Прихватив сумочку и проверив, выключены ли приборы, Алла Кирилловна из опустевшей лаборатории прибежала в вестибюль, надела в гардеробе свое расклешенное светлое пальто, повязала платочек, с большей, чем обычно, заинтересованностью разглядывая себя в зеркале.
Игорь Владимирович уже сидел в машине, видимо, у него было хорошее настроение, потому что он лишь заметил с шутливой укоризной:
- Примадонна заставляет себя ждать, - и завел двигатель.
- Да знаешь, в последний момент прибежал Гриша, - ответила Алла Кирилловна и через левое боковое стекло, глядя мимо лица мужа, увидела самого Григория.
Он стоял невдалеке, разговаривал с Жоресом и какими-то девушками, судя по всему, художницами. Аллу Кирилловну вдруг поразило выражение веселой и спокойной победительности на его лице. Она видела, как шевелятся его по-мальчишески пухлые губы, как чуть наклоненное вперед лицо в неуловимой подвижности придает неслышным словам какие-то оттенки, видела короткий, но свободный жест руки с развернутой крупной ладонью… Лицо вроде бы знакомого, но на самом деле совсем неизвестного ей мужчины.
- Ну, так что там Гриша? Как у них дело-то идет? - спокойно спросил Игорь Владимирович и тронул машину с места.
Группа, в которой стоял Григорий, медленно поплыла назад вместе со стеклянными дверями проходной и тонкими елочками, посаженными вдоль фасада института. Очертания лиц быстро расплылись в сизом вечернем воздухе, оставив в душе томящее, чуть досадное чувство неудовлетворенного любопытства.
- Да ничего, по-моему, - медленно сказала Алла Кирилловна и, уже подавив томящую досаду, добавила оживленно: - Даже очень ничего. Синичкин модели в одну пятую закончил, вот сегодня показывали мне.
- Ну да?! - Подъездная дорога впереди была свободна, и Игорь Владимирович даже повернулся и посмотрел на нее.
- Вперед, вперед смотри! - забавляясь изумлением мужа, прикрикнула Алла Кирилловна.
- Так что же ты сразу не сказала?! Ну, какая она, тебе понравилась? - Игорь Владимирович смотрел вперед, но все-таки косил взглядом на нее.
- Не она, а они; Синичкин сделал еще две модификации базовой, вернее, еще два самостоятельных варианта, - спокойно ответила Алла Кирилловна и почувствовала удовлетворение. Ведь это была и ее машина, ее труд и, значит, ее успех.
- Три модели?! - Игорь Владимирович дернулся за рулем, сделав попытку снова взглянуть на нее.
- Игорь, расшибемся! Давай я сяду, и вертись тогда сколько хочешь, - уже строго сказала Алла Кирилловна, сдерживая снисходительную улыбку. Волнение мужа доставляло удовольствие.
- Хорошо, не буду. Только, ради бога, рассказывай!
Такой умоляющей интонации в его голосе она не слыхала давно.
- Ну, перед самым концом работы прибежал Гриша - глаза навыкате, рот до ушей… Поднялись к художникам. Знаешь же, я не очень этому Синичкину доверяла…
- Аллочка, дорогая! - прервал Игорь Владимирович. - А модели-то, модели что?!
- Я же по порядку хочу, - с притворным спокойствием ответила она. Игорь Владимирович сразу почувствовал эту игру, остыл, лишь ответил ворчливо:
- Ну-ну, давай по порядку. - Аккуратно, пропустив даже самые дальние машины, едущие в поперечном направлении, он повернул направо по шоссе.
- Так вот, - скрывая внезапное торжество, продолжала Алла Кирилловна, - как-то несимпатичен он был мне, так, совершенно без всяких причин.
- Кто? - раздражение послышалось в голосе мужа.
- Жорес Синичкин - художник. Ты что, не слушаешь?
- Слушаю, только поближе к сути, пожалуйста.
- Ну вот, когда Гриша позвал смотреть модели, я шла с недоверием, ожидала увидеть в лучшем случае что-то серое, но… Словом, это меня потрясло. - Алла Кирилловна вздохнула, посмотрела вперед, где перспективу шоссе замыкали еще неясные контуры первых домов проспекта. - Такого я не ожидала.
