Встав, он продолжал ждать в своём углу. Его секунданты уже пролезли под канаты и унесли с собой брезентовый стул. В противоположном углу ринга стоял Дэнни и смотрел на него. Загудел гонг, и бой начался. Публика выла от восторга. Никогда она не видела столь внушительного начала боя. Правильно писали в газетах: тут были личные счёты. Дэнни одним прыжком покрыл три четверти расстояния, отделявшего его от противника, и намерение съесть этого мексиканского мальчишку так и было написано на его лице. Он обрушил на него не один, не два, не десяток, но вихрь ударов, сокрушительных, как ураган. Ривера исчез. Он был погребён под лавиной кулачных ударов, наносимых ему опытным и блестящим мастером со всех углов и со всех позиций. Он был смят. Отброшен на канаты; судья разнял бойцов, но Ривера тотчас же был отброшен снова.
Боем это никто бы не назвал. Это было избиение. Любой зритель, за исключением зрителя боксёрских состязаний, выдохся бы в первую минуту. Дэнни, несомненно, показал, на что он способен, и сделал это великолепно. Уверенность публики в исходе состязаний, равно как и её пристрастие к фавориту, была безгранична, она даже не заметила, что мексиканец всё ещё стоит на ногах. Она позабыла о Ривере. Она едва видела его: так он был заслонён от неё свирепым натиском Дэнни. Прошла минута, другая. В момент, когда бойцы разошлись, публике удалось бросить взгляд на мексиканца. Губа у него была рассечена, из носу лила кровь. Когда он повернулся и вошёл в клинч, кровавые полосы – следы канатов – были ясно видны на его спине. Но вот то, что грудь его не волновалась, а глаза горели обычным холодным огнём, – этого публика не заметила. Слишком много будущих претендентов на звание чемпиона практиковали на нём такие сокрушительные удары. Он научился выдерживать их за полдоллара разовых или за пятнадцать долларов в неделю – тяжёлая школа, но она пошла ему на пользу.
Затем случилось нечто поразительное. Ураган комбинированных ударов вдруг стих. Ривера один стоял на ринге. Дэнни, грозный Дэнни, лежал на спине! Он не пошатнулся, не опустился на пол медленно и постепенно, но грохнулся сразу. Короткий боковой удар левого кулака Риверы поразил его внезапно, как смерть. Судья оттолкнул Риверу и теперь отсчитывал секунды, стоя над павшим гладиатором.
Тело Дэнни затрепетало, когда сознание понемногу стало возвращаться к нему. В обычае завсегдатаев боксёрских состязаний приветствовать удачный нокаут громкими изъявлениями восторга. Но сейчас они молчали. Всё произошло слишком неожиданно. В напряжённом молчании прислушивался зал к счёту секунд, как вдруг торжествующий голос Робертса прорезал тишину:
– Я же говорил вам, что он одинаково владеет обеими руками.
На пятой секунде Дэнни перевернулся лицом вниз, когда судья сосчитал до семи, он уже отдыхал, стоя на одном колене, готовый подняться при счёте девять, раньше, чем будет произнесено десять. Если при счёте десять колено Дэнни всё ещё будет касаться пола, его должны признать побеждённым и выбывшим из боя. В момент, когда колено отрывается от пола, он считается "на ногах"; и в этот момент Ривера уже вправе снова положить его. Ривера не хотел рисковать. Он приготовился ударить в ту секунду, когда колено Дэнни отделится от пола. Он обошёл противника, но судья втиснулся между ними, и Ривера знал, что секунды тот считает слишком медленно. Все гринго были против него, даже судья.
При счёте девять судья резко оттолкнул Риверу. Это было неправильно, зато Дэнни успел подняться, и улыбка снова появилась на его губах. Согнувшись почти пополам, защищая руками лицо и живот, он ловко вошёл в клинч. По правилам, судья должен был его остановить, но он этого не сделал, и Дэнни буквально прилип к противнику, с каждой секундой восстанавливая свои силы. Последняя минута раунда была на исходе. Если он выдержит до конца, у него будет потом целая минута, чтобы прийти в себя. И он выдержал, продолжал улыбаться, несмотря на отчаянное положение.
