[...] Отвечай поскорее - я надеюсь, что ты это письмо получишь. Оплатить мне его нечем. Я и дети целуем тебя многократно. Будь здоров и помни
БН.
11. МАТИЮ МАЙЯРУ
21 октября 1857 г.
Ваша милость!
Не могу не воспользоваться случаем, чтобы не написать вам и не поблагодарить за сказки. Они доставили мне огромное удовольствие. Я уже перевела их для педагогического журнала "Школа и жизнь". Насколько я могу судить, ни у нас, чехов, ни у мораван и словаков нет сказок, подобных тем, что вы мне прислали. Какое удивительно красивое и благородное понимание природы находишь в них!
... Очень хорошо описаны детские игры; некоторые из них, например, "Железный мост", есть и у нас, но играют немного иначе. Перевела я также из "Бчелы" - "Королеву змей", а из "Новостей" - "О посте и пасхе", все для "Школы и жизни". Если вы не получаете этот журнал, я пошлю вам его, когда он выйдет, хотя бы только его литературную часть. Я с удовольствием перевела бы больше сказок, из числа тех, что были в "Бчеле", но у меня нет словаря - только словарь Мурко 1833 года издания, как известно, далеко не полный. О роеницах я читала в "Новостях" и удивилась, что у вас до сих пор сохраняется поверье, которое теперь редко где встретишь. У нас помнят пророчицу Сивиллу, и еще по сию пору пользуются успехом старухи гадалки, которые гадают о потерянных вещах, заговаривают болезни и тому подобное. Я думаю, что все те бабушки и кумушки из наших сказок, которые присутствуют при рождении ребенка, наделяют его счастьем, красотой и оберегают его жизнь, - это и есть ваши роеницы. В Словакии же их и сейчас именуют вестицами, считается, что они живут в лесу, и простой народ почитает их.
Сейчас я работаю над словацкими сказками; некоторые из них имеют своеобразный характер, свидетельствующий об их старинном происхождении. Как только появится первый выпуск, я осмелюсь послать его вашей милости.
Муж привез мне два экземпляра написанных вами "Правил", один я оставила себе, а другой передала профессору Гаттале, который пожелал иметь их у себя. Он издал сейчас "Слово о полку Игореве" с текстом оригинала, с переводом и комментариями. Это весьма обстоятельный труд. Он сказал, что пошлет вам несколько экземпляров. А что, в "Правилах" пословицы, поговорки и народные изречения только словенские? Или же вы переводили их и с других славянских языков? Не могли бы вы составить какую-либо грамматику для школы, в особенности для школы начальной, а к этому еще и книгу для чтения? Школы - это сейчас самое главное! Необходимо, чтобы наша молодежь стала другой, - в ней одной все наши надежды. Я бы очень порадовалась, если бы вы обогатили славянскую литературу сборником народных песен, сказок и обычаев Зильского края; но особенно бы я хотела увидеть описание праздника Ивана Купалы. У нас эта ночь проходила торжественно, много было связано с ней поверий, возжигали костры, но теперь что-то запрещено, что-то забылось; только в горах еще веселятся вовсю, там есть и особые "купальские" песни. Я собираюсь выпустить небольшой сборник детских сказок, игр и песенок, и мне хотелось бы, чтобы в нем был представлен фольклор нескольких славянских народов. Прошу вас, если вы имеете в запасе какую-нибудь сказку, детскую игру или песенку, не забывайте обо мне и моем сборнике! Мы, славяне, должны лучше знать друг друга, мало между нами подлинной взаимной любви; если бы мы лучше знали друг друга, то и больше любили бы. А где любовь, там бог, а если бог с нами, кто тогда будет против нас! Мое самое пламенное желание состоит в том, чтобы мы стали одним целым. Мне, конечно, уже не дождаться того, но я не пожалею сил для достижения этой цели.
Однако пора кончать письмо; не знаю, разберете ли вы его. Я мало упражняюсь в кириллице, кроме тех редких случаев, когда немного занимаюсь русским или сербским языками. Чтобы вы лучше меня поняли, я держу перед собой ваш алфавит, но вижу сама, что получилась какая-то каша. Надо, чтобы каждый знал славянскую азбуку. Если вы сможете прочесть, что я написала здесь, то я всегда буду писать вам так и надеюсь, что дальше будет лучше.
С искренним дружеским приветом и в надежде на вашу симпатию остаюсь вашей приятельницей.
