- Спасибо, тетя Лиза, я потом, - ответил Волков.
- Ладно, вечером, - согласилась Елизавета Тихоновна.
Соседи молчали. Знали, что, если человек бледен, если под глазами черные тени - лучше с ним не разговаривать.
В квартире пять семей. Все живут еще с доблокадных времен. Времени было достаточно, чтобы изучить друг друга и обходиться без ссор. Из пятерых мужчин с войны вернулись двое. Елизавета Тихоновна всю блокаду прожила здесь, с тех пор она отечна и медлительна.
- Мама ничего не передавала? - спросил Волков.
- Нет, - ответила Елизавета Тихоновна. - Витю заберет Люда.
Волков кивнул и вошел в комнату.
На столе свежие газеты и журналы - мама вчера принесла из библиотеки, где она работает. В квартире - тишина. Хорошо, что за сыном зайдет жена - можно два часа поспать. Хорошо, что у них дружная семья. Это особенно чувствуешь, когда приходишь с дежурства. И на обед приготовлено то, что любит Волков. И все до мелочей: его ждут с дежурства.
Волков вытянулся на диване, взял в руки журнал, но, даже не открыв его, тяжело, каменно заснул.
Дежурство кончилось.
День переломился.
2
Весна. Распахнуты окна клиники. Сдирается бумага с оконных переплетов. Пол перед окнами залит водой.
Весна. День рождения ординатора Лидии Ивановны. Два часа дня, основная работа сделана, остается записать истории болезней.
В ординаторской цветы. Сестра-хозяйка сменила халаты, они ослепительно белы, хрустят крахмалом.
Все стоят вокруг стола, радостно улыбаются - это так хорошо! День рождения Лидии Ивановны - это десять минут радости, и повод сказать, как все любят Лидию Ивановну, и заглянуть друг другу в глаза, и почувствовать вдруг - вот все мы вместе и стоим рядом.
Волков с любовью вглядывается в лица коллег.
Вот Людмила Андреевна. Она временно замещает шефа. Профиль ее точен и внушителен - стареющая патрицианка. Смуглое лицо сухо и надменно. Но загляните, загляните в ее глаза, послушайте ее смех, и понятно станет - Людмила Андреевна очень добра и любит своих докторов.
А вот Василий Алексеевич, сутулый, молчаливый, с большими печальными глазами. Говорит медленно, тихо. Всегда поможет и всегда смутится, когда начнешь благодарить, и без лишних вопросов подменит тебя на дежурстве.
Рядом с ним стоит Леонид Наумович, семидесятилетний врач. Да когда же это началось - шаркающий шаг, трясущиеся руки? И он приходит в ординаторскую, ставит палку в угол, сутулится у окна и внезапно уходит. Его приглашают на все торжества клиники, просят иногда посмотреть больного, - все знают, что без клиники Леониду Наумовичу нет жизни.
Да, Волков любит своих коллег. Их есть за что любить. Они хорошо знают свое дело и на работе меньше всего думают о себе. И меньше всего себя щадят. А у всех свои заботы. Да, да, просты повседневные истины. Это очень просто - мы обыкновенные врачи, и мы стоим плечо к плечу, и мы цепь, которую невозможно разорвать.
На столе конфеты, фрукты, по стаканам разлито шампанское. Ах, жаль, что нет с нами шефа, жаль, что он заболел. Никто так блистательно не проведет разбор случая, никто не скажет такого остроумного тоста за здоровье Лидии Ивановны.
Ах, Лида, Лида, ты так мила, юна, остроумна. Мы знаем тебя пять лет, ты никак не меняешься, напротив - все хорошеешь.
Льется по ординаторской смех Лидии Ивановны - какая тут юность! Тридцать два года, смеется она, какая тут юность! Блестят ее глаза. Светятся маленькие ямочки на щеках.
