Мои дни постепенно заполнились поиском еды в саду и сбором воды. Доверять кранам было нельзя - вода иногда шла, а иногда и нет. Когда я не выкапывала съедобные коренья, то пыталась представить себе, что происходит за забором, - все тщетно. Я не знала, как дела в деревне, где идет война, есть ли сообщение с Синджинем? Вдруг он уже вообще не существует и все остальные города тоже, а я об этом ничего не знаю? Быть может, все, что осталось, - вот этот дом и сад, склонившиеся деревья и песчаная дорога, камни в тундре и небо над ними?
Возможно, уже не было ни мамы, ни Саньи.
Случалось, немота дома и неподвижность заключенной в его стенах жизни грозили меня саму превратить в камень. Сначала ноги утратят гибкость, их кожа медленно станет серой и жесткой, они перестанут сгибаться в коленях и щиколотках, и я не смогу больше поднимать их. Не имея возможности сделать ни шага, я буду наблюдать, как каменеют ноги, потом бедра, грудь и дальше - от локтей к запястьям и кончикам пальцев. Последним застынет лицо: глаза останутся открытыми, поскольку не смогут моргать, и я увижу, как усыхают мои глазные яблоки, а потом останется только стук сердца, но и он скоро прекратится.
Мне следует избегать имеющих надо мной власть мыслей. Еще не время.
Я сходила на крыльцо за утренней порцией еды и принесла поднос на кухню. Сегодня дали совсем мало: горсть амаранта, пакетик семян подсолнуха - видимо, военные заметили, что урожай в саду начал поспевать. После скудного завтрака я вернула поднос обратно и пошла умываться. Вместо потока холодной воды вытекло лишь несколько капелек. Подождала немного, завернула и снова открыла кран. Сначала ничего, затем послышался низкий металлический звук, словно где-то повернулась труба, наконец из крана хлынула струя. Надо быстро привести себя в порядок, потому что подача воды с некоторых пор стала непостоянной. Я подумала об уровне воды в озерце и о белой отметке, видневшейся совсем близко, когда я последний раз ходила к источнику. От этого на сердце стало тяжело - нужно гнать такие мысли. Хорошо, что вода есть. Хотя для них я и преступница, мне не нужно ходить в грязной одежде или не мыться неделями, даже в заточении у меня больше воды, чем у многих других на свободе.
До сих пор мне это непонятно.
Я оделась и пошла подметать дорожку к чайному домику. Ночная роса на лужайке холодила ноги. Было пасмурно, но такие тучи не к дождю. Я сгребла опавшие листья, оставила для себя немного, чтобы разбросать по плитам дорожки, а остальное отнесла в кучу на задний двор, опасаясь случайно приблизиться к невидимой границе.
Крыжовник уже поспел, и я принялась собирать его крупные с красными прожилками ягоды с пригнувшихся к земле ветвей. Они кололи руки, но звук сыплющихся в пластиковую миску ягод успокаивал, словно дождь, сладкий сок наполнял рот, и косточки похрустывали на зубах. Вскоре я заметила, что к дому приближается солнцекар. Это выглядело странно, ведь солдат вокруг дома я видела и раньше, но они перемещались пешком, а солнцекар приезжал только при смене караула, которая проходила так незаметно, что иногда начинало казаться, будто жизнь пуста, - это пока я не нарушала обозначенную мне границу.
На этот раз солнцекар въехал под навес для гостей, и я в растерянности опустила миску на крыльцо. Из него вышел высокий мужчина, прошел через ворота в сад, остановился передо мной и поклонился.
Я не ответила на поклон.
- Командор Таро, позвольте поинтересоваться, чем же я заслужила столь большую честь?
Таро подошел ближе - настолько близко, что я могла сквозь москитную сетку разглядеть свое отражение в его темных глазах. Мне хотелось отступить назад, но я заставила себя не двигаться с места. Он измерил меня взглядом. Я не отводила от него глаз.
