– Боже мой, – сказала тетя, глядя на них. – Какой-то пир во время чумы. Как будто мозгов у них вообще нет.
Это тоже было смешно. Какие еще мозги?
***
Лита пыталась сдавать "хвосты". Зубрила по дороге от Лесника историю. Поздно вечером дома пробовала читать физику. Но все это было тщетно. Вместо физики, глядя в окно, она продолжала разговаривать с Лесником.
Днем они занимались алгеброй и геометрией. Лесник что-то терпеливо объяснял, Лита раскачивалась на стуле, рискуя разломать им всю мебель, и почти ничего не понимала. Периодически он и сам зависал над какой-нибудь задачей. Лита это очень любила – можно было смотреть на него и не думать про математику.
Иногда она сама решала какие-то уравнения, просила его проверить. Он садился рядом, смотрел, потом говорил:
– Нет, у тебя тут ошибка…
– Где?!
– Здесь, – говорил он и тихо целовал ее волосы. Лита швыряла ручку, поворачивалась к нему. Они целовались, и вся алгебра шла лесом.
***
Но Лита уходила – он ложился и смотрел в одну точку. На ночь жизнь останавливалась. На следующий день она приходила оттуда, где была весна, и снова приносила жизнь с собой. В прихожей ее встречал сын дворничихи. Лите иногда казалось, что он так и ждал ее в этой прихожей. Потом он снова становился Лесником.
Однажды он сказал:
– Ты очень живая. Ты живешь сейчас. А у меня еще в интернате было ощущение, что меня нет. Меня тут нет. Я не знаю, где я.
– Нет, ты есть. Я тебя вижу очень хорошо.
Она приходила, начинала болтать, что-нибудь рассказывать – что-нибудь, что только что видела. Например, про ребенка, который упал в лужу и был очень доволен, шлепал рукой по воде, а его бабушка этого не видела – стояла, отвернувшись и болтая с другой бабушкой…
Она знала, что приносит жизнь. Она держала его обеими руками в этом потоке жизни, но - она видела – он все равно выпадал из него. Ей казалось, что он – то дерево в лесу, которому маленький мальчик ходил молиться о своем папе. Дерево почти сломалось. Лита его поднимала каждый день и держала. А когда отпускала – оно снова падало.
Иногда ей казалось, что он ее обнимает и отталкивает одновременно. Такие были качели.
Но если случалось, что ее тоска вдруг выходила из-за угла, он это считывал. И тогда они менялись местами. Он общался с ней так, что ее отпускало. У него был запас тепла. Может быть, внутри у него был вулкан?
***
Случайно Лита обнаружила, что тайком от нее он пил сильные обезболивающие таблетки.
– Что у тебя болит?
– Спина.
– Сильно?
Глупо было спрашивать, раз он пил трамал.
Еще иногда он заводил разговоры о смерти. Как будто примеривался к теме. По чуть-чуть, осторожно. Лита не могла это слушать. В какой-то момент он вдруг сказал:
– Думаешь, если не говорить и не думать об этом, все само собой устаканится?
***
Часто у нее было ощущение, что они оказались вдвоем на необитаемом острове. Все мосты сгорели с какой-то невероятной скоростью, Лита даже испугаться не успела. Предыдущие полгода она летала – сейчас спустилась на землю. Честно – тут было лучше. Но тут надо было ходить, а временами это было больно.
Почти каждую ночь ей снилось, что она поет с Крюгером. Но днем она ничего не могла вспомнить. Днем был только Лесник.
***
В четверг тетя была весь день дома, они сидели в комнате Лесника. Лита училась, Лесник чертил. Часов в семь вечера, когда тетя ушла, он вдруг сказал, что тетя сегодня работает в ночь.
– Да? И я остаюсь? – спросила Лита почти равнодушно, но внутри у нее все как-то затрепетало.
Он посмотрел, как голодный, которого дразнят едой, и сказал:
– Как хочешь.
***
Через час Лита позвонила домой.
