– Я ещё не рассказывал вам, как я открыл этого мальца. Года два назад он появился в тренировочных залах. Я готовил Прэйна к встрече с Дилэни. Прэйн – человек злой. Снисхождения ждать от него не приходится. Он изрядно отколошматил своего партнёра, и я никак не мог найти человека, который бы по доброй воле согласился работать с ним. Положение было отчаянное. И вдруг попался мне на глаза этот голодный мексиканский парнишка, который вертелся у всех под ногами. Я зацапал его, надел ему перчатки и пустил в дело. Выносливый – как дублёная кожа, но сил маловато. И ни малейшего понятия о правилах бокса. Прэйн сделал из него котлету. Но он хоть и чуть живой, а продержался два раунда, прежде чем потерять сознание. Голодный – вот и всё. Изуродовали его так, что мать родная не узнала бы. Я дал ему полдоллара и накормил сытным обедом. Надо было видеть, как он жрал! Оказывается, у него два дня во рту маковой росинки не было. Ну, думаю, теперь он больше носа не покажет. Не тут-то было. На следующий день явился – весь в синяках, но полный решимости ещё раз заработать полдоллара и хороший обед. Со временем он здорово окреп. Прирождённый боец и вынослив невероятно! У него нет сердца. Это кусок льда. Сколько я помню этого мальчишку, он ни разу не произнёс десяти слов подряд.
– Я его знаю, – заметил секретарь. – Он немало для вас поработал.
– Все наши знаменитости пробовали себя на нём, – подтвердил Робертс. – И он всё у них перенял. Я знаю, что многих из них он мог бы побить. Но сердце его не лежит к боксу. По-моему, он никогда не любил нашу работу. Так мне кажется.
– Последние месяцы он выступал по разным мелким клубам, – сказал Келли.
– Да. Не знаю, что его заставило. Или, может быть, вдруг ретивое заговорило? Он многих за это время побил. Скорей всего, ему нужны деньги; и он неплохо подработал, хотя по его одежде это и незаметно. Странная личность! Никто не знает, чем он занимается, где проводит время. Даже когда он при деле, и то – кончит работу и сразу исчезнет. Временами пропадает по целым неделям. Советов он не слушает. Тот, кто станет его менеджером, наживет капитал: да только с ним не столкуешься. Вы увидите, этот мальчишка будет домогаться всей суммы, когда вы заключите с ним договор.
В эту минуту прибыл Дэнни Уорд. Это было торжественно обставленное появление. В сопровождении менеджера и тренера он ворвался, как всепобеждающий вихрь добродушия и веселья. Приветствия, шутки, остроты расточались им направо и налево, улыбка находилась для каждого. Такова уж была его манера – правда, не совсем искренняя. Уорд был превосходный актер и добродушие считал наилучшим приёмом в игре преуспеяния. По существу, это был осмотрительный, хладнокровный боксёр и бизнесмен. Остальное было маской. Те, кто знал его или имел с ним дело, говорили, что в денежных вопросах этот малый – жох! Он самолично участвовал в обсуждении всех дел, и поговаривали, что его менеджер не более как пешка.
Ривера был иного склада. В жилах его, кроме испанской, текла ещё и индейская кровь; он сидел, забившись в угол, молчаливый, неподвижный, и только его чёрные глаза, перебегая с одного лица на другое, видели решительно всё.
– Так вот он! – сказал Дэнни, окидывая испытующим взглядом своего предполагаемого противника. – Добрый день, старина!
Глаза Риверы пылали злобой, и на приветствие Дэнни он даже не ответил. Он терпеть не мог всех гринго, но этого ненавидел лютой ненавистью.
– Вот это да! – шутливо обратился Дэнни к менеджеру. – Уж не думаете ли вы, что я буду драться с глухонемым? Когда смех умолк, он сострил ещё раз:
– Видно, Лос-Анжелос здорово обеднел, если это – лучшее, что вы могли откопать. Из какого детского сада вы его взяли?
