Грязной сточной канаве.
Сколько критиканов были бы счастливы, если б стихи
Снова нашли меня в грязном проулке, с разбитой мордой,
А над моей пустотой бы густо роились мухи!
Скольким критиканам
Жизненно необходимы безумье Ван Гога,
Голод Моцарта,
Достоевский,
Идущий на казнь…
Сколько критиканов считают беду
Единственно
Ценным искусством!
А Достоевский, Ван Гог, Моцарт и иже с ними,
Думаю, не выбирали на долю свою боль и страданье
И ими не упивались!
III
Конечно, гостю-поэту я этого не сказал.
Он был слишком занят
Иканьем, рыганьем, пыхтеньем, сопеньем
И пусканием пузырей в предложенном мною бокале.
Он читал мне о СВОИХ похожденьях
В величье сточных канав -
Совершенно неправдоподобных,
На грани фарса…
Громкий голос.
Кустистые брови.
Смакованье своих несчастий:
Словно бы жить паршиво – большая победа
И высокое
Достиженье.
Он плоскостопо стоял на моем полу.
Он вызвал во мне то самое отвращенье,
Что считал великим
И нужным.
A Visitor Complains
В осаде
Вот эта стена – зеленая,
Та – голубая.
У третьей – глаза, и ползают по четвертой
Злые голодные пауки.
Нет, эта стена – пластинка воды замерзшей,
А та – подтаявший воск,
Третья бабки моей лицо обрамляет,
С четвертой падают кости отца.
А снаружи – город, город снаружи,
Он содрогается от колокольного звона и вспышек света,
Город – могила открытая,
Мне никогда не отважиться выйти наружу,
Лучше уж здесь оставаться, прятаться здесь,
Отключить телефон,
Задернуть наглухо шторы,
Выключить
Свет.
Город – много безжалостней стен,
И, в конце-то концов, стены -
Это все, чем мы обладаем,
А почти ничего
Все же гораздо лучше,
Чем
Совсем ничего.
Besieged
Новичок
Раннее утро, эпоха Великой депрессии,
Железнодорожное депо, двадцатилетний я.
Иду вдоль товарных вагонов "Юнион Пасифик" -
С опаской,ведь это
Первый мой день на новой работе.
Я почти уж дошел до места, где мы карточки пробивали -
И путь преградили три человека.
Лица без выраженья,
Ноги немного расставлены.
Когда подошел я ближе, один ухватил себя за член,
Двое других заржали.
Я быстро пошел на них,
И в последний момент они расступились.
Пройдя сквозь строй их,
Я остановился
И обернулся: "Я морду начищу любому из вас.
Один на один.
Кто-нибудь хочет
Попробовать прямо сейчас?"
Никто из них не шелохнулся
И не сказал ни слова.
Я пошел прочь,
Нашел свою карточку среди прочих,
Втолкнул в щель.
Подошел бригадир. Он был
Уродливей даже меня.
Он сказал: "Слушай, мы здесь просто делаем нашу работу.
Проблемы нам не нужны".
Я приступил к работе.
Позже, когда я чистил багажный ящик
Мокрой санитарной щеткой,
Главный из тех троих подошел и сказал:
"Ну, мужик, мы тебя достанем".
"Может, и так, – сказал я, – но это будет непросто".
Неплохая была работа. Похмелье прошло,
Мне нравилось, как санитарная щетка смывает грязь,
Меня манили дешевые бары грядущей ночи,
А в комнате, как всегда, поджидала бутылка вина…
В полдень в курилке
Я всунул монетку в автомат с газировкой. Те трое стояли поодаль. Болтали. Глядели.
Но дни и недели прошли -
И ничего не случилось.
Я шесть недель проработал – и сел в нью-орлеанский автобус.
И, озирая в окно пустые, бесплодные земли,
Потягивая "Катти Сарк"
Из бутылки,
Я думал – когда же и где
Я наконец-то остановлюсь
И приживусь?
The Novice
Клеопатра теперь
Она была красивейшей из актрис
Нашего времени,
Когда-то она выходила замуж
За добрую дюжину
Богатых и знаменитых мужчин -
А теперь с перебитым хребтом лежит на растяжке
В больнице, на обезболивающих.
Ей теперь шестьдесят…
Еще несколько лет назад
Ее палата ломилась бы от букетов,
Телефон бы трещал,
Посетители в очереди стояли.
А теперь телефон звонит слишком редко,
Несколько жалких цветочков
Подарены лишь из вежливости,
И почти что нет посетителей.