– Не приедешь? – спросила мама. – Ну ладно. Ты хотя бы не голодная?
Такое Лита слышала в первый раз.
– Офигеть, – выговорила она, кладя трубку. – Может, она и на мой отъезд так же прореагирует? "Ну хорошо, дорогая. Ты хотя бы не голодная?"
После разговора с мамой Лита села писать сочинение, которое должна была завтра утром сдать. Лесник чертил. Лита писала, ругаясь вслух на ту чушь, которая у нее получалась. Потом положила голову на учебники и задремала.
Он разбудил ее.
– Ложись на кровать.
Она послушно, не раздеваясь, переместилась на кровать. Легла специально к стеночке. Она не ошиблась, он лег рядом.
Сквозь сон она потянулась к нему, обвила руками, почувствовала, как он жадно обнимает ее в ответ. Сердце у нее заколотилось, хотя она и делала вид, что спит. Вдруг он как будто замер, осторожно освободился от ее рук, отстранился, поцеловал ее куда-то в лоб и встал.
Лита открыла глаза – он стоял и смотрел в окно.
– Что? – спросила она, хотя поняла уже, что кино не будет.
Он, конечно, молчал. Вообще он вполне мог бы быть разведчиком. Разведчик на допросе.
– Детям до восемнадцати вход воспрещен? – наконец спросила Лита.
Он вернулся, сел с ней рядом. Нащупал в темноте ее руку.
– Лесник, – сказала Лита, – я этого хочу.
– Лита, молчи.
Рука у него была горяченная.
– Почему? – спросила она с отчаянием.
Он не ответил.
– Почему нет? – уже грозно произнесла Лита, выдергивая руку.
– Потому что…
– Ну?!
– Потому что я не могу брать то, что мне не принадлежит, – вдруг сказал он.
– Что? – Лита села. – Можно без философии?
Он молчал.
– А кому это "то", по-твоему, принадлежит? – наконец спросила бедная Лита.
Он медленно встал, опять подошел к окну.
– Мне кажется, – сказал он глухо, – что я не выздоровлю… Поэтому не мне… Все.
Он включил свет, подошел к кульману и стал чертить.
Призрак смерти стоял перед ним. Маячил с шестнадцати лет. А месяц назад возник резко и очень близко, уже не прячась. Этот призрак не давал ему жить.
***
Лита сидела, думая, что ей делать. Запустить в него чем-нибудь тяжелым? Встать и уйти? Заплакать?
Она молча легла, отвернулась к стенке и накрылась с головой. Папа в Литином детстве иногда говорил: "Нельзя, но если очень хочется, то можно". Это был его тайный метод воспитания. Эта фраза приводила Литу в восторг. Сейчас получалось как-то наоборот. Можно. И очень хочется. Но почему-то нельзя.
В конце концов она все-таки заснула.
***
Она проснулась, когда было еще темно. Горела настольная лампа, и Лесник, сидя перед кульманом, чертил. Он так и не ложился. Лита лежала и смотрела, как он сосредоточенно чертит свои линии.
– Привет, – наконец сказала она.
Он оторвался от чертежа.
– Привет… Представляешь, там пошел снег.
– Да?
Она встала, отодвинула штору. Снег в свете фонарей валил, как зимой.
Он подошел, встал рядом.
– Я хотел бы, чтобы всегда было так, – вдруг сказал он, не отрываясь от снега. – Чтобы ты всегда спала тут.
– Да? Что же этому мешает?
– Что? Да так, ничего... – он горько усмехнулся.
– Ладно, мне надо в школу.
И она быстро ушла в ванную. Стояла там под горячим душем, хотя ее все равно почему-то знобило.
Она поняла, что он не верил до конца, что кому-то нужен.
На самом деле это катастрофа.
Но он же сам только что сказал, что хочет, чтобы она всегда спала тут.
И полететь – это очень просто. Надо просто полететь.
Лита так долго стояла под душем, что он спросил под дверью с тревогой:
–– У тебя все нормально?
–– Да, а что?
