Ты вышагиваешь взад-вперед, глядя то на мертвое тело под колесами поезда, то на активность вокруг машиниста - пытаясь понять значение того, что произошло. И хотя ты никогда раньше не видел человека в белой вязаной куртке и джинсах, ты чувствуешь, что должен быть расстроен. Рядом плачет женщина.
Часть пассажиров начинает расходиться, чтобы выбрать другие варианты добраться до места назначения. Люди стоят группами, обсуждая наличие такси и автобусов: как долго еще придется ждать, пока не восстановят движение поездов? Возможно ли так перевести стрелки, чтобы поезда обоих направлений могли останавливаться у другой платформы?
Ты чувствуешь сильную тягу присоединиться к одной из этих групп: толпе на такси, тем, кто за другую платформу, тем, кто прощает. Кажется, они начинают осознавать, что произошло. Что касается тебя, ты все так же продолжаешь перебегать взглядом с мертвого Человека на машиниста и назад - как будто это критическое расстояние, неожиданно открытое тобой, расстояние между прошлым и будущим, и ты в отчаянии пытаешься решить, где твое место. Назад и вперед движешься ты, в замешательстве от того, что в своем шоковом состоянии представил как две стороны одного и того же существа: мертвого - и живого, все еще плачущего от чувства вины. Неожиданно кто-то спрашивает, не хотел бы ты составить компанию на такси.
Ты оглядываешься как раз перед тем, как выйти с платформы: поезд застыл, наполовину въехав на станцию, придавая картине очень статичный вид. Как фотография. На первый взгляд может показаться, что ничего неожиданного нет: это поезд, въезжающий на станцию, а это ожидающие его пассажиры. У тебя, однако, имеется другая, более мрачная интерпретация - и на долю мгновения ты останавливаешься у билетного турникета, чувствуя необходимость вернуться и еще раз убедиться в происшедшем. Потрогать металлический фартук моторного вагона; вновь увидеть тело, лежащее под колесами. Ты хочешь быть уверен, что трагический элемент, Который на таком расстоянии можно только чувствовать, не идет от тебя и никоим образом не принадлежит тебе; что в данном случае твоя природа совершенно безгрешна…
- Пойдемте, - зовет тебя какой-то человек, - такси ждет.
Ты поворачиваешься и идешь за ним.
Солнце светило в твой заполненный грязью, поглощенный грязью кабинет. Настолько ярко, что ты не мог даже выглянуть в окно. Вместо этого ты смотрел на многоцветные графики, Мондриана, папки с голубыми спинками. И неожиданно увидел спину, обращенную к тебе. Кэтрин выходила из кабинета. Внезапно. Гневно.
Секунду назад ты засунул руку ей под юбку. Она стояла рядом с твоим столом, а теперь вихрем вылетает из кабинета. Все еще с блокнотом в руке.
Она стояла рядом с тобой, совсем близко, наклонившись в попытке разобрать текст одного из полученных писем. Ее палец двигался по строчке.
- В отношении даты отгрузки, мы полагаем, что… Разве они не должны были указать точную дату?
Она прижала кончик своего пальца к запятой, после которой, по ее мнению, должна была стоять дата, и так мягко прижала, что тебе с трудом верилось, что она не касается тебя.
- Ты имеешь в виду здесь, Кэтрин? - предположил ты, тоже показывая на запятую, твой палец почти коснулся ее.
- Да, и здесь тоже, - указала она на подобную ошибку на другой строке ниже по тексту письма. - И еще раз, - добавила она, потянувшись, чтобы перевернуть страницу, причем ее ладонь и твоя рука соприкоснулись в мимолетном контакте. Твоя левая рука возлежала на подлокотнике директорского кресла, которое медленно повернулось, пока ее тыльная сторона не коснулась бедра Кэтрин. Она не отодвинулась.
- И наконец, - продолжила она, - когда они пишут что-то о штрафных санкциях…
Ты дал волю руке, которая совсем слегка отделилась от подлокотника кресла, сохраняя с ней контакт, но войдя еще и в контакт с ее бедром. Кромка юбки. Она по-прежнему не двигалась; она ожидала, что ты…
- Кэтрин! - зовешь ты ее, как только она бросается к двери. Но все уже происходит где-то внутри тебя, даже ее плач у тебя на плече, пока ты успокаиваешь ее, говоря, что так, а что этак. Все прокручивается у тебя внутри. Тебе нужно лишь проиграть это вслух: произнести слова, воспроизвести жесты, а она, в свою очередь, сыграет свою роль.
