Профессор не уставал привлекать наше внимание к особенностям специализированного лечения, приобретавшего все более широкое применение на фронте. Задачи, вытекавшие отсюда для военных медиков, четко определялись сутью дела: поскольку целью эвакуации раненых стала возможно более скорая и удобная доставка их именно в те медицинские учреждения, где есть все необходимое для лечения конкретных огнестрельных ранений и недугов, постольку, естественно, возрастают требования к результатам предварительных медицинских осмотров, к предварительным диагнозам.
- Для того, кто не знает, в какую гавань он плывет, нет попутного ветра, так справедливо полагали в Древней Греции, - говорил Шевкуненко. - Попутный ветер нужен как воздух всем путешествующим по различным этапам нашего лечения с эвакуацией по назначению. Обеспечить точность подобных назначений в абсолютном большинстве случаев - дело не очень простое и совсем не легкое, но вполне реальное для нас с вами, а главное - обязательное. Альтернативы тут нет!..
К этому выводу все мы обращались еще не раз, когда вместе с Виктором Николаевичем осматривали, звено за звеном, все многоярусное госпитальное хозяйство, глядя на него как бы заново, в свете обостренных требований специального лечения.
Завершилось это путешествие в центральной операционной госпиталя. Там шло в тот момент несколько операций. Одну из них, резекцию коленного сустава, закончил при нас Мироненко. Все было в норме. Врач рассчитывал на более или менее скорую поправку раненого, с сохранением готовности к труду, а может быть, и к ограниченной военной службе в тыловых частях.
На соседнем столе Т. Б. Дубинина останавливала кровотечение у оперируемого. Боец, которому было всего 23 года, поступил в госпиталь в связи с осколочным ранением мягких тканей верхней трети правого бедра. Никто не подозревал, что повреждена также бедренная артерия. Когда Тамара Борисовна рассекла рану и удалила осколок, ей брызнула в лицо кровь, тут же остановленная хирургом. Операция велась под местной анестезией, больной сохранял сознание и пожаловался на боль в правой подвздошной области. Услышав это, Юрий Семенович, уже отправивший в палату своего оперированного, осмотрел живот этого раненого, основательно прощупал его, мысленно прикинул путь осколка в теле и сказал:
- Полагаю, с животом порядок.
- Я тоже так считаю, - отозвалась Дубинина.
Она наложила повязку с мазью Вишневского на рану, сделала так называемую заднюю гипсовую шину и с легкой душой проводила раненого.
На третьем столе Л. А. Ювенский оперировал лейтенанта с ранением мягких тканей правой ягодичной области. Что повинно в этом ранении - осколок или пуля, было неизвестно. Рана оказалась неглубокой, обошлось без осложнений. Поэтому Леонид Александрович произвел лишь хирургическую обработку раны, вставил турунду (марлевую полоску) с раствором риванола да наложил повязку так, чтобы она быстрее отсасывала отделяемое из раны.
Шевкуненко делился с нами своими впечатлениями обо всем, увиденном в госпитале. Сталкиваясь с недостатками в организации ли дела, в действиях ли врачей, сестер, административных работников, он, как всегда, корректно, но без экивоков называл вещи своими именами, тут же уточняя, что именно следовало бы сделать в том или ином случае и почему. Но превалировали в его замечаниях все же положительные стороны госпитальной действительности, которые он опять же кратко анализировал и порой дополнял практическими советами. А перед отъездом, завершая последний деловой разговор с командным составом госпиталя, генерал сказал много хороших слов о наших медиках.
Профессор говорил о том, что за короткое время он как-то быстро сроднился с нашим коллективом. Весь персонал госпиталя показал горячую заинтересованность в хорошей организации помощи раненым. Ему, как старому профессору, военно-полевому хирургу и топографу-анатому, отрадно было смотреть, как наши хирурги работают, как бережно они относятся к поврежденным тканям, как соблюдают те основы, которые он много лет разрабатывает в Военно-медицинской академии. Профессор специально обучал врачей, как надо обращаться с живыми тканями, с сокращающимися под ножом хирурга мышцами, с брызжущими кровью сосудами, и убедился на практике, что его труд не пропал даром, он побуждает врачей к размышлению и дифференцированной хирургической работе. Генерал-лейтенант медицинской службы профессор В. Н. Шевкуненко поблагодарил всех за теплый прием и внимание, пожелал больших успехов в нашем труде и высказал надежду, что после советов специалистов ГВСУ мы будем еще лучше работать на благо здоровья защитников Родины.
