- Было-было.
- И что, это правда лечится мастурбацией?
- Более-менее, - говорит Джим, листая журнал.
Я решительно встаю с кровати.
- Ладно, с чего начинать?
- Э?
- Ну, подсказывай мне, что делать.
Джим морщит нос.
- Ну, сперва разложи салфетки.
Я беру упаковку бумажных салфеток и раскладываю их на ковре в один слой, стараясь, чтобы между ними не оставалось зазоров.
- Теперь раздевайся и приступай.
- А ты отвернись.
- За тобой надо присматривать, Спек. Чтобы ты ничего себе не оторвал.
- А я думал, что так оно и задумано.
Как всегда, когда я пытаюсь шутить, мой призрачный друг и наставник вместо того, чтобы смеяться, только презрительно морщит нос и смотрит на меня, как на последнего идиота. Он нарочно так делает, чтобы меня позлить. Но вот что странно: едва я снимаю свои спальные шорты лунного цвета, животное впадает в истерику. А когда я берусь за свой пенис, Джим уже катается по полу и ржет, как конь.
- Джим, ты мне очень мешаешь. - Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе жену, бегущую босиком по пустынному пляжу. Пенис уже отзывается и увеличивается в размерах. Джим, кстати, тоже. Он заполняет собой все пространство, и я уже ничего не вижу, кроме двух здоровенных яиц, двух сине-желтых шаров, которые болтаются у меня перед носом, угрожая сбить меня с ног. - Джим, - кричу я испуганно, - какой ты огромный!
И вдруг все кончается, и жизнь опять превращается в комедию положений.
- Не тычь мне в лицо свои призрачные гениталии.
- Прошу прощения, но вот так я устроен.
- А мы еще говорим о какой-то там дружеской помощи и участии. - Я наклоняюсь, чтобы надеть свои спальные шорты, и вижу, что промахнулся. В смысле, мимо салфеток.
- Черт, - говорю я с досадой, - кажется, я нечаянно испачкал каталог жены. По которому она выписывает одежду.
- Так, мне пора.
- Джим, погоди. Что мне делать?
- Прости, Спек, я спешу. Боюсь опоздать на автобус.
- Но, Джим…
Я вырываю залитую спермой страницу и сминаю ее в плотный шар. Бегу в ванну, бросаю скомканный листок в унитаз и спускаю воду.
- От вас, жирафов, одни неприятности, - говорю я, потрясая кулаком в сторону прозрачного силуэта моей пятнистой погибели. - Уйди с глаз моих, ирод. Пока я не вызвал полицию.
Крутые копы
Мы с Воздержаньей смотрим телевизор. Вернее, пытаемся смотреть, потому что сосед из соседнего дома смотрит телевизор всегда, а у него дальнобойная спутниковая антенна, которая вечно сбивает картинку на нашем ящике. Пару минут я пытаюсь с этим мириться. Потом встаю, прочищаю горло, открываю рот, чтобы высказать все, что я думаю, закрываю рот и сажусь на место.
Воздержанья проводит рукой по своим длинным каштановым волосам.
- Только, пожалуйста, не психуй. Все равно там нет ничего интересного.
- Я пытаюсь вникнуть в сюжет. Люблю полицейские драмы.
- Но, Скотт, ты ведь даже не смотришь на экран.
- Мне надо перепроверить сценарий, - говорю я, потряхивая распечаткой. - "Космонавт в космосе". Первый сезон,третья серия.
- Тогда расскажи мне, что там происходит.
- Ну, Космонавт летит в космос, и…
- Нет. В телевизоре.
Я показываю на полицейского на экране.
- Вот этот парень. Вокруг него все и закручено. Он за кем-то там гонится. Или, наоборот, убегает. Так или иначе, он бежит.
- Он хорошо бегает, быстро.
- А как же иначе? - говорю я со знанием дела. - В противном случае его бы не взяли в полицию.
- Смотри, он достает пистолет.
- Черт, - говорю я с досадой, когда на экране опять возникают помехи. - На самом интересном месте. Ты что-нибудь видишь? Я - вообще ничего.
- Только подошвы его ботинок. Вон там, в самом низу. И еще - краешек его фуражки.
- Ну вот, теперь еще и картинка перевернулась ногами вверх.