И вот, чуть не смеясь от осознания простоты вещей, ты поднимаешься с кресла.
- Кэтрин, - повторяешь ты, беря ее за руку. Ты повернешь ее, а она будет сердитой и в слезах. Ты будешь успокаивать ее, говоря, как много она значит для тебя, и всегда значила - с тех пор как вы впервые встретились. То первое утро у лифта, она только начала здесь работать… помнит ли она, спросишь ты. Ты повернешь ее лицо к себе, чтобы видеть слезы, и это тебя так тронет, что ты обнимешь ее и начнешь гладить по волосам.
Твоя рука у нее на плече.
- Кэтрин, я…
Она поворачивается к тебе, почти в слезах. Тем не менее ты не отпускаешь ее плечо.
- Кэтрин, - еще одна попытка, - ты должна понимать…
- Как вы могли? - Она дрожит.
- Просто…
- Нет, нет. - Она смотрит в сторону. - Что вы… - медленно начинает она. - Вы могли подумать, что я?..
- Кэтрин. - Ты приблизился к ней на полшага.
Ее лицо очень бледно.
Хотя ты понимаешь, что будет только хуже, ты придвигаешься еще чуть ближе, чтобы положить руки ей на плечи, притянуть к себе, успокоить.
- Послушай, Кэтрин. Я знаю, что ты чувствуешь. Мне очень жаль…
Ты говоришь спокойно и неторопливо, показывая ей, как глубоко ты тронут. Мгновение, прежде чем продолжить, ты колеблешься.
- Неужели так неправдоподобно…
- Ничего. Не. Говорите. - Ее голос неожиданно становится твердым. Она делает паузу после каждого слова, как будто перед усилием, необходимым, чтобы произнести следующее. - Ничего.
И делает шаг назад.
- Не касайтесь меня больше. Никогда, - добавляет Кэтрин. Затем, после неуверенной паузы: - Ублюдок.
Когда она произносит слово "ублюдок", ты замечаешь, что ее голос чуть-чуть срывается. Вот-вот она заплачет - и тогда ты сможешь прижаться к ней и успокоить.
Ты продолжаешь свое предыдущее предложение, словно ожидал, что она перебьет тебя, а на самом деле все в порядке.
- Неужели так неправдоподобно, - продолжаешь ты, - что я могу испытывать к тебе чувства?
Какое-то время она пристально смотрит на тебя, ничего не говоря. Хороший знак. Она, конечно, не верит тебе. Она удивлена. Но поскольку она молчит, ты продолжаешь:
- Это… - Ты слегка отворачиваешься в сторону, как бы смущенно. - Все идет не так, Кэтрин.
Сейчас ты смотришь ей прямо в глаза; ты искренен.
- Мне не хотелось, чтобы это произошло именно так. Только не так, - повторяешь ты с сожалением, поднимая руку, чтобы она не перебивала. Сейчас ты на самом деле намерен быть искренним.
- Я не хотел, чтобы все так случилось. - Ты говоришь почти горестно, но будто тебе стоит больших усилий не выдать свою горечь - тебе ведь стыдно.
Она все еще не верит тебе - однако слушает. Теперь ты рассказываешь, как много она значила для тебя, "уже когда мы встретились тем утром у лифта". Помнит ли она?
Она кивает, по-прежнему молча.
Ты продолжаешь: ты замечал ее и болтал с ней в холле; потом она стала твоим секретарем. Как трудно было, говоришь ты ей, видеть ее так близко, день за днем - и все же не иметь возможности что-либо сказать. Однако насколько труднее было бы без нее. Понимает ли она, что это значит?
Так много раз ты уже почти начинал говорить ей, говорить нечто, что могло позволить тебе… Здесь, вместо того чтобы закончить предложение, ты делаешь неопределенный жест. Но - или телефон зазвонит, или кто-то прервет, или - ты бросаешь взгляд в сторону - ты просто не можешь.
Ты приводишь конкретные примеры.
Ты продолжаешь: всякий раз, когда ваши пальцы встречались при передаче письма на подпись, это было как будто - она все еще слушает - как будто…
И это предложение ты оставляешь незаконченным и нежно кладешь руку ей на плечо.
