В незапамятные времена Мертвый лес называли Пышным лесом. Это напоминало о густой малахитовой зелени листвы, настолько сочной и влажной, что ее можно было почувствовать кожей. А еще раньше, когда не требовалось слов для описания такой естественной для этих краев пышности, лес был безымянным - это рассказывал мне отец. Сейчас же голые ветви и стволы деревьев тянулись к небу, похожие на гигантскую, бесцветную, высохшую паутину или громадные сухие панцири мертвых насекомых. В них не было жизни, их сосуды рассыпались, их кожа превратилась в неведомые буквы мертвого и никому не понятного языка. Часть стволов рухнула на землю и лежала там безмолвным грузом.
Я шла по нарисованной на карте тропе, пока не добралась до места, обозначенного на карте крестиком. Медленно и осторожно подошла поближе, не зная, что будет дальше. Прислушалась. Ничего не было слышно - только приглушенный плач ветра, который цеплялся за ветви и стволы склонившихся к земле мертвых деревьев.
Спустя некоторое время я нашла надежно укрытый солнцекар. Собственно, его было невозможно увидеть, если не знать, что искать. Его оставили в яме, укрыли плотной коричневой тканью и завалили сухими ветками. Судя по тому, что дорога, по которой солнцекар привезли сюда, начиналась в некотором отдалении, можно было не сомневаться в его проходимости. Нельзя сказать, что я особенно разбиралась в неотехнике, но этот солнцекар выглядел явно лучше того, на котором ездил Юкара, - лишь немного царапин, однако покрышки с хорошим протектором, солнечные батареи и сиденья в полном порядке. Да и ключ зажигания был на месте.
Я замаскировала солнцекар получше и направилась по узкой тропинке, пока не вышла на песчаную дорогу, ведущую в сторону деревни. Дорога была завалена здоровенными валунами и прогнившими бревнами, так что, если смотреть с другой стороны, можно подумать, что по ней никто не ездил годами. Никаких следов не было видно. Болин выполнил свое обещание, и все же кто-то знал про это место, так что чем быстрее я смогу забрать солнцекар отсюда, тем лучше.
Но где его спрятать? Проще всего укрыть у себя дома, но в любой момент может нагрянуть аквапатруль с обыском, и тогда будет затруднительно объяснить, почему он здесь, да еще и с провизией и водой - явно для дальней дороги. Поэтому я решила спрятать его неподалеку от свалки, под мостом, где его трудно разглядеть из-за повсюду разбросанного хлама. Эту пещеру мы нашли несколько лет назад, и если кто-нибудь случайно обнаружит солнцекар под мостом, то не определит, чей он. Вероятно, он заберет его, и это ужасно. Конечно, принести воду и еду будет непросто, но если носить понемногу, то все получится.
Скоро стало ясно, как солнцекар доставили в Мертвый лес - одно из бревен и валун лежали не на месте. Можно идти обратно, но лучше подождать до утра, когда закончится комендантский час, и вернуться той же дорогой. Хотя место и глухое, но не хотелось, чтобы меня заметили. Поэтому я уселась на землю и стала слушать звуки сгущавшейся ночи.
А когда вернулась домой, то обнаружила, что транслятор исчез. Точнее, я решила посмотреть, не ответила ли мама на последнее сообщение, и увидела, что в шкатулке с найденными на свалке сокровищами, куда я его положила, - пусто. Сердце так и сжалось. Я попыталась сообразить, когда последний раз доставала транслятор и включала его. Может, вчера? Или позавчера? Нет, не вспомнила. Несколько дней сюда приходили люди за водой, правда, женщины обычно были только на кухне, но они приводили с собой детей, а те могли свободно бегать по дому, пока мамаши набирают воду. Первой мыслью было, что кто-то из них зашел ко мне в комнату, обнаружил шкатулку и без разрешения взял транслятор. В принципе такое возможно. А вдруг я оставила его на кухне или в гостиной? Нет, ни за книжной полкой, ни под кроватью его не было.
Я даже боялась подумать, что это не дети унесли его и не по ошибке.
Вечером зашла Санья. Я как раз подметала крыльцо чайного домика и не была настроена на разговор.
- Нам надо поговорить, - сказала она, оглядываясь по сторонам.
- Здесь никого нет, - ответила я, прислонив метлу к стене.
Есть вещи, о которых мы говорим с ней с глазу на глаз, но есть и такое, о чем мы вообще никогда не говорили, например о чем рассказал женский голос на последнем диске. Я подумала, что, может, она хочет сейчас обсудить это.
Санья пристально посмотрела на меня.
- Я хочу отправиться с тобой, - сказала она.
- В ближайшие несколько дней я не пойду к источнику, - ответила я и пошла к дому.
- Я не о том.
Она сказала это так, что я остановилась и повернулась к ней. Санья казалась взволнованной.
