Признаюсь, такой гусь впервые запутался в наших силках. Как после выяснилось, это был прожженней нацист, вышколенный в военно-спортивной организации "Вервольф". В водянистых глазах фашиста металась ненависть, смотрел он на нас нагло, давая понять, что ему и плен - не плен, и смерть - не смерть. Я, дескать, сверхчеловек и остаюсь хозяином положения.
Ситников для начала задал офицеру стандартные вопросы: имя, фамилия, место рождения. Услышав немецкую речь, обер-лейтенант поднял глаза и хрипло выдавил:
- Рогге, Дюссельдорф.
Дальше этого дело не пошло: губы офицера, застывшие в нагловатой гримасе, не разжимались. Пленный отказался назвать свою часть, уточнить ее состав и наличие огневых средств. Мало того, после долгого молчания натужно выкрикнул:
- Хайль Гитлер!
Алешин аж кипел:
- Да что мы с ним чикаемся, командир? Шлепнем - и пусть каркает на том свете.
У пленного никаких документов не нашли, но одну прелюбопытную вещицу обнаружили. Пропуск для участия в торжественном параде германских войск... в Москве. Пока я рассматривал этот изрядно пожелтевший "аусвайс", немец торопливо швырял тяжеловесные, чуждые нашему слуху слова. Монолог Рогге из Дюссельдорфа явно затянулся. Наконец он, тяжело дыша, замолчал, уставился на меня.
- Переведи ему! - приказал я Ситникову.- Дословно, со всеми знаками препинания. Армия бандитов и насильников не может победить. А парад для фашистов
в Москве состоялся уже давно. Только шли они не прусским шагом, а под конвоем, понурив уцелевшие головы. А я, придет время, пройду по брусчатке Красной площади в парадном строю как победитель гитлеризма...
Ситников четко перевел сказанное. В глазах обер-лейтенанта слились страх и ненависть. Но страха было больше...
Доставив пленных в роту, я стал разыскивать лейтенанта Когутенко. По лицам разведчиков понял - что-то случилось. А произошло следующее: на бронеавтомобиле лейтенант Когутенко наскочил на вражескую засаду.
Его буквально перерезала пулеметная очередь. Офицера в безнадежном состоянии отправили в тыл...
Через несколько дней нам прислали нового ротного - младшего лейтенанта Николая Ивановича Алексеева.
По мере нашего приближения к Днепру сопротивление вражеских арьергардов становилось все более упорным. Прикрываясь ими, противник спешил отвести свои войска за реку. По данным авиаразведки, немецкие колонны непрерывным потоком двигались к переправам. В этих условиях надо было усилить темпы преследования, не давая оккупантам передышки ни днем, ни ночью.
Соединениям корпуса предстояло форсировать Днепр и овладеть плацдармом на его правом берегу. Подвижной отряд подполковника Дежурова выполнял задачу по захвату железнодорожного моста в районе Антоновки.
Вначале успех сопутствовал нам: части корпуса вышли непосредственно к Днепру южнее Каховки, одним батальоном форсировали реку. Вскоре на этот небольшой плацдарм переправилась вся наша мехбригада и рота автоматчиков из 5-й мехбригады. На плацдарме развернулись ожесточенные бои, не затухающие ни днем, ни ночью. Гитлеровцы, предпринимая атаку за атакой, пытались столкнуть нас в Днепр, дубасили с воздуха. И дрогнул плацдарм: таяли силы, счет снарядам и патронам пошел на единицы. На строгом учете оказались каждый сухарь, щепотка махорки, бинт...
А тут еще погода давала о себе знать: то хлещет студеный дождь, затекая за пазуху, за шиворот, то метет злая, мелкая снежная крупа. И кругом - куда ни глянь - голая степь, клубящаяся сизыми туманами.
С тяжелым сердцем пришлось покидать плацдарм, так щедро орошенный кровью...
И снова пошли в ход саперные лопаты. Бойцы рыли траншеи, сооружали блиндажи. Войска готовились к освобождению Правобережной Украины.