- Знаешь, я догадывался, что Синичкин - человек совсем не бездарный, но и не практик… Что это - безнадежно фантастично или есть хоть капля реальности? - равнодушно, даже разочарованно спросил Игорь Владимирович.
- Это блистательно! - воскликнула Алла Кирилловна. - Глаз не отвести. Я не ох какой знаток, ты понимаешь, но, кажется, у нас, да и не только у нас, маленькой машины такого безупречного вкуса, такой, сразу входящей в глаза, не было. В эти автомобильчики влюбляешься сразу.
- Ты серьезно?!
- Нет, так не поймешь. Это надо видеть, Игорь… Понимаешь, такой грузовичок, со штампованным кузовом… и кабина… Это так скомпоновано, что вот… ну, как будто ты уже сто лет знаешь этот автомобиль… - Алла Кирилловна перевела дух. - Мне еще задние пружины для него придется пересчитывать.
- Постой, какой еще грузовичок?! - Игорь Владимирович взволнованно подкашлянул. - Неужели они сделали и грузовой вариант!
- Да, да! Я же тебе уже сколько об этом толкую, Игорь. Эту машину предприятия, и сельские и городские, будут просто хватать. Триста килограммов грузоподъемность, маневренность, комфорт при управлении, легко грузить, потому что кузов низко - меньше метра от земли. Понимаешь! Такой автомобиль пройдет по любому саду-огороду, пролезет в любую щель. На нем можно в институт еду из любого ресторана возить и не держать в столовой этих сапожников.
Они уже въехали в город, и поэтому Игорь Владимирович снизил скорость.
- Да, - задумчиво протянул он, - это ход. Ай да Гриша! - Скупо улыбнувшись, спросил: - Поняла, куда прицелился?
- Нет, а что?
Игорь Владимирович тихо рассмеялся.
- Это же другая категория, это уже не просто автомобиль частного пользования, а микрогрузовик. Это строка "Типажа"! Ай да Гриша, - повторил Игорь Владимирович, и Алла Кирилловна ясно услышала горделивое восхищение.
- Ну, наконец-то и ты понял, что тянуть дальше нельзя, - сказала она насмешливо, - а то год почти отделывался общими фразами.
- Ну, не совсем так, кое-что я тоже делал, но благоприятных обстоятельств, чтобы реализовать все это, не было, - необидчиво сказал Игорь Владимирович. - Я тебе потом еще кое-что скажу. Ну, а как другие варианты?
"Москвич" неспешно катился по широкому проспекту. Бледно желтели витрины магазинов, через их двери туда-сюда двигался поток людей. Плотно забитые, тяжело отваливали от остановок троллейбусы, у станции метро было людно. Кончался трудовой день, и в город тесной людской толкотней входил вечер.
- Другие варианты тоже блеск. Вагончик просторный, простой, но, понимаешь, в этой простоте нет бедности, убожества, не возникает ощущения, что это - дешевка для людей второго сорта. Спасает изящество; понимаешь, что автомобиль другим быть не может - это его единственная форма. Конечно, в натуральную величину посмотреть было бы интереснее, но и так наглядно. Этот Жорес, непонятно как, нашел такие линии, что они покоряют новизной, и в то же время кажется, что давно знала их. Нет, это надо видеть. - Алла Кирилловна подтянула за концы ослабевший узел платочка, поглядела на длинный, с чуть выступающим подбородком, интеллигентный профиль мужа. Игорь Владимирович мечтательно улыбался.
- А третий? - спросил он.
- Купе-спорт, эдакая молодежная импозантность, двухместное, - все это очень хорошего вкуса и, знаешь, не лишено даже какой-то иронии, что ли. Ну, есть, понимаешь, в этой форме какой-то оттенок, который снимает самодовольство модерна… Нет, на пальцах этого не объяснишь. В общем, это наисовременнейший автомобиль, который, по-моему, не вызовет враждебности у человека даже с самым консервативным вкусом. Ты же знаешь, я вовсе не восторженная клуша, но тут равнодушной не останешься. - Алла Кирилловна откинула голову и прикрыла глаза.