- Нет, Скотт. Просто он уронил фуражку, а потом перелез через стену, но свалился и зацепился ногами за дерево.
- Нет, действительно, сколько можно?! Если так будет продолжаться и дальше, - говорю я с угрозой в голосе, - я пойду к нему и все выскажу. Все, что думаю.
- Скотт, успокойся. Тебе нельзя волноваться. А то опять тебе снова начнет мерещиться эта твоя говорящая зебра.
- Он не зебра, он жираф. И он мне не мерещился. Он настоящий. К несчастью. Ну, вот опять, - говорю я, когда картинка на экране вновь пропадает. - Все, я иду к нему. - Я решительно поднимаюсь со своего высокотехнологичного кресла, держу паузу, чтобы жена вразумила меня, неразумного, и не дала совершить нечто такое, о чем я потом пожалею, и снова сажусь.
- Я думала, ты собрался идти к нему.
- Так картинка теперь нормальная. Я вижу его пивное брюшко.
- Вообще-то это подтянутый крепкий живот, - говорит Воздержанья. - Просто картинка вся перекосилась. Может, тебе и вправду стоит сходить. Только будь осторожен, Скотт. Он - крупнее тебя.
Крупнее, да. Но, задаюсь я вопросом, всегда ли "крупнее" значит "лучше"? Мысленно сравниваю свой пенисе размером фаллоимитатора, спрятанного в комоде жены, и прихожу к выводу, что да. Именно это оно и значит.
- Хорошо, - говорю я, вставая с кресла. - Скотт Спектр никому не позволит испортить себе субботний вечер. - И я решительно выхожу из дома, даже не надевая кроссовок.
Тук-тук-тук - это я стучу в дверь, а сердце стучит: бум-бум-бум. И прежде чем разум успевает спросить у тела, что оно тут забыло и насколько оно уверено, что ему вообще следует здесь находиться, как дверь открывается, и меня бурно приветствует наш сосед Эдди.
- Эдди, - говорю я, обозревая его подбородок снизу. - Э… как поживаешь? Что делаешь?
- Да вот телик смотрю. Этот крутой сериал про полицию, который "Крутые копы". Принимаю его через спутник, со своей новой антенны с дальним радиусом действия.
- Прикольно. Мы тоже его принимаем со своей старой антенны с коротким радиусом действия.
- Теперь делают новые, Скотт. И новые гораздо лучше. Потому что старые - дерьмо на палочке.
- Эдди, сигнал с твоей новой антенны перебивает нам всю картинку. Пойдем, сам посмотришь… - Я не успеваю договорить. Горло как будто сжимает железным кольцом, и я вырубаюсь.
И вот я лежу, распростертый на травке перед домом соседа Эдди. Жена тоже здесь: пытается расстегнуть ворот моей специальной рубашки с логотипом "Космонавта в космосе". Эдди поправляет на мне очки, а пожилая леди, старушка божий одуванчик из дома через дорогу, деловито снимает с меня мои тапки в виде инопланетных пришельцев. Все кажется странным, как будто я смотрю на мир через толстые линзы. Я сам, жена, наш сосед Эдди и упомянутая старушка. Бабуля Кошак. И, возвышаясь над всеми во всей пятнистой красе, маячит сам мистер Лиственное Дыхание, жираф Джим. Его глупая морда расплылась в дурацкой улыбке.
- Джим, у меня только что был второй сердечный приступ.
- И что, тебе медаль дать?
- Ну, можно хотя бы слегка посочувствовать.
Джим наклоняется ко мне близко-близко и говорит, дыша мне в лицо запахом свежих листьев с самых верхушек деревьев:
- Что за чушь?
- Нет, правда, Джим. Прояви толику сострадания.
- Чего проявить?
- Я думал, что мы закончили с этим делом. На прошлой неделе я мастурбировал целых три раза и один раз - даже с семяизвержением. И еще я купил специальный журнал для ножных фетишистов.
- Давай, Спек, соберись. Встрепенись, возбудись и приласкай жену так, чтобы у нее аж миндалины заболели.
- Все, что скажешь, - говорю я умоляюще, - только дай мне еще один шанс.