Немцы цепко удерживали херсонский плацдарм в районе озера Вчерашнее. Из показаний пленных стало известно, что Гитлер приказал не отдавать его любой ценой. Стремясь надолго обосноваться в этом районе, немецкое командование высадило десант на Кинбурнской косе, что давало им возможность контролировать акватории Днепровского и Бугского лиманов, ведущих в Николаев и Херсон. На западную оконечность косы, в пяти километрах от Очакова, был переброшен румынский полк. Немцы хотели заставить союзников оборонять плацдарм у озера Вчерашнее, но очень скоро полк в полном составе сдался в плен.
Для разгрома вражеской группировки привлекались части нашего и 13-го гвардейского стрелкового корпусов. Пришлось продвигаться по песчано-болотистой местности, а затем сражаться в плавнях.
Здесь с размахом поработали артиллеристы, удачно действовали и химики. Дымовая завеса помогла скрытно подойти к немецким позициям и ударить, как говорится, по темечку. Обескровленные и измотанные егеря из 4-й горнострелковой дивизии еще пытались сопротивляться, но это была агония смертельно раненого зверя.
Херсонский плацдарм - "бельмо на глазу" наших войск - перестал существовать.
Гвардейцы двух корпусов очистили от фашистов устье седого Славутича. В полосе армии на левом берегу не осталось ни одного гитлеровца.
И волна твоя, как слеза...
В обороне долго засиживаться не пришлось. Нас перебрасывали к никопольскому плацдарму, который, по оценке зышестоящего командования, являлся сущим бедствием. Линия его имела форму лука, тетивой которого служил Днепр.
Множество глубоких оврагов, чередовавшихся с высотами, позволили создать здесь широкую сеть инженерных сооружений, до предела насыщенных артиллерией. Не ограничиваясь этим, фашисты усиленно активизировали свою оборону группами танков и штурмовых орудий.
Бригада получила задачу: организовать преследование противника и с юго-востока взять Малую Лепетиху. Но здесь мы столкнулись еще 'с одним неприятелем - непогодой.
Такую зиму вряд ли кто из нас помнил. Начудила она в гирле Днепра. То стояли морозы, снега намело в камыши на берегу реки и рукавов ее великого устья. Тонкий лед хрустел под железными щупами разведчиков на Конке и Чайке, и немцы на правом берегу толом и снарядами прорубали каналы, в пять колов ставили проволоку, опасаясь нашей переправы; то теплый ветер погнал с моря ручьи, и лед на реке превратился в мокрый рафинад. Надо было тащить с собой деревянные плахи, чтобы перейти со льдины на льдину и даже в эту немыслимую пору побывать на том берегу и притащить "языка"...
Оголились поля, раскисли. Легче было ногу вытащить из сапога, чем сапог из липкого месива. Шинели намокали, впитывали влагу, как губки. Это днем. А ночью все покрывалось ледяным панцырем.
Отходя, гитлеровцы побросали исправные пушки, автомобили, даже танки. Теперь дороги существовали лишь на топокартах. Раскисшие, разбитые, они оказались гибельными и для нашей, отечественной, и для американской техники. Танки шли медленно, как бы прощупывая своими железными лапами каждый шаг. Полями двигались цепочки людей с тяжелой ношей - минометными стволами, ящиками боеприпасов, канистрами горючего...
Но, несмотря на все козни природы, бригадные колонны шаг за шагом приближались к Большой и Малой Лепетихе. Обстановка подсказывала: у противника остался единственный путь отхода - через эти населенные пункты.
Об использовании бронетранспортеров для ведения разведки не могло быть и речи. Все сидели по уши в грязи. А сверху настойчиво требовали свежих данных о противнике.
Долго не удавалось взять "языка". Капитана Козлова в недавнем поиске ранило, он находился в медсанбате. Его заместитель - горячий и неуравновешенный капитан Савченко,- получив от начальства нагоняй, немедленно решил готовить поисковую группу. Такая поспешность привела к трагическим последствиям - разведчики ночью нарвались на засаду и потеряли шесть человек убитыми. Вынести их не удалось. Только случай помог остальным отойти. Среди раненых оказался и сам капитан Савченко...
