Устало мерцали напуганные звёзды.
Загадкой замерла Газа.
- Сержант, - заговорил Гилад, - там гибнут дети, да?
- Бывает, что и дети…Война…- я посмотрел на полевую рацию – в любую минуту мог поступить приказ: "Со Злом пора покончить …"
Мы ждали.
Клонило ко сну.
"Хорошо живётся кошкам, - думал я. - Говорят, на сон у них уходит большая часть жизни"
Встряхнув головой, отжавшись двадцать раз на руках, глотнув воду из фляги, выдохнув из себя "Dum spiro spero"*, я мысленно переносился в Древнюю Грецию, где царь Эдип, вызвав к себе во дворец Креонта, выпрашивал совет: "Как истребить? И в чём зараза эта?" "Изгнанием, - отвечал Креонт, - иль кровью кровь смывая"**
Спать хотелось упорнее, чем жить.
- Вздремни, сержант, - сказал ефрейтор Фима. - Я присмотрю…
Я признательно склонил голову:
- Разве что на чуток…
В меня проник сон –
куда-то отлучился царь Эдип,
*(лат) Пока дышу, надеюсь.
**Софокл. "Царь Эдип". Пер. с древнегреческого Ф Зелинского.
в небе нарисовались знаки-символы,
на пустырь въехал танк, из открытого люка которого донеслось: "Не сотвори себе кумира!.."
А потом я увидел печальное лицо Лии.
- Неподалёку от Иерусалима упали две ракеты… - сказала Лия.
Я стиснул губы.
- Мне страшно…
Мои губы разжались.
- Лия, потерпи. Когда я вернусь, то возьму напрокат лодку, и мы с тобой заплывём далеко в море.
- Туда, где большие акулы?
Я угрожающе постучал зубами.
- Да, где огромные голодные акулы.
- Они способны проглотить наши вёсла?
- Очень способны.
- И что же станет с нами?
- Вернёмся на берег вплавь.
- А если выбьемся из сил?
- Тогда примемся громко звать на помощь.
Лия поёжилась, будто от холода.
- Лия, не бойся, - сказал я. - Думай о чём-то хорошем. Обо мне думай…Если подумаешь обо мне, то страх уйдёт.
- Я так и делаю. А когда ты вернёшься?
- Вот покончим с…
Кто-то тронул моё плечо.
Лии не стало.
Танк оставил пустырь.
По небу рассыпались знаки-символы.
"Чуток оклемался?" - спросил ефрейтор Фима.
Я повертел носом. Поиграл ушами. Поинтересовался, снятся ли сны Фиме. Он посетовал на то, что сны приходят к нему большей частью нелепые. Однажды он увидел во сне президента Клинтона. Тот катался по лужайке Белого дома на трёхколёсном велосипеде, а он, Фима, стоял в стороне и играл на саксофоне.
- Вздремни ты, - предложил я.
Во сне Фима запел. Слова были на русском.
- Переведи! - попросил я, когда ефрейтор проснулся.
Он перевёл: "У попа была собака. Он любил её. А она любила мясо. Любое мясо. Кроме старого, испорченного. А ещё была у попа жена. Собака жену попа не кусала, потому что под одеждой этой женщины мясо было уж очень не свежее".
Я сказал:
- Врёшь, Фима!
- Спроси сам! - обиделся Фима. - У собаки…
На память пришёл Джозеф Джейкобс, который считал, что читать стихи в переводе, то же самое, что целовать женщину, лицо которой покрыто вуалью.
***
Ночь-день…
День-ночь…
Ефрейтор Фима кивнул на рацию.
- Ну?
Я развёл руками.
- Молчит?
- Глухо!
Вокруг –
смрадный,
зудящий,
лязгающий мир.
Обжигая наши руки, лица, шеи, приставали комары.
Рядовой Иона возмутился:
- Сколько ещё торчать здесь?
Я вяло возразил:
- Вроде бы движемся. Во времени и пространстве…
- Разве что во времени, - ухмыльнулся Иона, - а что до территории, то…
Я пожал плечами.
- Не все свои законы природа раскрывает.
Иона шмыгнул носом и отошёл в сторону.
Чтобы как-то отключиться от состояния непонятного бездействия, я решил завести беседу об Апуллее, но бойцам было не до него.
Вспоминалось:
"- И люди же там! Представьте, никогда не спят!
- И почему не спят?
- Они не устают!
- А почему не устают?
- Потому что дураки.
- Разве дураки не устают?
- А чего дуракам уставать?"*
Ночь отступала.
Звёзды гасли.
Где-то я слышал, что звёзды в небе – это плод любви, результат соития неба с… С кем именно – загадка. Чьей любви – тайна.