– Он славный малый, Дэнни, верь мне! – примирительно сказал Робертс. – И с ним не так легко справиться, как ты думаешь.
– Кроме того, половина билетов уже распродана, – жалобно протянул Келли. – Придётся тебе пойти на это, Дэнни. Ничего лучшего мы сыскать не могли.
Дэнни ещё раз окинул Риверу пренебрежительным взглядом и вздохнул.
– Придётся мне с ним полегче. А то как бы сразу дух не испустил.
Робертс фыркнул.
– Потише, потише, – осадил Дэнни менеджер. – С неизвестным противником всегда можно нарваться на неприятность.
– Ладно, ладно, я это учту, – улыбнулся Дэнни. – Я готов сначала понянчиться с ним для удовольствия почтеннейшей публики. Как насчёт пятнадцати раундов, Келли?.. А потом устроить ему нокаут!
– Идёт, – последовал ответ. – Только чтобы публика приняла это за чистую монету.
– Тогда перейдём к делу. – Дэнни помолчал, мысленно производя подсчёт.
– Разумеется, шестьдесят пять процентов валового сбора, как и с Карти. Но делиться будем по-другому. Восемьдесят процентов меня устроят. – Он обратился к менеджеру: – Подходяще?
Тот одобрительно кивнул.
– Ты понял? – обратился Келли к Ривере.
Ривера покачал головой.
– Так вот слушай, – сказал Келли. – Общая сумма составит шестьдесят пять процентов со сбора. Ты начинающий, и никто тебя не знает. С Дэнни будете делиться так: восемьдесят процентов ему, двадцать тебе. Это справедливо. Верно ведь. Робертс?
– Вполне справедливо, Ривера, – подтвердил Робертс. – Ты же ещё не составил себе имени.
– Сколько это шестьдесят пять процентов со сбора? – осведомился Ривера.
– Может, пять тысяч, а может – даже и все восемь, – поспешил пояснить Дэнни. – Что-нибудь в этом роде. На твою долю придётся от тысячи до тысячи шестисот долларов. Очень недурно за то, что тебя побьёт боксёр с моей репутацией. Что скажешь на это?
Тогда Ривера их ошарашил.
– Победитель получит всё, – решительно сказал он.
Воцарилась мёртвая тишина.
– Вот это да! – проговорил наконец менеджер Уорда.
Дэнни покачал головой.
– Я стреляный воробей, – сказал он. – Я не подозреваю судью или кого-нибудь из присутствующих. Я ничего не говорю о букмекерах и о всяких надувательствах, что тоже иногда случается. Одно могу сказать: меня это не устраивает. Я играю наверняка. А кто знает – вдруг я сломаю руку, а? Или кто-нибудь опоит меня? – Он величественно вскинул голову. – Победитель или побеждённый – я получаю восемьдесят процентов. Ваше мнение, мексиканец?
Ривера покачал головой.
Дэнни взорвало, и он заговорил уже по-другому:
– Ладно же, мексиканская собака! Теперь-то уж мне захотелось расколотить тебе башку.
Робертс медленно поднялся и стал между ними.
– Победитель получит все, – угрюмо повторил Ривера.
– Почему ты на этом настаиваешь? – спросил Дэнни.
– Я побью вас.
Дэнни начал было снимать пальто. Его менеджер знал, что это только комедия. Пальто почему-то не снималось, и Дэнни милостиво разрешил присутствующим успокоить себя. Все были на его стороне. Ривера остался в полном одиночестве.
– Послушай, дуралей, – начал доказывать Келли. – Кто ты? Никто! Мы знаем, что в последнее время ты побил нескольких местных боксеров – и все. А Дэнни – классный боец. В следующем выступлении он будет оспаривать звание чемпиона. Тебя публика не знает. За пределами Лос-Анжелоса никто и не слыхал о тебе.
– Ещё услышат, – пожав плечами, отвечал Ривера, – после этой встречи.