– А всё ведь улыбается! – крикнул кто-то, и публика облегчённо засмеялась.
– Чёрт знает какой удар у этого мексиканца! – шепнул Дэнни тренеру, покуда секунданты, не щадя сил, трудились над ним.
Второй и третий раунды прошли бледно. Дэнни, хитрый и многоопытный король ринга, только маневрировал, финтил, стремясь выиграть время и оправиться от страшного удара, полученного им в первом раунде. В четвёртом раунде он был уже в форме. Расстроенный и потрясённый, он всё же благодаря силе своего тела и духа сумел прийти в себя. Правда, свирепой тактики он уже больше не применял. Мексиканец оказывал потрясающее сопротивление. Теперь Дэнни призвал на помощь весь свой опыт. Этот великий мастер, ловкий и умелый боец, приступил к методическому изматыванию противника, не будучи в силах нанести ему решительный удар. На каждый удар Риверы он отвечал тремя, но этим он скорее мстил противнику, чем приближал его к нокауту. Опасность заключалась в сумме ударов. Дэнни почтительно и с опаской относился к этому мальчишке, обладавшему удивительной способностью обеими руками наносить короткие боковые удары.
В защите Ривера прибег к смутившему противника отбиву левой рукой. Раз за разом пользовался он этим приёмом, гибельным для носа и губ Дэнни. Но Дэнни был многообразен в приёмах. Поэтому-то его и прочили в чемпионы. Он умел на ходу менять стиль боя. Теперь он перешёл к ближнему бою, в котором был особенно страшен, и это дало ему возможность спастись от страшного отбива противника. Несколько раз подряд вызывал он бурные овации великолепным апперкотом, поднимавшим мексиканца на воздух и затем валившим его с ног. Ривера отдыхал на одном колене, сколько позволял счёт, зная, что для него судья отсчитывает очень короткие секунды.
В седьмом раунде Дэнни применил поистине дьявольский апперкот, но Ривера только пошатнулся. И тотчас же, не дав ему опомниться, Дэнни нанёс противнику второй страшный удар, отбросивший его на канаты. Ривера шлепнулся на сидевших внизу репортеров, и они толкнули его обратно на край платформы. Он отдохнул на одном колене, покуда судья торопливо отсчитывал секунды. По ту сторону каната его дожидался противник. Судья и не думал вмешиваться или отталкивать Дании. Публика была вне себя от восторга.
Вдруг раздался крик:
– Прикончи его, Дэнни, прикончи!
Сотни голосов, точно волчья стая, подхватили этот вопль.
Дэнни сделал всё от него зависящее, но Ривера при счёте восемь, а не девять неожиданно проскочил под канат и вошёл в клинч. Судья опять захлопотал, отводя Риверу так, чтобы Дэнни мог ударить его, и предоставляя любимцу все преимущества, какие только может предоставить пристрастный судья.
Но Ривера продолжал держаться, и туман в его мозгу рассеялся. Всё было в порядке вещей. Эти ненавистные гринго бесчестны все до одного! Знакомые видения снова пронеслись перед ним: железнодорожные пути в пустыне; жандармы и американские полисмены; тюрьмы и полицейские застенки; бродяги у водокачек – вся его страшная и горькая одиссея после Рио-Бланко и забастовки. И в блеске и сиянии славы он увидел великую красную Революцию, шествующую по стране. Винтовки! Вот они здесь, перед ним! Каждое ненавистное лицо – винтовка. За винтовки он примет бой. Он сам винтовка! Он сам – Революция! Он бьётся за всю Мексику!
Поведение Риверы стало явно раздражать публику. Почему он не принимает предназначенной ему трёпки? Ведь всё равно он будет побит, зачем же так упрямо оттягивать исход? Очень немногие желали удачи Ривере, хотя были и такие. На каждом состязании немало людей, которые ставят на тёмную лошадку. Почти уверенные, что победит Дэнни, они всё же поставили на мексиканца четыре против десяти и один против трёх. Большинство из них, правда, ставило на то, сколько раундов выдержит Ривера. Бешеные суммы ставили на то, что он не продержится и до шестого или седьмого раунда. Уже выигравшие эти пари, теперь, когда их рискованное предприятие окончилось так благополучно, на радостях тоже аплодировали фавориту.
