Второй сборник стихов "американского гения" Чарльза Буковски, опубликованный уже после его смерти. Сборник, в котором его удивительное владение словом доходит до практически невероятного совершенства, способного сравниться с его острым, злым и циничным юмором.Женщины и виски… Скачки и машины… Кошки и бессонница… Одиночество и старость… Слава и смерть… Чарльз Буковски остался верен себе до конца!
Чарльз Буковски
Вспышка молнии за горой (The Flash of Lightning Behind the Mountain)
ЧАСТЬ 1
Одинокий и злобный,
Слежу я
За старушками в магазине
Немец
Быть немецким мальчишкой
В Лос-Анджелесе двадцатых…
Мне приходилось тяжко.
Антигерманские нравы тогда
Цвели пышным цветом -
Последствия Первой мировой.
Стаи местных парней
Гоняли меня по округе И орали:
"Держи, держи немчуру!"
Поймать меня они не сумели ни разу.
Я был словно кот.
Я знал все ходы и выходы
Скверов и переулков.
Я вмиг перемахивал через ограды в шесть футов,
Исчезал на задних дворах, в дальних кварталах,
На крышах гаражных и в сотне других укрытий.
Но, в общем, они не больно-то и старались
Меня поймать, боялись – вдруг да пырну ножом
Или просто выколю глаз!
Длилось все это чуть меньше полутора лет,
А потом прекратилось – как-то резко и враз.
Меня кое-как признали (не слишком, но все же),
Я большего и не желал.
Эти сукины дети были американцы,
Они родились здесь, отцы их и матери – тоже.
Их звали Бейкеры, Салливаны и Джонсы.
У них были бледные лица и часто – толстые пуза.
У них текло из носов, и на их поясах
Красовались огромные пряжки.
Я решил – никогда не стану американцем!
Героем моим был барон Манфред фон Рихтхофен,
Легендарный немецкий ас,
Уничтоживший восемьдесят их лучших пилотов,
И с этим они
Ни черта не могли поделать.
Их родители не выносили моих
(Я сам, кстати, тоже).
Я решил: вырасту – буду жить
Где-нибудь типа Исландии,
Никогда никому не стану дверь отпирать,
Буду жить чем пошлет Бог,
Жить с прекрасной женой и дюжиной диких зверей. Вот так все примерно и вышло!
German
Старая дева
Она была очень тощей, седенькой, сгорбленной.
Она каждый день стояла у самых дверей
Первого международного банка Сан-Педро.
Люди входили и выходили,
Она подбиралась поближе
И тихонько
Просила милостыню -
У этого или того…
Когда у меня просят денег,
Процентов на семьдесят пять
Я подаю, но в двадцати пяти прочих
Инстинктивно чувствую неприязнь -
И просто не ощущаю
Желания подавать.
Старушку у банка я невзлюбил сразу,
Довольно долго она была мне неприятна.
Мы понимали друг друга уже без слов -
Просто я вскидывал руку жестом отказа,
А она торопливо шла прочь.
Это случалось так часто,
Что она
Запомнила мое лицо и больше не подходила.
Как-то днем я, сидя в машине,
Следил за ней.
Из ее двадцати попыток
Семнадцать были удачны.
Она снова тихонько кого-то взяла за рукав…
Я уехал – и вдруг ощутил
Острое чувство вины за свою толстокожесть,
За привычку отказывать старой деве.
А позже
На ипподроме, что в Голливудском парке,
Между шестым и седьмым заездом,
Я снова встретил ее, она пробиралась
Между рядами.
Сгорбленная и тощенькая,
В костлявой ручке зажата
Толстая пачка купюр.
Ясно, она собиралась поставить
На следующий забег.
У нее, конечно, было полное право
Здесь находиться,
Ставить свои деньги с нашими наравне.
Она ждала и желала
Того же, чего желают и ждут
Едва ли не все люди, -
Удачи.
Я наблюдал: вот она
Дошла до конца прохода,
Остановилась, заговорила
С молодым человеком, он улыбнулся
И протянул ей квитанцию.
Я решил – хватит мне отвлекаться,
Поднялся и отошел
К окошку тотализатора,
Чтобы сделать свою ставку.
Возвращаясь к себе на место,
Я спускался по лестнице, а она
Поднималась навстречу.
Мы встретились взглядом, и машинально
Я поднял руку -
Тем самым жестом, который она
Так часто видала у банка.
Она посмотрела в упор,
Голубые глаза не мигали. И, проходя
Мимо меня по ступенькам,
Она сказала:
"Пошел ты!"