Божена.
Да благословит нас господь!
В золотой Праге, 21 октября 1857 г.
12. ВУКУ СТЕФАНОВИЧУ КАРАДЖИЧУ
26 февраля 1858 г.
Милостивый государь!
Предполагая, что вам известна чешская литература, смею думать, что, может быть, вам знакомо и мое имя, хоть я и занимаю в нашей литературе весьма скромное место. Кроме нескольких рассказов - по большей части это картины жизни нашего сельского люда, я занимаюсь обработкой народных сказок, собиранием песен.
Сейчас выходит собрание словацких сказок, частью записанных мною самой, частью позаимствованных из присланных мне рукописей. После словацких сказок я стала бы с удовольствием переводить изданные вами "Србске народне пріповіјетке", если вы мне позволите. Я делаю это не из материальных соображений, что было бы и напрасно у нас, потому что кто посвящает себя чешской литературе, тот должен работать из любви к делу, не ожидая ни денег, ни славы! Я тружусь только ради сближения славян. Важно, чтобы мы все больше узнавали и любили друг друга, потому-то я и хочу познакомить моих соотечественников с прекрасной поэзией наших братьев сербов.
Настоятельно прошу вас дать мне разрешение на перевод, и если вы не откажетесь внять моей просьбе, я бы очень просила, чтобы вы не посчитали за труд дать мне это право в письменном виде.
Пани Петровичева, урожденная Юнгманова, просила меня почтительно кланяться вам от нее и от барышни. Надеясь на вашу любезность и расположение ко мне, остаюсь преданной вашей почитательницей.
Божена Немцова.
В Праге, 26 февраля 1858 г.
Ржезницкая улица, номер 1360-П.
13. ВАЦЛАВУ ЧЕНЕКУ БЕНДЛУ
6 марта 1858 г.
Не сердитесь, Вацлав! Если бы вы только знали, как я загружена работой, вы простили бы мне, что я так долго не писала, хоть и собиралась отвечать тотчас же. Хотите верьте, хотите нет, но я и шагу из дома не делаю, а если выхожу, то только в тех крайних случаях, когда дело настолько важное, что его нельзя поручить никому другому. Я работаю по целым дням и каждую ночь сижу до двух часов. Таким образом я написала несколько очерков; сказки тоже потребовали массу работы, причем не столько само написание, как корректура. Я держу ее уже в третий раз, а ошибок все еще столько, что просто неловко! Для сербских потребуется и новый шрифт. Я совсем не думала, что словацкие сказки будут пользоваться таким спросом, но уж если сам Шалек говорит: "Der Absatz ist sehr gut", значит это чистая правда. А ведь ребятишки в Праге уже лопочут по-словацки! Когда выйдет все до конца, Шалек даст часть тиража переплести так же богато, как и произведения немецкой поэзии.
Мне давно уже хотелось поговорить с Шалеком об издании Пушкина в вашем переводе, а теперь, когда вы сами об этом просите, я это сделаю. Он был бы и не прочь, но только в том случае, если вы не потребуете большого гонорара. Дело в том, что он сомневается, будет ли спрос на стихи, но чешская литература его весьма интересует. Если вы не станете настаивать на большом гонораре и согласитесь получить его книгами, я попробую соблазнить его этим. Было бы только начало положено, а когда он увидит, что книгу покупают, то согласится напечатать еще что-нибудь. Поэтому просмотрите рукопись еще раз, отшлифуйте ее, сообщите свои условия, и тогда я поговорю с ним уже серьезно. Я сказала, что сама принесу рукопись. Не будем никому ничего говорить, пока самим не станет все ясно, тогда мы это торжественно отпразднуем, а я уж позабочусь, чтобы по всему свету раструбили. Впрочем, Пушкин сам за себя говорит, а вы достаточно хорошо известны как его переводчик. Итак, готовьтесь, Вашек! Посылать все сразу - "Пленника", "Фонтан", "Мазепу" и прочее - совсем не обязательно. Если он возьмется за это издание, я буду так счастлива, словно это мой собственный труд. Поверьте, ведь я стараюсь лишь ради сближения славян. В журналах все это растворится, но книга (а он должен издать ее хорошо) привлечет к себе внимание.
