Они сели на кухне за стол. Лите пришлось вкратце все рассказать. Про Лесника. Про то, что у него очень сильно болит спина.
–– Это метастазы, наверное, – сказала мама, глядя то на Литу, то на мачо. Тот хранил дипломатическое молчание.
– Метастазы – это очень серьезно, – продолжала мама каким-то не своим голосом. – Боль может быть запредельной. Больнее, чем ломать кости. И позвоночник, кстати, может ломаться. И паралич может быть…
– Хватит уже, – умоляющим голосом перебила ее Лита. – Дай мне лучше какое-нибудь сильное обезболивающее.
Мама стала думать.
– Есть в ампулах. У меня сегодня отгул – но я могу позвонить Вале. Она даст. И шприцы одноразовые возьми у нее. Укол надо в вену делать…
– Сделаю как-нибудь.
– И вообще, – мама стала говорить как заведенная, по нарастающей. – В больницу надо. А что вообще Екатерина Георгиевна? И почему ты этим всем занимаешься? – она вдруг уставилась на Литу. – И почему ты вообще не в школе?!
– Мам, – Лита взглянула на мачо. Он понимал, с кем имеет дело? – Все хорошо.
Она уже ерзала. Она думала про Лесника, как он там один.
И когда она уже почти вскочила и побежала, мачо вдруг многозначительно посмотрел на Литу и произнес:
– Лида, я вас задержу еще буквально на одну минуту. Понимаете… Лидочка, я сделал вашей маме предложение. И она согласилась.
Лита онемела. Она ошарашенно смотрела на свою маму и на этого странного человека. Мама смотрела в стол. Мачо, сияя, смотрел на Литу.
Лесник сходил с ума от боли. Лита сходила с ума вместе с ним. А тут, оказывается, мама нашла свое женское счастье. Блин, как все вовремя!
– Поздравляю, – выдавила она. – Я пойду?
***
Потом она встречалась с папой. Врала ему нагло про физфак. "Я все-таки решила попробовать поступать, да". Было очень противно. Но денег на репетитора он ей дал.
***
С лекарством, шприцами и деньгами Лита вернулась к Леснику. Когда она его увидела, она забыла и про папу, и про маму.
Он лежал на полу.
– Не пугайся, – сказал он, – я упал с кровати. Я не могу встать. И на полу чуть-чуть легче. Не пугайся… Я полежу пока так.
Он лежал на холодном полу, где дуло, и не мог встать. И некому было его поднять. И даже накрыть одеялом. Апофеоз бессилия.
Лицо у него было серым, глаза ввалились. Его сильно знобило. Она взяла одеяло и подушку, накрыла его на полу.
– Сейчас, Лесник, сейчас…
Лита снова набрала Маньку.
– Мань, рассказывай, как делать укол в вену. Сейчас, Лесник, сейчас, – приговаривала она, сидя рядом с ним на полу, зажав ухом телефонную трубку, судорожно распаковывая шприц, вскрывая ампулу, набирая в шприц лекарство. – Господи, помоги мне!
Лита до ужаса боялась делать уколы. Тем более в вену. К тому же у Лесника были очень плохие вены, исколотые капельницами после недавней операции. Надо было попасть куда надо.
– Манька, – сказала Лита с тихой истерикой. – Я боюсь все испортить. Я боюсь не попасть.
– Спокойно, – ответила Маня, которая сегодня-завтра должна была отправиться в роддом. – Расслабься и не психуй. Находишь вену – и как будто вдеваешь нитку в иголку. В иголку с толстым ушком. Это просто иголка с ниткой, – говорила Маня голосом сфинкса.
– Момо, – вдруг сказал Лесник, – давай, Момо.
Она нашла-таки одну вену, собрала всю свою волю…
Потом положила его горяченную голову себе на колени и сидела так с ним. Похоже, у нее получилось попасть куда надо, потому что минут через пятнадцать она почувствовала, что его отпускает потихонечку. Он и сам стал говорить заплетающимся языком, что ему легче.