Да, мы все не молодеем и не молодеем. Всякий раз понимаешь это, когда смотришь на своих сверстников. Исчезает легкость походки, появляются морщины на лбу и паутина у глаз, выцветают глаза. И про него ведь говорят: Юра Волков, институтский борец, упругие плечи, мускулистая шея, а ведь тоже стал сдавать - тучнеет наш Юра. Подозрительно высоким становится лоб. Да что же из того? И все улыбаются радостно, и смотрят друг на друга с любовью, и поздравляют Лидию Ивановну.
Ты мила, Лида, ты весела, и оставайся такой всегда.
В эти весенние солнечные дни становится лучше тяжелым больным. Лучше становится и Карелину. Двадцатый день - рано говорить что-то определенное, и все-таки дела идут неплохо: установилось ровное давление крови, ровным стал пульс, нормальной стала температура. Уже начал бодриться. Есть ли боли? Есть, говорит, но слабые. С ним будет нелегко, когда пройдет первый месяц, - трудно будет удержать в постели. Но не нужно забегать вперед.
Волков еще раз осмотрел Карелина - выслушал сердце, легкие, измерил давление.
- Вы действительно так много работаете? - спросил в упор.
- Нет, - улыбнулся Карелин и наморщил лоб, - слухи значительно преувеличены. Их распространяет жена. А женщины, вы сами знаете: опоздаешь на час - говорят, что приехал поздно ночью.
- Вы почему три года не были в отпуске? - спросил Волков сухо.
- Так получилось, - тихо и очень серьезно ответил Карелин. - Всякий раз была неотложная работа. Сдавали большую гостиницу. А сроки подпирают. Ну и давай-давай. Выложимся, ребята, потом отдохнем. На следующий год та же история повторилась с новой клиникой. А в прошлом году со спортивным залом. Так что иногда приходится много работать и мало спать. Это моя работа.
- Все это так, - остановил его Волков. - Нельзя так много работать. Нужно себя щадить. Иначе человек выходит из строя раньше времени. А он не имеет на это права.
- Что же вы прикажете нам делать? - насмешливо спросил Карелин.
- Жить!
- Не понимаю вас. Растолкуйте, пожалуйста.
- Да, жить. Да, работать. Но никогда не забывать о своем здоровье. Читать книги, слушать музыку, гулять по лесу. Но никогда не забывать о своем здоровье. Вовремя отдыхать. Вовремя идти к врачу. Не ждать, пока привезут. Щадить свое здоровье. Беречь этот дар.
- А зачем это?
- Что зачем?
- Да вот так жить?
- Да затем, что человеку положено жить долго. Затем, что он не имеет права болеть инфарктом в сорок шесть лет. Есть учение о правильной здоровой жизни. Если мы говорим человеку: не кури, не пей водку, каждый день бегай - значит, говорим не зря. Значит, это необходимо.
Волков вдруг почувствовал - да, все вопрос времени. Вся штука в этом. Не нужно закрывать глаза. Когда-нибудь и он сгорит. И, может быть, сгорит раньше срока. Это возможно. И он будет лежать вот так, навзничь, распластанный, и ему будет запрещено шевелить рукой и глубоко дышать. Это может быть. Но Волков сделает все, что от него зависит, чтобы не лечь раньше времени. Он уже что-то знает и что-то может, а со временем будет знать больше, и сделает все, чтобы не лечь раньше положенного срока.
- То, что вы говорите, скучно, - твердо сказал Карелин. Лицо его заострилось, глаза кололи из-под надбровий. - Вы уж простите меня, но это очень скучно. Не обижайтесь. Согласитесь, нельзя жить без страсти. Все, что сделано на земле, сделано людьми, у которых была одна страсть. Только одна. И тут уж не станешь рассуждать - вот сделал много, вот мало, а вот в самый раз. Учить, строить, лечить - одна страсть. У меня - строить. И поверьте, я не смогу жить по-другому.
- Хорошо, Виктор Ильич, мы еще поговорим, - остановил его Волков.