- Это уже не ко мне. Я всего-навсего скромный посыльный. А теперь поднимайся, пока эта милая бабушка не смылась с твоими тапками.
- Скотт, - говорит жена, когда я принимаю сидячее положение, - а мы уже думали, что ты все…
- Ага, - говорит Эдди. - Думали, что ты дал дуба.
- Мои тапочки в виде инопланетных пришельцев! - кричу я в панике. - Где мои тапочки в виде инопланетных пришельцев?!
Все взоры обращаются на Бабулю Кошак, которая шаркает через дорогу, напялив мои любимые инопланетные тапки прямо поверх своих мягких старушечьих шлепанцев.
Я встаю на ноги и расправляю плечи.
- Воздержанья, - говорю я торжественно, - я теперь не такой, как раньше. Я стал другим человеком. - Я подхожу к ней и целую, пылко и страстно. В лоб. Потом поворачиваюсь к соседу. - Знаешь, что, Эдди? Эта твоя дальнобойная антенна - просто зверь, а не антенна.
- Хочешь, пойдем ко мне? Телик посмотрим?
- Э…
- Пойдем, пойдем, - говорит Эдди. - Вверх по лиственнице.
Я как-то далек от рабочего класса и не всегда понимаю их специфические выражения, но из контекста мне ясно, что сосед приглашает меня наверх, к себе в спальню. Но поскольку я стал другим человеком, у меня просто нет выбора: я не могу не принять приглашения. Помахав Воздержанье рукой - она тоже машет в ответ, вытащив тонкую руку из кармана своей длинной коричневой юбки, - я вхожу в дом следом за Эдди и закрываю дверь.
- А жена дома?
- Она меня бросила, Скотт. Говорит, я ей внимания не уделяю. Целыми днями смотрю телевизор.
- Да, невесело.
- Жизнь вообще невеселая штука, - говорит Эдди, цитируя "Крутых копов". И продолжает цитату: - Рвешь задницу, носишься как угорелый вверх-вниз по лиственнице - ради чего? Ради чего мы вообще живем? Чтобы арестовывать граждан и бить их ногами по голове?
- Это точно.
- Помнишь, кто так говорил, Скотт?
- Инспектор Синий?
- Инспектор Черный, - говорит Эдди. - Инспектор Синий, это который с тяжелым характером.
- Только там не было никаких "лиственниц", "елок" и прочих "сосен". Там было "по городу". "Носишься как угорелый по городу - и ради чего?"
Эдди смотрит на меня как на идиота.
- По мне так, Скотт, как ни крути, жизнь - дерьмо.
- И что?
- Что "и что"?
- А, понятно.
Эдди замирает на месте и поворачивается ко мне.
- Да ты глянь вокруг и скажи честно, ты видишь хоть что-нибудь, что не дерьмо?
И он, в сущности, прав. Как и у всякого пролетария, у Эдди вечно нет денег, а те деньги, которые есть, он тратит на лотерейные билеты, алкоголь, сигареты, бульварную прессу и мягкое порно.
- Знаешь, что, Эдди. По-моему, тебе надо в отпуск.
Эдди качает головой.
- Холодно сейчас в отпуск.
- А ты поезжай куда-нибудь, где жарко.
- А там слишком жарко, - говорит он и заводит меня к себе в спальню. - В общем, дома оно всяко лучше.
Я молча киваю.
- Ты, Скот, прикольный чувак. Сперва приходишь ругаться, что моя антенна забивает твой телик, а потом идешь смотреть мой.
Я еще только вошел в спальню Эдди, а меня уже тянет уйти восвояси. Одна половина двуспальной кровати завалена переплетенными проводами самых разных цветов и оттенков. Даже, наверное, больше, чем половина, так что место для Эдди остается лишь с самого краешка. Телевизор стоит под окном, в окне светит солнце, и ореол яркого света окружает экран, по которому идет "снег" - в виде трескучих голубоватых пушинок. Эдди передает мне пульт.
- Вот. Настрой эту зверскую антенну. Она управляется с пульта.
Антенна, надо сказать, у него огромная. Больше, чем автомобиль типа хэтчбек или даже универсал. Я пытаюсь разобраться с пультом и явственно слышу, как антенна поворачивается на крыше. Картинки на экране сменяют друг друга, словно в калейдоскопе. Ковбой, примеряющий новые джинсы. Борцы сумо. Животные, показывающие фокусы.