С трудом она помогла ему перелечь на кровать. Измученный почти сутками боли, он заснул. Она в оцепенении сидела рядом. Мамины слова про метастазы не шли у нее из головы.
***
Потом зазвонил телефон – это Манька узнала адрес онкологического диспансера, куда был прикреплен Лесник. Лита потащилась добывать направление в больницу.
Она отсидела длиннющую очередь, но врач не хотела ничего понимать.
– Как я дам направление? Я должна его посмотреть.
– Понимаете, ему очень плохо, – собрав все чувства и засунув их куда подальше, говорила Лита.
– А вы, собственно, кто?
– Я – его сестра, – не моргнув глазом, отвечала Лита. – Но вот же выписка из больницы. Вот результаты анализов, биопсии. Что еще нужно?
– Я понимаю, – отвечала врач, – но я так просто не могу дать направление. Я должна его посмотреть.
Лита не знала, как давать эту проклятую взятку! Она не думала об этом ни разу в жизни.
– Ну так придите и посмотрите.
– У меня прием. Я не хожу каждый день по домам. У меня для этого есть определенное время.
– Но ему плохо! Он не сможет сидеть у вас тут в очереди.
– Пройдете без очереди.
Елки, надо что-то такое специальное сказать…
– Вызывайте скорую, если что.
– Но нам нужно направление в больницу!
– Девушка, – наконец раздраженно сказала врач, – вы меня задерживаете. Меня больные ждут. Я вам уже все сказала.
И тут Лита вспомнила наконец слышанную где-то – в кино? – фразу: "Может быть, мы как-нибудь договоримся?" Договариваться было чем – в сумке у Литы лежала, наверное, треть месячной зарплаты этой врачихи.
– Может быть, мы как-то договоримся? – дрожащим голосом спросила Лита и вынула завернутые в тетрадный листок деньги.
Через десять минут она в полном шоке, но с направлением, бежала к Леснику.
Он спал и стонал во сне. Через несколько часов все началось по новой, лекарство перестало действовать. Лита сделала еще один укол.
Пока укол не заработал, он больно сжимал ее руку. Но ей хотелось, чтобы он сжимал еще больнее. Ей казалось, что так она хоть немножко может ему помочь.
До утра они как-то дожили.
Утром приехала тетя.
***
Она была уставшая и расстроенная – приехала с похорон своей подруги. Но Лите было не до дипломатии. Почти с порога она сказала:
– Мне нужно с вами поговорить.
Тетина сумка, которую она пять секунд назад поставила на табуретку, с грохотом свалилась на пол.
– Дай хоть пройти! – сказала Екатерина Георгиевна в сердцах.
Лита отодвинулась, пропуская ее.
Тетя прошла на кухню, тяжело села.
– Сашка как? – спросила она.
– Плохо. То есть ужасно. Он не может ехать в Свердловск. – И, не дожидаясь, пока тетя на это что-то скажет, Лита продолжила: – Вы не волнуйтесь. У нас есть направление в хорошую больницу. Я буду ухаживать за ним, сколько нужно. Если что, моя мама, кажется, выходит замуж, надеюсь, она переедет к мужу, Саша может переехать к нам. Он ляжет в больницу завтра.
– Что? Как вы все это решили… – сказала шокированная Екатерина Георгиевна. – Мы уже давно договорились с очень хорошим врачом в Свердловске. Сашку там ждет сестра. Я бы попросила тебя, девочка, не лезть в то, что пока тебя не касается.
– Он никуда не поедет, –– еще раз сказала Лита, на всякий случай взявшись за ручку двери. – Он не доедет в поезде. Если бы вы не боялись, что вам придется за ним ухаживать, – Лита покрепче взялась за ручку, – и не пытались бы его сбагрить к сестре, которой он тоже не нужен, то давно положили бы его в больницу здесь. Для этого ничего особенно не надо было делать. Просто взять направление. И…
– Господи, что ты говоришь? – воскликнула, наконец перебивая ее, тетя. – Что ты говоришь?! – и она заплакала. Слезы у нее были близко.