Двадцатый день - больному нельзя много разговаривать. Ему нельзя волноваться. Это первый их разговор. И его Волков проиграл. Это не так важно. Будет еще разговор, потруднее, и его Волков должен выиграть. Обязательно должен выиграть.
- Вы должны знать, - сказал он, - что мы не разрешим вам так много работать.
- Скажите, Юрий Васильевич, но скажите, прошу вас, прямо, что будет, если я не послушаю вашего совета? - спросил Карелин.
- Я отвечу вам прямо - будет плохо. Будет второй инфаркт. Это правда.
- Скажите, сколько лет я могу протянуть, если не послушаю вас?
- Я точно не скажу. Но думаю, что больше пяти лет вы не выдержите.
- Это приговор, - сказал Карелин.
- Да, - подтвердил Волков.
Он жесток, но это необходимая жестокость. Волков должен уговорить Карелина вести правильную здоровую жизнь, и он уговорит. Иначе Карелин погибнет. Это точно. Чудес не бывает. Это долг Волкова. Долг врача. И он уговорит.
- А если я сделаю все, как вы говорите, и буду вести тихую, осторожную жизнь, в этом случае сколько я могу протянуть?
- Иногда люди живут очень долго после инфаркта. Так бывает. Но при правильном режиме, разумеется.
- Пять лет, говорите вы? - задумчиво спросил Карелин и повторил: - Да, пять лет!
3
Середина мая. День свободный. Отгул за прошлые перегрузки - пять дежурств в апреле, пять в мае. Бери отгул, Юра, бери выходной, дойдешь до жизни веселой. А до отпуска два месяца.
В восемь часов вышел из дому с женой и сыном - не спать же весь день, единственный выходной, а лето начинается, а солнце, а жара - скорее отдыхать! Проводил жену до метро - она уехала в Автово, в свой проектный институт. Неспешно отвел сына в детский сад.
А теперь скорее на Петропавловку - нет времени ехать за город, жалко время терять, - на Петропавловку! Как в давние студенческие дни. И хоть на день возвратить эти времена.
Расстелил одеяло, бросился на него. Так лежать всегда - неподвижно, распластанно - дым идет от спины, но не перевернешься.
Отдых! Он может быть полноценным только после стоящей работы. С визгом, с воплями играют в волейбол, ласточкой падают на песок, ползут на животе, расстреливают мячом мирно распластанные тела.
Лето начинается. Хватай его, глотай каждой клеткой тела - короткое оно, наше северное лето. Не теряй ни минуты. Отдыхай. До завтрашней работы еще так далеко - двадцать четыре часа. Отдыхай!
Двенадцать часов. Удар пушки! Все бросились в воду. Все, все, так положено. Бросились счастливо, восторженно. А нарушителей за руки, за ноги, в воду их, в воду.
Потом Волков снова упал на одеяло. Стучал зубами. Подрагивая, ждал, пока его снова раздавит солнце.
Вдруг рядом упала бадминтоновая ракетка.
Поднял голову - над ним стояла девушка. Худая, смеющаяся, с мокрыми волосами.
- Сыграем! - приказала она.
- Не умею, - сказал Волков.
- Сыграем! - снова приказала девушка.
Да кто же на Петропавловке не умеет играть в бадминтон! Да все умеют. И Волков тоже.
- Шевелись, парень! - кричала девушка. - Быстрее!
Да, быстрее, еще быстрее, еще, еще. Удар слева. А теперь справа удар. И нырнуть. И на колено. И на живот. И еще удар. Волков задыхался. Глаза слепил пот. В правом боку кололо. Но не сдаваться. Да мужчина он или нет, черт побери! Бежал, падал, вскакивал, снова падал. Лицо было уже раскалено солнцем.
И в тот момент, когда Волков почувствовал, что ноги уже не держат, что сердце сейчас разорвется и упадет в Неву, девушка сдалась. Задыхаясь, она бессильно опустилась на песок.