- Очень тяжело, Кэтрин, очень тяжело, - медленно повторяешь ты, глядя прямо ей в лицо. - А теперь все разом вырвалось наружу - и все не так.
Пауза. Ты спрашиваешь участливым тоном:
- Понимаешь?
Снова пауза. Потом - очень легкое нажатие на ее плечо, перед тем как приготовиться перенести руку ближе к ее шее.
Ты снова задаешь вопрос:
- Ты можешь это понять, Кэтрин? Понять, что я имею в виду? - Ты говоришь очень медленно, осторожно. Искренне.
Она бросает на тебя взгляд. Молча. Смущенно.
- Ох, Кэтрин, Кэтрин, - произносишь ты тихо-тихо, будто не хочешь, чтобы она слышала, как ты произносишь ее имя. Теперь легчайшим движением можно повернуть ее к себе. Говорить больше нет нужды. Через несколько секунд ты ее обнимешь.
Очень тихо у тебя в кабинете; несколько мгновений ты и Кэтрин стоите рядом, глядя друг на друга, не говоря ни слова.
У нее за плечом ты видишь три грузовика - напротив, у погрузочной рампы. Кладовщик сидит в стороне на пустом ящике с планшетом в руках, отмечая, какие бисквиты уже погрузили. С такого расстояния точно не разглядеть, когда он делает пометки. Он говорит с одним из грузчиков, тем, который прислоняется к пустой тележке - возможно, фургон только что загрузили, и они ожидают, когда тот отъедет.
Ты начинаешь нежно, очень нежно гладить Кэтрин по волосам. Она не отстраняется. Когда раздается звук заработавшего двигателя, ты начинаешь ласкать ее щечку. Потом - почти сразу же - делаешь небольшой шаг назад и кладешь обе руки ей на плечи. Теперь ты улыбаешься - однако не радостно, а как друг улыбается другу.
- Все хорошо? - мягко спрашиваешь ты. Нежно.
Она улыбается в ответ, вначале скорее застенчиво, потом с большей уверенностью. Теперь тебе хочется поцеловать ее, но ты знаешь, что пока рано. Вместо этого ты привлекаешь ее к себе и, еле касаясь, проводишь губами по ее лбу.
Ты скользишь рукой по спине Кэтрин, нежно и чувственно обнимая ее. Она не отстраняется - и теперь ты знаешь, что можешь расслабиться.
Уже четвертый час - время, когда ты обычно общаешься с безупречным и невидимым океаном. Немного бренди и Баха, планировал ты раньше; но вместо этого ты сидишь, глядя прямо перед собой - на ту часть стены, где висят графики производительности. Снаружи доносятся звуки грузовиков и крики грузчиков. Однако ты не поворачиваешь кресло, как обычно, в сторону окна, чтобы смотреть на небо, на чистые воды. Осознаешь ли ты, насколько тревожно тебе, насколько ты испуган?
Кэтрин тебе поверила. Ты держал ее в объятиях до тех пор, пока она не поверила каждому твоему слову. Успех. Очередной успех. Однако когда она вышла из комнаты, ты уставился прямо перед собой и сосредоточился на шуме за окном. Со всем усердием. Как будто от него зависела твоя жизнь.
Слушая, ты пытался представить себе погрузочную рампу, грузовики, автостоянку, другие строения, старался в уме построить из них картину. И сделать все правильно. Ты закрыл глаза, сосредоточиваясь все сильнее и сильнее.
Расслабиться не получится - ни на секунду; ты отмечаешь каждую знакомую деталь: автостоянка, погрузочная рампа, тележки, большие деревянные ворота, шиферная крыша, цвет неба, белые облака. Но как только ты доходишь до белого цвета, приходится начинать все заново. Все должно быть на месте - и в безукоризненном порядке, иначе… Иначе что? Откуда тебе знать.
Ты начинаешь снова: автостоянка, погрузочная рампа, тележки, большие деревянные ворота…
Неожиданно ты встал с кресла и вышел из комнаты, мимо стола Кэтрин; ее уже здесь нет. Потом прямиком в машинописное бюро. Никто не обращает на тебя внимания, пока ты идешь по проходу между двумя рядами стучащих машинок и склоненных голов. Мимо растений в кадках, вешалки и в коридор.