- Ну, вот и отлично. Теперь можно и действовать на ином уровне, хотя, сама понимаешь, никакой гарантии, что это пройдет, нет. - Голос у Игоря Владимировича звучал весело, и Алла Кирилловна, не открывая глаз, подумала: "Какой он все-таки еще молодой. Да ему еще впору детей растить…" Внезапная эта мысль взволновала Аллу Кирилловну.
Несколько минут ехали молча. Потом муж сказал другим, смущенным и несколько насмешливым голосом:
- А у меня сегодня довольно забавное происшествие было. Представляешь, входит Ксения с совершенно квадратными глазами, и - как у Гоголя: к нам едет ревизор. Только не ревизор, а корреспондент. И просачивается девица, стрижена почти под ноль, брюнетка с такой, не знаю уж, как это делается, сединой, как у черно-бурой лисицы. Прическа - современный вариант а ля Лиа де Путти. Была такая звезда немого кино где-то в середине двадцатых. Тогда ее физиономию миллионами штамповали. Не знаешь?
- Нет, - не меняя позы, лениво протянула Алла Кирилловна. Было приятно и отдохновенно, закрыв глаза, предаваться легкому укачиванию ритмичных колебаний машины.
- Очень приятное лицо, - мечтательно сказал Игорь Владимирович, и было непонятно, к кому это относится: к нынешней корреспондентке или к забытой актрисе с чуждым жеманным именем.
- Молодая? - спросила Алла Кирилловна равнодушно.
Она никогда не ревновала мужа, потому что была уверена в себе, да и поводов к этому Игорь Владимирович не давал. Временами Алле Кирилловне даже хотелось, чтобы в их жизни произошло какое-то усложнение: слишком уж все шло ровно и спокойно. И постоянно направленный на нее неравнодушный взгляд Григория давал ощущение дополнительной прочности, - она словно была окружена двойными стенами, которые надежно защищали от всех треволнений. Слишком надежно, надежно и глухо.
- Совсем девчонка, года двадцать три, может быть, чуть побольше. Ну вот, она в такой современной юбочке, на две ладони выше колен, в нейлоновой куртке пожарного цвета. Самоуверенность непробиваемая. Очень цепкая. Ну, стали разговаривать. Вот, мол, нужен материал для очерка о конструкторах и всякое такое, но по ее вопросам чувствую, что она знает больше, чем говорит. Что-то известно, видимо, о вашей работе. Все время сворачивает на микроавтомобиль, не прямо, конечно, но косвенно тянет к этому. - Игорь Владимирович смолк, следя за светофором. Они стояли перед перекрестком, запруженным машинами.
- Откуда она могла узнать? - выпрямляясь, с сомнением спросила Алла Кирилловна. - Неужели?..
- Вот именно, - весело подхватил Игорь Владимирович, - я нисколько не сомневаюсь, что после того совета сразу собралась корпорация недовольных. Эти бронтозавры уже так привыкли, что никогда не будут спорить открыто, не будут аргументировать, защищать свое мнение. Они просто сядут вечерком и сочинят бумагу. Накатят "бочку". И там тоже не будет никаких аргументов технических против, там, в лучшем случае, речь пойдет о непонимании исторического и экономического момента…
- Фу, мерзость! Ну, так ты выставил эту девицу?
- Нет! - еще веселее ответил Игорь Владимирович. - Я послал ее к Грише.
- Что-о?
Игорь Владимирович довольно рассмеялся в ответ.
- Ты хорошо себе представляешь, что он может наговорить по такой горячке? Тем более, уже модели перед ним. - Сузив глаза, Алла Кирилловна зло посмотрела на мужа.
- Тем лучше, - беспечным тоном откликнулся Игорь Владимирович. - Мне сейчас выгодно любое упоминание о вашей работе, лишь бы Москва заинтересовалась.
- Ну, не знаю, - рассеянно протянула Алла Кирилловна, и вдруг, как вспышка в мозгу, мелькнула догадка: так вот почему Григорий был такой шальной! И чтобы проверить себя, она спросила мужа:
- Это когда было, утром?
