как Хаджи-Мурат или Зелим-Хан. Быть женой такого человека куда приятней, чем женой прокурора, который каждый день до трех утра режется в карты, а дома храпит и не обращает на тебя никакого внимания.
- Может быть, приятней, но тяжелее, милая Соня, - грустно ответила Антонина.
- Ничего. Зато у тебя есть, что вспомнить. Ну, рассказывай! Впрочем, ты, верно, проголодалась. Чего хочешь, кофе, какао?
- Не беспокойся. Я ничего не хочу. Я пришла к тебе как к старой подруге с большой просьбой. Ты, благодаря своему положению, можешь ее исполнить. Дело касается моего мужа.
- Твоего мужа? - восхитилась прокурорша. - Прекрасно, говори! Для твоего мужа все постараюсь сделать. Мой благоверный называет его разбойником, но, право, милая Тоня, они со своим преферансом, из-за которого им нет дела до своих жен, большие разбойники. Ну, говори, говори же!
Антонина подвинула стул к подруге и, низко нагнувшись к ней, заговорила шепотом, волнуясь и беспокойно оглядываясь по сторонам. Лицо прокурорши покрылось румянцем, ее глаза загорелись истерическим восторгом. Она хлопнула в ладоши.
- Боже мой, это восхитительно! - сказала она. - Это так романтично! Я клянусь тебе, что сделаю это. Послезавтра все будет в порядке, можешь быть спокойна. А если он попробует отказать, о, тогда я припомню ему его преферанс! - грозно сказала она.
- Я не знаю, как мне благодарить тебя, - сказала Антонина, вставая и прощаясь.
- К чему? Я это сделаю в равной мере для своего, как и для твоего удовольствия, - ответила экзальтированная прокурорша, целуя подругу, - но почему ты не хочешь посидеть у меня еще?
- Нет, пора. Меня ждет ребенок.
- Как, у тебя ребенок?.. Твердовского.
- Да. Он родился неделю назад.
- Ну, я обязательно приду взглянуть на него. Ах, как скучно, что я должна иметь ребенка от такого тюфяка, как Серж! - вздохнула прокурорша, закрывая дверь за гостьей.
Антонина, улыбаясь, тихо пошла по улице. На углу к ней подошел один из прохожих, встретившихся у прокурорского крыльца. Он равнодушно прошел мимо нее и кинул чуть слышно:
- Ну, как?
- Все благополучно, - ответила Антонина, не оборачиваясь.
* * *
Прокурор Бубнов вернулся из клуба около трех часов ночи в веселом настроении. Он выиграл в покер около двухсот рублей и хорошо поужинал в компании закадычных друзей. Он снял в передней ботинки, надел туфли и тихонько направился в спальню, чтобы не разбудить жены и не получить нахлобучки. Но к его удивлению прокурорша не спала. Она лежала в кровати, в кокетливом кружевном чепчике и, облокотив белокурую головку на руку, читала французский роман в желтой обложке. Прокурор остановился с робостью на пороге.
- Ты не спишь, Софи? - спросил он с испуганным удивлением.
- Нет, я ждала тебя, Серж, - ответила прокурорша и томно потянулась, как сонная кошечка. Прокурор тихонько сел на край кровати и поцеловал руку жены. Она лукаво улыбнулась и пригрозила ему пальчиком.
- А я придумала тебе наказание за твои полуночные бдения в клубах, - сказала она, принимая самую выгодную и соблазнительную позу.
- Мгм, - ответил прокурор, потянувшись к супруге с поцелуем. Она вдруг завернулась в одеяло до шеи и, сделав строгую мину, шлепнула его по губам.
- Нет, нет! Это оставьте! Я не разрешаю вам дотронуться даже до моих пальцев, пока вы, милостивый государь, не исполните моей просьбы.
- Какую, милостивая государыня?
Прокурорша вздохнула.
- Ах, очень маленькую, Сержик. Мне нужен пропуск в тюрьму для свидания с Твердовским.
Прокурор вскочил. Глаза его стали круглыми, и он сделал такой жест, как будто хотел перекрестить прокуроршу.
- Ты в своем уме? - вскрикнул он. - Что за глупые шутки?
На лбу прокурорши показалась грозная морщинка, предвестие грозы.
- Я не шучу, - сказала она, - и не думаю шутить. Я очень хочу повидать знаменитого разбойника. Мне скучно жить. Я никого, кроме твоих партнеров-картежников и тебя, не вижу. А от вас проку мало. Я хочу посмотреть на Твердовского.
