Зная уже довольно неплохо нашего ведущего хирурга, я мигом безошибочно заключил, что он тоже впервые слышит об этих цуг-аппаратах. Но то было не столь важно, главное заключалось в том, что если Мироненко сказал так уверенно, значит, все будет сделано вовремя и как надо.
Ночью отправили большую партию раненых для завершения лечения в специализированных госпиталях далекого тыла. Отправка проходила нормально, без налета вражеской авиации, без неприятностей из-за ошибок в отборе раненых, никого не возвратили после проверки на вокзальном эвакопункте.
А под утро прибыл смешанный санитарный поезд, формировавшийся в действующих частях. Значительную часть тяжело раненных в бедро и суставы, находившихся в поезде, направили к нам, в эвакогоспиталь № 3829.
Чтобы избежать малейших промедлений с оказанием нужной помощи, устроили очередной аврал. Основной состав хирургических отделений, врачи и медицинские сестры, подключились к работе приемно-сортировочного отделения.
Меня порадовало, что среди многих добровольных помощников З. В. Савогиной и ее товарищей по сортировке я увидел медиков из бригады Юдина. Их не просили, они сами явились, узнав об аврале. Ассистенты профессора, хирурги, участвовали в осмотре прибывших, проверке диагнозов, отмеченных на лечебных карточках передового района, которые сопровождали каждого раненого. Медицинские сестры из бригады перебинтовывали раненых, помогали хирургам в оказании срочной помощи при кровотечении.
Вскоре появился и Сергей Сергеевич, поднявшийся по такому поводу раньше привычного.
Незадолго до этого Зоя Васильевна поделилась со мною своими тревожными сомнениями в правильности диагноза, сделанного в медсанбате некоторым раненым. Осмотрели мы с ней 12 человек и отправили на немедленную хирургическую обработку тех, у кого обнаружили признаки газовой инфекции, троих увезли на дополнительный рентген. В двух случаях у нас еще не было достаточной ясности, и мы обратились за помощью к Юдину.
Он внимательнейшим образом осмотрел обоих раненых и высказал предположения о характере их недугов, возникших вследствие огнестрельного ранения. В процессе дальнейшего обследования эти предположения подтвердились. Одного из раненых затем отправили по предложению Сергея Сергеевича на операцию в его бригаду.
Накануне начала "лечения с учением", как окрестил кто-то из наших записных остряков показательные операции, я проинформировал Юдина о состоянии дел. Оно было таково: раненые к операции подготовлены, все слушатели осведомлены, приедут к 8 часам утра, должные перестановки в операционном блоке сделаны, портативный рентгеновский аппарат к электрической сети подключен, операционные столы размещены так, как было договорено, цуг-аппараты на месте…
Поблагодарив за информацию, профессор сказал:
- Возможно, другие могут что-то и оспорить, с чем-то не согласятся, но я доволен проделанной работой. Единственно, что осложняет мою жизнь, - это начало операций, которое не укладывается в мой режим.
Это заявление несколько смутило меня: я не понял, о каком режиме он говорит. Но тут же Юдин заметил:
- Поскольку вы оповестили всех хирургов об избранном вами времени, оно останется на завтра. Впредь же будем начинать работу с девяти, договоримся как-нибудь с коллегами.
Так и поступили. Только мне вначале было невдомек, почему для такого энергичного и темпераментного хирурга очень важен один утренний час во фронтовых условиях. Лишь узнав профессора немного поближе, я понял, что это время он отдает своему любимому увлечению - игре на скрипке.
Перед уходом Сергей Сергеевич задал последний вопрос:
- А как с отправкой оперированных раненых?
- Все в порядке, - ответил я. - По мере готовности оперированных к эвакуации военно-санитарным поездом они будут доставлены в Москву, в Институт имени Склифосовского.
На следующий день, в точно назначенное время, у операционно-перевязочного блока эвакогоспиталя № 3829 собрались все ведущие хирурги и старшие операционные сестры госпиталей города Калинина. Прибыл и главный хирург фронта профессор И. А. Криворотов. Как и положено, все надели халаты и матерчатые сапоги. Ровно в 8.00 доставили раненых. Вслед за ними в операционную направились Юдин и его помощники, потом калининские хирурги.
Просторный зал операционной, в создании и окраске которого довелось мне участвовать, выглядел в тот раз несколько необычно. Операционных столов было лишь три, и они вытянулись шеренгой, с соответствующими интервалами, что удобно для хирурга, работающего одновременно на трех столах. По-иному, чем всегда, расположились столики операционной сестры и перевязочных сестер. Справа от операционных столов поблескивал своим металлическим оперением переносный рентгеновский аппарат (он ничем, собственно, не отличался от госпитальных аппаратов того же назначения), слева от них выстроились цуг-аппараты, похожие на фантастических роботов, - мы уже разобрались в них: то были дельные помощники при гипсовании поврежденных конечностей. Несмотря на то что были раздвинуты маскировочные полотна, обычно закрывавшие окна, - черные снаружи, белые изнутри, - над операционными столами сияли мощные электрические лампы. Ощущение высокой значительности всего, что обычно происходило в этом зале, на сей раз показалось мне особенно сильным.