Конечно, она права.
Это – закон выживания.
Так поступает компания "Дженерал моторе",
Так поступаете вы,
Так поступают кошки,
Так поступают птицы, нации и народы.
Так поступаю я, наши близкие так поступают.
Даже боксеры – и те так иногда поступают!
Это случается всякий раз,
Когда вы покупаете хлеб,
Часто это становится ужасом и безумьем -
И случается вновь,
Случается в кабинетах врачебных
И в переулках ночных,
Везде где угодно,
Ежесекундно,
Снова и снова -
Все мы хотим выжить!
Это – не побороть.
Это – привычно.
Это – обычная жизнь,
Уж так оно есть.
Я вернулся и сел.
Хотел поразмыслить,
Но так ничего толкового
И не придумал…
Когда же лошади
Вырвались из ворот
Под свист пригнувшихся к седлам жокеев,
Одетых в шелк -
Оранжевый, голубой,
Слепяще-розовый, желтый,
Салатовый и зеленый
(Безумная радуга сдержанной ярости),
По крикам толпы хлестнуло
Солнечным светом…
И я неожиданно понял – мы все навеки
Запутались в созданных нами самими сетях.
И я немедля простил
Старой деве
Ее принадлежность.
The Old Girl
Птицы
Резко, отчаянно
В воздухе пахнет убийством,
Когда меж ветвями снуют летние птицы,
Шумно щебечут, смущая воображение…
Попугай престарелый,
Сроду не говоривший,
Сидит, размышляя, в китайской прачечной -
Сердитый,
Забытый,
Безбрачный.
Перья его крыльев -
Алые, не зеленые,
Мы с ним узнаем друг в друге
Собратьев по долгой, впустую истраченной жизни.
…Вторая жена меня бросила из-за птиц -
Я выпустил их из клетки.
Желтая – та, со сросшимся плохо крылом -
Слетела влево и вниз,
Свистящая, точно органные мехи,
Кошачья добыча;
Вторая – та,
Ядовито-зеленые перья,
Пустая головка с наперсток -
Ракетой взлетела ввысь,
В небо пустое,
Исчезла, точно угасшая страсть,
Точно вчерашнее желанье,
Покинув меня
Навеки.
Когда же моя жена
Вернулась домой ввечеру,
Вся – пакеты, планы, надежды,
Уловки и ярая жадность, -
С сияющим видом
Сидел я над перышком желтым
И музыку впитывал слухом -
Ту, что она,
Как ни странно,
Не в силах была
Услышать.
The Birds
День игры
Эта дамочка вечно ко мне цеплялась -
И то ей не так, и это…
"Кто спину тебе исцарапал?"
"Да без понятия, детка, наверно -
ты…"
"Спутался с новой шлюхой?!"
"Что за засос на шее?
Горячая, видно, девка!"
"Где? Детка, я ничего не вижу".
"Где?! Вот же! Слева – на шее,
Слева!
Видно, завел ты ее круто!"
"Чей у тебя номер записан
На спичечном коробке?"
"Что там за номер?"
"Вот этот вот! Телефонный!
И почерк – женский!"
"Да сдохнуть мне, если помню, откуда он взялся…"
"Вот позвоню сейчас – и проверю,
Да, позвоню!"
"Действуй давай".
"Нет, я порву его в клочья, номер этой мерзавки,
В клочья порву!"
"Ты трахался с нашей соседкой!
На нашей кровати!
Пока я была на работе!"
"Чего?"
"Мне другая соседка сказала! Сказала – она явилась
Прямо в нашу квартиру!"
"Ах, эта… она просто сахар
У нас одолжила".
"Сахар, как же! Ублюдок, ты ее трахал
Прямо у нас дома, прямо на нашей кровати,
На глазах у нашего пса!"
"Да она только сахар просила, она здесь
Пару минут пробыла".
"По-быстрому перепихнулись?!"
А потом я узнал – она трахалась с доставщиком пиццы
Прямо в его фургончике,
Трахалась с продавцом столовых приборов
В мужском туалете, у писсуара, .
В кабинке для инвалидов.
И было еще что-то такое с газовщиком -
Полагаю, минетик, не больше.
Она выставляла меня дураком,
Прикрывалась щитом своих обвинений -
А сама изменяла напропалую,
Чуть ли не каждый день.
А когда я припер ее к стенке, она
Ответила мне:
"И ЧТО?!"
Я ее выставил.
Мы из-за пса судились – выиграла она.
И когда молодая соседка снова зашла
Спросить сахарку,
Она задержалась подольше,
Чем на минутку-две…
Game Day
Газы
У бабки моей была большая проблема
С испусканием газов.