–– Просто тебя уже целый час нет.
–– Да? А я тут думаю.
–– Слушай, думай лучше снаружи.
–– Хорошо…
Через минуту она вышла из ванной, не одеваясь, босиком, и вошла в комнату.
Лесник искал что-то в ящике стола. Потом поднял голову и застыл.
–– Ты можешь считать, что я сошла с ума, – сказала Лита. – Я знаю, что ты не пойдешь на это первый. Потому что ты что-то там себе… решил.
Вообще вот так заявиться – это было очень по-Литиному. Вот так встать перед кульманом в умопомрачительном и беззащитном виде. И плевать на всю его философию.
Он стоял, не двигаясь, глядя на нее, и в глазах у него было такое, что нельзя назвать никакими словами, потому что любое слово тут будет пошлостью.
Она медленно подошла к нему. Когда осталось три шага, она остановилась.
Эти последние несколько шагов он сделал к ней сам.
Через две минуты раздался звук закрывающейся входной двери и тетин голос закричал:
– Саша, это я. Ты не спишь? Я пораньше приехала!..
***
Лита уехала, умудрившись быстро и как будто незаметно одеться. Но тетя, похоже, все равно все поняла. Лита с ней быстро поздоровалась, сказала, что заехала на минутку. И сбежала. Хотя он говорил с отчаянием:
– Не уходи, пожалуйста…
Она не помнила, как доехала домой. Приехала, легла под одеяло и провалилась в сон.
Он оборвал ей весь телефон. Она не подходила.
Вечером он поймал машину и приехал сам.
Дверь открыла мама. Там стоял худой и мокрый молодой человек – на улице вместо снега теперь шел дождина. Он, держась за стеночку, спросил Литу. Мама предложила ему войти – он отказался.
Через какое-то время вышла Лита. Она была тихая, бледная и убитая. Почему-то в черном, и волосы у нее были убраны в пучок – он никогда ее такой не видел. Казалось, что она, не став еще женой, сразу стала вдовой.
Они молча сели прямо на ступеньки.
– Вот это был оплот, да? – наконец сказала Лита и рассмеялась. Потом провела рукой по его мокрым волосам. – Прекрасный мокрый принц.
Он с трудом, но улыбнулся в ответ:
– Я думаю – может, это мне в очередной раз приснилось?
Лите показалось, что он еле говорит.
– В очередной раз?
– Конечно… Это хотя бы был не сон?
– Как ты умудрился доехать?
– Поймал машину.
– Тебе плохо?
– Не важно.
Он помолчал чуть-чуть, потом спросил:
– Ты правда поедешь со мной в Свердловск?
– Когда ты мне уже поверишь?!
– Ну, ты понимаешь, что это сумасшествие?
– Нет.
– Знаешь, если через две недели - или через три дня - ты передумаешь и уедешь обратно, это будет правильно.
– Хорошо, договорились.
Из двери высунулась на лестничную клетку мама.
– Молодые люди, вы с ума сошли? – воскликнула она.
– Да, – ответила Лита.
– Зайдите в квартиру, пожалуйста…
– Сейчас.
– Дурдом, – сказала мама, ныряя обратно.
Но они не пошли в квартиру. Так и сидели на лестнице. Лита поняла, что Леснику снова плохо. И что эта ее утренняя идея была совершенно безумной.
Когда стало совсем поздно, Лита поехала провожать его домой.
***
То ли все эти потрясения так на нее подействовали, то ли дождь и ледяные лужи, в которых Лита промокла, когда, проводив Лесника, добиралась домой, – ночью у нее поднялась температура. Одновременно в ту же ночь Леснику стало стремительно плохо. Как будто его организм снялся с предохранителя.
А между тем до отъезда оставалось всего несколько дней.
***
Четыре дня они не виделись. Лита все порывалась встать и поехать к нему. Каждый день начинался с того, что она одевалась, доходила до двери – и возвращалась, падая на кровать. Температура не спадала. Сил у нее хватало только на то, чтобы мучительно скучать и рваться к нему. Еще можно было говорить по телефону. Но одного голоса было слишком мало.