– Неужели ты хоть на секунду можешь вообразить, что справишься со мной? – не выдержав, заорал Дэнни.
Ривера кивнул.
– Да ты рассуди, – убеждал Келли. – Подумай, какая это для тебя реклама!
– Мне нужны деньги, – отвечал Ривера.
– Ты будешь драться со мной тысячу лет, и то не победишь, – заверил его Дэнни.
– Тогда почему вы не соглашаетесь? – сказал Ривера. – Если деньги сами идут к вам в руки, чего же от них отказываться?
– Хорошо, я согласен! – с внезапной решимостью крикнул Дэнни. – Я тебя до смерти исколочу на ринге, голубчик мой! Нашёл с кем шутки шутить! Пишите условия, Келли. Победитель получает всю сумму.
Поместите это в газетах. Сообщите также, что здесь дело в личных счётах. Я покажу этому младенцу, где раки зимуют!
Секретарь Келли уже начал писать, когда Дэнни вдруг остановил его.
– Стой! – Он повернулся к Ривере. – Когда взвешиваться?
– Перед выходом, – последовал ответ.
– Ни за что на свете, наглый мальчишка! Если победитель получает все, взвешиваться будем утром, в десять, – Тогда победитель получит всё? – переспросил Ривера.
Дэнни утвердительно кивнул. Вопрос был решён. Он выйдет на ринг в полной форме.
– Взвешиваться здесь, в десять, – продиктовал Ривера.
Перо секретаря снова заскрипело.
– Это, значит, лишних пять фунтов, – недовольно заметил Робертс Ривере. – Ты пошёл на слишком большую уступку. Продул бой. Дэнни будет силен, как бык. Дурень ты! Он наверняка тебя побьёт. Даже малейшего шанса у тебя не осталось.
Вместо ответа Ривера бросил на него холодный, ненавидящий взгляд. Он презирал даже этого гринго, которого считал лучшим из всех.
IV
Появление Риверы на ринге осталось почти незамеченным. В знак приветствия раздались только отдельные жидкие хлопки. Публика не верила в него. Он был ягненком, отданным на заклание великому Дэнни. Кроме того, публика была разочарована. Она ждала эффектного боя между Дэнни Уордом и Биллом Карти, а теперь ей приходилось довольствоваться этим жалким маленьким новичком. Неодобрение ее выразилось в том, что пари за Дэнни заключались два, даже три против одного. А на кого поставлены деньги, тому отдано и сердце публики.
Юный мексиканец сидел в своём углу и ждал. Медленно тянулись минуты. Дэнни заставлял дожидаться себя. Это был старый трюк, но он неизменно действовал на начинающих бойцов. Новичок терял душевное равновесие, сидя вот так, один на один со своим собственным страхом и равнодушной, утопающей в табачном дыму публикой. Но на этот раз испытанный трюк себя не оправдал. Робертс оказался прав: Ривера не знал страха. Более организованный, более нервный и впечатлительный, чем кто бы то ни было из боксёров, этого чувства он не ведал. Атмосфера заранее предрешённого поражения не влияла на него. Его секундантами были гринго – подонки, грязные отбросы этой кровавой игры, бесчестные и бездарные. И они тоже были уверены, что их сторона обречена на поражение.
– Ну, теперь смотри в оба! – предупредил его Спайдер Хэгерти. Спайдер был главным секундантом. – Старайся продержаться как можно дольше – такова инструкция Келли. Иначе растрезвонят на весь Лос-Анжелос, что это опять фальшивая игра.
Всё это не способствовало бодрости духа. Но Ривера ничего не замечал. Он презирал бокс. Это была ненавистная игра ненавистных гринго. Начал он её в роли снаряда для тренировки только потому, что умирал с голоду. То, что он был словно создан для бокса, ничего для него не значило. Он это занятие ненавидел. До своего появления в Хунте Ривера не выступал за деньги, а потом убедился, что это лёгкий заработок. Не первый из сынов человеческих преуспевал он в профессии, им самим презираемой.