Так значит "Хороший человек" вам понравился? Я тоже довольна своим "дядюшкой". А теперь послушайте, что я скажу: после продолжительного отсутствия у нас появился пан Штулец! Удивил же он меня! Он стал благодарить меня, говорил, что я доставила ему большое удовольствие, и все время глаза в восхищении закатывал. Наконец я поняла, что он в прошлое воскресенье удосужился наконец прочитать "Горную деревню", и так был потрясен, что в понедельник, не мешкая ни минуты, отправился ко мне, желая сказать, что "Горная деревня" выше "Бабушки", что это первый чешский роман и все прочее по сравнению с ней только сор, в том числе и "Мечтание" Сабины. А дело было в том, что он вознамерился писать о чешской беллетристике, стал читать, и "Горная деревня" его от головной боли избавила. Мне было приятно услышать это: ведь еще никто так не говорил. Да и в самом деле, "Горную деревню" никто не понял как следует, а что касается образов и идей, я тоже ставлю ее выше "Бабушки". Мешает немного диалект, но он там необходим.
[...] Да, чешская литература растет, писатели появляются, как грибы после дождя, жаль только, что мало среди них боровиков! Галек, Неруда, а с ними еще несколько человек будут издавать альманах в пользу Общества читателей, я тоже должна что-нибудь туда нацарапать. Еще огромная литературная новость! Кобер будет издавать энциклопедию. Палацкий предполагал, что это сделает "Матица" и теперь охладел к своей затее. У Кобера есть разрешение, Ригер будет редактором. Через два года энциклопедия выйдет в прекрасном оформлении и будет стоить 28 флоринов. Пока что не говорите никому - это тайна, и даже в Праге знают только те, кто близок к Палацкому. Просто мне хотелось вас еще чуточку порадовать. Другая новость - будет выходить художественно-политический еженедельник под редакцией Мюллера (он переводчик "Импровизатора" Андерсена, что вы нам приносили). Он всегда жил в Вене, человек он состоятельный, в политическом отношении чист, как стеклышко и поэтому хорошо сыграет роль подставного редактора. Проспект издания прилагаю.
Наши семейные дела обстоят так же, как и всегда. Немец в Здицах, но платят ему нерегулярно и мало, он не может мне ничего выделить, а пенсии ему все еще не дали. Помощи нам нет ниоткуда ни гроша. Одно мое перо должно обо всем позаботиться!
[...] Сказок моих, дружище, у Поспишиля до сих пор еще нет, и я сама жду их. Мне подарили прекрасную лампу с белым стеклом, она небольшая, но элегантная. Вечером, когда я сижу в натопленной комнате, приятно светит лампа, чашка чая под рукой, тогда и возникают перед моим мысленным взором такие приятные картины: то красивая девушка-крестьянка, то какой-нибудь деревенский "дядюшка", а там и храбрые парни, и зачарованные княгини, драконы, крылатые кони. Но когда пробьет двенадцать часов, час, два часа, я гашу свою лампу, забираюсь в постель, и тут мне прямо в глаза светит с неба огромная серебряная лампа; я зажмуриваюсь и часто, уже сонная, думаю: "Угасай же!".
(Без подписи.)
14. ЙОЗЕФУ КОЛИСКО
14 января 1860 г.
Многоуважаемый господин учитель!
Посылаю при сем несколько книг; часть из них, а именно "Стихотворения" Ружичковой, "Горную деревню", "Букет стихотворений", "Чешские народные сказки", "Стихи для декламации", "Подарок прилежным детям" и "Бенжамена Франклина", вручил мне один благородный человек, патриот, для наших школьников, доверив самой отдать, куда и кому захочется. Пользуясь этим, я посылаю книги моим юным землякам, в ту школу, куда я и сама ходила, и выражаю желание, господин учитель, чтобы "Стихотворения" Ружичковой и "Горную деревню" вы поделили между двумя лучшими ученицами старшего класса, "Букет" и "Сказки" отдали бы двум самым прилежным ученицам младшего, а "Подарок прилежным детям", "Стихи для декламации" и "Франклина" - троим лучшим мальчикам из вашей школы. Вы, господин учитель, лучше всех знаете, кто из ваших учеников чего заслуживает, поэтому нет нужды еще что-то советовать, и я прошу только сообщить мне имена этих учеников и учениц. Остальные книги мои, я посылаю их для школьной библиотеки, - может быть, они кому понадобятся. Позже соберу еще, и я уже сказала Ржезачу, чтобы он послал вам что-нибудь. Он говорит, что вы ему давно не писали.