Ривера не желал быть побитым. В восьмом раунде его противник тщетно пытался повторить апперкот. В девятом Ривера снова поверг публику в изумление. Во время клинча он лёгким быстрым движением отодвинулся от противника, и правая рука его ударила в узкий промежуток между их телами. Дэнни упал, надеясь уже только на спасительный счёт. Толпа обомлела. Дэнни стал жертвой своего же собственного приёма. Знаменитый апперкот правой теперь обрушился на него самого. Ривера не сделал попытки схватиться с ним, когда он поднялся при счёте "девять". Судья явно хотел застопорить схватку, хотя, когда ситуация была обратной и подняться должен был Ривера, он стоял, не вмешиваясь.
В десятом раунде Ривера дважды прибег к апперкоту, то есть нанёс удар "правой снизу" от пояса к подбородку противника. Бешенство охватило Дэнни. Улыбка по-прежнему не сходила с его лица, но он вернулся к своим свирепым приёмам. Несмотря на ураганный натиск, ему не удалось вывести Риверу из строя, а Ривера умудрился среди этого вихря, этой бури ударов три раза кряду положить Дэнни. Теперь Дэнни оживал уже не так быстро, и к одиннадцатому раунду положение его стало очень серьёзным. Но с этого момента и до четырнадцатого раунда он демонстрировал все свои боксерские навыки и качества, бережливо расходуя силы. Кроме того, он прибегал к таким подлым приёмам, которые известны только опытному боксёру. Все трюки и подвохи были им использованы до отказа: он как бы случайно прижимал локтем к боку перчатку противника, затыкал ему рот, не давая дышать; входя в клинч, шептал своими рассечёнными, но улыбающимися губами в ухо Ривере нестерпимые и грязные оскорбления. Все до единого, начиная от судьи и кончая публикой, держали сторону Дэнни, помогали ему, отлично зная, что у него на уме.
Нарвавшись на такую неожиданность, он всё ставил теперь на один решительный удар. Он открывался, финтил, изворачивался во имя этой единственной оставшейся ему возможности: нанести удар, вложив в него всю свою силу, и тем самым вырвать у противника инициативу. Как это уже было сделано однажды до него неким ещё более известным боксёром, он должен нанести удар справа и слева, в солнечное сплетение и челюсть. И Дэнни мог это сделать, ибо, пока он держался на ногах, руки его сохраняли силу.
Секунданты Риверы не очень-то заботились о нём в промежутках между раундами. Они махали полотенцами лишь для виду, почти не подавая воздуха его задыхающимся лёгким. Спайдер Хэгерти усиленно шептал ему советы, но Ривера знал, что следовать им нельзя. Все были против него. Его окружало предательство. В четырнадцатом раунде он снова положил Дэнни, а сам, бессильно опустив руки, отдыхал, покуда судья отсчитывал секунды. В противоположном углу послышалось подозрительное перешёптывание. Ривера увидел, как Майкл Келли направился к Робертсу и, нагнувшись, что-то зашептал. Слух у Риверы был, как у дикой кошки, и он уловил обрывки разговора. Но ему хотелось услышать больше, и, когда его противник поднялся, он сманеврировал так, чтобы схватиться с ним над самыми канатами.
– Придётся! – услышал он голос Майкла Келли. И Робертс одобрительно кивнул. – Дэнни должен победить… не то я теряю огромную сумму… я всадил в это дело уйму денег. Если он выдержит пятнадцатый – я пропал… Вас мальчишка послушает. Необходимо что-то предпринять.
С этой минуты никакие видения уже не отвлекали Риверу. Они пытаются надуть его! Он снова положил Дэнни и отдыхал, уронив руки. Робертс встал.
– Ну, готов, – сказал он. – Ступай в свой угол. Он произнёс это повелительным тоном, каким не раз говорил с Риверой на тренировочных занятиях. Но Ривера только с ненавистью взглянул на него, продолжая ждать, когда Дэнни поднимется.
В последовавший затем минутный перерыв Келли пробрался в угол Риверы.