Возможно, это объяснялось присутствием более чем 100 наблюдателей. Мы стояли вдоль стен на длинных скамьях разной высоты. Это напоминало студенческие времена, институтские аудитории. Только дела тут были куда серьезнее.
Перед началом операции профессор Юдин тихим голосом поделился с собравшимися некоторыми своими соображениями о хирургии и хирургах.
- Ни одна человеческая деятельность не соединяет в себе столько различных качеств и специальных свойств, как хирургия. Тут нужны четкость и быстрота пальцев скрипача, и зоркость охотника, и способность художника различать малейшие нюансы цвета и оттенков, и присущее скульптору чувство формы, и тщательность кружевниц и вышивальщиц, и мастерство закройщика, и, главное, умение швеи шить и завязывать узлы вслепую. Очень многие хирургические операции на конечностях уподобляются искусным столярным работам, а многие случаи обработки костей требуют тонких хирургических приемов.
Конкретизируя эту мысль, Юдин продолжал:
- Операции на лице, щеках и веках подобны художественным аппликациям или инкрустациям перламутром и драгоценными породами дерева. Необычайная сложность строения и расположения органов брюшной полости требует от хирурга, особенно при огнестрельных ранениях, знаний и сообразительности архитектора и инженера, смелости и решительности полководца, чувства ответственности юриста и государственного деятеля, точной ориентировки, безупречной техники шитья.
И сказал в заключение:
- Конечно, не всегда наука хирургии и хирургическое искусство органически сливаются воедино. Но наша задача добиваться этого.
После этих слов Юдин приступил к операции. Первое, что особенно привлекло внимание всех присутствующих, была его методика спинномозговой анестезии. Сейчас она общепризнана, буднична. Тогда была для большинства откровением, а для некоторых - чуть ли не ересью. После традиционной обработки операционного поля он вмиг ввел иглу небольшого шприца, в котором находилось обезболивающее средство, в спинномозговой канал, и через несколько минут нижняя часть тела потеряла чувствительность.
Всем троим раненым, лежавшим на операционных столах, была произведена эта инъекция, у всех были комбинированные тяжелые ранения бедер и коленных суставов, и все они были успешно оперированы бригадой профессора Юдина.
Обработку кожи Сергей Сергеевич производил стерильными щетками под струей горячей воды. Мы увидели это впервые. Обычно в госпитале проводили подобную обработку с помощью какого-нибудь антисептика. Юдин предпочитал очищать кожные покровы от крови и гноя горячей водой и мылом. Затем он провел традиционную подготовку операционного поля (спиртом и йодом), и раненый был готов к непосредственному хирургическому вмешательству, хотя все слышал, видел, но ничего не чувствовал в нижней части тела.
В тот день мы впервые познали в действии юдинский метод хирургической помощи раненным в бедра и суставы, ставший вскоре по справедливости знаменитым. Предшествовавшие ему методы довоенных времен, кончая новейшим из них, разработанным профессором Т. И. Шраером, не гарантировали при хирургическом лечении таких ранений сохранения ног, а нередко и самой жизни. Метод Юдина обеспечивал такую гарантию.
Хирург-новатор широко обрабатывал рану, удаляя все поврежденные кости, мышцы в пределах здоровых тканей и оставляя нетронутыми надкостницу и прикрепленные к ней костные фрагменты, а также нервно-сосудистые пучки. В рану он насыпал специальным пульверизатором, сделанным по его чертежам, сульфамидные препараты. Всю оперированную ногу укладывал с помощью цуг-аппарата в глухую гипсовую повязку, именуемую кокситной. Повязка эта, впервые введенная в медицинскую практику великим Пироговым, обеспечивает абсолютный покой поврежденной конечности, впитывает в себя гной и тем самым дает возможность восстановлению кости и заживлению поврежденных мягких тканей. В результате по истечении положенного времени искалеченные люди как бы заново рождались. Движения в суставах восстанавливались. Смертельная угроза сепсиса, часто возникавшая при прежних методах хирургической обработки подобных ран, не касалась раненых и своей тенью.
Как виртуозно оперировал Юдин, видели все присутствующие. Его деятельность во время операции можно характеризовать двумя словами: показ и рассказ.
- Удаляя поврежденные ткани, - подчеркивал он, - надо сохранять сосудисто-нервный пучок и надкостницу.