Впрочем, Ривера не вдавался в рассуждения. Он твёрдо знал, что должен выиграть этот бой. Иного выхода не существовало. Тем, кто сидел в этом переполненном зале, в голову не приходило, какие могучие силы стоят за его спиной. Дэнни Уорд дрался за деньги, за лёгкую жизнь, покупаемую на эти деньги. То же, за что дрался Ривера, пылало в его мозгу, и, пока он ожидал в углу ринга своего хитроумного противника, ослепительные и страшные видения, как наяву, проходили перед его широко открытыми глазами.
Он видел белые стены гидростанции в Рио-Бланко. Видел шесть тысяч рабочих, голодных и изнурённых. Видел ребятишек лет семи-восьми, за десять центов работающих целую смену. Видел мертвенно бледные лица ходячих трупов – рабочих-красильщиков. Он помнил, что его отец называл эти красильни "камерами самоубийц", – год работы в них означал смерть. Он видел маленькое патио и свою мать, вечно возившуюся со скудным хозяйством и всё же находившую время ласкать и любить сына. Видел и отца, могучего, широкоплечего длинноусого человека, который всех любил и чьё сердце было так щедро, что избыток этой любви изливался и на мать и на маленького мучачо , игравшего в углу патио. В те дни его звали не Фелипе Ривера, а Фернандес: он носил фамилию отца и матери. Его имя было Хуан. Впоследствии он переменил и то и другое. Фамилия Фернандес была слишком ненавистна полицейским префектам и жандармам.
Большой добродушный Хоакин Фернандес! Немалое место занимал он в видениях Риверы. В те времена малыш ничего не понимал, но теперь, оглядываясь назад, юноша понимал всё. Он словно опять видел отца за наборной кассой в маленькой типографии или за письменным столом – выводящим бесконечные, торопливые, неровные строчки. Он опять переживал те таинственные вечера, когда рабочие под покровом тьмы, точно злодеи, сходились к его отцу и вели долгие, нескончаемые беседы, а он, мучачо, без сна лежал в своём уголке.
Откуда-то издалека до него донёсся голос Хэгерти:
– Ни в коем случае сразу не ложиться на пол. Такова инструкция. Получай трёпку за свои деньги!
Десять минут прошло, а Ривера всё ещё сидел в своём углу. Дэнни не показывался: видимо, он хотел выжать всё, что можно, из своего трюка.
Новые видения пылали перед внутренним взором Риверы. Забастовка, вернее – локаут, потому что рабочие Рио-Бланко помогали своим бастующим братьям в Пуэбло. Голод, хождение в горы за ягодами, кореньями и травами – все они этим питались и мучались резями в желудке. А затем кошмар: пустырь перед лавкой Компании; тысячи голодных рабочих; генерал Росальо Мартинес и солдаты Порфирио Диаса; и винтовки, изрыгающие смерть… Казалось, они никогда не смолкнут, казалось, прегрешения рабочих вечно будут омываться их собственной кровью! И эта ночь! Трупы, целыми возами отправляемые в Вера-Крус на съедение акулам. Сейчас он снова ползает по этим страшным кучам, ищет отца и мать, находит их, растерзанных, изуродованных. Особенно запомнилась ему мать: виднелась только её голова, тело было погребено под грудой других тел. Снова затрещали винтовки солдат Порфирио Диаса, снова мальчик пригнулся к земле и пополз прочь, точно затравленный горный койот.
