9
В каждой руке у меня по гантели в семнадцать килограммов. Подняв одну, я опускаю другую, одновременно вращая кистью для растяжки. Перед большим настенным зеркалом - хочу быть уверенным в том, что не чрезмерно задействованы плечи, что меня не перекашивает на одну сторону. Смотрю только на плечи. У меня есть два комплекта гантелей: семнадцатикилограммовые и двадцатидвухкилограммовые, они лежат передо мной на полу. Работаю по очереди: сначала пять раз медленно с тяжелыми, затем, пока мышцы не расслабились, десять раз с легкими. В самом начале тренировок мне очень помогли наши аксакалы. Каждый день в течение месяца они смотрели на мои занятия и затем подошли ко мне сами. Объяснили, что надо делать. Рассказали, какой угол должен быть в положении лежа, когда тренируешь верхние грудные мышцы, а какой - когда нижние. Как не задействовать плечи, когда тренируешь бицепсы. Что ни в коем случае нельзя придерживаться одной программы тренировок. Что нужно постоянно "удивлять" мускулы, чтобы они росли. Ешь перед сном, снабжай мускулы энергией. Они рады были поделиться со мной знаниями: больше никто слушать не хотел.
Выхожу из спортцентра под дождь.
Большие теплые капли, небо наконец задышало. По дороге домой делаю крюк, хочу насладиться дождем.
Люди прячутся под карнизами домов и навесами магазинов. Все улицы мои.
Прохожу мимо прачечной. Искусственный свет проникает на улицу. Внутри одинокая фигура, склонившись, гипнотизирует стиральную машину. Застигнут дождем или ждет свою одежду. Иду дальше, и тут до меня доходит, что это Иван.
Захожу внутрь, он сидит очень тихо. Непохоже, чтобы он услышал, как открылась дверь или звук моих шагов. Если бы я его не знал, подумал бы, что он глухой.
Встаю рядом с его машиной, той, на которую он уставился. Его голова чуть приподнимается в мою сторону. Затем он возвращается к созерцанию одежды, крутящейся в пенной воде.
Ну и видок у него. Темные сальные волосы. Брюки короткие, носков нет. Клочковатая бороденка, сквозь которую виднеется бледная кожа.
- Там что, сменная одежда? Выходной костюм?
Не смотрит на меня, глаз с машины не сводит.
- Иван!
Глаз с машины не сводит.
- Эй!
Я щелкаю пальцами у него перед носом. Реакция нулевая.
Курю, смотрю на него. Как в передачах про животных, где их изучают в естественной среде обитания. Как когда я смотрю на чокнутого старика с коляской. Я могу и дальше продолжать в том же духе. Он нервно ерзает, но взгляд по-прежнему прикован к машине: меня не существует.
- Ты видишь там что-то недоступное для других?
Смотрит туда же, меня нет.
- Я к тебе обращаюсь, говнюк!
Выпускаю дым ему в лицо. Он пару раз моргает, а когда наконец открывает рот, говорит тихо и с сильным акцентом:
- Оставь меня, пожалуйста, в покое.
- И что же там такого интересного?
- Оставь меня, пожалуйста, в покое. Это не смешно.
Голос монотонный, какие-то странные паузы, заминки.
- Если бы я не вошел, ты бы тут сейчас дрочил. Сидел бы и дрочил на чужую одежду. Ты в курсе, что это ненормально?
Он поднимается и орет, огромный рот, лицо перекошенное:
- Не мог бы ты заткнуться и оставить меня в покое?
К стене, рука на горле, он переминается на цыпочках.
- Не надо так разговаривать, не надо так со мной разговаривать, гондон ты штопаный…
Это брат моей бывшей девушки. С ним я пил чай и ел югославские пирожки его мамы.
Я отпускаю его, отступаю назад, почти готовый извиниться. И тут вижу, что у него из куртки что-то выпирает. Что-то похожее на пистолет, и какую-то долю секунды я верю, что мне крышка. Югославы, они такое творят, но тот идиот, что толкнул Ивану…
И тут я понимаю, что это бутылочное горлышко. Я сильно толкаю его в грудь, заваливаясь назад, он хватается за сушку. Бутылка вылетает из кармана и разбивается: осколки, коричневая жидкость. Какао.
Из его глаз водопадом льются слезы, взгляд шныряет от меня к разбитой бутылке на полу, он стоит, расставив руки, и дрожит. И вдруг издает гортанный звук, я никогда не слышал, чтобы человек издавал такие звуки. Я бью его в живот. Он складывается и падает на пол. Я беру свою сумку и ухожу.