И повторял неоднократно:
- Помните, что даже при полном удалении губчатого вещества кости надкостница способна ее восстанавливать.
При трех операциях, которые Сергей Сергеевич проводил у нас одновременно, оба его ассистента-хирурга выполняли самостоятельно работу предварительного и завершающего характера, второстепенную по значению, в том числе убирали костные осколки, расширяли края раны, затем ее зашивали.
Непосредственно Юдину помогала операционная сестра М. П. Голикова. Марина Петровна не только подавала ему хирургические инструменты, но и активно, особенно в наиболее ответственные моменты операции (при обработке сосудов и нервов, при сохранении маленьких костных осколков, прикрепленных к надкостнице), включалась в нее в качестве первого ассистента. Она прекрасно знала ход всех проводимых Юдиным операций, чувствовала каждое действие хирурга и способствовала успешному завершению сложнейшего хирургического вмешательства.
Бригаду Юдина (он, М. П. Голикова, два ассистента, врач-рентгенолог и две перевязочные сестры), с привезенной ею аппаратурой и инструментами, можно было считать самостоятельной боевой единицей. Она вела бой за жизнь раненых. Каждый день бригада оперировала многих с тяжелыми ранениями и одновременно обучала ведущих хирургов и старших операционных сестер тому, какой должна быть тактика хирургического лечения при различных повреждениях рук и ног. Каждый день Юдин рассказывал и показывал нам что-либо новое в военно-полевой хирургии. При этом совершенствовали свое умение он сам и его помощники. Хирургия не терпит шаблона, в каждой операции бывали свои неповторимые черты, каждая развивалась по индивидуальному плану в зависимости от характера повреждения, наличия или отсутствия осложнений.
Хотя рабочий день профессора начинался в девять, он открывался полутора часами раньше своеобразной прелюдией. Помню, как вскоре после приезда бригады, во время очередного утреннего "облета" госпиталя, который я периодически совершал, когда скапливалось невпроворот горячих дел, меня вдруг поразила нежная скрипичная мелодия, звучавшая на втором этаже центрального корпуса. Я резко остановился, словно споткнувшись. Проходившая мимо медсестра показала глазами на дверь кабинета Юдина.
- Каждое утро так!.. - тихо сказала она, улыбнувшись не то с восхищением, не то с недоумением.
Оказалось, что профессор действительно уже много лет отдавал скрипке, музыке утренний час. Для него это была не причуда, а вошедшая в привычку, хорошо продуманная тренировка пальцев, мышц рук, сочетающаяся с эмоциональной зарядкой, которую ему всегда приносило общение с музыкой. Как-то мы разговорились об этом, незадолго до отъезда бригады, с Мариной Петровной. Она сказала:
- Если бы вы посмотрели на его лицо, на его руки, на его пальцы во время игры на скрипке, вы бы поняли, что без этой тренировки, без этого напряжения Юдин не был бы Юдиным.
С девяти шли операции, каждая со своей тревогой за судьбу воина, пролившего кровь при защите Родины, который беспомощный теперь лежал перед хирургом, доверившись ему, каждая - со своими сложностями и трудностями, являвшимися порой как гром среди ясного неба…
Девять операционных часов пролетали как одно мгновение, полное такого неослабного напряжения, от которого чугуном наливалось все тело.
Вместе с дежурными врачами Юдин появлялся на вечернем обходе в хирургических отделениях. К нему с надеждой обращали взоры тяжелораненые. Встречаясь с ними глазами, он чуть улыбался. Осматривал раненых, порой делясь своим мнением с врачом, в мягкой форме выражая замечания по конкретному поводу, давая советы о методах лечения. Обычно тут же отбирал тех, кого будет оперировать на следующий день, осматривая их особенно тщательно, вникая в медицинские документы, советуясь с лечащими врачами.
Случалось, его приглашали на консультацию к наиболее тяжелым или полным неясности в диагностическом отношении раненым. Мы оберегали Сергея Сергеевича от перегрузок, но он сам просил привлекать его для консультаций во время так называемых жизненно показанных операций (при внезапном кровотечении, нарастании признаков перитонита и т. д.) и являлся по вызову через считанные минуты даже глубокой ночью.
А как доброжелательно делился он с коллегами, особенно молодыми, своим опытом! И в беседах с врачами, и в вечерних разговорах со мною после обхода палат он не уставал напоминать об обязательности строжайше анализировать различные стороны деятельности хирурга.
- Разбор драматических происшествий в результате роковых ошибок, - говорил Сергей Сергеевич, - это единственно правильное поведение медика. Подробное изложение врачебной ошибки передается различными средствами и приемами. Чем интимнее и правдивее будет передана эмоциональная, человеческая сторона этой ошибки, тем глубже проникнет ее суть в души врачей и тем памятнее она сохранится у них как предостережение от подобной неудачи в будущем.