Лита не реагировала на слезы.
–– Я приеду завтра утром, и мы поедем с ним в больницу, – сказала она. – Он ляжет завтра. Здесь.
На этих словах она вышла и пошла к Леснику. Он был в полусне и почти не стонал – лекарство работало.
Тетя зашла в комнату за ней.
– Саш, – позвала его тетя.
Он медленно открыл глаза.
– Привет.
– Саш…
Тетя посмотрела на него внимательно и быстро вышла – плакать, понятное дело, что же еще ей было делать. От его вида сейчас можно было только плакать.
***
Минут через двадцать тетя снова заглянула.
– Лида, пойди сюда.
Они снова вышли в кухню. Тетя закрыла дверь.
– У меня давление сто восемьдесят, – сказала она, показывая на тонометр. – Пусть ложится здесь, если у тебя есть направление.
И она снова заплакала.
– Господи, – говорила она, плача. – За что все это ему, а? Я ведь люблю его. Просто сил моих уже нет. Уже третий месяц. Господи… Он ведь тогда чуть не умер после операции. И все по новой.
Лита молчала.
Тетя вдруг посмотрела на нее.
– Ты, небось, передумала с ним ехать? Я сразу поняла, что это блажь.
Лита подняла на нее глаза. Она вдруг почувствовала, что страшно, невыносимо, смертельно устала за эти двое суток.
– Думайте, пожалуйста, все, что вы хотите, – ответила она через силу.
Тетя удивленно замолчала, потом все-таки сказала:
– Чего он тебе сдался, а? У него же нет ничего. Одна душа…
– Сдался, сдался, – ответила Лита, глядя в окно.
Они помолчали. Тетя шмыгала носом, Лита качалась на стуле. Потом тетя вдруг медленно заговорила:
– У них весь род такой несчастный. Анька, мать его, всю жизнь мучилась. И умерла страшно, под поездом этим. Московский, между прочим, поезд был… Мать Анькина вышла замуж за какого-то кондитера, еще до революции. За француза. Почему они не уехали, не знаю… Дочь у них первая умерла, Аньку они родили уже в тридцать пятом. И что? Посадили перед войной сначала ее отца, потом мать. Соседи, похоже, постарались. Аньку наша тетка спасла, на свою фамилию записала, вырастила. А что вырастила… Тетка умерла, когда Аньке было шестнадцать. Ты понимаешь – Анька в шестнадцать одна была, и Сашенька в шестнадцать без матери остался. Вот что это, а? А?
И она снова стала плакать, закрыв глаза рукой.
– Лесник немножко француз? – машинально спросила Лита.
– Кто? Сашка? Господи, да какой француз… Хотя да, конечно. На четверть.
Обе они снова замолчали. Лита качалась на стуле.
– Ты ведь не справишься, – наконец сказала тетя.
– Справлюсь, – глухо ответила Лита, – не волнуйтесь.
Глава 16
***
Ночью Лита не смогла уснуть. А утром в шесть часов позвонила Екатерина Георгиевна.
– Лида, – сказала она и зарыдала. У Литы все оборвалось внутри. – Лидочка, ему так плохо ночью было, он так кричал... О-о-ой… Я думала, он умрет. Господи… Я скорую вызвала, дала денег, они должны его были отвезти в вашу больницу, – каждая фраза у нее прерывалась рыданиями. – Я направление твое им дала… Я не знаю, жив он сейчас… – она заголосила в трубку еще сильнее. – Я в больнице сама, из автомата звоню… Себе потом скорую вызвала – давление двести двадцать. Я не знаю, что с ним. О-о-ой... Господи, я не знаю, что делать.