- Да, почти в самом начале дня, - ответил Игорь Владимирович.
- И как они, поговорили? - не замечая, что голос напрягается и становится жестяным, задала она вопрос.
- Откуда я знаю. Пришлось перед этой красоткой сыграть. Сказал ей, чтоб не говорила, что я послал ее. Дескать, Григорий считает меня консерватором, мы с ним конфликтуем. Ну, словом, по известной схеме.
- Зачем тебе понадобилась эта комедия, Игорь?
- Для затравки и для достоверности. Люди посторонние ведь всегда приходят с предвзятыми понятиями. Ну какая пожива журналисточке, если не будет этой оскомной схемы: начальник - рутинер и зажимщик, а молодой подчиненный - прогрессист и новатор? Она и пришла, чтобы найти что-то конфликтное.
- Что, очень глупа? - надеясь услышать подтверждение, спросила Алла Кирилловна.
- Нет, как раз нет, но она же - профан в технике и про машину напишет то, что скажет Григорий. А он столько думал об этой машине, что говорить будет убедительно. - Игорь Владимирович был доволен своей хитростью, и Алла Кирилловна почему-то вдруг почувствовала к нему неприязнь.
- Ну а если она пришла с целью все это опорочить?
- Не думаю. Просто написали в редакцию, и вот приехал корреспондент. Эта девушка не похожа на специалиста по особым поручениям.
Аллу Кирилловну начинало уже раздражать то, что при упоминании корреспондентки у мужа чуть-чуть менялся голос. Обаяние и молодость этой неизвестной девицы словно проникали и сюда, в салон неспешно идущей по Фонтанке машины. И постепенно, сопоставляя в памяти необычное настроение Григория, его поцелуй сегодня в пустом коридоре института, его прежние отчаянно-веселые глаза, которыми он глядел раньше только на нее, и этот меняющийся при упоминании корреспондентки бархатный голос мужа, Алла Кирилловна начала догадываться о том, что и тот поцелуй, и тот взгляд в коридоре предназначались не ей. Она еще вспомнила запах вина от Григория и то, вдруг поразившее ее, выражение веселой и спокойной победительности на его лице, когда он сегодня разговаривал с художницами и Жоресом в ожидании автобуса у проходной института…
Машина ровно бежала к замыкавшему перспективу Адмиралтейству, фонари излучали желтый рассеянный свет, пронзительно вспыхивали стоп-сигналы впереди, тепло и уютно было в салоне "Москвича". Игорь Владимирович молчал, видимо, довольный собой. И вдруг такая горечь захлестнула Аллу Кирилловну, что пришлось сжать зубы, чтобы не застонать утробным звериным стоном. Так и сидела она рядом с мужем, напрягая все тело, сдерживая рвущийся наружу стон и стараясь сохранить на лице обыденное выражение, - это стало уже привычкой: всегда сохранять обыденное выражение. Временами ей казалось, что и умирая она сделает вид, что ничего не происходит. Ей стало душно и одновременно холодно в машине, и, когда выехали на набережную, она тихо сказала Игорю Владимировичу:
- Игорь, высади меня здесь, я погуляю немного и приду пешком. Голова что-то разболелась. - И с удовлетворением отметила про себя, что голос ее не дрогнул.
Игорь Владимирович внимательно посмотрел на нее, подвернул к тротуару и плавно затормозил машину.
- Я недолго, - успокоила его Алла Кирилловна и с облегчением захлопнула дверцу.
Она медленно шла вдоль подсвеченного фасада Зимнего дворца, смотрела на тот берег Невы, где на Стрелке Васильевского острова в створе Ростральных колонн туманно светилось белое здание бывшей Фондовой биржи. Редкие бледные звезды проклюнулись на северо-западе в глухой сиреневой глубине неба. Было безлюдно. Одиночные машины, лишь на миг взворошив тишину, уносились прочь. Неслышный ветер сметал опавшие листья, они сухо и обреченно шуршали по асфальту, задерживаясь в редких пересыхающих лужицах.