За город Газа опустилась луна, на небе корчились, строя рожицы, облака, и, будто лизнув по оставленным на небе ночным ранам, пробежался зыбкий утренний луч солнца.
Мы достали консервные банки и принялись поедать бобы в томате. "Что-то будет…", - подумал я и сказал себе: "Не дёргайся! Fatum non penis, in manus non recipis"**
- Хотел бы я знать, - проговорил рядовой Тувье, - чем в эти минуты занят Бог?
Алекс помахал небу рукой, попросил Создателя откликнуться.
- Не отзывается, - пожаловался Алекс.
- Может, так даже лучше? - заметил Николай и рассказал анекдот: "Доктор, - спросила больная, - почему, когда я говорю с Богом, это называется молитвой, а когда Бог разговаривает со мной, это называется шизофренией?"
Я с облегчением подумал: "Со мной Он, вроде бы, разговоров не заводит…"
*Франц Кафка. "Дети на дороге"
** (лат) Судьба не член, рукой не ухватишь.
Опустившись наземь, Юваль Лерман грыз печенье.
***
Полдень.
Час воспалённого солнца.
Дряблый, потный воздух.
Мы достали консервные банки и принялись поедать бобы в томате.
Город Газа выплёвывал из себя ракеты, и тогда я шептал: "Vade retro, Satanas!"*
В расположение нашего взвода забрела серая коза. Оценив армейский быт, она высказала что-то на своём козьем языке и, торопливо перебирая ножками, повернула назад.
***
Вечер…
"Возможно, - подумал я, - сейчас Лия смотрит на закат солнца? И мама смотрит…"
Николай лежал на траве и наблюдал за тем, как, подталкивая друг друга рыхлыми бёдрами, в небе покачивались облака. Вдруг он запел.
- Переведи, - попросил я.
Он перевёл: "Дамы, дамы, не крутите задом, это не пропеллер, вам говорят"
- Сочинил ты? - спросил я.
- Возможно, - ответил Николай. - Уже и не припомню.
Я раскрыл мобильник, проговорил:
- Лия, Марк Аврелий считал, что человек бывает счастливым лишь тогда, если сам себя таковым считает.
- Ты себя таковым считаешь?
- У меня есть ты…
***
Месяц назад поэт Давид Полонски доверительно сообщил:
- Жажду сделать ребёнка.
Я скосил глаза,
подвигал носом,
пошевелил ушами.
- Кто счастливица?
Давид покрутил шеей.
- Как тебе объяснить?
Я снизошёл:
- Ничего объяснять не надо – мне подумалось, что если человек говорит "как тебе объяснить?", то он или не в ладах со словами, или же толком сам не знает, чего хочет.
Но поэт, как оказалось, знал.
- Надо бы изменить структуру вселенной, - сказал он. - Из гуманитарных побуждений сделаю ей отрока, то есть, заброшу, так сказать, достойное семя в строительство Будущего.
Идея Давида меня увлекла.
* (лат.) Изыди, сатана!
- Да-да, - подхватил я, - подкорректируй структуру вселенной, внедри нужное семя в Будущее! Теперь самое время. Пожалуйста, прояви усердие, сделай это! Читающую публику страны я предупрежу, что ты, по причине выхода в декрет, какое-то время печататься прекратишь…
- В декрет? - омрачился Давид. - В Иерусалиме меня ненормальным не посчитают?
- Ни в коем случае, - заверил я. - В столице ненормальных и без тебя хватает, кроме того, любой интеллигентный человек знает, что поэзия – это хворь необычная, ни на одну из других непохожая, и лишь неуч станет выискивать в личности поэта нормальность. Подкорректируй у вселенной ДНК, сделай это! Только учти – службы не дремлют…
- Какие к чертям службы?
Я пояснил:
- Службы государственные, специальные и очень специальные.
Лицо поэта потускнело. В воздухе прозвучало вялое "подумаю".
Мы заговорили о ракетах из Газы, о пылающих домах Негева, о детях, глотающих дым.
- С носителями Зла мы покончим, - обещал я. - Раз и навсегда! А ты, тем временем, займись семяизвержением…
***
Ночной взгляд луны показался мне враждебным, и я потянулся к автомату.
Чертовщина…
Нервы…
Взводная рация продолжала молчать.
Сидевший под пушкой танка бородатый парень вполголоса читал молитву. "У верующих – Бог один; у неверующих – в зависимости от суммы обстоятельств – множество", - подумалось мне.
Из спального мешка высунулась голова Рана. Выражение на его лице было искажено, будто ему скрутило живот. "Просто не знаю, - озадаченно бормотал он, - лежим тут, лежим… Если домой вернусь ни с чем, что я родным скажу?" Кто-то отозвался: "Что-нибудь скажешь…Если вернёшься целым…"
Ран посмотрел на меня.