- Качество картинки оставляет желать лучшего.
- Это помехи.
- Откуда бы?
- С твоего телика.
- Если наш телевизор тебе мешает, надо было сказать нам сразу. Мы бы его выключили.
- Это было бы не по-соседски.
- Да, наверное, - говорю я, покраснев от стыда. - Эдди, слушай. У меня есть идея. Как тебе должно быть известно, я работаю на телевидении. Мои коллеги сейчас тестируют опытный образец новой телевизионной антенны, самой высокой из всех существующих на данный момент. Можно договориться, чтобы ее установили здесь, у тебя в саду.
- У меня в саду?! Правда?!
Я киваю.
- Вот блин, на фиг, - говорит Эдди, и глаза у него как два футбольных мяча. - Может быть, я и не прав. Может быть, не все в жизни - дерьмо.
* * *
Три дня спустя. Мыс Эдди в саду за Эддиным домом, взираем на новую антенну. Такая высокая, толстая, оплетенная венами проводов, с закругленной верхушкой - она что-то мне напоминает. Вот только никакие могу понять, что же именно.
- Нет слов. Блин, нет слов.
- Ага, - отвечаю я тупо. Потому что не знаю, что еще можно сказать. У меня тоже нет слов.
- Жены, жалко, нет.
- Думаешь, эта штука произвела бы на нее впечатление?
- Нет. Просто я думаю, кто будет чистить эту хреновину.
- Семейная жизнь - это не для тебя, да, Эдди?
- По мне так, как ни крути, а семейная жизнь - дерьмо.
- А вот я доволен семейной жизнью, - говорю я, улыбаясь жене через изгородь между участками. Она машет в ответ, вытащив тонкую руку из кармана своей длинной коричневой юбки. - Мы с Воздержаньей счастливы вместе. Мы с ней радуемся друг другу, как дети - праздничному пирогу.
- Пирогу с дерьмом.
- Вовсе нет, - говорю я в защиту пирога. - С черникой и яблоками. И с толстым слоем сахарной пудры.
- Сахар вреден для зубов, - говорит Эдди, демонстрируя свои плохие зубы. - Вон те ребята. - Он кивает в сторону электротехников, которые установили антенну и теперь наслаждаются заслуженным отдыхом за чашкой чая во внутреннем дворике. - Ты не обратил внимания, по сколько сахара они положили в чай? Каждый - по пять кусочков. Хотя в своем деле они мастера, ничего не скажу. Они знают, как установить антенну.
Один из техников вытирает о траву подошвы ботинок в бетонной крошке и подходит к нам.
- Тысяча тонн стали. Пятьдесят метров в высоту, десять метров в диаметре. И мы ее установили.
- Да, ребята, вы - сила, - говорит Эдди. - А теперь можно ее подключить?
Техник качает головой.
- Она еще не прошла испытания. Может закоротить, так что всю улицу вырубит. Электричество, в смысле. Ладно, ребята, пошли.
Они собирают свои инструменты, и тут на них падает тень, зловещая голубоватая тень. Будучи типичными пролетариями, они, конечно же, ничего не замечают, как не замечает и Эдди. Но я ее вижу и узнаю первый член отношения, выражаясь математическим языком. Разумеется, это Джим. При его неизлечимом психозе на всех и вся, что может составить ему конкуренцию и затмить его призрачный блеск, потусторонний жираф разросся почти до размеров антенны, на которую в данный момент и пытается взгромоздиться. Взгромоздиться, прошу заметить, с целями малоприличными, я бы даже сказал, непотребными.
- Джим, не лезь на нее. Не надо, - кричу я ему. - Она еще не прошла испытания.
- А чем, ты думаешь, я занимаюсь? Как раз испытываю на прочность, - говорит Джим, яростно совокупляясь с неподключенным опытным образцом. - Если она это выдержит, она выдержит все.
- Надеюсь, ты не забыл надеть презерватив?
- Ты что, совсем идиот?
- Почему ты всегда обзываешься? Это что, защитный механизм? Речь - твой вербальный доспех?