- Но ты прямо соскочила с винтика! Это невозможно, - ответил прокурор, сжав руки, - что за дикая фантазия! - И, видя, что лицо жены принимает все более грозное выражение, поспешно добавил: - Ну, дай я тебя поцелую, пульпультик!
Но прокурорша отстранилась от супруга как от зачумленного.
- Оставь, оставь! Надоело мне колоться о твои рыбьи баки. Убирайся, пожалуйста! Вот как ты меня любишь? Хорошо же! Можешь уходить спать в свой кабинет и больше сюда не являться. Я тебя видеть не хочу! Я себе двадцать, нет, тридцать любовников заведу, а ты целуй нашу Глашу! Думаешь, я не знаю, как ты к ней подъезжаешь?
Удар попал в цель. Прокурор растерянно затоптался на месте.
- Что ты говоришь, - постыдись! Ну зачем тебе пришла в голову такая невозможная мысль? На кой черт тебе Твердовский? О чем ты будешь с ним, наконец, разговаривать?
- Не беспокойся, - отрезала прокурорша, - он, наверное, умеет говорить интересней, чем эти твои судебные кандидаты, у которых ничего, кроме двадцатого числа и водки, в голове нет. Или ты мне дашь пропуск, или…
- Но ведь он сам может не пожелать, чтоб его разглядывала, как зверя, какая-то экзальтированная… - Прокурор чуть не брякнул "дура", но вовремя поправился: - дама. Или он может просто обругать тебя, когда увидит, что ты пришла смотреть на него, как на зверя в клетке.
- Я тебе говорю, что он вежливей и приличней вас всех. Даешь ты мне пропуск или нет?..
- Но надо же сообразить. Дай мне подумать…
- Никаких раздумываний. Какой ты жестокий, Серж, какой тиран! А я так ждала тебя сегодня. Я думала, - протянула прокурорша пленительным щебетом, снова отбросив одеяло и открывая всю фигуру, - он придет из клуба, согласится на мою просьбу, доставит мне маленькое удовольствие, а я его так кре-е-епко поцелую.
- Ну, ну, хорошо… Я дам пропуск, не будем ссориться, - сказал прокурор, - только дай мне слово, что ты не будешь говорить Твердовскому никаких глупостей.
- Какой ты дурашка, - ответила прокурорша, положив голову мужа себе на грудь, - я ведь просто хочу посмотреть на разбойника. Ну, дай я тебя поцелую.
Глава восемнадцатая
НА ВОЛЮ
Как плененный зверь, метался Твердовский в своей камере, в высокой восьмисаженной башне тюрьмы, куда его перевели после попытки к побегу. Руки и ноги ему заковали в наручники, у двери камеры дежурили посменно два самых старых и свирепых надзирателя Балдеев и Мордякин, не сводившие глаз со страшного арестанта, наведшего панику на всю тюрьму. Сам начальник тюрьмы три раза в день приходит смотреть, здесь ли Твердовский. Снаружи во дворе под единственным крошечным окном камеры установлен специальный пост наружной стражи, которому дан приказ стрелять немедленно при появлении в окне арестанта.
Некуда бежать из страшной башни. Толсты каменные стены, не пробить их, а если и пробьешь, то как спуститься с восьмисаженной высоты под зорким взглядом часового?
Тяжко на сердце у атамана лесных братьев. Уходят минуты, часы, дни, томится он в ожидании расправы. Похудел, измучился, наручники чуть не спадают с рук, только глаза пылают неутомимым огнем борьбы да лихорадочно работает голова. Неужели ничего не придумают на воле Иванишин и Володя? Неужели и погибать так, не свершив и десятой части задуманного, не докончив мести помещикам?
Ходит Твердовский из угла в угол камеры. Глухо позвякивают кандалы.
Вдруг он останавливается и смотрит на дверь. Визжит ключ в замке, дверь со скрипом открывается, и в камеру входит с опаской начальник тюрьмы в сопровождении Балдеева. Твердовский выжидающе смотрит на него.
- Господин Твердовский, - говорит начальник тюрьмы, - пожалуйте на свидание.
Твердовский делает шаг вперед. Глаза его зажигаются огнем надежды.
- Свидание? С кем? - спрашивает он чуть дрогнувшим голосом.