Она бывала у нас только по воскресеньям.
Садилась к обеду -
И испускала газы.
Она была очень толстой,
Ей было восемьдесят,
Любила большие стеклянные брошки -
Вот первое, что вы замечали,
Не считая, конечно, газов.
Она испускала газы,
Стоило только подать обед – громкими залпами
С перерывами где-то в минуту, Так -
Раза четыре иль пять,
Пока мы клали на тарелки печеный картофель,
Разливали подливу,
Резали мясо.
Никто не сказал ей ни слова,
Тем более – я.
Мне было всего шесть лет.
Говорила только она – моя бабка.
После четвертого или пятого залпа
Она усмехалась небрежно:
"Я вас еще всех тут переживу!"
Не больно-то мне это нравилось:
Сначала она пукает,
А потом выдает такое!
И – каждое воскресенье:
Она (папина мама),
Каждое воскресенье – газы и смерть,
Печеный картофель, подлива,
Большая стеклянная брошка.
Воскресные эти обеды всегда кончались
Мороженым,
Яблочным пирогом
И громким скандалом -
Не важно, из-за чего.
Бабка моя наконец вылетала из дома
И на поезде красном возвращалась
К себе в Пасадену.
В доме воняло еще, наверное, с час.
Отец мой бродил по столовой,
Как опахалом, вонь разгоняя газетой,
И говорил: "Это все из-за чертовой кислой капусты,
И зачем она ее ест!"
Gas
Загадочная нога
Прежде всего – найти, где у этого дома парковка,
Было очень и очень непросто.
Совсем рядом был главный проспект -
И неслись по нему безжалостные убийцы,
Выдававшие пятьдесят пять в зоне
Ограничения до двадцати пяти.
Один прижимался к моему бамперу так тесно,
Что я наблюдал его искаженную рыком рожу
Прямо в зеркальце заднего вида -
И я оттого ухитрился проехать
Мимо узкого переулка, – а если бы не проехал,
Свернул бы прямо к левому краю дома, к самой парковке.
Я выехал на соседнюю улицу, свернул направо,
А после снова направо. Заметил дом -
Безжалостно-синее нечто -
Снова свернул направо – и наконец увидел:
Крошечный знак "парковка".
Подъехал.
Охранник не поднял красно-белый
Деревянный шлагбаум.
Он просунулся головой в окошко.
"Вам чего?" – он спросил.
Он был вылитый киллер в отставке.
"К доктору Мэнксу", – сказал я.
Он взглянул на меня с сомненьем и проворчал:
"Проезжайте!"
Полосатый шлагбаум поднялся. Я заехал,
Покружил, покружил еще,
Нашел наконец свободное место – далековато,
С футбольный так стадиончик от дома.
Вошел.
Отыскал кое-как
И двери, и лифт,
И нужный этаж,
И нужное отделенье.
Вошел.
В вестибюле народу было – битком.
Старушка одна
С регистраторшей говорила.
"Но можно к нему сегодня?"
"Нет, миссис Миллер. Пришли вы
В нужное время – однако спутали день.
Сегодня среда, а записаны вы
На пятницу".
"Но мне пришлось – на такси… Я человек старый,
С деньгами плохо, нельзя ли к нему сегодня?"
"Миссис Миллер, мне жаль, однако записаны вы На пятницу.
В пятницу и приходите!"
Миссис Миллер ушла – одинокая,
Бедная, дряхлая,
Поплелась она к двери.
Я выскочил ловко вперед. Назвал свое имя.
Велено было сидеть и ждать.
Сел среди прочих.
Заметил журнальный столик, полный журналов.
Подошел. Взглянул на журналы.
Странно – но ни один из них не был свежим.
Если честно, все они были
Годовалой давности -
Или больше.
Сел.
Тридцать минут прошло.
Потом сорок пять.
Час.
Сидящий рядом мужчина заговорил:
"Я жду полтора часа", -
Сказал он.
"Кошмар, – говорю. – Они не должны поступать так!"
Он не ответил.
В этот момент регистраторша назвала Мое имя.
Я встал. Заявил ей – вон тот мужчина прождал
Уже полтора часа.
Она не дрогнула бровью.
Сказала: "Прошу за мной…"
Следом за ней я прошел через темный холл.
Она отворила. Указала: "Сюда!"
Я вошел, и она затворила за мною дверь.
Сажусь – и смотрю на схему
Человеческого тела,
Висящую на стене.
Вижу и вены, и сердце, и внутренности -
Все на свете.