- Как я погляжу, девушка, вы ничуть не изменились с нашей последней встречи, - сказал Таро, и уголки его рта дрогнули в улыбке, которая напомнила мне о сверкающих саблях военных. - Что скажете насчет условий, которые мы для вас организовали?
С этими словами он махнул рукой, словно схватил дом и сад в свой кулак.
- Мне кажется, мы проявили чрезвычайное дружелюбие, если не сказать великодушие: тут достаточно пространства, вам регулярно приносят еду и включают воду. Знаете ли, редкому заключенному позволяются подобные роскошества.
- Признаться, я была чрезвычайно удивлена своими привилегиями, - ответила я. - Смею предположить, что вы здесь, чтобы пролить свет на ситуацию.
Я видела, что Таро забавляется, но это было тонкой игрой, маскарадом. В глазах командора ничто не дрогнуло.
- Было бы жаль не воспользоваться вашими особенными умениями, девушка, прошу прощения, мастер Кайтио, - произнес он. - Так что я хочу предложить вам продолжить нашу милую беседу за чашечкой вашего отменного чая. Не окажете ли вы любезность провести чайную церемонию в честь моего визита?
Несмотря на подчеркнутую вежливость, я знала, что это была не просьба.
- Дайте мне пятнадцать минут, командор Таро, на подготовку. К сожалению, сладостей нет, - сухо сказала я. - Уж извините.
- Как скажете, мастер Кайтио, - ответил он.
Я оставила Таро стоять на лужайке и ушла в дом. Убедившись, что шторы плотно задернуты, достала из шкафа церемониальную одежду. Она казалась гораздо мягче и приятней, чем в тот день праздника лунного года из другого времени и другой жизни, когда я впервые примерила ее. И все же в ней ощущалась чуждость, я словно примеряла у кого-то позаимствованную кожу. Сейчас облачаться в одежду мастера чайной церемонии казалось бессмысленным и ненужным, ведь Таро не этого ожидал от меня. Однако неизменный, основанный на непрерывности поколений ритуал чайной церемонии был единственным мостиком, который я могла позволить себе выстроить между своей ранимостью и неприкосновенностью мастера. Одежда оберегала меня, в ней я чувствовала себя в безопасности.
В чайном домике всегда хранится несколько комплектов утвари. Даже оказавшись в заточении, я подметала и проветривала его ежедневно и несколько раз мыла пол, так что мне требовалось только принести туда воды. Через десять минут я вышла из дома с бутылкой, наполненной водой из крана.
Я не сразу заметила Таро. Он стоял перед чайным домиком и брызгал на лужайку дождевой водой из каменной чаши, выполняя символический ритуал очищения чайного домика и пространства вокруг него. Такое разрешалось только чайным мастерам и их ученикам. Горечь унижения поднялась к горлу. Мягко шлепая сандалиями по плитам дорожки, я подошла к домику.
- Боюсь, вам придется в этот раз тоже войти через вход для гостей. Мы не изменили высоту прохода, ремонтируя домик, - с трудом сдерживаясь, сказала я.
Таро вытер мокрые руки о штаны, и уголки его рта чуть дрогнули. В почти черных глазах командора мелькнула тень, словно в зеркале в темной комнате.
- Я и не сомневался, - ответил он.
Ни один из нас не поклонился друг другу. Я обошла домик и вошла через вход для мастера.
Я развела огонь в очаге, налила воду в котелок и поставила утварь на поднос, затем приоткрыла вход для гостей. Через мгновение в домик вполз Таро уже без сетки на голове. Согласно ритуалу, я поклонилась ему, он улыбнулся и поклонился в ответ. Мне показалось, что он сделал это демонстративно, - но не уверена. Кровь прилила мне к лицу. Дыши глубоко, сказала я себе, дыши и думай о воде, что несет и сковывает меня, что отделяет нас от тлена, вода, что все еще не оставила меня. Пока не оставила.
На дне котелка появилось десять пузырьков.
Я приготовила чай и предложила чашку Таро. Он неторопливо принял ее, подул, но сразу пить не стал - чай был еще слишком горячим, - поставил на пол рядом с собой.