10
- Привет, Ник, я освобожусь через две минуты. Подожди, пожалуйста…
Кемаль досчитывает деньги в пачке, которую держит в руках, и ставит галочку в лежащей перед ним бумаге. Дело к вечеру, почти все разошлись. На столе перед Кемалем стопкой лежат купюры по сто крон и горка монет. В основном он зарабатывает на белковых коктейлях и немецкой баночной кока-коле. Он не торопится прятать деньги, не волнуется, что они на виду. Да смилуется Господь над тем, кто дерзнет обворовать Кемаля. Да смилостивится над ним Господь. Кемаль уже сам по себе - проблема. А прибавить его качков… Тех, что уходят последними, кого приходится выгонять. Это их дом. Я знаком с их логикой. Не вздумай прийти сюда, в наш дом, в единственный наш дом, наше прибежище, и попытаться что-то отсюда унести. Здесь никто не ворует, даже диска от штанги никто не возьмет. Самое безопасное место в городе. Попытались было двое пару лет назад. У одного из них была выкидуха. Меня там не было, мне рассказывали. Они еще посмеялись над тем, что это была именно выкидуха Над тем, что лезвие так характерно лязгнуло. Драматично! Посмеялись немного. И больше не смеялись.
Кемаль отрывается от денег:
- Хорошо сегодня поработал, а?
И считает дальше.
- Да?
- Да, правда, я тебя видел. Ты основательно работал.
- Да.
- И долго.
Он надевает на пачку резинку, сует во внутренний карман.
- Как насчет того, чтобы пойти ко мне кино посмотреть?
Теперь он считает бумажки по десять и двадцать крон. Ему удается считать и говорить одновременно.
- Соберется небольшая компания, ты почти всех знаешь. Покурим травки, посмотрим боевичок.
- Ну, не знаю, сегодня…
- Давай, Ник, черт тебя дери, посмотрим фильмец, посидим по-простому.
Машина Кемаля стоит перед спортцентром на площадке, засыпанной гравием. Темно-синий "мерседес", десятилетний, но красивый и ухоженный. И никакого тюнинга. И даже подвеска не опущена. В этом районе такое нечасто встретишь.
- По дороге заскочим за Малуфом.
Мы едем в Вальбю. Кемаль не гонит, идет с потоком. Люди возвращаются домой.
Останавливаемся перед желтым кирпичным домом, Кемаль сигналит пару раз. Малуф не выходит, зато у Кемаля звонит телефон. Короткий разговор. Частично по-арабски, частично по-датски. Кемаль кладет мобильник на торпеду.
- Он ест… А ты знаешь, что я ему квартиру два года назад нашел? Сначала он сказал: отлично, круто. А потом засомневался. Не смог расстаться с материными кастрюлями…
Кемаль звонит другим. Смеется, кричит что-то. Через десять минут Малуф выходит из парадного. Широко улыбаясь, садится назад.
- Простите, но я ел тагин. Как дела, Ник? Давненько не виделись.
- Нормально. Как сам?
- Отлично, отлично, вот пылесосы продаю. Кемаль тебе говорил? Я просто виртуоз по продаже пылесосов.
Кемаль смеется. Крутит радио.
- Это точно, он король пылесосов.
- В прошлом месяце я заработал тридцать пять штук. Долбаные тридцать пять штук! Да это больше, чем я когда-нибудь на травке зарабатывал! Ну почти что. А ведь полиции, сам понимаешь, тебя ну никак не зацапать за то, что ты продаешь слишком много пылесосов.
Когда я познакомился с Малуфом, он был хорошим бойцом. Услышишь о кулачном бое на районе - будь уверен, без него не обошлось. Он выставлялся и когда выясняли, может ли Нёребро побить Амагер. Я был знаком с ним только через Кемаля, но никогда против него ничего не имел. Кемаль говорит, на него можно положиться, и он не такой брехун, как иные из местных.
Мы едем на окраину, у Кемаля квартира в Хойе-Гладсаксе. По дороге заезжаем в магазин. Я знаю Набиля, других, кажется, видел раньше, но не уверен, как кого зовут. Набиль пожимает мне руку:
- Здорово, Ник, сколько зим, сколько лет. Кемаль, почему ты не сказал мне, что Ник будет? Плакала моя мечта ночь напролет смотреть старого доброго Аделя Имама!