Начальник тюрьмы лукаво и подобострастно улыбается.
- Вот никак не угадаете. Супруга господина прокурора окружного суда, госпожа Бубнова. Очень дамочка вами интересуется.
Кулаки Твердовского яростно сжались, оживившееся было лицо потускнело. Он выпрямляется и гневно говорит начальнику тюрьмы:
- Я не чучело для разглядывания. Гоните эту дуру к черту!
Начальник тюрьмы разводит руками.
- Как хотите, господин Твердовский. Вам от этого убытка не будет, а все же хоть маленькое развлечение. Я так, по человечеству говорю, а там, как вам угодно.
Он поворачивается, чтобы выйти. Вдруг Твердовский решительно останавливает его.
- Погодите, ладно! Сейчас выйду.
Начальник тюрьмы обрадовался. Ему очень не хотелось передавать отказ Твердовского. Еще, не дай, господи, обидится на него влиятельная дама, нажалуется мужу, пойдут служебные неприятности.
- Вот и хорошо, - залебезил он, - сейчас, значит, передам ей, чтобы она подождала. Только уж, извините, я при свидании буду присутствовать. Так мне приказано.
- Пожалуйста, - ответил Твердовский с повеселевшим лицом.
Начальник тюрьмы вышел. Твердовский отряхнул халат, полами его вытер пыль с тяжелых тюремных ботов. Стоявший в камере Балдеев молча смотрел за ним.
- Чего глядишь, Балдеев? Туалет делаю для любовного свидания, - пошутил Твердовский. - Не найдется ли у тебя какого-нибудь огрызка веревочки, халат подтянуть, а то не ровен час распахнется, дама исподнее увидит, - неловко.
Балдеев расстегнул свою куртку и вытащил из-под нее ременный поясок.
- Нате уж, Иван Васильич, подтянитесь. Только когда в камеру вернетесь, поясок мне отдайте, а то не ровен час сделаете петлю, а мне отвечать.
- Верну, Балдеев, не беспокойся. Мне еще умирать рано.
Твердовский подпоясался ремешком и пошел в сопровождении Балдеева в контору. При появлении Твердовского ожидавшая на скамье дама под густым вуалем поднялась и сделала несколько быстрых шагов ему навстречу. Остановилась и приподняла вуаль. Твердовский, смотревший на нее с насмешливой улыбкой, вдруг отшатнулся и побледнел. Но вуаль мгновенно упала опять на лицо дамы, а Твердовский обратился почтительно к посетительнице:
- Чем могу служить, мадам?
Дама оглянулась. Начальник тюрьмы стоял несколько поодаль, внимательно прислушиваясь и приглядываясь. Дама пожала плечами.
- К сожалению, господин Твердовский, нам нельзя говорить без свидетелей. Но это не остановит меня. Я решилась на все. С той поры, как я узнала о вас, я не могу жить спокойно. Ваш образ заслонил передо мной все, чем я жила до сих пор. И я не могу больше мучиться своим молчанием. Я пришла прямо сказать вам, что я люблю вас.
Начальник тюрьмы опешил и растерялся. С одной стороны, он не мог по инструкции оставить арестанта и даму наедине. С другой - слушать такие признания было и неделикатно и небезопасно, а запретить этот разговор он не мог. Он крякнул, отошел к окну и стал глядеть в него, став спиной к Твердовскому и прокурорше. Дама взяла Твердовского за руку и усадила рядом с собой на скамью.
Продолжая говорить торопливо, взволнованно и бессвязно о своем внезапно вспыхнувшем чувстве, дама положила свои маленькие руки на руки Твердовского. Ее накидка накрыла эти соединившиеся руки, и оба застыли в этой позе.
- Я очень тронут, сударыня, вашим признанием. Я польщен, что мог внушить вам такое прекрасное и искреннее чувство, - ответил Твердовский, - но что я для вас, бедный арестант, которому суждена каторга, а может быть, и смерть? Я принесу вам только несчастье. Бегите от меня, забудьте меня, а я даже в могилу унесу ваш пленительный образ женщины, полюбившей несчастного.
Голос Твердовского звучал трагическим надрывом, по в глазах его играли острые веселые огоньки, и губы вздрагивали, как будто силясь подавить смех.
- Вы правы, - сказала дама, плача, - вы правы! Я безумна! Простите меня. Я ухожу, но все же мне легче от сознания того, что я открыла вам свое сердце.