- Посоветуйся с Господом, - сказал я.
- Я Бога не трогаю, - буркнул Ран. - Рискованно…
Я подумал, что у каждого своя Судьба –
у травинки,
у пушки,
у книжки.
"А у Судьбы есть судьба?"
Я завёл рассказ об Александре Дюма. Участвуя в дуэли, он вытянул жребий, по условию которого проигравший должен был застрелиться. Дюма удалился в соседнюю комнату, и через мгновенье раздался выстрел. Все замерли. Однако Дюма вернулся и, разведя руками, проговорил: "Я стрелялся, но…промахнулся".
Ран вопросительно посмотрел на меня.
- Может, - сказал Ран, - сообщу домашним, что в меня стреляли, но промахнулись?
- Почему бы нет? - отозвался я.
Громко зевнув, рядовой Виктор посмотрел в сторону Газы и уныло проговорил: "Сержант, как думаешь, там сейчас спят?"
Я пожал плечами.
Виктор не унимался:
- Газа совсем рядом.
Я промолчал. Вспомнилось: "Ближе друзей бывают только враги".
На часах было четверть пятого.
Заметно ослабнув, луна опрокинула себя набок и поползла вниз.
Темень и свет неторопливо менялись местами.
Белесая дымка затянула небо.
Птиц не было видно. Их пения не было слышно.
Пробежался лёгкий ветерок и скрылся в траве.
Я подумал: "Возможно, в это утро наша очередь…"
Мы свернули спальные мешки.
Закончив молитву, бородатый парнишка спрыгнул с танка и ушёл за кусты помочиться. Потом он полил себе из фляги на руки и вновь взобрался на танк.
В небо впились самолёты – дело известное: сейчас посыплется, а потом, как Судьба задумает…
На память пришла любимая поговорка моего заместителя, ефрейтора Фимы: "О чём не знаешь, того и нет!"
***
Под Газой я составил себе программу Aktion'а – чаще пить воду из фляги, заставлять себя дышать ровно, продолжать изощрять свою память повторением латинских текстов.
"Dum spiro spero…"
"Cogito ergo sum…"
***
Однажды мой отец сказал:
- Пока ты юн, кажется, что твоя жизнь ещё не началась, но однажды вдруг замечаешь, что ты уже не молод, а задуманная жизнь, вроде бы, и не наступила. Остаётся у тебя два возможных выбора: или принимать то, что подносит тебе судьба, или вступать с ней в единоборство. Двух будущих не бывает…
- Ты выбрал? - спросил я.
- Ещё нет, - твёрдо ответил отец. - Я думаю…
***
…Кто-то из парней сказал: "Надеюсь, домой нас вернут не на носилках…"
Я вскинулся: "Не каркайте!"
Отделение отозвалось: "Так точно, сержант!"
Вокруг –
тишина,
безмолвие,
таинство.
"Где, Господи, Твоё чуткое Ухо? - спросил я. - Где же, Создатель, Твой Глаз всевидящий?"
Кажется, Жюль Ренар сказал: "Не знаю, существует ли Бог, но для Его репутации лучше было бы, если бы Его не было".
Опустив голову, я прошептал: "Господи, пожалуйста, будь! С Тобой всё же комфортнее…"
***
Солнце, казалось, настроилось выжечь под собой все нечистоты мира. В раскалённом воздухе металась, толкалась мошкара.
Я прислушивался к биению моего сердца.
Я думал о маме, о Лие, об университетских лекциях, о лавке букиниста.
Я о себе думал…
…В день своего появления на свет я остался без мамы. Трагические роды. Из книжек выяснил: такое бывает… Жить без мамы отец не захотел. "И такое бывает…" – это я понял сам.
В три года я для себя открыл, что моя мама, на самом деле, моя бабушка (род.1939), а отец – мой дедушка (род.1937), однако это открытие не помешало мне продолжать называть дедушку отцом, а бабушку – мамой. Так что…Вы уж это учтите!
***
Мы ждали.
Ожидание –
угнетало,
раздражало,
душило.
Приказ не поступал; росло недоумение: "Ведь мы у цели…"
Тишина –
гнетущая,
смутная,
лукавая.
Терзал вопрос: "Отчего власти тянут со временем?"
Прорывался ответ: "Министрам лучше видно… А я, возможно, слеп…"
Порой шевелилась нехорошая мысль: "Может, министры блефуют?"
Как там у Шекспира –
ГАМЛЕТ: Вы видите то облако, что вроде верблюда?
ПОЛОНИЙ: Ей Богу, оно действительно похоже на верблюда.
ГАМЛЕТ: По-моему, оно похоже на ласточку.
ПОЛОНИЙ: У него спина, как у ласточки.