"Бабушку" и "Горную деревню", что я обещала для вашей библиотеки, пока не посылаю. Дело в том, что с начала марта будет выходить собрание моих сочинений, частью новых, еще не публиковавшихся, частью тех, что уже печатались, только теперь в исправленном виде. Я распределила их пока на восемь томов, по десять печатных листов в каждом, при большем формате, чем у нас до сих пор выходила беллетристика. Издавать их будут в Литомышли; издатель - местный предприниматель и книготорговец А. Аугуста, недавно унаследовавший дело от старого Туречека. Человек он еще молодой, энергичный, состоятельный, к тому же пламенный патриот. Теперь он будет издавать только чешские книги и поэтому обратился ко мне с просьбой, чтобы я поручила ему издание моих сочинений. Я, конечно, согласилась, потому что он издатель солидный. При первом томе будет мой портрет. Я думаю впоследствии послать вам экземпляр этого собрания. Оно будет очень хорошим. Кроме того, я намереваюсь выпускать у Аугусты циклы славянских сказок: сербскими начну и чешскими закончу. Это будет второе издание словацких и третье чешских сказок, так как первых изданий тех и других уже нигде не достать. Они выйдут в том же формате, что и собрание сочинений, но независимо от него.
Из газет вы, конечно, знаете, что предполагалось издавать чешскую политическую газету, однако разрешения мы не получили. Профессор Зеленый, издатель, ездил сам в Вену, ему сказали, что возражений не предвидится, а когда он подал прошение, получил отказ. Обещания этих господ ломаного гроша не стоят! Предпоследний номер "Посла из Праги" тоже запрещен из-за упоминания о Гавличке. Бедняга Беляк не раз уже платил штраф, просто беда ему с этим журналом, хоть он и очень хорош. Запрещен и последний номер "Юмористических писем". Там была остроумная сказка о том, как две стаи птиц воюют друг с другом - одни выигрывают, а другие проигрывают. Короче говоря, это сатира на итальянскую войну, и притом такая удачная, что читатели поняли, кто те, а кто другие, и убедились в глупости наших генералов. У редактора будут большие неприятности, жаль, если газету запретят. Сейчас она прекрасно издается, стала намного лучше, чем была прежде. Недавно он уже получил выговор: в газете было нечто о немецких мышах, и это истолковали как Aufreizung der Nationalitäten! Ну, а шиллеровские торжества по приказу правительства разве не были Aufreizung?
[...] День смерти Юнгмана, как вы, наверное, читали в газетах, был отмечен весьма торжественно. Разумеется, это была демонстрация в ответ на юбилей Шиллера, но она имела то положительное значение, что было решено поставить Юнгману памятник, и к тому же очень ценный. Предполагалось установить его на Францисканской площади перед костелом. Фигура в десять локтей высотой, литая или же из белого мрамора, должна была стоять на гранитном постаменте. Модель думали заказать нашему скульптору Левому, живущему в Риме. Все было решено, провели нужные заседания, но потребовалось разрешение - и не получили! Это, мол, только демонстрация! Вот так нас во всем ограничивают, одно беззаконие следует за другим. Тем не менее мы надеемся, что и для нас наступят лучшие времена, пришли же они к другим народам! Люди здесь страшно возбуждены: нет ни заработков, ни кредита, только большие налоги и дороговизна во всем. Даже самые лояльные люди желают, чтобы пришел конец всему этому, - ведь хуже, чем сейчас, уже не будет. Ни у кого нет уверенности в завтрашнем дне, и богатые люди не уверены, не станут ли скоро нищими.
[...] Я бы советовала вам, господин учитель, выписать "Газету для всех", что издают в нынешнем году Ржезач и Майер. Извещение о ее выходе и правила подписки вы, конечно, видели в "Пражских новостях". Это будет газета для жизни весьма полезная, чрезвычайно разнообразная по содержанию. Каждый найдет в ней несколько зернышек для себя: учитель, ремесленник, сельский хозяин, горожанин, человек образованный и, наконец, женщины, девицы, школьники. "Картины жизни" также в этом году приобрели иной облик, более красивый, к тому же хорошие иллюстрации. Издавать будет Аугуста в Литомышли. А Неруда, хоть и останется редактором, но не будет один всем распоряжаться - привлекут и других сотрудников. Вы могли бы подписаться на этот журнал, о нем теперь лучше будут говорить. Несмотря на притеснения и конфискации, наша литература поднимается: у нас есть несколько новых пьес, и две из них уже шли в театре.