- Ну, ты даешь! - восторженно сказала она.
- Здорово! - сказал Волков. - Ну просто здорово! - И он победно вогнал в песок черенок ракетки.
И побрел к Неве. Перевел дыхание. Сел на мокрый песок. Нет сил смотреть на сожженную Неву. Но все-таки смотришь до боли в глазах. Смотришь, чтобы навсегда задержать в себе эту минуту.
Вернулся на место, достал из портфеля детектив Агаты Кристи. Но читать не смог - строчки рябили в глазах. Какой там детектив! Какой там "Печальный кипарис"! И бросился на одеяло. И запрокинул голову. И распластался на спине.
Жить бы, жить бы так всегда! Только невозможно это, потому что не Робинзон ты и не на острове живешь. Потому что время летит, а тебе уже двадцать восемь, и так еще мало сделано. Так мало. А ты хочешь все сделать. И все знать. Но так быстро летит время. Так невозможно быстро.
А небо глубоко, недоступно, и солнце раскаляется, и Нева обожжена солнцем.
Никогда не кончится это лето.
Никогда не кончится этот день.
4
Как дни летят! Как летит время! Третье майское дежурство. Кажется, только вчера привезли Карелина, а уже месяц прошел. Летят дни. Успеваешь раздышаться после дежурства - да когда еще следующее, оно за такими еще синими горами - и снова дежурить. И ежедневная работа, и вечерами занятия в библиотеке - у него есть научная работа, и сделать ее нужно в срок.
Вчера вечером Волков шел из библиотеки. Было безлюдно, гулок был его шаг. Вошел в Летний сад. Медленно, нехотя покидали его последние посетители. Лица их были расслаблены, сомнамбуличны. Чернели узоры решетки, и за садом, за Кировским мостом догорал закат. Да, летят дни, и вечера стали короче, и скоро засияют над Ленинградом белые ночи. А потом отполыхает июнь, и Волков поедет в отпуск, а потом все начнется сначала.
Вдруг вспомнил Карелина, подумал, что люди узнают настоящую цену человека только тогда, когда он тяжело заболеет. И тогда друзья этого человека, родственники, товарищи по работе приходят к нему каждый день, звонят, спрашивают, чем они могут помочь. И вдруг понимают - этот человек им всем необходим, и они стоят теперь вокруг его острова - больничной койки - и сделают все, чтобы человек этот никогда не был одинок. Потому что его друзья - круг, который защитит. Да, одинок в своей болезни только тот, кто всю жизнь жил для себя самого. Он будет один лежать на своем острове, один, как Робинзон, и только верной жене, Пятнице своей, будет он нужен.
Месяц прошел, и за этот месяц у Карелина было два тяжелых приступа болей. Он переносил эти боли без жалоб, без просьб сделать все, что в силах врача. Это доверие. И это мужество.
- Юрий Васильевич, не уделите ли мне несколько минут? - попросил Карелин, когда Волков вошел в палату.
Восемь часов вечера. В палате тихо. Больные ушли смотреть телевизор. В распахнутых окнах догорало солнце.
- Конечно, уделю, - сказал Волков.
Карелин поднялся на локтях. Прошел месяц - давно нет синевы под глазами, лицо отдохнуло от боли.
- Я хочу поговорить о своей будущей жизни, - сказал Карелин. - Я помню наш разговор. Мы остановились на пяти годах. Так вот, исходя из теории о правильном поведении человека, хочу изменить свою жизнь.
Волков сел к нему на кровать.
- Я думаю, вы подержите меня еще месяц-полтора, так?
- Так.
- А потом выпишете на амбулаторное лечение. Через полгода друзья достанут мне путевку в кардиологический санаторий, я еще и там полечусь. А потом на полгода-год мне дадут группу инвалидности, так?
- Все так, - согласился Волков.