- Я решила, - продолжила она, - отправиться с тобой на Утраченные земли. Отец с мамой вполне справятся и вдвоем, Минья чувствует себя куда лучше. Ну что, можно мне с тобой?
Я была готова броситься ей на шею - так меня обрадовала эта новость! Наконец-то мы будем вместе, как я хотела, наконец-то мы поедем в самую настоящую экспедицию, о которой мечтали в детстве. Однако куда все же делся транслятор?
- Конечно, я хочу, чтобы ты отправилась вместе со мной, но исчез транслятор, который прислала мама. Уж не знаю, куда я его задевала, но боюсь, что кто-то украл его. У меня теперь нет фальшивого личного номера.
Бледное лицо Саньи покрылось стыдливым румянцем, она начала суетиться.
- Нориа, я должна тебе кое в чем признаться. - С этими словами она достала из своей сумки мой транслятор. - Извини, что не предупредила. Мне хотелось удивить тебя. - И она протянула мне устройство.
У меня не было слов. Как хорошо, что его не украл кто-то из деревенских, но меня смущало то, что она сумела взять его незаметно. Я нажала на кнопку "вкл".
- Не бойся, с ним все в порядке.
Санья порылась в сумке и достала второй - чуть более старый и поцарапанный.
- Вот, смотри.
Она подошла ко мне и положила ладонь на экран. Сначала он загорелся, а потом появилось имя: Луми Ванамо. Место рождения - Рованиеми, год рождения - позже, чем Айно Ванамо.
- Ты родилась в Синджине, но наши родители Оути и Кай Ванамо уже тогда решили, что отправятся в родные места. Они совершили долгое путешествие в Рованиеми через материк, когда тебе не было еще и года, а я родилась уже здесь. После того как в результате аварии на плантации водорослей наши родители утонули, мы три года ходили в школу в Куусамо и жили там у родственников. Ну а сейчас мы возвращаемся в родительский домик под Рованиеми.
Она подняла глаза от транслятора и по привычке скорчила гримасу.
- Ты знаешь, не так уж и плохо! - сказала я восхищенно.
Санья пожала плечами:
- У меня было два варианта, как сломать программу транслятора, вот мне и понадобился твой, чтобы проверить, какой из них настоящий. Ну с этим делом проблем не оказалось. Куда сложнее было раздобыть старый транслятор.
- Гениально!
- Да нет же, обычное любопытство, а еще я вкалываю до потери пульса. Ну, и когда отправляемся?
Потом она проверяла настройки, а я смотрела на ее пальцы, на сосредоточенное и непроницаемое лицо. Это она тайно унесла транслятор из моей комнаты, но мне не хотелось давать волю сомнениям, поэтому я рассказала ей подробно о планах, о солнцекаре и местах, куда намеревалась отправиться. Словно это был сон, сквозь который я ощущала текущую по моему телу воду - воду, ожидавшую нас в вечном движении совсем рядом. Остальное не имело значения.
Я не поинтересовалась, что заставило ее поменять решение, а она не рассказала.
Глава 16
Жителей дома из красного кирпича казнили в тот день, когда у нас все было готово к поездке, - через две недели после того, как я купила солнцекар. Я не видела этого, видела лишь ржавые пятна на песке улицы и вынесенную из дома мебель - да, а еще краем глаза издалека разглядела дверь с прибитой наискось, поперек синего круга доской.
- Не смотри, - сказала Санья, но я не могла не смотреть, а потом мне очень захотелось не видеть этого ужаса. Настали такие времена, когда мы сначала пытаемся отвернуться от какого-то события, но это не получается, и начинаем жить так, будто ничего не случилось. А тем временем это событие поселяется в нас, постепенно устраивается в гулком темно-красном пространстве нашей груди, и его острые края режут на куски мягкое, нежное сердце. Гуляя по улицам, я видела, как люди несут в себе эту душевную боль - похороненную, но не слишком глубоко, - так, чтобы она могла отбрасывать тень на их лица, словно медленно исчезающий свет.
Мы направлялись к свалке. Небо походило на стену из белого, серого и бледно-голубого тумана, меняющегося подобно морю, и было непонятно, что нас ждет - буря или хорошая погода. В сумке лежали серебристые диски.
- Надо бы их хорошенько спрятать где-нибудь, - с беспокойством сказала Санья. - Там, где никто не догадается их искать, но где можно их найти. Ведь те, кто записал на дисках историю, допускали, что кто-то их обнаружит и тогда их слова могут изменить все, что люди знают о нефтяных войнах и об архемире. Мы должны дать другим такую же возможность. На всякий случай.
Было ясно, что она имела в виду. Хотя никто из нас не сказал "а что, если мы не вернемся?", но я думала об этом и уверена, что она думала о том же.