–– Так, – сказала Лита, стараясь говорить как можно спокойнее. –– Я все поняла. Я еду в больницу. Оставьте телефон соседки, я ей позвоню оттуда. И вы ей звоните. Будем через нее... Все.
Через десять минут она ловила машину, сжимая в кармане две трешки, которые остались от папиных "репетиторских" денег. Еще через сорок минут она поднималась в лифте больницы.
***
Палата была на двоих. Лесник лежал у двери и смотрел в потолок. Лита вошла и остановилась. Тихонько позвала его. Он перевел на нее взгляд. В глазах у него были страдание и страх. И что-то еще. Обреченность?
Он узнал ее. Сказал:
– Лита… Привет, – и зашелся кашлем.
Вошла медсестра.
– Вы кто? Родственница?
– Да, – ответила Лита.
– Хорошо. Вот вещи его, – медсестра положила пакет на тумбочку. – Из приемного покоя передали.
Она бесцеремонно сняла с него одеяло. Он был без одежды, без всего.
Лита задохнулась на мгновение.
Нет, здесь просто другая реальность.
– Сверху надень на него чего-нибудь – футболку там. Снизу не надевай ничего, все равно катетер сейчас ставить буду.
Лита вдруг вспомнила их жуткие халаты в психушке. Когда она надела этот халат в первый раз, то поняла, что больше не принадлежит себе.
Но обнаженный человек был еще беззащитнее.
***
Соседом оказался какой-то лысый неопределенного возраста.
– О, к нам пришла Дюймовочка! – воскликнул он, когда медсестра ушла. – Слушай, сигаретки нет?
– Есть.
– Слушай, не угостишь? Да... Павлик, – он протянул руку. – Да не смотри на него так, ему наркотик вкатали. Ему сейчас нормально. Пойдем, покурим.
Лита постояла еще около Лесника, потом как во сне пошла с Павликом в курилку.
– Да... – лысый, куря, с интересом разглядывал Литу. – Лечащий врач искал родственников. Где вообще родственники?
– Нет никого. Я за них.
– Зовут его как?
– Саша.
– Вот, Дюймовочка, твой Саша так, бедный, орал сегодня, что я не мог спать. С ним тут полночи носились. Врач хороший, сразу говорю. Пойдем, покажу тебе, где найти врача.
***
На врача Лита смотрела с ужасом. Потому что он говорил:
– Как вы умудрились дотянуть его до такого состояния? Почему он не лег раньше? Почему его не обследовали после операции? Ему давно нужно было лечь, сразу после результатов биопсии. Почему…
– Я не знаю… – сказала наконец Лита.
Он посмотрел на нее как на идиотку.
– Так, значит. Лечение нужно начинать срочно, прямо сейчас. Химиотерапию. Дорог каждый час. Вы слышите? – он повысил голос, потому что Лита не реагировала. – У него метастазы в легких и позвоночнике.
– Он не умрет? – вместо ответа спросила Лита. Это был ее единственный вопрос.
– Об этом позже. Услышьте меня. Ему нужно сейчас достать вот это лекарство, – он написал на бумажке. – Свяжитесь с родственниками. Как достанете – сразу поставим капельницу. Все, идите.
– А… Откуда можно позвонить?
Он молча поставил перед ней телефон и вышел.
И началось. Мама, единственная надежда – никогда, наверное, с самого детства Лита не нуждалась в ней так, – не подходила к домашнему. На работе сказали, что она взяла несколько дней за свой счет. Ах да, у мамы же роман! А телефон этого мачо Бориса Лита забыла переписать, его номер остался дома! Чтоб они все…
Лита зачем-то еще раз позвонила домой – никого. Еще раз позвонила на работу – "Ольги Александровны нет и не будет". Позвонила Леснику домой – никого. Маньке – никого. Лита села и впала в ступор.
Через какое-то время вошел врач.
– Позвонили родственникам?
– Да. То есть нет.
– Так.
Он сел напротив.
– Тогда я вам скажу так. У него есть десять процентов. Если мы сегодня не начнем делать химию, завтра они превратятся в пять.