Командор смотрел на меня, как будто оценивая. Невыносимая тяжесть того, что он намеревался делать, вызывала у меня ужас, ведь Таро пришел ко мне не просто так. Я не могла знать, что кроется за его молчанием, но понимала, что ничто не может запретить ему сделать это или хотя бы помешать. Он не спешит, он ждет, он ищет мое слабое место и будет искать, пока не найдет.
Наконец он произнес:
- Ты не боишься меня, Нориа. Почему же?
Я заметила, что Таро перешел на "ты" и сделал это, сознательно нарушая этикет чайной церемонии и выказывая неуважение к мастеру. Я не ответила, а он продолжал смотреть на меня.
- Пожалуй, ты понимаешь, что я могу причинить тебе боль, если только захочу, - сказал он все так же невозмутимо. - Либо я могу приказать кому-нибудь другому сделать это, а сам буду наблюдать со стороны.
Конечно, я все понимала. Все знают о том, что происходит в темноте, о том, чего лучше не видеть. Я слишком много о них думала: о маме, о тюремных стенах вокруг нее, возможно, даже толще тех, что окружают меня, о металле, прижатом к ее тонкой коже. Я думала о Санье. Нет, надо гнать такие мысли, потому что у меня начинают дрожать руки, а я не могу сейчас допустить это.
- И ведь все равно ты говоришь с вызовом и не кланяешься мне, - продолжил Таро. - Почему?
И тогда я сказала одну-единственную фразу, которую могла сказать в той ситуации, а когда сказала, то поняла, что это было правдой.
- Вы не можете сделать со мной ничего такого, что имело бы для меня значение.
Таро поднял чашку, подул и отпил глоток:
- Так уж и ничего?
И опять тот же самый оценивающий взгляд и чернота в глазах.
- А что, если я скажу, что могу подарить тебе жизнь? - спросил он.
- Я не поверю.
- Я ведь все знаю об источнике, - сказал Таро, - но, пожалуй, ты уже догадалась. Об этом следовало рассказать мне раньше. Да, твой отец… Упрямец, каких мало, и тебе передал свое упрямство. Вот меня лично утомляют все эти затасканные донельзя традиции чайных мастеров. Так что вывести вас на чистую воду было делом времени.
Он провел пальцем по краю чашки. Таким движением мама учила меня извлекать звуки из стаканов для воды: когда по краю тонкого стакана проводишь мокрым пальцем, рождается удивительный высокий звук, он становится звонким и похожим на забытую мысль, которую никак не вспомнить. А еще она сказала, что если долго играть на стакане, то он разобьется, поэтому я больше никогда не играла ни на одном стакане.
- Многие чайные мастера и сами уже позабыли об этом, - продолжил Таро, - потому что они слишком долго живут в городах. Но ведь тайна истинного мастерства заключается в том, что чайный мастер издавна являлся хранителем источника. Проблемой твоего отца было то, что он слишком сильно верил в свою исключительность. Ну скажи, как такое возможно: чайный мастер живет в глухой деревушке, не поддается соблазну переехать в город; его сад цветет, а чай вкуснее, чем у тех, кто покупает у военных самую лучшую воду? Ясно ведь, какую тайну он хранит.
Пальцы Таро остановились. Я слушала его, а во мне росла тревога, наконец я не могла больше сдерживаться.
- Откуда вам знать о союзе чайных мастеров и воды? - спросила я, вспыхнув.
Его улыбка была похожа на звук поющего стекла.
- Нориа, мне кажется или ты действительно выглядишь озабоченной? Поверь, твой отец не лгал, говоря, что это тайное знание. Это правда. Знать могут лишь те, кто прошел обучение.