На свалке пересохший мусор хрустел под толстыми подошвами наших башмаков. Наконец показались знакомые останки архемобиля. Там я когда-то нашла первый из наших дисков и разбитое археустройство, вероятно принадлежавшее экспедиции Янссона. Диски я убрала в металлическую коробочку, в которой нашла их в источнике, сверху обмотала тряпкой и рваными пластиковыми пакетами. Санья выкопала под задним колесом архемобиля ямку, туда мы и положили наши драгоценности. Тут мне вспомнился голос той женщины, и я мысленно поблагодарила ее. Она - дочь мастера чайной церемонии из другой эпохи - организовала экспедицию задолго до нас, доказав ее возможность. Без нее я никогда и ни за что не решилась бы осуществить свой план. Сверху на диски мы навалили всякого мусора и прикрыли кипой полуистлевших пластиковых пакетов. Теперь все выглядело, как раньше.
Санья повернулась, чтобы уйти, но я попросила ее подождать немного. Затем залезла в кабину, просунула руку в насквозь проржавевшую приборную панель и достала оттуда пластиковую коробочку. Она была легкой, ее содержимое глухо стукалось о стенки.
- Помнишь? - спросила я.
Лицо Саньи просияло:
- Ой, я совсем забыла! А что у нас здесь?
Она подошла поближе, присмотрелась к дате на крышке.
- Придется подождать еще целых двадцать лет, - сказала я.
- У нас было условие, что нельзя открывать до этой даты, кроме как в чрезвычайной ситуации, - напомнила мне Санья.
- Ты думаешь, сегодня такая ситуация?
Она улыбнулась, но лицо оставалось серьезным.
- Если не сегодня, то кто знает - когда вообще.
Она поймала мой взгляд, чуть кивнула, затем взяла у меня коробочку и начала поворачивать крышку, пока не сломала лаковую печать, которой мы залили край. На внутренней стороне стояла дата десятилетней давности. Нам было по восемь лет, когда мы сделали эту капсулу времени. И чего в ней только не было: ржавый замок и ключ, для него не подходивший, пожелтевшая страница из книги - наверное, маминой, несколько гладких камней и старые очки в сломанной оправе и с разноцветными стеклами.
- А ведь я помню эти очки, - воодушевилась Санья. - Они волшебные!
Я вспомнила одну нашу детскую игру: мы изображали шпионов-исследователей. Им полагалось надеть очки и заглядывать в разные укромные места, а потом докладывать друг другу об увиденном.
- Как ты думаешь, стоит ли нам взять что-нибудь с собой, так, на удачу? - спросила я.
- Каждый лишний грамм груза может замедлить ход солнцекара, - заметила она, и была права. Поэтому я убрала очки и уже начала закрывать крышку, как Санья остановила мою руку, сняла со своей руки браслет из морских водорослей и положила его в коробочку. - Теперь ты.
- У тебя ножик с собой? - спросила я.
Санья достала нож и протянула его мне. Я положила коробочку на приборную доску и ножом отрезала длинную прядку своих волос.
- У меня ничего другого нет, - ответила я, возвращая ей нож.
Потом я обернула несколько раз прядку вокруг пальца, сделала узелок и аккуратно уложила ее в коробочку. Узелок немного ослаб, прядка развернулась и приняла форму браслета. Так они и остались лежать одно внутри другого - темные волосы и тоненький браслет, как и мы с ней в жизни - порознь и все-таки вместе. Санья закрыла коробочку и соединила края печати.
Это было похоже на ритуал против мимолетности, словно мы совершили таинство, разрушить которое невозможно. Если мы не вернемся, то после нас останется нечто - пусть безымянное, инфантильное и не имеющее ценности, но все же - некая память о нас, знак, что мы были здесь однажды.
Так я думала тогда.
И верила, что она думала так же.
Я хочу верить в это.
Когда мы вернулись в деревню, Санья пожелала мне хорошего вечера и ушла - худая и угловатая, - ни разу не обернувшись.
После ее ухода я решила сходить еще раз к солнцекару, чтобы проверить, все ли готово для завтрашней дороги. Под мостом пахло землей и гниющим мусором. Провизию и воду мы принесли заранее (взяли на всякий случай чуть больше), нам предстоял неблизкий, по моим расчетам, путь, да и кто знает, в каком состоянии дороги по ту сторону границы. Хотелось надеяться, что мы найдем там чистую воду, но уповать на это было по меньшей мере глупо, так что большая часть багажа состояла из питьевой воды.
Пришлось немного повозиться и заново переложить мешки с фруктами, семенами подсолнечника и миндалем, чтобы пристроить еще одну бутылку. Было ясно, что нас обязательно задержат, если заметят, что мы в открытую везем с собой запас воды на несколько недель, поэтому запастись достаточным количеством воды оказалось самым сложным. За то время, пока деревенские жители тайно приходили ко мне за водой, мы изучили все их контрабандистские ухищрения. И здесь Санья превзошла сама себя: она сняла сиденья, устроила под ними двойное дно для воды и пищи на неделю, но так, что снаружи не заметишь, что кто-то переделал солнцекар. На всякий случай прицеп мы сделали крытым, чтобы в нем можно было спать ночью.