Даже у бывалых разведчиков настроение резко упало. Еще и погода выматывала душу: небо словно насквозь пропило, дождь нудил беспрерывно - днем и ночью. Люди промокли до нитки, ходили понурые, забрызганные грязью...
Посыльный приказал прибыть к комбригу. Быстро накинув кожаную куртку - она здорово тогда спасала от этой моросящей напасти, я поспешил в штаб.
Полковник Артеменко поздоровался, предложил сесть. Вид у него был не из лучших - щеки покрыты серым налетом, красные, утомленные глаза. Перед ним стояла кружка с кипятком.
Вспомнив о злополучном поиске, Василий Михайлович зябко пожал плечами:
- Эх, мать честная, таких хлопцев потеряли! Но кто знал, что подобное случится...
Комбриг раскрыл карту.
- Обстановка требует хорошенько разглядеть не мецкие тылы. Малая Лепетиха, а дел может больших натворить. Авиация наша пока на приколе. "Кукурузники" порхают, да и те изредка. Вся надежда на вас...
Тут же выработали план действий. Заключался он в следующем: одну группу поведет Михаил Григорьев, вторую - я. Задача Григорьева - пройти через боевые порядки 1-го батальона, захватить пулеметную точку. Без стрельбы здесь не обойдется. Это как бы отвлекающий маневр. Моей группе в это же время следовало бесшумно просочиться в глубину обороны немцев, получить точные сведения о наличии вражеской техники. Мы знали, что ее там предостаточно: "тигры", "фердинанды", минометы - одноствольные и шестиствольные, большое количество боеприпасов.
Вышли, когда стемнело. Дорога вязкая. Чернозем пудовыми гирями налипал на сапоги...
Шли сначала с группой Григорьева, потом разошлись, дружески похлопав друг друга по спине.
Цепочкой потянулись к нейтральной полосе. Нашли большую воронку. Спустились. Стали наблюдать и ждать.
Группа Григорьева подобралась к первой траншее немцев, разведчики принялись растаскивать проволоку. Как и следовало ожидать, гитлеровцы, почуяв неладное, расцветили местность ракетами, подозрительные участки стали неистово поливать пулеметным огнем, долбать минами и снарядами. В свою очередь по противнику открыли оговь наши стрелковая рота и минометный взвод. Разведчики, укрывшись за песчаными холмами, периодически дергали за шнуры, и всевозможные бренчалки, подвешенные к проволоке, трезвонили, раздражая гитлеровцев. Те опять стали дубасить из пушек, крестить огнем мнимого противника.
Когда немцев утомила эта игра, мы по-пластунски подползли к заграждениям. Впереди - сапер с миноискателем и ножницами. Продвигались с предельной осторожностью, опасаясь "хлопушек". Эти мины, похожие на небольшие раковины со створками, незаметные для глаза, лежали в граве. Стоило только задеть проволочку, они прыгали, взрывались в воздухе, осыпая все вокруг шрапнелью.
Первая траншея осталась позади. Стали углубляться в тыл, пошли во весь рост. Я шел в немецком маскировочном костюме, камуфлированной каске, обтянутой сеткой. Остальные шестеро, тоже одетые во все немецкое - Ситников, Петров, Брусков, Шуваев, Ермолаев, Сафонов,- тянулись гуськом настороженным шагом. В кромешной темноте мы то натыкались на мокрые кусты, то неожиданно возникал поваленный телеграфный столб. Кто-то споткнулся, упал, чертыхнулся...
Пройдя с километр, услышали голоса. Свернули чуть левее.
Немцев оказалось трое, у заднего за спиной горбатилась радиостанция. И тут мы обнаружили телефонный провод. Резать не стали, пошли по его следу.
Снова немцы. Четверо. Остановились. Чвак-чвак - силуэты растворились в темноте. Пронесло...
В пути мы находились более часа, часто останавливались и прислушивались, готовые к оклику и выстрелу. Малейшее движение, чуть слышный шорох, скрип, металлический лязг - все заставляло настораживаться, затаивать дыхание.