– Брось эти шутки, чёрт тебя побери! – зашептал он. – Ложись, Ривера. Послушай меня, и я устрою твоё будущее. В следующий раз я дам тебе побить Дэнни. Но сегодня ты должен лечь.
Ривера взглядом показал, что расслышал, но не подал ни знака согласия, ни отказа.
– Что же ты молчишь? – злобно спросил Келли.
– Так или иначе – ты проиграешь, – поддал жару Спайдер Хэгерти. – Судья не отдаст тебе победы. Послушайся Келли и ложись.
– Ложись, мальчик, – настаивал Келли, – и я сделаю из тебя чемпиона.
Ривера не отвечал.
– Честное слово, сделаю! А сейчас выручи меня.
Удар гонга зловеще прозвучал для Риверы. Публика ничего не замечала. Он и сам ещё не знал, в чём опасность, знал только, что она приближается. Былая уверенность, казалось, вернулась к Дэнни. Это испугало Риверу. Ему готовили какой-то подвох. Дэнни ринулся на него, но Ривера ловко уклонился. Его противник жаждал клинча. Видимо, это было необходимо ему для задуманного подвоха. Ривера отступал, увёртывался, но знал, что рано или поздно ему не избежать ни клинча, ни подвоха. В отчаянии он решил выиграть время. Он сделал вид, что готов схватиться с Дэнни при первом же его натиске. Вместо этого, когда их тела вот-вот должны были соприкоснуться, Ривера отпрянул. В это мгновение в углу Дэнни завопили: "Нечестно!" Ривера одурачил их. Судья в нерешительности остановился.
Слова, уже готовые сорваться с его губ, так и не были произнесены, потому что пронзительный мальчишеский голос крикнул с галерки:
– Грубая работа!
Дэнни вслух обругал Риверу и двинулся на него. Ривера стал пятиться. Мысленно он решил больше не наносить ударов в корпус. Правда, таким образом терялась половина шансов на победу, но он знал, что если победит, то только с дальней дистанции. Всё равно теперь по малейшему поводу его станут обвинять в нечестной борьбе. Дэнни уже послал к чёрту всякую осторожность. Два раунда кряду он беспощадно дубасил этого мальчишку, не смевшего схватиться с ним вплотную.
Ривера принимал удар за ударом, он принимал их десятками, лишь бы избегнуть гибельного клинча. Во время этого великолепного натиска Дэнни публика вскочила на ноги. Казалось, все сошли с ума. Никто ничего не понимал. Они видели только одно: их любимец побеждает.
– Не уклоняйся от боя! – в бешенстве орали Ривере. – Трус! Раскройся, щенок! Раскройся! Прикончи его, Дэнни! Твоё дело верное!
Во всём зале один Ривера сохранял спокойствие. По темпераменту, по крови он был самым горячим, самым страстным из всех, но он закалился в волнениях, настолько больших, что эта бурная страсть толпы, нараставшая, как морские волны, для него была не чувствительнее лёгкого дуновения вечерней прохлады.
На семнадцатом раунде Дэнни привёл в исполнение свой замысел. Под тяжестью его удара Ривера согнулся. Руки его бессильно опустились. Он отступил шатаясь. Дэнни решил, что счастливый миг настал. Мальчишка был в его власти. Но Ривера этим маневром усыпил его бдительность и сам нанёс ему сокрушительный удар в челюсть. Дэнни упал. Три раза он пытался подняться, и три раза Ривера повторил этот удар. Никакой судья не посмел бы назвать его неправильным.
– Билл, Билл! – взмолился Келли, обращаясь к судье.
– Что я могу сделать? – в тон ему отвечал судья. – Мне не к чему придраться.
Дэнни, побитый, но решительный, всякий раз поднимался снова. Келли и другие сидевшие возле самого ринга начали звать полицию, чтобы прекратить это избиение, хотя секунданты Дэнни, отказываясь признать поражение, по-прежнему держали наготове полотенца. Ривера видел, как толстый полисмен неуклюже полез под канаты. Что это может значить? Сколько разных надувательств у этих гринго! Дэнни, поднявшись на ноги, как пьяный, бессмысленно топтался перед ним. Судья и полисмен одновременно добежали до Риверы в тот миг, когда он наносил последний удар. Нужды прекращать борьбу уже не было: Дэнни больше не поднялся.