Но с возрастом эта дама стала умнее,
Теперь она знает больше и понимает больше,
Чувствует глубже, относится к жизни мягче.
А толку что?
Если ты – больше не молодая
Клевая телка, если уже не можешь
Играть обольстительниц,
Закинув ножку на ножку,
Мерцая взором лиловым
Из-под длинных
Черных ресниц,
Если ты – не красавица больше
И уже не снимаешься в фильмах,
Если тебя уже
Не фотографируют
Мертвецки пьяной
С молодым любовником
В дорогом кабаке, -
Толку-то что?
Теперь она, позабытая всеми,
Лежит в больнице,
Вцепившись в спинку кровати,
А возможности новые манят
Новые поколения.
На растяжке женщина в шестьдесят
Выглядит жалко,
И никто не желает сидеть
В ее палате.
Слишком уныло!
Этому миру нужны только сильные,
Красивые и молодые.
Знаменитая в прошлом актриса,
Позабытая всеми, лежит в больнице.
Интересно,
Что она думает
Бесконечно ползущими
Часами
И днями
О бывших любовниках,
О бывших фанатах,
О юности, бесследно ушедшей?
Мне и впрямь любопытно -
Что ж она думает?
Может, она обрела свое настоящее "я"?
Может быть, мудрости высшей достигла -
Но не слишком ли поздно?
И если мудрость приходит, увы, слишком поздно,
Лучше ли это,
Чем если б она не пришла
Вообще никогда?
Cleopatra Now
Мольба
По ночам размышляю о навеки ушедших
Годах, о навеки утраченных женщинах.
Я б не печалился ни об утраченных женщинах,
Ни об ушедших годах,
Если бы все мы могли хоть немного пожить в мире -
Год, месяц, хотя бы неделю…
Не "мир во всем мире" – мне бы хватило малости,
Жалкого личного мира.
Понежиться в нем, как в теплой воде зеленой -
Хотя бы немножко, хоть час провести в мире,
Ночью, ночью, в которой я бы мог размышлять
Об ушедших годах и утраченных женщинах, -
Этой долгой, темной и одинокой
Ночью.
Please
Барометр
Критики будут рядом
Всегда.
Чем твой успех больше,
Тем сильнее
И злее
Критиковать тебя станут -
Особенно те,
Кто отчаянно жаждет
Успеха,
Подобного твоему.
Но надо всегда помнить -
Какой бы критика ни была,
Надо стараться оттачивать,
Сколь возможно,
Свое мастерство.
Мне кажется – критиков бесит
Сильнее всего,
Если успех пришел
К человеку
Из ниоткуда -
А не из тесного круга
Ждущих
Критического признания.
В центре картины -
Критики и авторы-неудачники.
Чем больший успех приносит тебе
Природная сила
Таланта,
Тем изощренней
Становятся их усилья -
Интриги их,
Подлости их,
Злобные их
Сожаленья -
Дескать,
Ты изначально
Был не так чтоб особо хорош,
А уж теперь,
Без сомненья,
Стал еще хуже.
Критики будут
Всегда рядом,
А если они вдруг замолкнут -
Можешь быть твердо уверен:
Твой краткий жизненный путь на этой земле
Окончен.
The Barometer
Враг короны, 1935 год
Я смотрел на него и думал:
Вот нелепые уши и идиотский рот,
И неправильные глаза,
И ужасные туфли,
И звук голоса слух оскорбляет.
Кажется, даже рубаха свисает с его плеч
С большим отвращеньем,
А жует он – точь-в-точь как пес,
А на его кадык и взглянуть-то противно!
И почему говорит он только на две темы -
О деньгах и работе?
И почему, принимая душ,
Он так злобно плещется в ванной?
И за что он меня ненавидит?
И за что я его ненавижу?
Почему мы стали врагами?
Почему он выглядит глупо?
Как избавиться от него?
"НА ЧТО, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ,
ТЫ УСТАВИЛСЯ?! – он орет. -
УБИРАЙСЯ В СВОЮ КОМНАТУ!
Я ПОЗЖЕ С ТОБОЙ РАЗБЕРУСЬ!"
"Валяй разбирайся".
"ЧТО-О?!"
"Валяй разбирайся".
"ТЫ НЕ СМЕЕШЬ
ТАК ГОВОРИТЬ СО МНОЙ!
УБИРАЙСЯ К СЕБЕ В КОМНАТУ!"
В комнате было прекрасно.
Там я его не видел,
Не слышал его криков.