Дождь поутих, стало проясняться. До нашего слуха донеслись звуки губной гармошки. Впереди вырисовывался орудийный ствол.
Прятаться не было никакого смысла, решили идти прямо на "музыку".
В орудийном окопе спиной к нам сидел на станине немец и пиликал на гармошке. Я интуитивно разделял желание ребят пристукнуть этого меломана, чтобы красотка Кетхен не успела доцеловать своего дружка, но впереди было задание поважней. Не задерживаясь около огневых позиций батареи, разведчики укрылись на кукурузном поле.
Расположение удобное. Стали готовить место для наблюдения. Его оборудовали в старом окопе, который углубили саперными лопатами, вымостили кукурузными стеблями, прикрыли сверху.
Отсюда ушла первая радиограмма. В ней сообщалось о батарее, а также о местонахождении разведчиков.
Медленно начало светать. День - серый, пасмурный вставал, но низковатые облака создавали впечатление, что это не день настает, а подкрадываются сумерки.
В бинокль просматривалась вскопанная земля, пласты срезанного дерна, песчаные гребни на позициях замаскированных пушек, блиндажи... А дальше, в тумане чернели контуры деревни - Малая Лепетиха. По прямой к ней - километра четыре.
Все делали молча - тут нужно работать глазами, руками, а не языком. Я нанес на карту пять орудий на вогнутом скате, южнее обнаружили еще одно гнездо пушек. По расположению позиций и длине стволов определили - противотанковые.
Оставив за себя Брускова на наблюдательном пункте, вместе с Ермолаевым, Петровым и радистом вышли к проселку. По мере приближения к Малой Лепетихе приметили костер, около которого грелись два гитлеровца. Справа в полсотне метров лежали аккуратно сложенные ящики. Догадаться об их содержимом не составляло труда - снаряды.
Тщательно обшарив местность "цейсом", обнаружили воткнутые в землю прямоугольные знаки.
- Товарищ командир! - потянул меня за рукав Ермолаев.- Что-то немцы нагородили здесь...
- Все ясно, как божий день, Сеня. Там минное поле. А эти камрады у костра - охрана.
Словно в подтверждение моего вывода, к посту подкатил заляпанный грязью бронетранспортер. Остановился. Немцы вскочили, стали махать руками, предупреждая об опасности. Броневик громко газанул, резко сдал назад. Я быстро нанес на карту границы минного поля, послал вторую радиограмму, продолжая вести тщательное наблюдение.
...Нарастающий гул подкатывался все ближе и ближе, отчетливо чувствовалось дыхание недалекого боя. Наша артиллерия молотила противотанковые огневые позиции. Проносясь, снаряды скручивали звук в тугую петлю. Затем послышались частые разрывы, словно в гигантскую бочку посыпались чугунные ядра. Мы впервые так близко видели работу "катюш" и поняли, почему гитлеровцы всегда панически бежали от этого разящего смерча, сходили с ума, бились головами оземь.
От Малой Лепетихи на большой скорости мчалось с десяток танков, мотоциклов. На турелях - пулеметы. Мотоциклисты подскакивали на рытвинах, виляли, обгоняли друг друга, быстро исчезали, скрываясь за краями окуляров бинокля, и внезапно появлялись вновь...
Пройдя пост у минного поля, вся эта кавалькада повернула в юго-восточном направлении, прогромыхала в метрах двухстах, взяв направление на Малую Лепетиху. Туда же перемещались вездеходы, ускоренным шагом топали разрозненные группы гитлеровцев... На нас никто не обращал внимания - разведчики в маскировочных костюмах сходили за своих.
Подкрепившись сухим пайком, выбрали кратчайший путь к селу. С наступлением темноты находились уже в одном из сараев.
Ситников ушел выяснить обстановку. Минут через двадцать возвратился, доложил: в одном из погребов на окраине прячутся женщины и дети. Сначала испугались, но, поняв, что перед ними свой солдат, наперебой начали рассказывать: в селе много гитлеровцев, злые, как черти, свирепые и трусливые. Два дня назад свезли большое количество раненых. Потом началось повальное бегство.