У Адмиралтейства Алла Кирилловна перешла к парапету. Здесь, вдоль гранитных плит тротуара, тянулся неширокий сквер. Деревья, еще державшие лист, притеняли аллею от света фонарей, и сидящие на скамьях парочки виднелись лишь как смутные бесформенные сгустки сизой тьмы. Из сизости вдруг возникал тускло-красный огонек сигареты, вспыхивал курлыкающий, горловой женский смех, а потом все снова погружалось в отчужденный, пропитанный чувственностью сумрак, над которым черство шелестели угрюмые тополя. Пусто было у нее на душе, пусто и по-осеннему холодно. И воздух, наполненный смехом и вздохами чьих-то чужих любовей, знобко охладил ей лицо и шею.
Алла Кирилловна потуже подтянула платочек на голове, спрятала руки в карманы легкого пальто и медленно побрела у самого парапета к сверкающему впереди на воде стеклянному кубу ресторана-поплавка. От глухо зашторенных светлой материей окон ресторана на маслянистую черную рябь ложились бесформенные охристые блики. Доносилось приглушенно исступленное буханье электрогитар, по занавеске мелькали неясные тени - тени чужого веселья и хмеля, и слева, впереди, в клубящемся свете прожекторов тяжело и упорно чернел воспетый и вечный памятник: вздыбленный конь под грузным, простирающим длань седоком. Мужчина и женщина, оба высокие и тонкие, взявшись за руки и запрокинув головы, смотрели на всадника. В свете прожекторов волосы женщины, распущенные по плечам, отливали старой медью. Обидная бессмысленная тоска взяла вдруг Аллу Кирилловну, потому что уже никогда не сидеть ей ни с кем на скамье в сумраке под тополями, шелестящими листвой, не стоять ни с кем, взявшись за руки, перед памятником. Да и не было этого и в ее молодости, - только, может быть, всего один вечер, там, в Приморском парке Победы. Не было ничего, и теперь не вспомнить вкуса первых робких поцелуев - не было их; не согреть сердце памятью обжигающего первого желания, от которого темнеет сознание, - этого с ней тоже не было… А что же тогда было? Кто была та Аллочка Синцова, все откладывавшая жизнь до удобного момента, как откладывают медяки на черный день? Она не задавала себе этих вопросов, они просто вдруг ожили в ней и придавили бессмысленной и внезапной тоской. Алле Кирилловне стало жаль себя, жаль своей незаметно прошедшей, нереализованной молодости; жаль той осторожной красивой девушки, слишком дорожившей собой. Сейчас ей казалось, что та Аллочка губила свою молодость скаредностью. Судьба подарила роскошный наряд, а девушка все ждала подходящего бала и жалела надеть, только любовалась и берегла, чтобы разом из Золушки выйти в принцессы, но роскошное платье, так и не надетое, обветшало в шкафу. И вместо принца рядом с Золушкой оказался добрый, но пожилой король. И теперь уже в сказке не осталось вариантов - нужно было жить да поживать и стареть, взаимной добротой и бдительной душевной отзывчивостью скрашивая пресный, приличный покой.
Именно сейчас на пустынной набережной, под невнятные звуки электрогитар из ресторана-поплавка, сумрачным осенним вечером, таившим чужие поцелуи, чужие страсти и хмель, Алла Кирилловна поняла, что в ее жизни больше не будет поворотов. Еще, может быть, сменится квартира, возможно, работа, но внутри, в душе уже не произойдет ничего. И холодная, смешанная с жалостью неприязнь к мужу вошла в нее спокойной и ясной мыслью.
"Ах, не виноват Игорь ни в чем, - думала она. - Разве можно считать виной неведенье? Он никогда не знал одиночества, всегда считал, что приносит всем счастье. Он обволок меня своим доброжелательством, бережностью… Если бы я знала, что этого не хватит, что это не заменит счастье! Оно в другом, совсем в другом, а он не давал жить на износ… И теперь уже поздно - ничем не избыть этого несчастья нерастраченности. Господи, бедный Игорь, он никогда не догадывался, что рядом пустая и жадная душа, что рядом просто кошка, привыкшая к месту, к теплу и уюту, кошка, ленивой истомой благодарящая за комфорт".