Рёв, похожий на шум моря, донёсся до его слуха, и он увидел Дэнни Уорда, выступающего по центральному проходу со свитой тренеров и секундантов. Публика неистовствовала, приветствуя героя и заведомого победителя. У всех на устах было его имя. Все стояли за него. Даже секунданты Риверы повеселели, когда Дэнни ловко нырнул под канат и вышел на ринг. Улыбка сияла на его лице, а когда Дэнни улыбался, то улыбалась каждая его чёрточка, даже уголки глаз, даже зрачки. Свет не видывал такого благодушного боксёра. Лицо его могло бы служить рекламой, образцом хорошего самочувствия, искреннего веселья. Он знал всех. Он шутил, смеялся, посылал с ринга приветы друзьям. Те, что сидели подальше и не могли выказать ему своего восхищения, громко кричали: "О, о, Дэнни!" Бурные овации продолжались не менее пяти минут.
На Риверу никто не обращал внимания. Его словно и не существовало. Одутловая физиономия Слайдера Хэгерти склонилась над ним.
– Не поддаваться сразу, – предупредил Спайдер. – Помни инструкцию. Держись до последнего. Не ложиться. Если окажешься на полу, нам велено избить тебя в раздевалке. Понятно? Драться – и точка!
Зал разразился аплодисментами: Дэнни шёл по направлению к противнику. Он наклонился, обеими руками схватил его правую руку и сердечно потряс её. Улыбающееся лицо Дэнни вплотную приблизилось к лицу Риверы. Публика взвыла при этом проявлении истинно спортивного духа: с противником он встретился, как с родным братом. Губы Дэнни шевелились, и публика, истолковывая неслышные ей слова как благожелательное приветствие, снова разразилась восторженными воплями. Только Ривера расслышал сказанное шёпотом.
– Ну ты, мексиканский крысёнок, – прошипел Дэнни, не переставая улыбаться, – сейчас я вышибу из тебя дух!
Ривера не шевельнулся. Не встал. Его ненависть сосредоточилась во взгляде.
– Встань, собака! – крикнул кто-то с места. Толпа начала свистеть, осуждая его за неспортивное поведение, но он продолжал сидеть неподвижно. Новый взрыв аплодисментов приветствовал Дэнни, когда тот шёл обратно.
Едва Дэнни разделся, послышались восторженные охи и ахи. Тело у Него было великолепное – гибкое, дышащее здоровьем и силой. Кожа белая и гладкая, как у женщины.
Грация, упругость и мощь были воплощены в нём. Да он и доказал это во множестве боев. Все спортивные журналы пестрели его фотографиями.
Словно стон пронёсся по залу, когда Спайдер Хэгерти помог Ривере стащить через голову свитер. Смуглая кожа придавала его телу ещё более худосочный вид. Мускулы у него были, но значительно менее эффектные, чем у его противника. Однако публика не разглядела ширины его грудной клетки. Не могла она также угадать, как мгновенно реагирует каждая его мускульная клеточка, не могла угадать неутомимости Риверы, утончённости нервной системы, превращавшей его тело в великолепный боевой механизм. Публика видела только смуглокожего восемнадцатилетнего юношу с ещё мальчишеским телом. Другое дело – Дэнни! Дэнни было двадцать четыре года, и его тело было телом мужчины. Контраст этот ещё больше бросился в глаза, когда они вместе стали посреди ринга, выслушивая последние инструкции судьи.
Ривера заметил Робертса, сидевшего непосредственно за репортёрами. Он был пьянее, чем обычно, и речь его соответственно была ещё медлительнее.
– Не робей, Ривера, – тянул Робертс. – Он тебя не убьёт, запомни это. Первого натиска нечего пугаться. Защищайся, а потом иди на клинч. Он тебя особенно не изувечит. Представь себе, что это тренировочный зал.
Ривера и виду не подал, что расслышал его слова.
– Вот угрюмый чертёнок! – пробормотал Робертс, обращаясь к соседу. – Какой был, такой и остался.
Но Ривера уже не смотрел перед собой обычным, исполненным ненависти взглядом. Бесконечные ряды винтовок мерещились ему и ослепляли его. Каждое лицо в зале до самых верхних мест ценою в доллар превратилось в винтовку. Он видел перед собой мексиканскую границу, бесплодную, выжженную солнцем; вдоль неё двигались оборванные толпы, жаждущие оружия.