Здесь холодно и темно -
Темнее, чем в холле.
Прождал я, может, минут пятнадцать -
И дверь открылась.
Вошел доктор Мэнкс,
За ним – девица с усталым лицом,
В белом халате, в руках – отрывной блокнотик.
Вид – депрессивный.
"Ну-ну, – сказал доктор Мэнкс, – и что у нас здесь?"
"Нога", – отвечаю.
Гляжу, как девица строчит в блокноте.
Большие буквы. "НОГА".
"И что же у нас с ногой?" – вопрошает доктор.
"Болит", – отвечаю.
"БОЛИ", – строчит девица.
Потом заметила, как я гляжу в блокнотик, -
И отвернулась.
"Заполнили вы формуляр, который вам дали
В регистратуре?" – интересуется доктор.
"Не дали мне формуляров", – я говорю.
"Флоренс, – сказал он, – выдайте формуляр".
Она извлекла формуляр из своего блокнота -
И протянула мне.
"Заполните, – попросил доктор Мэнкс, -
Мы скоро вернемся".
Они удалились. Я принялся заполнять.
Все как обычно – имя, фамилия, адрес,
Телефон и место работы, родные – и т.д., и т.п.
Долгий список вопросов.
Ответил на все "нет".
Сижу и сижу.
Прошло уже двадцать минут -
Они наконец вернулись.
Доктор стал ногу мою крутить – и этак, и так.
"ПРАВАЯ", – намекаю.
"Ох", – говорит он.
Флоренс строчит
Что-то в своем блокноте.
Может – "НОГА – ПРАВАЯ"?
Доктор меж тем на правую переключился.
"Так больно?" "Немножко больно". "Не сильно?" "Да нет".
"А если ТАК – больно?"
"Немножко".
"Не сильно?"
"Ну, вообще-то болит вся нога,
Но после такого -
Болит сильнее".
"Новее же НЕ ОЧЕНЬ?"
"А что значит "очень"?"
"Так, чтобы вы на ногу стать не могли".
"Стать я могу".
"Ну-ну… пожалуйста, встаньте!" "Ладно".
"Отлично. Теперь покачайтесь на пальцах -
взад и вперед, взад и вперед".
Качаюсь.
"Очень болит?" – говорит он. "Да нет, средне".
"Знаете что?" – говорит доктор Мэнкс.
"Да нет, не знаю…"
"У нас тут с вами – Загадочная Нога!"
Флоренс опять застрочила
В своем блокноте.
"Моя?"
"Очевидно.
Что с нею не так – я не знаю.
Зайдите-ка снова деньков через тридцать".
"Так через месяц?"
"Ну да, а пойдете обратно -
Подойдите к девушке за столом".
С этим они удалились.
На рецептурном столе уже ожидал
Длиннющий ряд белых флаконов
С оранжевыми ярлычками.
Девушка за столом мельком взглянула…
"Четыре флакона".
Беру.
Пакета она не дала,
Засунул в карманы.
"Сто сорок три доллара", – сообщает.
"Сто сорок три?!" – вопрошаю.
"Ну да – за таблетки".
Я достаю кредитку.
"Не принимаем кредитки", – она заявляет.
"Но у меня с собой нет столько наличных!"
"А сколько есть?"
Лезу в бумажник.
"Доллара двадцать три…"
"Что ж, мы возьмем двадцать три, а после
Пришлем вам счет".
Я протянул ей деньги.
"Увидимся через месяц", – щебечет она с улыбкой.
Я вышел. Прошел в вестибюль.
Мужик, что прождал полтора часа, по-прежнему ждал.
Вхожу в коридор. Дохожу до лифта…
Первый этаж.
Выход.
Потом парковка.
До машины моей -
Как через футбольное поле.
Правая нога, которую доктор Мэнкс
Дергал и мучил,
Болела, как черт знает что.
Добрел кое-как до машины. Залез и завел.
Скоро я снова несся уже по проспекту.
Гнал – а четыре флакона таблеток
Болезненно жали в карманах.
Так, теперь мне осталась только одна сложность -
Жене сообщить свой диагноз.
"Загадочная нога".
Я слышал уже ее голос:
"Что?! Да что ты несешь?!
Как – не сумел объяснить,
ЧТО у тебя с ногой?!
Что значит – он сам не знает?!
ЧТО ТАМ ЕЩЕ за таблетки?!
Дай-ка взглянуть!!!"
За рулем я крутил радио -
Все пытался найти
Спокойную музыку.
Таковой не сыскалось.
Mystery Leg