Немного смущали огневки. Кто знает, сколько их мы сможем набрать в пути, а те, что возьмем с собой, точно долго не проживут. В конце лета светло круглые сутки, но вечера становились все темнее, и раньше, чем луна дважды станет полной, новая луна повернет год к зиме. Мы планировали вернуться раньше, но недостаток огневок вполне может осложнить нам обратную дорогу. Невозможно было знать в точности, где в жилах земли спрятана вода и насколько глубоко нам предстоит спуститься, чтобы отыскать ее. Санья починила два архесветильника - такие, что на солнечных батареях, но их свет был куда слабее, чем свет от фонаря с огневками, а второй вообще работал кое-как. Обескураженная, она сказала, что не удалось найти хороших проводов, поэтому придется довольствоваться тем, что есть.
Санья не рассказала о наших планах даже своим родителям, потому что не хотела их волновать. А я думаю, она знала, что не смогла бы поехать со мной, если бы ее попросили остаться.
Я тщательно укрыла солнцекар и прицеп огромным куском пластиковой пленки, завалила их ветками и скопившимся под мостом мусором и удовлетворенная результатом выбралась из-под моста. Затем замаскировала проход и отправилась домой.
Надо мной висело небо цвета скал и мха. Первые капли начала падать на границе деревни, расползаясь по льняной ткани рубашки большими мокрыми пятнами. Когда я вошла во двор, то штанины были насквозь мокрые и испачканные снизу песком, превратившимся в грязную жижу. В воздухе витал терпкий, немного древесный запах морских водорослей.
Я по старой привычке еще поутру вынесла на улицу всю мало-мальски пригодную для сбора воды посуду. Все равно деревенские заберут ее, когда завтра придут за водой и найдут дом пустым. Это последнее, что я пока могу предложить им. Юкара, конечно, отведет их в пещеру еще до того, как мы вернемся, - в этом я не сомневалась, подозревая, что он бывал там и без нас, хотя я просила его не делать этого, потому что внезапно участившиеся походы жителей в тундру не могли бы остаться незамеченными военными.
Мне вдруг захотелось постоять под дождем на лужайке босиком, с закрытыми глазами. Скользкие травинки облепляли ноги, образуя на коже замысловатые узоры. Вода стекала по волосам на спину, на руки, сбегала капельками по носу. Я сбросила одежду, будто старую кожу, и скоро почувствовала себя освеженной и очищенной, словно для обряда.
Деревянная бочка, поставленная с утра рядом с верандой, наполнилась до половины.
Я вошла в дом, переоделась в сухую одежду и села на пол.
Все это время я старательно поддерживала дом, каким он был при родителях. Хотя я видела, как он меняется. Когда придут деревенские, мне не хотелось, чтобы они поняли, что хозяева ушли далеко и, быть может, надолго. Поэтому я набросила на спинку стула одежду, как если бы оставила ее только что, положила на кровать раскрытую книгу, не стала убирать со стола чашку недопитого утреннего чаю: мне хотелось оставить после себя иллюзию остановившегося времени - оно могло скрыть произошедшие перемены, хотелось, чтобы никто ничего не заподозрил или, во всяком случае, отложил свои подозрения на потом.
До утра или до вечера.
Теперь все готово.
Я заперла дверь и подмела каменные плиты дорожки к чайному домику. Мокрые листья и трава прилипли к щетке. Прислонила ее к стене. Пошла к краю сада камней, где росли три чайных куста. Дождь уже кончился, и капли блестели на их узких листьях. Могила отца уже скрылась под травой лужайки. Я хотела сказать ему что-нибудь, но не смогла вымолвить ни слова.
Дождь размыл песок в саду. Пришлось взять грабли и привести его в порядок. Следы зубьев разбегались между камнями, точно вода, текущая где-то в толще земли, не замедляясь и не ускоряясь.
Дневники оттягивали сумку, тени в саду встали плотной стеной, и я закрыла за собой ворота.
Все выглядело, как обычно: заваленный мусором проход, и ничто не говорило о том, что там кто-то уже успел побывать. Я подумала, что Санья, наверное, еще не успела подойти, отодвинула старое кресло и моток проволоки и пролезла внутрь.
Я даже не сразу поняла, что произошло. Потребовалось мгновение, чтобы глаза привыкли к темноте, и еще одно, чтобы осознать случившееся: солнцекар и прицеп со всем грузом исчезли.
В груди что-то оборвалось. Стало трудно и больно дышать, словно внутрь попал кусок льда.