Я смотрел на комод -
И комод был прекрасен,
Я смотрел на ковер -
И он был прекрасен тоже.
Я сидел на стуле и ждал.
Проходили часы…
Стемнело.
Теперь он,
Должно быть,
В гостиной.
Слушает радио.
Рывком отворив раму,
Я выпрыгнул из окна
И пошел
Сквозь прохладную ночь.
Мне было пятнадцать.
Я искал
Чего-то, чего угодно.
Чего-то, чего не было рядом.
Enemy of the King, 1935
Ночи белых мышей
Небритый, с нечищеными зубами, я обливался потом
В своих единственных шортах и майке,
Прожженной пеплом от сигарет,
Но был уверен, что я – талантливей Фолкнера или
Фицджералда,
Талантливей даже, чем мой любимый Тургенев.
Нет, конечно, не так талантлив, как Селин и Ли Бо,
Но, блин, я верил в себя, я знал – во мне больше огня,
Чем в трех десятках обычных смертных.
И я на машинке печатал, и жил с женщинами,
От которых бы вы отшатнулись.
Я возвращал любовь в потухшие их глаза,
И белые мыши спали у нас под кроватью.
Я голодал, голодал, печатал и снова печатал -
И мне это нравилось.
Я пальцами вытаскивал изо рта
Сгнившие зубы -
И только смеялся.
Стоило мне отправить куда-нибудь свой рассказ -
Он возвращался с отказом, но мне
Было так здорово, словно я сводом небесным владел.
Я слушал неистовую классическую музыку прошлых веков,
Я сострадал композиторам,
Много страдавшим -
Моцарту, Верди и прочим…
Когда становилось совсем паршиво,
Я вспоминал Ван Гога, ухо его,
А иногда -
Даже его ружье,
Я взбадривал себя как умел – и, Господи, до чего же
Я был тощим!
Но все равно – в бессонные ночи
Я рассказывал дамам своим,
Как однажды известным писателем стану,
А все они, как одна, шипели:
"Черт побери, ты что -
Снова ОБ ЭТОМ?!"
Я: "А видела ты, как тогда в переулке
Я двинул тому парню?"
Они (снова все, как одна): "А писательство
Здесь при чем?"
Я: "Не знаю…"
Конечно, было немало ночей без слов,
И немало ночей одиноких – что тоже было отлично,
А хуже всего были ночи бездомные – скверно,
Потому что писателю нужен адрес,
Чтоб получать
Бесконечные эти отказы.
Но дамы мои (благослови их Бог)
Говорили: "Конечно, ты псих,
Но псих симпатичный".
Быть нищим писателем -
Это
Большой мазохистский Кайф!
Nights of Vanilla Mice
Ночные забавы
Зубастый, с огромным носом,
Он набросился на меня
Прямо посреди ночи.
Я от ужаса замер в постели -
А он с рычаньем
Все ниже слетал с потолка.
В последний момент
Я все же успел откатиться.
Он приземлился точно
Между мной и белой
Моей кошкой.
Кошка вскочила,
Прыгнула до потолка,
Отрикошетила вниз, снова в кровать,
Подскочила,
Выпрыгнула в окно – и приземлилась
Двумя этажами ниже,
Точно в джакузи.
Я поднялся, взглянул, как она подплывает к краю,
Выбирается.
Сидит в лунном свете,
Сердито вылизывается.
"Что ты там делаешь?" -
Голос моей жены.
"Да в туалет собираюсь", -
Я отвечаю.
Сходил в туалет,
Вернулся,
Забрался
Под одеяло.
"Не вздумай храпеть", – сказала жена.
Я стал наблюдать за точкой на потолке,
Откуда явилось
Мое виденье.
Пронаблюдал два часа
И снова заснул.
Мне снилось,
Что я нагишом
Веду паровоз старомодный
Через
Огромный торговый центр,
Улыбаюсь,
Людям машу,
Но, похоже, никто меня
Не замечает.
Lark in the Dark
Одинокие сердца
Когда становишься скучным для самого себя,
Понимаешь чертовски отлично,
Что для других людей
Ты тоже становишься скучен.
Ты становишься скучен, по правде,
Для всех, с кем вступаешь в общенье:
По телефону,
На почте,
Над тарелкой спагетти.
Ох, уж эти зануды
Со своими историями занудными -
Дескать, их загубила
Жестокость нашего мира, они лажанулись
И уже ни хрена не могут
С этим поделать -
Ну, разве что поведать об этом тебе…
Они замолкают -
И ждут от тебя утешенья,
А тебя настигает желанье
Их до ушей
Обоссать -
Может, хотя бы тогда
Они прекратят
Навязываться в гости
И рассказывать
Все подробности
Своих трагических судеб.