Эти проникновенные слова маститого хирурга-ученого, одного из соратников Н. Н. Бурденко, теперь перекликаются для меня с тем, что писал генерал-полковник медицинской службы Е. И. Смирнов: "Посещения Николаем Ниловичем и его заместителями медицинских учреждений, ознакомление с организацией лечения в них оставляли след в работе медицинского персонала, имели для него большое познавательное значение, а выступления на армейских и фронтовых конференциях хирургов, а также на пленумах Ученого медицинского совета при начальнике ГВСУ превращались в школу повышения хирургических знаний и воспитания подвижничества в работе и мужества в поведении, столь необходимых в условиях боевой деятельности войск".
Разумеется, мы тогда не предавались столь глубокому анализу рабочих поездок на разные фронты известнейших деятелей советской военной медицины, но ее патриотическая суть и высокая практическая эффективность были для нас очевидны. Эти маститые хирурги обучали нас, как надо спасать раненых. Испытывая каждый раз чувство признательности и благодарности за это нашим высоким друзьям и наставникам, мы долго не имели возможности выразить его практически. Во время пребывания Виктора Николаевича Шевкуненко такая возможность вдруг появилась, и мы немедля реализовали ее, пусть несколько неуклюже, зато от души.
Дело в том, что генерал прибыл к нам, говоря мягко, в весьма незаслуженном обмундировании. Шинель его носила явные следы пребывания на передней линии, у костров. В неважном состоянии были сапоги, что встревожило нас прежде всего как врачей, заботящихся о здоровье человека на восьмом десятке лет, да еще в весеннюю непогоду. Судя по всему, старому ученому было не до себя, не до своего внешнего облика. Тем более, что он был одинок, супруга его трагически погибла, и скорбь о ней читалась в его умных глазах.
Словом, обговорили все с моим замполитом и некоторыми коллегами-хирургами, получили "добро" во фронтовом военно-санитарном управлении, установили контакт с вещевиками на самом их высшем уровне, и машина закрутилась. Меньше чем через неделю пребывания у нас, когда генерал подошел к вешалке, собираясь отбывать, обнаружилось вдруг, что шинели его нет, сапог тоже. То есть они были, но явно не его, совсем новые, хотя, как выяснилось тут же, подогнанные под его размер тютелька в тютельку. Я начал было объяснять, что к чему, в тонах возможно более деликатных, почему-то с виноватой улыбкой. Но Виктор Николаевич был обижен, крайне расстроен. Тогда я выложил ему прямо все, как есть, и протянул накладные на его имя с печатями, одну - на шинель, одну - на сапоги, отчего он несколько успокоился. Потом расписался там и тут, вздохнул и, облачившись как должно, даже пошутил:
- Ну вот, наконец-то, я с вашего благословения, стал почти что настоящим генералом…
Подробности всего этого мигом облетели весь госпиталь. А затем сказание о том, как в этом распрекрасном госпитале разодели по-генеральски самого знаменитого из старых докторов, мудрого и доброго, но не заботящегося о себе, стало одной из жемчужин госпитального фольклора, доставляя радость людям.
Битва за жизнь
Позвонили с фронтового эвакопункта:
- На Калининский фронт по приказу Главного военно-санитарного управления прибывает бригада хирургов во главе с профессором Юдиным. Она будет базироваться в вашем госпитале. Подготовьтесь к приему.
- Разрешите вопрос?
- Слушаю.
- На какой срок направлена бригада?
- Два месяца, круглых два месяца будет работать у вас!
Эта приятная новость окрылила меня. И рад я был прежде всего тому, говоря начистоту, что это означало реальное подкрепление нашим хирургическим силам, работавшим на пределе… И тут же подумал о человеке, возглавляющем бригаду, "том самом Юдине, который всегда ведет битву за жизнь", и обрадовался еще больше: какие блистательные уроки получим, какой огромный опыт приобретем!..
Для того чтобы стали понятными мои тогдашние эмоции, следует хотя бы немного рассказать о профессоре С. С. Юдине.
Сергей Сергеевич рано обрел свое призвание. Еще юношей в двадцатые годы он учился хирургии у известного ученого И. К. Спижарного в клинике МГУ имени М. В. Ломоносова, а затем совершенствовался и начал научную деятельность под непосредственным руководством Н. Н. Бурденко. Почитая своих выдающихся наставников, он, однако, с самого начала самостоятельной работы пошел своей дорогой, скоро определившись как яркий и многогранный талант. По справедливой оценке академика Б. В. Петровского, сделанной в предисловии к книге С. С. Юдина "Размышления хирурга", подчеркнуто: "В памяти современников он остается величайшим мастером хирургии, который достиг в этой области виртуозной техники и высокой степени совершенства".