Кемаль смеется:
- Не будет тебе никакого Аделя Имама… Взял что-нибудь приличное?
- Все нормально. Как заказывали: слэшер, хоррор. Пацанам в самый раз.
Набиль все держит меня за руку: арабская манера, никак не могу привыкнуть.
- Хотел показать им "Ненависть", смотрел? Французский фильм. Думал, они будут в восторге. Ну, там черные со стволами бегают… И знаешь, что они мне говорят? Фильм только начался, они как увидели, что он черно-белый, так сразу спрашивают: а нет ли у меня чего-нибудь с Дольфом Лундгреном.
Лифт весь исписан, Кемаль живет на последнем этаже, так что бо́льшую часть надписей прочесть успеваешь. "Люби!" - намалевано большими черными буквами. Кемаль почесывает затылок ключом.
- Ладно, если б только писа́ли, так ведь они ж еще и пи́сают… Малуф, дурь взял?
- Какую дурь?
- Ты должен был взять.
- Нет, не я.
- Ты чё, охренел?
- А что, как марокканец, так сразу, значит, киф в кармане? Чертов расист. Ты что думаешь, мы все…
- Так ты взял?
- Конечно.
Обстановка квартиры Кемаля представляет собой смесь массивной арабской мебели, углового дивана, кресел и "Икеи". Он бывает здесь редко, а когда бывает, то с друзьями, "плей-стейшн" и дурью или же с телкой. Поэтому спальня обставлена лучше всего.
Мы смотрим фильм, пуская косяк по кругу. Джеки Чан. Набиль рассказывает, в какой сцене Джеки сломал ключицу, в какой - тазовую кость, в какой была травмирована селезенка.
- Травмирована?! Нормальные пацаны говорят "наебнулась", понял?
- Да заткнитесь вы, смотрите давайте!
Кемаль спрашивает, хочу ли я покурить. Довольно странный вопрос, когда вся квартира насквозь провоняла дурью. Мы сидим на белых пластиковых стульях на балкончике. Я прикуриваю две сигареты, одну протягиваю Кемалю. Он делает затяжку, выдыхает, глядя на меня.
- Что с тобой происходит?
Не отвечаю. Шум магистрали отсюда едва слышен.
- Я видел твою тренировку сегодня. Ты пахал как бешеный. Что с тобой? Если надумал свести счеты с жизнью, не мог бы ты поискать для этого какое-нибудь другое место, не мой спортцентр?
Смотрю на него, отпиваю глоток пива.
- Мог бы. Легко…
- Черт тебя раздери, Ник, ты же знаешь, что я имею в виду. Я же вижу… Я тебя таким не помню, с тех пор как…
- Что?
- Перестань… Мне ты можешь сказать, если потребность есть. Именно это я пытаюсь тебе втолковать.
Я киваю. Сидим, курим, молчим. Отсюда видны озера в Тинбьерге. Весь город. Беллахой. Китайская пагода в зоопарке.
- Что значит "Иран - трорист"?
- Террорист?
- Нет, трорист. Я видел надпись.
- Во блин, ты что, не знаешь этой истории?
- Нет.
- Копы как-то ночью взяли парня под железкой. Выглядел он странновато. Черный, а это значит, что его можно обшмонать без всякого повода. Но у него нашли баллончик с краской. Он сказал, что шел домой, собирался красить велосипед. Они, конечно, не поверили и потащили его в участок.
- За то, что у него был с собой баллончик с краской?
- Я же сказал, парень черный. Ты знаешь, я не в восторге от ублюдков, но история - обхохочешься. Притащили они его, значит, в участок и стали допрашивать, зачем ему этот баллончик нужен.
- А он шел домой красить велосипед.
- Да, он просто шел домой красить велосипед. В четыре утра Ну и они попросили его написать "Иран - террорист". Положили перед ним бумагу и карандаш. Угадай, что он написал?
- "Иран - трорист"?
- Ага.
- И что это значит?
- "Иран - террорист", разумеется, но что он этим хотел сказать… Ладно, он не в восторге от Ирана. Но вообще, знаешь, я стараюсь держаться от всего этого подальше. Не все мусульмане - террористы, и не все католические священники - педофилы, и, в сущности, больше мне знать ничего не нужно. Пойдем обратно?