Я чуть было не спросила, скольких мастеров он замучил до смерти, чтобы выведать тайну, но слова застряли у меня в горле - я все поняла: Таро осознанно нарушил этикет церемонии. Мне случалось принимать гостей, то и дело совершавших ошибки, но они могли не знать всех тонкостей этикета, да и можно ли требовать от гостя такого? Ошибки гостей приводили их в смущение: им становилось неловко, что, несмотря на все старания, им не удавалось выглядеть достойно. А для некоторых этикет вообще ничего не значил. Но не для Таро. Он уже в первый свой визит дал понять, что в совершенстве знает этикет, однако сейчас нарушил его, потому что был наделен властью, а кроме того, владел секретами церемонии так же хорошо, как и я, и в точности знал, как можно оскорбить чайного мастера и его гостей.
И тут все предстало в новом свете. Я вспомнила, как он превратил свой первый визит в допрос, как приказал разрушить чайный домик, отлично понимая, что невозможно восстановить его в прежнем виде, как конфисковал все дневники, хотя, конечно, знал, что ни один чайный мастер никогда не оставит записи о тайном источнике; как только что разбрызгивал воду, хотя это привилегия чайного мастера и его ученика, а если такое сделает кто-либо другой, это означает осквернение чайной церемонии…
Он смотрел на меня и ждал, ждал, что я догадаюсь.
- Вы - чайный мастер, - сказала я.
Таро посмотрел в сторону, и я не смогла прочитать его мыслей.
- Был им, - ответил он. - Точнее, должен был стать. Я учился у отца, тот тоже был хранителем воды, одним из последних. Он презирал городских чайных мастеров, считал их негодными предателями.
Поднимавшийся из котелка пар оседал на окне и лице.
- Но ведь вы не служите чайным мастером, - сказала я.
Таро допил чай, опустил чашку на пол и придвинул ко мне. Я вновь наполнила ее.
- Нет, не служу после того, как выдал военным источник отца, - ответил он. - Я это сделал, потому что сам решил стать военным. Знаешь, Нориа, это пошло моей карьере явно на пользу! Однако мы отклонились от главного. У меня достаточно власти, чтобы не лишать тебя жизни, если, конечно, ты того пожелаешь.
Командор поднес чашку к губам, но чай еще был горячим, и он поставил ее на пол:
- Ну, скажем так, мы сохраним тебе жизнь, хоть и не в полной мере, но по большей части.
Я сидела молча, положив руки на колени, хотя мне хотелось вытереть пот с лица.
- До тебя, наверное, еще не дошли слухи о твоей матери?
Я понимала, что мне не нужно соглашаться на сделку с ним, но я слишком много дней смотрела на мертвый транслятор, в моей голове выстроилось слишком много разных версий, которые мне не хотелось додумывать до конца. И я спросила:
- Что вы знаете о моей маме?
Лицо Таро не изменилось.
- В Синджине вспыхнуло восстание, и твоя мама уже целый месяц числится без вести пропавшей. Считается, что она погибла.
Узнать такое всегда страшно, но я ничего не почувствовала. Печаль придет позже, а сейчас она прошла мимо и исчезла, оставив за собой пустоту.
- К сожалению, не в моей власти возвращать мертвых, - произнес Таро. - Но что до тех, кто все еще жив?
Он увидел мое волнение, и на его лице появилось удовольствие.
- Неужели нет никого другого, кого ты могла бы спасти?
У меня кольнуло в груди.
- Где она? - спросила я.
Таро в задумчивости наклонил голову:
- Она попросила меня передать тебе, чтобы ты приняла мое предложение.
Как же мне тяжело!
- Что за предложение? - спросила я.
- Ты и Санья вернете себе свободу и будете жить, как жили до сих пор, но уже под защитой военных. Вы сможете даже пользоваться источником чаще других жителей деревни.
Мне вспомнилось то время, когда источник был только нашим. Уголки рта Таро дрогнули - он заметил смятение на моем лице. И тогда я заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.
- Что вы хотите взамен? - опять спросила я.
- Вы соглашаетесь на то, что источник принадлежит военным и вы обе работаете на меня. - Тут он сделал паузу, словно ожидая моей реакции. - Вы, конечно, наделали кучу глупостей, но проявили незаурядную смекалку и ум. Я даже почти поверил, что никакого источника нет и в помине. Мой верный адъютант Муромяки долго следил за вами, пока не выяснил, откуда вода и как она доставляется от вашего дома в деревню. Нам нужны шпионы с такими способностями, как у вас.