- И с прошлой жизнью будет покончено. Прошлое - ошибка, заблуждение. Потом мне найдут спокойную работу. Уже подыскивают. Буду, скажем, заведовать отделом технической информации. Спокойная работа. Неплохой оклад. Никто тебя не торопит. Буду себе переводить статьи. И жить. Спокойно жить, размеренно. И буду сохранять свое здоровье. Все-таки жизнь одна. Правильно я говорю?
- Конечно, правильно, - сказал Волков.
- Так и будет течь моя жизнь. Размеренно, без взрывов, до глубокой старости. А умру я так, как положено всякому биологическому существу, - когда устану от жизни, когда появится инстинкт смерти.
И вдруг Волков заметил в глазах Карелина насмешку. Мелькнула на мгновение улыбка и сразу погасла, снова взгляд стал жестким.
- Вы правы, - сказал Волков. - Вам нужно жить спокойно. Не волноваться. Соблюдать режим. Гулять по лесу. Отдыхать после работы. Слушать музыку.
- А музыка - это что, бром? Или нельзя волноваться, даже слушая музыку?
- Нужно жить без перегрузок. Беречь свое здоровье. Отдыхать. Жить без недосыпов.
- Это значит, что я должен отойти в сторону. Согласен. Уже отошел. Но по этой теории ведь и вы отойдете. И ваш друг. И пятый. И десятый. А я всегда считал, что мы все должны стоять рядом. И вот мы все отойдем в сторону. И на наше место попрут все, кому не лень. Любой проходимец растопчет нашу землю. Уж он-то до последнего дыхания будет брать свое. Уж он-то не испугается инфаркта.
Вдруг Волков почувствовал - он проигрывает Карелину. Еще немного - и он проиграет окончательно. И тогда все зря - это лечение, работа Волкова, его жизнь - все зря. Вот лицо Карелина - рассеченный морщиной лоб, внимательные серые глаза. Глаза человека, знающего свою силу. А потом этого лица не будет. Его покроют белой простыней. И Марина Владимировна, прозектор клиники, рассечет грудь Карелина и вынет его сердце. Снимет пласт за пластом. Вот слой, и вот слой, и вот… Но не будет этого. Потому что тогда все зря. Этого не будет. Волков не проиграет Карелину. И он вдруг почувствовал злость. Не имеет права человек болеть инфарктом в сорок шесть лет. Не имеет права работать на износ. Это преступление. И его необходимо остановить. Только тогда Волков выиграет.
Взял себя в руки, подавил злость.
- Всю жизнь вы работали без отдыха. А у вас такая же кровь и такое же сердце, как у всех людей. И это сердце может уставать. И если ему кричать "давай-давай", если сначала гостиница, потом спортзал и только потом человек - сердце долго не выдержит. Послушайте меня, Виктор Ильич, если вы будете продолжать прежнюю жизнь, однажды ваше сердце разорвется. На работе. На улице. Одно мгновение - и все. Это правда.
Да, это правда. Волков жесток, но иначе нельзя. Карелин должен ее знать. Иначе он погибнет. Тогда все зря. Тогда все пропало.
- Так не проще ли, Юрий Васильевич, думать о правильной, здоровой жизни с молодых лет? - спросил Карелин. Его брови были сведены к переносью, глаза смотрели напряженно и жестко.
Они оба понимают серьезность разговора. Если Волков проиграет, он уже никогда не заставит Карелина изменить жизнь. И тогда ни один человек не услышит сердца Карелина. Его будет держать в руках Марина Владимировна.
- Мне уже поздно отходить в сторону. От перегрузок и схваток нужно отходить в молодости. Вот режим соблюдать. Работать от звонка до звонка. Не волноваться. Это же мудрость какая! А спать сколько положено. И тогда будешь жить вечно. А нам-то какая забота, что будет с нашей землей? А будь что будет. Она все выдержит. Мы-то смертны. Живем только раз. И мы-то живы. После нас хоть потоп. После нас пусть травы сохнут. Вот ведь как нужно жить!