Зато когда она засыпала, те две минуты, так бесцеремонно прерванные заявившейся пораньше тетей, длились и длились.
***
В остальное время она валялась в полусне и пыталась что-то решить с отъездом. Обрывочно думала о том, что нужно было как-то сообщить обо всем маме. Что-то сказать в школе. Взять хотя бы свой аттестат за восьмой класс… Нужно было попрощаться с Манькой. И со всеми. И с Крюгером. Это особенно мучило Литу.
Но она была рада, что ей сейчас плохо. Во-первых, так она хоть чуть-чуть была как он. Во-вторых, это было оправданием ее бездействия. В-третьих, это немножко смягчало странное чувство, которое все-таки иногда накатывало, – там, впереди, в этом Свердловске, маячила тошнотворная неизвестность.
Глава 15
***
На пятое утро Лита проснулась и поняла, что ей гораздо лучше. Температуры не было. Это был последний день каникул, в который она просто обязана была что-то досдать и поговорить с Зинкой.
В восемь утра ей позвонил Лесник.
– У тети умерла ее лучшая подруга, – сказал он. – Она сейчас уезжает в Белгород на два дня. Ты можешь ко мне приехать?
– Конечно!
Лита помчалась.
Дверь была не заперта. Он еще по телефону ей сказал: дверь будет открыта, не звони.
Он лежал в постели. Она не видела его четыре дня. Всего четыре дня. За это время с ним что-то произошло. Она так и знала, что нельзя было его оставлять!
– Ты хочешь есть? – спросил он. – Там тетя что-то оставила.
– А ты?
– Я – нет.
Рядом с ним на тумбочке валялась ополовиненная упаковка трамала.
– Опять спина? – спросила Лита.
– Да.
Он как-то осунулся. Но больше всего Литу испугал его взгляд. Это был взгляд очень страдающего человека, который сосредоточен на своей боли.
– И что делать?
– Ничего. Подождать три дня. Надеюсь, этот свердловский врач поможет.
Лита подавила очередной надвигающийся приступ ощущения, что жизнь кончилась, и бодро сказала:
– Я все-таки решила что-то сдать до отъезда. Так что у меня до фига уроков. Вот, буду ботанеть.
Она села и стала пытаться учиться. Он лежал и молчал. Кашлял и тяжело дышал. Вздыхал, с трудом поворачивался и молчал. Это было невыносимо. Лита физически ощущала, что он страдает, страдает сильно. Похоже, он сдерживается из-за нее. Ему было очень плохо, это было очевидно.
– Я тут понял, – наконец сказал он, – что уже несколько дней мне как-то хуже, чем раньше.
– У тебя по-прежнему нет термометра?
– Есть, тетя купила.
– Давай померяем температуру?
– Я мерил утром.
– И что?
– Тридцать семь и восемь. Слушай, всего три дня подождать… Я поговорил с тетей. Она достанет тебе билет. И Юльке все сказал. Она рада, что ты приедешь… Лита, поешь, там должна быть какая-то еда.
– Только с тобой.
– Я не могу…
Потом он отвернулся к стене и больше ничего не говорил. За два часа не сказал ни слова.
Лита сделала уже всю алгебру, химию, в физике ничего не поняла и захлопнула учебник.
– Лесник, мне нужно отъехать на два часа. Сдать, наконец, это сочинение. И контрольную написать. Будь проклята эта учеба.
– Конечно, езжай, – сказал он, не поворачиваясь.
Ей показалось, что он даже обрадовался, что останется один.
– Я быстро. Хорошо?
– Конечно.
С тяжелым сердцем она уехала. Писала контрольную вместе с двоечником Ларькиным. Между логарифмами и функциями у нее стоял уходящий в себя взгляд Лесника.
Заглянула Зинка.
– Ну что, Литовченко? Сдаешь свои хвосты?
– Все хорошо, Зинаида Петровна.