Уже второй раз во время нашей беседы воспоминания сдвинулись в моем сознании, и их детали стали выглядеть по-новому. Этот неожиданный визит Муромяки?! То, как он остановился у ворот Саньи и завел с ней разговор?! И еще одно воспоминание - почти стершееся, но теперь высветившееся ярче других: светловолосый гость на похоронах отца с вроде как знакомым, но таким невыразительным лицом. Все время после смерти отца вокруг меня стягивалась сеть, а я не понимала этого.
Мне показалось, что в комнате все застыло, и я не видела перед собой тропы из-за тумана, клубившегося над прошедшими, непостижимыми неделями, поднимавшегося из трещин мира, из темного зеркала, в котором невозможно различить собственного лица.
- Это Санья попросила меня пойти на такое?
- Она сказала, что согласится, если вы сможете встречаться.
Я подумала о Санье и почувствовала, что одна мысль о ней меня успокаивает. Сказать "да" просто, но стереть стоящую перед моими глазами картину невозможно: мы с ней рука об руку возле источника, где беспокойный поток прижимается к границам нашего "я" и наш след остается навсегда в памяти воды и мира.
Я закрыла глаза и тяжело вздохнула.
- Санья верит, что оно того стоит, - продолжил Таро мягким голосом. - Поэтому она и пришла к нам.
Я открыла глаза. Слова, образы и все, что было столь эфемерным и призрачным, исчезло.
- Вы лжете, - ответила я.
Лицо Таро вдруг стало странным, как будто исчезла маска, тщательно спланированный план - не знаю, не уверена, что именно, но я увидела, что его идеально выстроенная схема дала трещину, и, прежде чем его лицо приобрело равнодушное выражение, я поняла, что права.
- Можно сказать и так: я лгу, но ведь этого ты как раз и не можешь знать. Ты знаешь только то, что услышала от меня, и ты не доверяешь мне, - сказал он и замолчал.
Мы молча смотрели друг на друга, в комнате двигался только выдыхаемый нами воздух.
- А что, если я тебе скажу, что Санья пришла к нам не ради тебя, а потому что хотела защитить свою семью? Тогда ты поверишь? - неожиданно спросил он.
Тени обернулись вокруг Саньи и понесли ее прочь от меня, пока совсем не скрылись из виду.
Я не подняла руку, не сказала ни слова на прощание или чтобы задержать ее, и она ушла, ни разу не обернувшись.
Я осталась совершенно одна и сказала только то, что могла сказать:
- Ничто не заставит меня принять ваше предложение.
Таро поднял чашку, молча допил ее и поставил на пол.
- Это твое последнее слово? Подумай хорошенько, другой возможности у тебя не будет.
- Последнее.
Он кивнул и поднялся; его тень лишь на мгновение стала моей, а затем навсегда оставила меня одну в бесконечной пустоте.
Я передвинулась к входу для гостей и открыла Таро дверь. Он встал на колени и уже собрался выползти на улицу, но остановился и посмотрел на меня.
- Позволь полюбопытствовать, - спросил он, и тут я впервые увидела у него в лице нечто, похожее на живой интерес. - Почему? Неужели ты веришь, что тебя ждет какая-то награда в другой жизни или в потустороннем мире, если ты сделаешь то, что считаешь правильным?
- Нет. Просто я верю в то, что каждый день нужно делать тяжкий выбор, даже зная, что не получишь за это никакой награды.
- Но почему?
- Потому что, если нет ничего, кроме этой жизни, пускай она и будет единственной возможностью оставить след, имеющий хоть какое-то значение.
Таро не кивнул, не улыбнулся, не усмехнулся, он просто посмотрел мне в глаза, а потом повернулся, чтобы покинуть комнату.
- Мне тоже любопытно, если позволите: вы не верите в награды и понимаете, что ваша власть преходяща, что же вы так стремитесь к ней и творите дела, о которых знаете, что они неправильные?