– Десять процентов чего? – тупо спросила Лита.
– Десять процентов остаться на этом свете.
****
В коридоре Лита встретила лысого соседа.
– Ну как? – спросил он.
Лита рассказала, путаясь в словах. От страха и волнения она стала забывать русский язык.
– Так, – сказал лысый. – На самом деле тут с лекарствами никаких проблем.
– Как это?!
– Так это. Срочно ищи старшую медсестру, если она еще не ушла. Идешь к ней. Даешь немножко денег. У нее этих лекарств – завались. Остается. Люди умирают, лекарства остаются. Родственники же не будут обратно свои ампулы забирать.
***
У старшей медсестры в кабинете был такой специальный шкафчик. Лите даже снилось потом, как она его открывает и оттуда сыплются коробочки. Сыплются и сыплются. Там много было лекарств. Лита смотрела на них и понимала, что все эти люди не долечились и умерли. Все они умерли.
Написанное на бумажке лекарство нашлось. Хватило трешки. Капельницу поставили почти сразу.
Но обезболивающее действовало все меньше, а химия – все больше. К тому же оказалось, что Лесник эту химию переносит просто жутко. То есть все три часа его просто выворачивало наизнанку.
В какой-то момент Лита подумала, что лучше бы ей сейчас сразу сойти с ума, чтобы ничего уже не понимать. Когда медсестра потом что-то спросила у нее, Лита поняла, что не может говорить – так сильно у нее были сжаты зубы.
***
Лита боялась, что вся эта обратная сторона жизни, всякая там физиология оттолкнет ее. Оказалось, нет, это была просто часть жизни, совсем не вызывающая отвращения. Наоборот, сочувствие. Судно – это просто такое участие в жизни человека. Все эти утки, судна и катетеры – все это была ерунда.
А вот ощущение, что есть человек, и жизнь уходит из него, и ты ничего не можешь сделать, и врачи по большому счету не могут, – оно было невыносимым.
Жизнь уходила из него.
***
Вообще родственники были нужны только на три часа химии. Но Лита не уходила. Ей казалось, что стоит только уйти – и он умрет.
Его перевели в отдельную палату. Лите разрешили поставить три стула рядом – это была ее кровать.
На третий день приехала мама – привезла Лите расческу и чего-то там еще, у Литы же ничего не было.
Они стояли в коридоре возле стенки. Лита была с уткой в руке и по виду не сильно отличалась от пациентов. Мама пыталась уговорить ее уехать домой. Зачем-то говорила с ней про школу… Лита смотрела на дверь палаты и ничего не отвечала.
– У меня сегодня Лариса спросила знаешь что? – вдруг сказала мама. – Она спросила, какое у тебя будет платье на выпускном…
– Что? – Лита наконец оторвалась от двери.
В это время какой-то мужик, шаркая по коридору, остановился недалеко от них, схватился рукой за стену, наклонился вперед – и его начало рвать.
– Господи, – вскрикнула мама с ужасом, отворачиваясь от этой картины.
Лита посмотрела на нее, потом усмехнулась и сказала:
– Ларисе привет… Интересно, она хоть иногда говорит что-то не идиотское?
Мама ушла ни с чем. Под конец только спросила:
– Ты не много на себя взяла, а?
***
Самое страшное было, что обезболивающее действовало не все время. Когда оно действовало, можно было жить. Когда переставало – Леснику невозможно было смотреть в глаза. Они были как открытая рана.
Лита бегала, умоляла сделать еще укол. Но это был наркотик, и уколы делали строго по расписанию.
Медсестра отвечала ей что-то про ослабленный организм. Лита не верила. В какой-то момент у нее появилась безумная идея, за которую она чуть не поплатилась, – Лита в отчаянии сказала медсестрам, что купит "на точке" героин и вколет ему сама.
Такого трехэтажного мата в ответ она никогда не слышала.
***