- Погоди, - говорит Джим, - я сейчас кончу. - И тут же кончает, облив всю антенну вязкой белесой субстанцией. - Так на чем мы там остановились?
- Вот ты мне и скажешь.
- Ах да, - говорит призрачное животное, уменьшаясь до более приемлемых с точки зрения приличий размеров. - Я как раз собирался назвать тебя недоумком. Это ж надо додуматься: поставить такую уродскую дуру металлолома в соседском саду.
- Еще минуту назад ты был очень даже доволен.
- Мы славно потрахались, Спек, но это не значит, что я собираюсь на ней жениться. Как-то, знаешь, не хочется поиметь неизлечимый рак мозга.
- Джим, рак мозга бывает не из-за телевизионных антенн.
- Ты живешь по соседству с самой горячей радиационной точкой во всей округе. С тем же успехом можно было бы снять пентхаус на ядерной электростанции.
- Зато сколько радости людям. Посмотри, какое у Эдди лицо.
Он смотрит. Я тоже смотрю.
- Он же умалишенный, - говорит Джим.
- Прошу прощения?
- Умалишенный - значит лишенный ума. Идиот, одним словом.
Я еще раз смотрю на Эдди. Действительно, вид у него идиотский.
- Может быть, у него просто легкое нервное потрясение.
- Как же, будет тут легкое нервное потрясение, - говорит Джим, ковыряясь в носу. - Потрясение крайне тяжелое. И ничего удивительного. Когда у тебя за окном торчит фаллос…
- Джим, это не фаллос.
- Это фаллос. Большой металлический член. Все эти умные психологические навороты - чушь собачья без хвостика. Это член, самый что ни есть настоящий член, и ты воздвигнул его в саду Эдди, потому что тебе не хватает смелости разобраться с ним по-мужски.
- Дурацкая логика и обвинения безосновательные.
- Эта антенна, Спек, продолжение твоего пениса. Его проекция вовне. Воздетый меч твоего так называемого рыцаря. Пусть он стоит в саду Эдди, но его тут поставили с твоей подачи, и все это знают.
- Это был мой подарок Эдди, - говорю я слабым голосом. - Чтобы у него телевизор лучше работал.
- Дело не в телевизоре, Спек. А в том, насколько ты вырос в глазах жены. То есть по собственным ощущениям. Ты как, уже ощущаешь себя мужиком под ее восхищенным взглядом? Потому что, давай по правде, все в этом мире вращается вокруг члена. Насколько он впечатляет размерами и куда его сунуть.
Я молчу, формулирую защитную речь. Или речь должна быть нападающей? В любом случае я беру паузу, чтобы как следует сформулировать свою мысль, а потом наношу смертоносный удар:
- Подумать только, сколько цинизма в таком длинношеем создании. Сразу видно, что годы юности, когда формируется личность, ты провел в самых дремучих джунглях. Бегая от гепардов и им подобных.
- Бегая от гепардов? Вообще-то я через них перешагивал. Они замирали на месте, почесывали свои мокрые уши и задавались вопросом: "Куда это он направляется?" Потом я наклонялся, и они буквально выпрыгивали из пятен, когда видели мое перевернутое лицо. А я выпрямлялся и шел себе дальше. С гордо поднятой головой.
- Так не бывает. Ни одна крупная кошка просто так не отпустит жирафа. И особенно после того, как ее выставили идиоткой. Если бы что-то такое случилось, этот гепард обглодал бы все мясо с твоих тощих лодыжек.
- Как раз по этой причине у нас, у жирафов, на лодыжках нет мяса, - объясняет мне Джим. - На чем мы там остановились? Ах да. Я уходил с гордо поднятой головой и скрывался среди деревьев, а большие кошки смотрели мне вслед и думали: "Так вот куда он идет. Истинный король джунглей".
- С каких это пор жирафы сделались королями джунглей?
- Так было всегда. Потому что мы выше всех.
- Самоуверенное животное, - бормочу я себе под нос. - Джим, ну когда ты поймешь, что размер не имеет значения?
- Все имеет значение в джунглях, Спек. Это вопрос выживания.
- А ты, как я понимаю, лучше всех разбираешься в этом вопросе. Правда, ты уже мертвый. Но это так, мелочи жизни.