Надо было что-то сказать про отъезд. Спросить, что делать. Считать, что она ушла после восьмого класса? Все, два последних школьных года прошли зря?
– Молодец, – Зинка исчезла.
Ладно, потом.
Когда Литу наконец отпустили, она бегом кинулась обратно к Леснику.
***
Он мотался по кровати туда-сюда и тихо стонал. Лицо у него стало бледно-серым, волосы мокрые, взгляд какой-то невнятный. В руке он сжимал острую и жесткую пустую упаковку от трамала. Вторая пачка валялась начатая.
– Господи, – Лите стало страшнее, чем утром.
– Есть еще какие-то таблетки? Эти не действуют, – сказал он.
Трамал не действует?
–– Саш, – Лита села рядом, – давай вызовем скорую.
–– Не надо.
–– Почему?
–– Она заберет меня в больницу. А мне нужно уезжать.
Господи, куда же уезжать в таком состоянии… Больше суток в поезде.
Он вдруг сжал ее руку и сказал сиплым каким-то голосом:
– Если так будет дальше, я сойду с ума.
– Лесник, – Лита перевела дух, – нужно отказаться от этой идиотской идеи ехать в Свердловск. И ложиться в больницу тут.
Он сначала не отвечал. Лите даже казалось, что он ее не слышит.
Наконец он выговорил:
– Я не могу ничего решить.
Потом добавил тихо:
– Я даже до туалета не могу дойти… Я ничего не могу…
– Я тебе принесу сейчас банку, – ответила Лита. – И не вздумай меня стесняться. Понял?
***
К вечеру взгляд у него стал невыносимым.
Лита ходила туда-сюда по кухне и повторяла вслух:
– Господи, мы все идиоты, мы – идиоты…
Ведь она должна была в какой-то момент посмотреть на все открытыми глазами. И эта идея – не лечиться здесь, а ждать врача на Урале – это идиотская безумная идея. Все они – он, она, тетя – идиоты. И вот они дождались… Его недавнее улучшение было просто оттепелью, которая кончилась. Когда Лита все это поняла, у нее началась паника. Как же ей снова захотелось стать деревом… Но деревом сейчас был Лесник. Два дерева – это уже слишком.
Она вернулась к нему.
– Иди спать в тетину комнату, – сказал он, не глядя на нее.
– Конечно. Ты будешь мучиться, а я спать.
– Иди, – снова сказал он, – иди спать, пожалуйста.
Лита поняла, что ему легче, когда он один.
– Хорошо. Я пойду. Но ты меня зови, если что.
Она ушла в другую комнату, села там на стул. Выдержала пять минут. Вернулась к нему.
Он метался в кровати – и плакал.
Лита молча села рядом. Он сказал только:
– Когда мне станет совсем плохо, ты будешь со мной?
***
Лита думала, что утро никогда не наступит. В шесть часов она позвонила Маньке. Та посоветовала дать взятку врачу и просить направление в лучшую онкологическую больницу Москвы.
Но до врача Лита должна была взять у мамы какое-то сильное обезболивающее. И встретиться с папой, чтобы попросить у него деньги "на репетитора". На самом деле на взятку.
Лита позвонила домой. Мамы не было, хотя она в это время обычно еще не уходила на работу.
Господи, мама совсем загуляла…
***
Оставив Лесника, перед отъездом умоляя его потерпеть и подождать, Лита рванула домой.
Дома на видном месте лежала записка: "Я у Бориса" – и был написан телефон.
У кого?
Лита набрала номер. Бодрый мужской голос ответил:
– Халло?
Лита попросила маму, сбивчиво стала ей что-то объяснять. Мама что-то параллельно объясняла этому "халло". Потом вдруг он взял трубку:
– Лидия! Вы можете подъехать к нам? Запишите адрес.
Слава Богу, это было в центре. Лита помчалась туда. Дверь ей открыл какой-то седовласый мачо.
– Заходите, заходите, очень рады вас видеть.
Вышла мама. Она была испуганная и смущенная.
– Что случилось?!