Мы посмотрели еще один фильм, японский слэшер. Большинству он показался слишком уж мерзким. Но Набиль попросил всех заткнуться: вот сейчас будет сцена с пилой, это надо видеть, это охренительно. Я пью пиво, покуриваю, косяк ходит по кругу. Двое решили заночевать на полу, они слишком косые. Мы с Сами уходим. Его машина припаркована на стоянке. По дороге он рассказывает мне о боксе. Говорит, что у тренера насчет него большие планы, что Кемаль должен взять меня как-нибудь посмотреть его бой, что тренер заставляет завязывать с курением. Он как будто и не сильно под кайфом, хотя я видел, курил он много.
Выезжаем на шоссе в районе парка Утерслев-Мосе, и он прибавляет газу.
Только что сделал чип-тюнинг. Посмотрим, сколько выжмет?
Он жмет на педаль, и я прямо-таки всем телом чувствую скорость.
- Быстрее.
- Быстрее?
Он жмет в пол до упора, мотор ревет.
- Ну как, доволен? Прямо чувствуешь, как она рвется, а?
Дорога наша. Фонари проносятся мимо.
- Давай туда.
- Куда?
- На ту сторону.
- Ты о чем?
- Давай на встречку, проедемся немного, давай.
- Твою мать, Ник, ты что?
- Боишься?
- Ну ты полный псих, ну ты даешь!
Он смеется, сбавляет скорость, делает радио погромче. Я тоже смеюсь, я же просто пошутил, да? Просто пошутил.
11
Толкаю штангу. Сто десять килограммов, почти побил собственный рекорд. Чувствую, как лавка подо мной шатается, руки дрожат. Зажмуриваю глаза, не хватает всего пары сантиметров.
Иван.
Я вдруг вижу его. Темные глаза, черные сальные волосы, скрюченное тело на полу прачечной. Кемаль хватает штангу, и мне не проламывает грудь.
Стою в душе. Пытаюсь ни о чем не думать, слушаю шум воды, чувствую, как она льется на плечи.
Хоть я и посмеялся с Кемалем, а потом пошел тренировать бицепсы и плечи, я зол.
Я больше не думаю о своей семье.
О матери, о ее мужчинах, о ее смерти.
Я не думаю о брате, не таком одиноком, как я.
У него есть сын и героин.
Тогда, в больнице у матери, он обшарил глазами каждый угол, каждый сантиметр палаты, не хотел уходить с пустыми руками.
Я не думаю о младшем брате без имени.
И тут появляется Иван.
Я вижу Ивана.
Прямо как там, у лавки в спортцентре.
Срываю со стены мыльницу. Ударившись о плитки, она издает громкий металлический звук. Кровь течет из руки, смешивается с водой. Цвета жиденького компота, исчезает в стоке.
Я кладу мыльницу на стойку. Кемаль смотрит на меня, но не произносит ни слова.
Я поднимаюсь по лестнице, в сумке звенит: купил больше, чем обычно.
Закрыв дверь, достаю из сумки пиво. Зажав бутылку между ног, пытаюсь открыть ее левой рукой. Не так уж это просто: когда мне наконец удалось снять крышку, я чуть было не залил все вокруг пивом. Подношу бутылку к губам, отпиваю половину. И, открыв еще две, оставляю их дожидаться на комоде.
Захожу в туалет, выпутываю руку из футболки. Ткань приклеилась к ране. Мою руку холодной водой, вытираю более или менее чистым полотенцем, заливаю йодом.
12
Мне легко представить себя в роли твоего бывшего мужа-психопата, - сказал я Ане. - Короткий, бурный роман, и мы поженились. И вот однажды, в далеком будущем, мы поссорились, и я сталкиваю тебя с лестницы. Ты как раз такого типа… Ну, я прямо вижу, как получаю судебное предписание, запрещающее приближаться к тебе ближе чем на сто метров.
- Судебное предписание? - спросила она.
- Ну, суд запретит мне… Не важно.
Ее лицо просветлело.
- А, - сказала она и произнесла что-то на непонятном мне языке. Засмеялась, сказала: - Если ты столкнешь меня с лестницы, я убью тебя спящего. Обещаю.
Думаю, я ей нравился, поскольку не подавал виду, что обмираю от ее красоты. У меня не было ни единого шанса, это я понимал. Так нечего и обхаживать ее, как другие мужики. Просто красивая девушка, размышлял я. Необыкновенно красивая девушка, ну и что? Спустя какое-то время после того, как она меня выбрала, я уже так не думал. Я бы сделал все, что угодно. Это уже отдельная история. История о том, что бы я сделал. Дайте-ка мне ножик.