С начала тридцатых годов и до конца своих дней (он умер в 1954 году) Сергей Сергеевич работал в Москве, в Институте, носящем имя прославленного русского хирурга второй половины XIX века Н. В. Склифосовского, крупнейшем лечебном и научно-исследовательском центре скорой медицинской помощи, который и по сей день ведет битву за жизнь при любых внезапных острых заболеваниях, тяжелейших травмах и ранениях. Самый характер деятельности этого уникального медицинского учреждения требует очень многого от его ведущих хирургов, тем более руководителей, в круг которых входил С. С. Юдин. Для их наиболее плодотворной деятельности нужны универсальные медицинские знания наряду с глубоким проникновением в сопредельные науки: физиологию, биологию, биохимию и др. Им требуется быстрая и гибкая работа мысли, высокоразвитая интуиция, абсолютная чуждость слепой приверженности догмам и схематизму, негаснущий пыл, дерзновенная смелость поиска и действий, неиссякаемое трудолюбие. И все это - с позиций высокого гуманизма, непоколебимой верности своему трудовому народу, советской Родине.
Юдин обладал в полной мере такими драгоценными качествами, они к тому же гармонически сочетались у него с рядом примечательных индивидуальных особенностей. Он любил и превосходно знал литературу, искусство, обладал бесспорными способностями к музыкальному исполнительскому мастерству; его перу принадлежал ряд ярких по мысли и стилю эссе философского и публицистического характера; горячий поклонник живописи, он слыл ее первоклассным знатоком и среди известнейших художников. Словом, у некоторых могло создаться впечатление, что он принадлежит к разряду легковесных натур.
Но то было совсем не так. Над многообразием его интересов и увлечений властвовал профессиональный и гражданский долг. Даже любимую музыку он сделал служанкой главного - хирургии. Страстно убежденный - а он вообще во всех делах был страстен, максимален, - что между наукой, под которой подразумевал прежде всего медицину, и искусством нет коренных различий, глухой стены, он стремился возвысить хирургию до степени искусства и достиг этого при хирургическом лечении многих травм и заболеваний, прославившись у нас в стране и за рубежом. Его знали как крупнейшего в мире специалиста по брюшной хирургии, всячески почитаемого за практические и исследовательские работы в этой сложной области медицины.
Тем не менее вопреки его привычкам и порожденному ими довольно ходкому до войны представлению о нем как о заядлом эгоцентрике, который никогда не сходит с облюбованного им пути, тем более в основном русле своей жизни - медицине, Сергей Сергеевич в конце июня 1941 года ограничил работу в брюшной хирургии, как бы перечеркнув разом все достигнутое им в этой трудной сфере деятельности. А взамен стал упорно совершенствоваться в совсем иной области человеческой патологии - в костно-суставных огнестрельных повреждениях и операциях на костях и суставах, что, по логике вещей, потребовало от него изрядного дополнительного напряжения сил.
Разумеется, такая звезда первой величины, как профессор С. С. Юдин, вполне могла бы и в период войны продолжать привычное вращение по своей орбите - надобность в операциях на органах брюшной полости никогда не исчезала. Но он, очевидно, знал, во-первых, что среди действующих войск наиболее распространены ранения в конечности, костно-суставные повреждения, во-вторых, что раненных в живот, требующих незамедлительной помощи, оперируют в медсанбатах, в зоне огня, куда его на постоянную работу не пустят. А если он и пробьется туда, то из-за слабого здоровья да и шестого десятка лет удержится там не очень долго…
Словом, судя по решительности, с какой профессор переключился на новую сферу хирургической деятельности, он считал, что именно в ней его знания и опыт, его редкостный хирургический дар будут наиболее полезны во время войны. Таким образом, Юдин отнюдь не изменил себе, как мнилось иным, напротив, это было красноречивым подтверждением его нерушимой верности самому себе в наиболее дорогом и важном для каждого честного человека - в непреклонной преданности своему народу, своей отчизне.
Многогранные достоинства Сергея Сергеевича позволили ему стремительно освоиться в новой для него сфере хирургического лечения и ведения борьбы за каждую жизнь. Более того, он вскоре и здесь проложил новаторскую юдинскую тропу, которая спасла многих от инвалидности, а то и преждевременной кончины. Но об этом мы впервые узнали от него самого. Как и о кое-чем другом, что он делал тогда, важном для военно-полевой медицины и благотворном для жертв борьбы за справедливое дело. Вот что, собственно, и привело профессора С. С. Юдина с его хирургической бригадой в эвакогоспиталь № 3829 Калининского фронта.