Их
Все больше и больше,
В ожиданье тебя
Они уныло выстроились поодаль.
Больше никто
Их слушать не станет.
От них удрали уже
Сотни бывших друзей,
Возлюбленных и знакомых,
Но жаловаться и хныкать
Им все еще необходимо.
С сегодняшнего дня
Я буду
Пересылать их к вам -
Держите свое понимание
И сочувствие
Наготове!
Скорее всего
В конце этой очереди
Буду стоять я сам.
Lonely Hearts
Б – значит бессмыслица
Будь добрым
Будь слушателем хорошим
Будь готов выстоять в драке
Будь поклонником классической музыки
Будь терпелив с детьми
Будь удачлив на скачках
Будь атеистом
Будь легок на трудных дорогах жизни
Будь мечтателем
Будь равнодушен к мыслям о смерти
Будь горд – не проси ни о чем
Будь способен любить
Будь способен смотреть свысока
Будь готов понимать, что излишняя образованность – хрень
собачья
Будь готов не любить поэзию и поэтов
Будь способен понять, что богач может быть нищим духом
Будь способен понять, что бедняки счастливее богачей
Будь способен понять, что дерьмо – жизненная
необходимость
Будь уверен, что в каждой жизни есть хоть ложка дерьма
Будь уверен, что в жизни одних дерьма много больше, чем в
жизни других
Будь уверен – по нашей земле бродят толпы тупых ублюдков
Будь уверен – человеческое сердце разбить невозможно
Будь способен держаться подальше от кинотеатров
Будь способен испытывать кайф, сидя наедине с собой
Будь способен смотреть на свою кошку, как на великое чудо
Будь способен бессмыслицу распознать, даже если чушь
несет сам
БУКОВСКИ.
В as in Bullshit
Уличные беспорядки
Отличный денек, классное времечко – каждый встречный
Может в любую минуту в тебе прострелить дыру.
Теперь стреляют с крыш,
Ночное небо -
Задымленное и алое.
Чего еще пожелать?
Хочешь – можешь смотреть телевизор,
Хочешь – выглянуть из окна…
Без разницы!
Все вплеснулось вовне,
Вырвалось в воздух.
Полезно!
Полиция прячется.
Нынче ночью не скучно уже никому.
Безопасней всего сейчас за решеткой!
В каждом из нас наконец пробудилось
Любопытство.
Пора веселиться!
Весь мир – это город, и город
Прет на тебя.
Отличное времечко, классный денек!
Ад разверзся,
Чтоб поиграть с тобою.
A Riot in the Streets
Интерлюдия
Дождь все льет да льет…
А я не пил
Уже полторы недели -
Наверно, с ума схожу.
Просто сижу в зеленой своей пижаме,
Курю сигары и тупо гляжу в стенку
Пытаюсь читать газеты, но строчки
Расплываются перед глазами -
Никак не могу
Разобрать.
Смотрю, как секундная стрелка
Моих часов
Бежит и бежит по кругу.
Жду призраков
Дня грядущего.
Глядя на телефон,
Благодарю его
За молчанье.
Жизнь прожита
Впустую.
Мне бы стать бейсболистом,
Гонщиком, матадором…
Я сижу в этой комнате.
Я в этой комнате жду.
Левой рукой
Лицо свое потираю
Щетина – колючая,
Это приятно на ощупь.
Наверно, я завтра
Оденусь и выйду из дома.
Пойду в супермаркет дешевый.
Куплю там клейкую ленту, пакетик
Апельсиновых леденцов,
Фонарь
И расческу.
Может, тогда
Все пройдет…
Interlude
Новейшая информация
Коня застрелили.
Он,
Уже с пулей в мозгу,
Дернулся раза четыре.
Шкура его блестела,
Блестела от пота.
Его затолкали в зеленый прицеп
Желтого трактора.
Водитель
Был в серой фетровой шляпе.
Я вернулся на место свое
И стал разглядывать ножки
Молоденькой женщины,
Читавшей программку скачек.
Она была хороша…
Убитая лошадь была последней,
На кого я поставил.
Мелочь – а неприятно.
Она заметила, как я смотрю на нее.
Я повернулся
И прочь пошел.
Добрел до фонтанчика белого -
И, склонившись, стал пить…
D.N.F.