Лифт внизу, на первом этаже, поэтому ты нажимаешь кнопку. Ждешь несколько секунд, снова нажимаешь. Еще через несколько секунд ты идешь дальше по коридору в сторону лестницы.
Три пролета вниз, по две ступеньки зараз, потом по другому коридору с двумя холлами для посетителей: занавески, кресла, низкие столики с журналами. Через большие стеклянные двери - на улицу.
Свежий воздух. Глубокий вдох. Недолго стоишь на ступенях. Один из проходящих мимо мужчин приветствует тебя, но ты не обращаешь внимания. Стеклянная дверь захлопывается за ним. Ты остаешься на лестнице смотреть на стоянку: машины въезжают и выезжают…
Та начинаешь идти в направлении погрузочной рампы. У нее стоят два грузовика и несколько человек в комбинезонах. Солнце светит - один из мужчин разделся до пояса, он очень загорелый. Мужчины кричат друг на друга. Ты приближаешься к ним. Музыка рэгги несется из радио-приемника, прислоненного к одной из колонн. Ты примерно в десяти футах, когда самый молодой из них, мальчишка с коротко постриженными волосами, замечает тебя. Он выглядит агрессивно.
Ступеней, ведущих на рампу, не видно - ты помнишь, что они находятся сбоку. Тебе кажется, будто бредешь по дну мелкой бухты, между огромными сухогрузами, глядя вверх, на людей, стоящих на пристани.
Стриженый кричит "Стэн!" и кивает в твоем направлении.
Человек постарше, с бумагами и планшетом, выходит из-за одного из грузовиков. Бригадир той твоей первой недели здесь; он стоит на краю пристани и смотрит вниз на тебя.
- Проблема, что ли? - спрашивает он. Отнюдь не дружественное приветствие - неужели не узнал?
Ты не отвечаешь сразу и, поскольку вполне вероятно, что ты мог не расслышать, он поворачивается к стриженому.
- Выключи, Барри. Радио выключено. Тишина.
Ты продолжаешь стоять недвижно, глядя сначала на пожилого, потом на остальных, которые теперь уже все подошли к краю рампы.
- Вам чем-нибудь помочь? - вежливо спрашивает Стэн. - Мы почти закончили погрузку.
Стоя, как и стоял, ты не отвечаешь. Руки твои опущены вниз, кулаки сжаты. Ты тяжело дышишь. Стэн ободряюще смотрит на тебя, он пытается выяснить, что тебе нужно.
- Вам чем-нибудь…
Твоя правая рука сжимается еще сильнее. Ты уже почти готов сделать шаг в сторону рампы.
Неожиданно стриженый юноша начинает смеяться. На лицах тех, кто постарше, тоже появляются усмешки. Стэн бросает гневный взгляд на молодого.
- Ты! - неожиданно кричишь ты, показывая пальцем на стриженого. Твоя рука дрожит. - Ты! - повторяешь еще громче. - Да что ты знаешь о?.. - и нерешительно останавливаешься. - О… О… - Ты не можешь закончить предложение.
Стриженый резко прекращает смех и оборачивается на бригадира.
- Не сметь! Не сметь смеяться! - продолжаешь ты кричать и делаешь два шага в его сторону. Ты очень зол. - Не сметь! - Твоя рука трясется, но тебе удается указывать ею на парня, акцентируя каждое слово движением указательного пальца. - Не-сметь-смеять-ся!
Какое-то время никто не двигается. Твоя рука все еще вытянута вперед. Потом ты неожиданно даешь ей упасть, поворачиваешься и идешь прочь.
Через несколько секунд ты слышишь, как мальчишка говорит:
- Я ничего такого не хотел, Стэн, честно. Правда не хотел.
Ты уходишь очень быстро и не слышишь ответ бригадира.
На полпути к стоянке ты несколько минут смотришь на главное здание, пытаясь понять, которое из окон твое. Какому-то водителю приходится дать сигнал, чтобы ты освободил дорогу. Потом ты идешь дальше. Проходишь через стеклянные двери, заходишь в лифт, три этажа до офиса, где поворачиваешь свое кресло так, чтобы смотреть на океан, протягиваешь руку в тумбу стола за полной на три четверти бутылкой бренди и надеваешь наушники. "Торжественная месса" Бетховена.