Мы и сами увидели этот "запланированный" драп. Машины брошены - они глубоко, по самые оси, засели в грязь. Группами и в одиночку немцы с чемоданами, узлами на плечах и даже корзинами спешно уходили из Малой Лепетихи к переправе.
В одной из хат захватили вояку, который шарил по углам в надежде что-либо прихватить. Вид у него был довольно жалкий: костлявая фигура в перекошенных ремнях, из-под пилотки, натянутой на уши-, торчат длинные серые космы. На щеках - каторжная щетина. По солдатской книжке и из беглого допроса выяснили номера части, батальона, роты. Пленный услужливо доложил, что рота его понесла ощутимые потери, уцелевшие ушли к берегу реки.
Оставив несколько человек для наблюдения, мы с Брусковым, Шуваевым и Ермолаевым стали пробираться на западную, обращенную к Днепру сторону Малой Лепетихи, затем вышли на дорогу, параллельную бегущим фашистам.
А у берега творилось такое!..
Паром буквально облепила солдатня: раздавались гортанные выкрики, ругань, стрельба... Немцы, словно стадо, сгрудившееся у водопоя, торопливо лезли на спасительную площадку, отталкивали друг друга, падали за борт.
Пришлось срочно связаться со штабом бригады, чтобы артиллерия подбросила в этот район огонька. Минут через пятнадцать на головы фашистов, как по заказу, посыпались снаряды. Потом с неба донесся знакомый гул наших "ильюшиных"...
Снаряды и бомбы разметывали переправу. Мы вытягивали шеи и, восторженно сияя глазами, смотрели на гигантские столбы желтой воды, пляску огня...
Поднялась невообразимая паника - многие гитлеровцы хлебнули тогда днепровской водицы!
А с рассветом в Малую Лепетиху ворвались наши танки с десантом автоматчиков...
Ночью все казалось вымершим. Но по мере того как наступало утро, откуда-то из погребов, из подвалов, из глухих чуланов стали появляться местные жители. Они бросались нам навстречу, в радостном смятении пожимали руки, плакали и обнимали, говорили какие-то бессвязные ласковые слова, которые можно услышать только от близких людей после долгой и горькой разлуки.
К разведчикам подошел дед. По морщинистому лицу текли слезы. В руках - картуз с яблоками.
- Немного сберег,- как бы извиняясь, произнес старик.- Больше угостить нечем. Вот она какая, война-то. Я их три видел, эта горше всех... Видите, что от села осталось - пепел да угли, горе да сироты...
Младшему лейтенанту Алексееву я доложил, где можно расквартировать разведроту, а сам пошел искать полевую кухню. Находясь в поиске, мы трое суток не ели горячей пищи. Нашел ее на краю села. Сытый запах распирал котел, даже слюнки потекли. Собрал людей. Каша была с дымком, с горьковатым запахом, из тертой пшеницы, но до чего вкусная! А соленые огурцы, добытые где-то Ситниковым, показались настоящим деликатесом...
В жарко натопленной хате наконец-то разделись, развесили мокрое обмундирование, портянки. Блаженство! Ситников с головой укрылся телогрейкой, тихо похрапывал. Рядом Брусков ремонтировал брюки масккостюма. Паргалава правил на ремешке бритву. Багаев нещадно дымил...
В хату вошли два танкиста. Мы их пригласили к огоньку, угостили кое-чем из "НЗ". Молоденький сержант с обмороженной скулой и слезящимися глазами всхлипнул, опустил голову на кулаки с въевшимся мазутом.
- У нас, ребята, горе,- пояснил второй танкист со старшинскими погонами.- Командира потеряли. И какого командира!..
Речь шла о комбриге полковнике Корбуте.
...Когда танкисты уже добивали гитлеровцев, рушили их укрепления у степной могилы с отметкой 80,4, подорвалась на мине машина Корбута. Полковника контузило, все члены экипажа погибли. Комбриг отказался оставить поле боя, решительно приказал:
- В атаку! Пехота ждет нашей поддержки.
И пересел на другую машину. Она помчалась в боевом порядке наступающих.