С неутихающей болью вспоминал Юдин о собственных непроизвольных ошибках давних времен.
- В 1919 году, - говорил он, - я не распознал хронического заворота кишок у 30-летней женщины. По рассказу мужа, все признаки свидетельствовали о наличии заворота, но, когда я приехал, эти явления исчезли, и я должен был решительно отказаться от предполагаемого диагноза. Назначил соответствующее профилактическое лечение и уехал. На следующее утро при повторном посещении я застал больную без пульса. Осталось четверо маленьких сирот - двое детей ее и двое умершей ранее сестры.
Глубоко вздохнул, помолчал. И снова повел счет своим душевным ранам, причиненным давними ошибками.
- Из технических неудач не могу забыть, как в 1915 году в лазарете в Коптеве при секвестроэктомии (удаление омертвевшей части кости) по поводу гнойного огнестрельного ранения плеча у солдата я перевязал лучевой нерв, и рука перестала работать. А в 1918 году в тульской губернской земской больнице при операции на лимфатических узлах на шее 17-летней девушки я, во-первых, поранил яремную вену и чуть не потерял больную от кровотечения (не умея зашить вену, которая то кровила рекой, то при вдохах пропадала из виду и тонула в луже крови), а расширяя в отчаянии рану кверху, повредил ветки лицевого нерва и тем скосоротил лицо. Мудрый Герцен о подобных случаях говорил: "Кто мог пережить, тот должен иметь силу помнить". Никогда нельзя скрывать или забывать свои ошибки, тем более на войне, где они могут возникать на каждом шагу. Их надо помнить всю жизнь, пусть это будет суровым назиданием и трезвым предупреждением!..
Слушая эту исповедь, я подумал, что уроки, преподанные жизнью выдающемуся хирургу, пошли бы на пользу многим, и поговорил об этом с Кулагиным. Он заинтересовался, и мы договорились организовать поближе к лету семинар для молодых врачей, число которых в последние месяцы увеличилось, на тему "Об ошибках в диагностике и опасностях в хирургии". Забегая вперед, скажу, что такой семинар был успешно проведен.
Бригада хирургов во главе с Юдиным завершала работу в нашем эвакогоспитале. Уже более 200 тяжелораненых, успешно прооперированных профессором, отбыло в Москву для завершения лечения в Институте имени Н. В. Склифосовского. А еще скольким помогли его новые хирургические методы, советы, консультации, взятые на вооружение госпитальными врачами!..
Во всех госпиталях фронтовой базы в те дни развернулась большая и сложная работа по освоению опыта Юдина. Кое-где уже начали применять юдинскую методику хирургической обработки огнестрельных повреждений, кое-где воздерживались, оправдывая это тем, что, мол, надо посмотреть, как получится у других. Конечно, между тем, что услышишь и даже увидишь, и тем, что сам сделаешь, - большая разница. Но все же многие хирурги успешно овладевали прогрессивной новизной.
Профессор Тафт, Мироненко и автор этих строк относительно легко освоили юдинские принципы. Оперировали много, оперировали, естественно, не так быстро и совершенно, как Сергей Сергеевич, но по-новому, с лучшими результатами, чем прежде, на благо раненым.
Пошли нам на пользу и цуг-аппараты для гипсования конечностей, привезенные Юдиным и оставленные им в госпитале. Используя эти образцы, госпитальный слесарь боец Сергей Кремнев, прозванный у нас "золотые руки", изготовил необходимое количество аппаратов того же назначения.
Перед отъездом С. С. Юдин призвал всех нас достойно выполнять свои обязанности: перевязывать раны и облегчать страдания советским воинам, лечить и оберегать героев, показавших миру непревзойденные образцы благородства и стойкости, несгибаемой воли и дерзновенного мужества.
Через некоторое время мы получили из Главного военно-санитарного управления Вооруженных Сил СССР инструкцию, которая обязывала применять новый метод хирургического лечения раненых с повреждениями трубчатых костей и суставов, разработанный профессором Юдиным. Этот метод, целиком оправдавшийся на практике, обсуждался на пленуме ученого медицинского совета при начальнике ГВСУ под председательством Н. Н. Бурденко и был полностью одобрен. А затем поступила новая юдинская публикация - "Глухая гипсовая повязка".
Как старых сослуживцев хирурга Юдина, проработавших с ним бок о бок два трудных фронтовых месяца, нас особенно радовала его неутомимая творческая активность.
Вскоре после отъезда С. С. Юдина у нас появилась его коллега по Институту имени Н. В. Склифосовского - профессор В. В. Гориневская. Узнав, кто из видных московских хирургов бывал до нее здесь, она улыбнулась.
- От меня показательных операций не ждите, - сказала она. - Я теперь из другого ведомства…