– Считай! – хрипло крикнул Ривера.
Когда судья кончил считать, секунданты подняли Дэнни и оттащили его в угол.
– За кем победа? – спросил Ривера.
Судья неохотно взял его руку в перчатке и высоко поднял её.
Никто не поздравлял Риверу. Он один прошёл в свой угол, где секунданты даже не поставили для него стула. Он прислонился спиной к канатам и с ненавистью посмотрел на секундантов, затем перевёл взгляд дальше и ещё дальше, пока не охватил им все десять тысяч гринго. Колени у него дрожали, он всхлипывал в изнеможении. Ненавистные лица плыли и качались перед ним. Но вдруг он вспомнил: это винтовки! Винтовки принадлежат ему! Революция будет продолжаться!
Каменный мальчик
Потемнели небеса в тревоге,
Клубы дыма катятся, как вьюки, -
То Тимур пирует хромоногий,
Вьючит наше горе, наши муки.С родниками, что текут издревле,
Кровь смешалась, но исчезла жалость:
Горе матерей – воды дешевле,
Честь невест с речным песком сравнялась.Разве можно горцам Дагестана
Примириться с горькою годиной?
Разве можно горцам Дагестана
Не вступить в борьбу семьёй единой?У судьбы, как у арбы, – колёса,
Непрестанно времени круженье,
Высоко Тимур-хромец вознёсся,
Началось теперь его паденье.Хоть в аулах горских пусто ныне,
Хоть войска Тимура на вершине, -
Нет лесов, чтоб недругам укрыться,
Нет ключей, чтоб недругам напиться.Терпкий дым окутал бездорожье,
Зной палящий давит нестерпимо,
Капля влаги – золота дороже,
Жизнь захватчиков – дешевле дыма.Разметались вдоль долины горной
Недругов шатры, горя, как маки,
Разыщите горные потоки,
С воспалённой кожею вояки."Эй, гонцы, – сказал Тимур жестокий, -
Разыщите горные потоки,
Эй, верблюдов к родникам отправьте,
Войску воду в бурдюках доставьте!"Если б в мире не было печали,
Слёзы на глазах бы не блистали,
Если б не было воды бесценной,
Не было бы жизни во вселенной…Жизни нет для воинов Тимура,
Стон в шатрах, сидит властитель хмуро, -
Нет воды! Верблюды – пред шатрами:
С мёртвыми вернулись бурдюками!На колени перед грозным шахом
Пал вазир, сказал, объятый страхом:
Смилуйся, о шах неумолимый,
Никого в ущельях не нашли мы!Только под утёсом-великаном
Встретились мы с глупым мальчуганом.
Мальчик пас последнего ягнёнка,
И спросили мы у пастушонка:"Где тут к роднику лежит дорога?"
Он молчал, – скрестились наши взоры, -
Только голову он поднял строго,
Словно эти вековые горы.– Эй, вазир, – сказал Тимур, вскипая, -
Ты забыл, что голова дурная
Умного меча всегда боится.
Не открыл ты, где родник таится,Почему же мальчика дурного
Не заставил ты сказать нам слово?– О владыка, смилуйся над нами,
Ты об этом мальчике послушай!
Мы беседовали с ним кнутами
И его же палкою пастушьей,
Но вели мы разговор впустую:
Он упал, но голову дурную
Высоко по-прежнему держал он,
О воде ни слова не сказал он!– Эх, вазир, – сказал Тимур, вставая, -
Ты забыл, что голова дурная
Умного меча всегда боится,
Ты б огнём спалил мальчишке ноги,
Чтобы сразу вспомнил ум убогий,
Где вода желанная струится!– Смилуйся, владыка с мощным станом!
Разговор вели мы с мальчуганом
Пламенем, железом раскалённым -
Не ответил ни слезой, ни стоном.
Может быть, тебе он слово скажет,
Золото ему язык развяжет?Перед шатром Тимура-падишаха
Мальчуган стоял, не зная страха.
Он воскликнул, не потупя взгляда:
Падишах, мне золота не надо!
Если недруг золото предложит,
Сын родную мать продать не может,
Родину продать народ не может!