ГАМЛЕТ: Или как у кита?
ПОЛОНИЙ: Совсем как у кита.*
"Расслабься! - говорил я себе. - Стань Полонием!
Но тогда – лицемерие...
А если так правильно? Всё-таки ты – не король, и даже не принц…"
***
День-ночь…
Мгла-свет.
Рассвет оживляли шорохи ветра.
*Шекспир "Гамлет".
К нашему бездействию присоединились новые колонны танков.
Я пожимал плечами.
"А может, мы не у цели?
А может, у цели – не мы?
А может, цели-то и нет?"
Я казался себе опрокинутой на спину черепахой…
***
Ночь-день…
"Может, мы здесь по ошибке?..
Может, не пришло время?..
Ошибки безошибочными бывают?
***
День-ночь…
"Господи, разве мы Тебе не свои? Порываюсь, как Иов, спросить: "Зачем Ты поставил меня противником Себе?"*
***
Ночь-день…
Я тянулся к фляге с водой.
Я старался дышать ровно.
Я бормотал что-то на латыни.
***
Мучила неопределённость.
Я говорил себе: "Во-первых, приказ поступит, потому что, во-вторых, приказы рано или поздно поступают, а в-третьих…В-третьих, достаточно и двух первых…"
***
Мобильник…
- Слушала радио, - сказала Лия и вдруг замолчала.
- Что, Лия?
- Тебя могут убить?
- Нет.
- Почему?
- Я не хочу.
- И я не хочу.
- Ну, вот…
***
Я заглянул в бинокль – над Газой повис густой дым.
Там – они.
Мы – здесь.
В руках Николая книга.
- Книга на русском?
- Да. Феликс Кандель.
*Кн. Иова. Гл.7:21
- Что пишет?
Николай перевёл: "Мы не любим, когда нас убивают. Они не любят, если убивают их. Так должно быть. Но почему они танцуют от радости и раздают
сладости, когда мы хороним своих? Почему мы не танцуем?"
Я подумал о наших праздниках, танцах, играх.
"Бог в азартные игры не играет", - кажется, так сказал Эйнштейн. А может, не Эйнштейн? А вдруг Эйнштейн ошибся, и Бог в азартные игры всё же играет? "Всё относительно…" – уж это-то точно сказал Эйнштейн".
Открыв мобильник, я полюбопытствовал:
- Лия, что говорят СМИ?
Лия сообщила:
- СМИ говорят, что при ракетном обстреле, граждане должны лечь на живот, возложить руки на затылок и в течение десяти минут оставаться неподвижными.
Я представил себе Лию, лежащую на тротуаре.
Меня охватило пламя стыда и неловкости.
… Впервые чувство стыда и неловкости я испытал в третьем классе, когда принял участие в выставке детского рисунка. Я представил рисунок с быком, но посетители отнеслись к моему рисунку с полным равнодушием. Кто-то из старшеклассников увидел причину моего провала в том, что рисунок не обнаружил в себе самого существенного – присутствия в быке органа размножения…
Потерянные глаза десантников.
Смущённые взгляды артиллеристов.
Обескураженные вздохи танкистов.
Лишь лётчики не испытывают чувства бездействия. Ни днём, ни ночью…
Прошли сутки – "тьфу!"
Ещё сутки – "тьфу-тьфу!"
Ещё несколько суток – "тьфу-тьфу-тьфу!"
***
…Однажды мне показалось, что –
погасли звёзды,
остановилось кружение земли.
замерло моё сердце,
я отключился.
Надо мной склонилось задумчивое лицо Лии. Я услышал:
- Новое утро будет солнечным.
Я покачал головой.
- Осенью и зимой солнце бывает редко.
- Жаль.
- Не всё бывает всегда…
- А твои глаза?
- И зимой, и летом.
- А твои плечи?
- И весной, и осенью.
- Давай взлетим вон на то облачко! - предложила девушка.
- Я не птица…
- Жаль…
- А ты птица?
Ответить Лия не успела –
в воздухе, между городом Газа и городом Иерусалим повис снаряд.
- Изыди, сатана! - крикнул я на него.
Пошипев, снаряд замолк…
Ребята полагали, что если я читаю древних мудрецов в оригинале, то владею хранилищем истин. Откуда? Это журналист Яков Ш. знает, как правильно подбирать репертуар спектаклей, как их следует ставить, книги каких авторов читать полезно, а каких вредно, как…
Кто-то спросил:
- Сержант, что скажешь?
- О чём?
- Обо всём этом…
- Слов нет…- ответил я.
- Страшно?
- Страшно, когда боюсь.
- А боишься?
- А ты подумай.
- А мне это надо?
***
Ночью вновь налетели самолёты.
Напряглось, наполнилось строгостью небо.