Этот высокий, худощавый человек, как бы вытянутый в струну, с целеустремленным взглядом, с длинными, сильными пальцами, выглядел именно таким, каким запомнился мне по ряду его портретов, выполненных маститыми художниками, - устремленным вперед, сильным и в то же время нервическим, с пронзительным взором за стеклами очков, со строгим выражением лица и легкой иронической улыбкой. Правда, живописцы изображали его преимущественно в предоперационной подготовке или в белом халате, а тут он был в отутюженной военной форме, и она шла ему.
Встречая гостей, я представил им нескольких военврачей, которые были в это время рядом со мной, и попросил Юдина, если это ему удобно, ознакомить в общих чертах с программой работы бригады в нашем госпитале. Он охотно согласился.
Из его сообщения следовало прежде всего, что такие бригады во главе с инспекторами-хирургами, каким он был по нынешней должности, побывают сейчас на всех фронтах. Направленные Главным военно-санитарным управлением Вооруженных Сил СССР, они должны непосредственно поработать с ведущими хирургами и старшими операционными сестрами каждой госпитальной фронтовой базы, показать им на практике в ходе обследования раненых диагностические приемы и методики хирургического лечения огнестрельных повреждений, разработанные на основе опыта войны и утвержденные главным хирургом Красной Армии Н. Н. Бурденко.
Все подумали, что речь пойдет именно о повреждениях живота, поскольку профессора Юдина знали как выдающегося мастера брюшной хирургии. Но он повел разговор об инфицированных (загрязненных микробами) ранениях и повреждениях крупных суставов и длинных трубчатых костей. Если вначале, трактуя об общих моментах, он был сдержан и нетороплив, то, перейдя к хирургическим мотивам, стал говорить горячо, акцентируя их выразительными жестами. Мы услышали впечатляющую лекцию об огнестрельных повреждениях различных органов и систем организма, о всевозможных комбинированных ранениях, об инфекциях, угрожающих жизни, и средствах предотвращения заражения крови при ранении и о другом, не менее существенном при таких ранениях. Нельзя сказать, что Юдин сплошь открывал для нас неведомое, но емкий анализ всей проблемы, сделанный им, был полезен сам по себе, и, кроме того, многое, издавна известное, приобрело в его освещении особенно выразительные черты, помогающие врачу.
Затем, вернувшись к суховатому, деловому тону, профессор ознакомил нас вкратце с режимом работы своей бригады, ее планами и подчеркнул, взглянув на меня, что многих из тех, кого он будет оперировать в госпитале, хотелось бы отправить для дальнейшего наблюдения и лечения в Москву, в Институт имени Н. В. Склифосовского. Мне оставалось ответить, что решать такие вопросы я неправомочен, но сегодня же все обговорю во фронтовом эвакопункте.
В тот же день развернулась всесторонняя подготовка к показательным операциям, которые намерена была провести бригада хирургов под руководством С. С. Юдина. Наряду с ее устройством в госпитале следовало позаботиться и о более 100 слушателях своеобразного курса хирургической практики на войне, представляющих все 55 военных госпиталей Калинина, предупредить их о днях и часах занятий, чтобы они могли заранее договориться с руководством об освобождении от работы на это время. Кроме того, с избытком хватало обыденных госпитальных хлопот. Поэтому, когда мне позвонил Юдин уже из своего госпитального кабинета, я не смог сразу ответить на его вопрос о том, когда его бригада сможет приступить к работе. Ознакомившись с нашим графиком, в котором было отведено два дня на все подготовительные мероприятия, профессор вроде бы успокоился. Но в заключение все же сказал несколько ворчливым толом:
- Вы же знаете, какие задачи на нас возложены. А времени мало, всего лишь два месяца…
Такая ворчливость была мне по душе.
На следующий день, после утреннего обхода, Юдин попросил меня с ведущим хирургом подняться для совета в операционно-перевязочный блок, где он со своей бригадой наводил привычный ему порядок и нуждался в некоторой помощи наших хозяйственников.
Объясняя свой замысел, он говорил:
- Все здесь имеет свое значение - и расположение операционных столов, и место для операционной сестры (это он особенно подчеркнул), и освещение, и пути доставки раненых в операционную, и их эвакуация в палаты, все должно быть продумано от начала до конца. Да, надо найти место для переносного рентгеновского аппарата, подвести к нему электропровод, расставить столы так, чтобы ассистенты друг другу не мешали, поскольку я работаю одновременно на трех операционных столах.
И на прощанье сказал мне:
- Не забудьте выделить место для гипсовых бинтов вблизи трех цуг-аппаратов, необходимых для нашей работы.
Признаться, я услышал впервые это название и поэтому спросил Юрия Семеновича:
- Вы видели эти аппараты?
- Конечно, можете не беспокоиться! - ответил он лихо.