Вторая сторона: нисходящее соло скрипичной интродукции к "Бенедикту" наполняет все твое существо. Прогулка по вечернему воздуху после ужина, подумал ты. Да, Мэри вполне может предложить прогуляться по вечерней прохладе. Не очень далеко - до парка и обратно. Самое большее - пятнадцать минут, после чего вы вернетесь домой, чтобы провести остаток вечера вместе.
Разговоры, музыка, чтение, телевизор, да что угодно.
"Бенедикт" становился громче. Вкус бренди, уверенность, которую оно придает; потом скрип спинки директорского кресла, когда ты с трудом поднялся на ноги.
Пятнадцатиминутная прогулка, глоток свежего воздуха, взгляд на ночное небо перед тем, как…
В последнюю минуту ты устоял, прислонившись к небольшой полке рядом со шкафом с папками.
Небольшая пауза, и тут полка не выдерживает твоего веса.
Ощущение падения.
Ты хватаешься за книги и папки на полке, потом за бумаги, сложенные на ней.
Ты хватаешься за верх металлического шкафа, за металлические ручки, за мягкий голубой ковер, на котором ты теперь уже лежишь.
Падаешь в тишину, которая давит на тебя все сильнее и сильнее. Входит в тебя, в твои закрывающиеся глаза, в твой рот, полный слюны.
Тишина. Шуршание пленки. Время идти домой. Освежающая сиеста, а теперь пора домой. Водрузить на место кассету, книги, папки и бумаги. Уборка в конце рабочего дня. Четыре сорок пять. Время каталогизировать бренди и стакан. Выглянуть из окна, поправить галстук и отряхнуть пыль с костюма. Домой. К Мэри. "Наказания" сегодня у ее матери. Только вы вдвоем. Весь вечер.
Тогда будет ужин-сюрприз. Приготовленный тобой. Все - твоей работы. Вы да пара бутылок "корбье" для равновесия. Или "божоле".
Пальто, стеклянный холл, "до свидания", лифт, растения в кадках, низкие столики, стеклянные двери, переулок, станция.
Где белый цвет на мгновение мелькает перед въезжающим на станцию поездом.
Шесть остановок. Пешком. Винная лавка, мясная, булочная, зеленщик, входная дверь, ключ и - входим.
Закончен бисквитный день, ты возвращаешься домой, думая, какого черта? Ужин. Но вначале первостепенные вещи: поставить ритмичный квартет Гайдна, довести до комнатной температуры вино, наточить овощной нож под опус 33. Мэри скоро будет дома - перейдем на повышенную передачу.
Ты наслаждаешься темпом "ларго" и протягиваешь руку за смесью трав, когда неожиданно начинает идти снег. Ты вновь выпрямляешься, вытягиваешь руку, и, конечно, на ладони ненадолго остаются несколько кристалликов. Ты пробуешь их на вкус. Настоящие. Тают у тебя на ладони.
Рондо уже заканчивается, когда раздается звонок. Еще раз. Это Мэри.
- Ключ в замке, - заявляет она.
Ты говоришь ей, что она великолепно выглядит, особенно с волосами, зачесанными назад, так необычно.
- Парикмахер? - спрашиваешь ты.
- Ты оставил ключ в замке, - настаивает она.
- Сюрприз. Ужин - сюрприз, - объявляешь ты. И улыбаешься.
- Но?.. - Она удивлена. Ты улыбаешься.
- Нам нужны не объяснения, а вино. Ты подаешь ей бокал.
- И музыка.
Ты переворачиваешь пластинку и поднимаешь бокал за сюрпризы. Затем за ужин-сюрприз.
Берешь ее бокал и ставишь его на сервант.
Твоя левая рука - в ее правой, и ты ведешь в танце - оживленном аллегро.
Она выключает газ. Хочет помочь? Отлично. Легкий поцелуй в губы. Тебе надо переодеться во что-то более удобное, поэтому ты предлагаешь ей еще бокал и помешиваешь в кастрюлях с готовящимся ужином.
Ты улыбаешься.
Вверх по лестнице - по три ступеньки зараз. Мощный всплеск мессы си-минор - "Славься", - чтобы лучше приготовиться. Снять дневной костюм, в ванную - побриться и ополоснуться. И в заключение - шлейф одеколона и непринужденная вечерняя одежда.