- Но вот пришла и наша очередь, по приказу комбрига мы рванули вперед. Замысел командира удался на славу. "Тридцатьчетверки" на своем фланге разметали немцев буквально, как котят, и зашли к ним в тыл. Мы же двинулись в лобовую. У меня был отличный механик-водитель, он виртуозно владел танком. Поэтому мне и удалось подбить немца. Между нашими машинами связи не было, поэтому я плохо представлял себе, что творится на поле боя. Хотя, какая там связь! Там был только грохот, скрежет, лязг и еще какие-то непонятные звуки, что даже в шлеме было невыносимо больно ушам. Но все же мне удалось заметить кое-что через триплекс. Горел один Т-34, а вокруг него чадили пять или шесть немцев. На другом от меня фланге бой тоже еще продолжался. И вот в это время налетели пикировщики, и началась бомбежка. Немцы, видимо, отвели свои уцелевшие танки и вызвали авиацию. Наверное, крепко мы их потрепали, что даже со своими хвалеными танками они не смогли с нами справиться.
Капитан снова помолчал и добавил:
- С одной бригадой легких танков.
Потом продолжил:
- Взрывом бомбы у нас разбило гусеницу, и осколком был убит механик-водитель. Я, все-таки, сумел вытащить контуженого наводчика из танка и положить на землю. Потом осмотрелся, но ничего не увидел, только гарь, дым, и вой самолетов и бомб. Я попытался оттащить наводчика подольше от танка, но раздался взрыв, и наступила темнота. Очнулся уже в каком-то сарае, среди таких же, как и я. Нас было там человек тридцать, много раненых.
Потом тихо добавил:
- Подожди немного. Не могу больше.
Он поднялся и куда-то ушел. Да, досталось капитану, побывал всего в одном бою, но зато в каком! Вся "моя" война не идет ни в какое сравнение с этим танковым побоищем! Хотя, может быть, я и ошибаюсь.
Капитан вернулся примерно через полчаса и принес в снятой гимнастерке грибы. Выглядел он уже лучше, наверное, горестные воспоминания немного отступили от него. Возможно, что и так, но вытравить это из памяти не удастся никогда. Эти воспоминания будут преследовать его всю оставшуюся жизнь, особенно по ночам. Но сейчас капитан выглядел довольно бодрыми даже весело произнес:
- Вот - обед насобирал!
Я старался поддержать его и тоже, бодренько так, сказал:
- Молодец, товарищ капитан! Благодарю за службу!
- Рад стараться, товарищ лейтенант!
И мы принялись за дело, вычистили грибы и поставили вариться, тем более время подошло, как раз, к обеду. А капитан, тем временем, продолжил свой рассказ:
- Продержали нас там, около недели, а потом перевели в другое место. Это был просто открытый участок, огороженный колючей проволокой. По углам стояли вышки с пулеметчиками. В общем, мрак какой-то, кормили отбросами, воду давали один раз в два дня, изводили, как могли. Временами людей забирали, приводили других. А ранеными никто не смотрел, они умирали там же, и, бывало, лежали по несколько дней.
- Ну и сволота!
Капитан горько усмехнулся:
- Да уж! Там я и встретил своего однополчанина, младшего сержанта Тимофеева Юрку. Он был писарем в штабе бригады. Когда появились немецкие танки, то комбриг приказал отходить всему комендантскому взводу. У них в распоряжении было две полуторки. А командиром остался начальник штаба, комбриг и комиссар ушли на "тридцатьчетверках". И, когда танки пошли умирать, то все, кто мог, заняли оборону. Отделения разведки и саперов, повара, связисты, писаря, санитары. Вот этот младший сержант и рассказал мне, что самой картины боя они не видели, на его месте висело огромное черное облако, были видны только вспышки выстрелов. Но и после налета пикировщиков бой еще продолжался, но сместился левее, в сторону лесного массива. А потом все заглохло.
- А сами как же?
- Часа через два на них пошли танки с пехотой. Что против них моли сделать солдаты с винтовками? Но они не оставили позиций и вступили в бой. Он продолжался недолго, но Юрка успел заметить три горящих танка. А потом был ранен в голову и потерял сознание.
Капитан снова замолчал, и было видно, как тяжелы ему эти воспоминания:
- А через два дня младший сержант Тимофеев Юрий умер от ран. Я подтащил его тело к воротам лагеря и отдал немцам. Возле ворот стояло несколько наших женщин, они о чем-то долго упрашивали немецкого офицера. Тот сначала не соглашался, но потом разрешил забрать тело сержанта. Хоть его похоронят по-человечески.
Он сдернул с головы пилотку и стал вертеть ее в руках, о чем-то думая. Потом через силу произнес:
- Это его пилотка, Юркина.
Он тяжко вздохнул и продолжил:
- Так вот и проходил день за днем. Знакомых я больше не встречал, честно сказать, не очень-то этого и хотелось. Просто стыдно было за свое положение. А вчера утром подъехал грузовик, отобрали нас, первых попавшихся, и повезли неизвестно куда. Я даже не был с ними знаком, да и не к чему это было. Мы думали, что нас везли убивать, но, благодаря тебе, все оказалось по-другому. Но только для меня одного. Вот и все, остальное ты знаешь.
Тем временем грибы наши сварились, а для чая мы насобирали листья черники. В общем, пообедали хорошо. Потом Ванька предложил мне поведать о себе:
- Давай теперь ты, Вить! Твоя очередь, а то замучил я тебя своими баснями.
Я согласно кивнул головой и стал рассказывать свою историю. Местами капитан то удивленно таращил глаза, то недоверчиво качал головой. В общем, и мое повествование заняло довольно много времени.
Потом мы отдохнули по очереди. На этот раз Ванька не подвел, откараулил свою вахту надежно. А затем был вечер, ужин и глубокий, здоровый сон.
43
Утром я проснулся первым. Запалил костер и поставил воду кипятиться. Вскоре проснулся и капитан, мы немного размяли затекшие мышцы, потом попили чаю и стали собираться в дорогу. Судя по карте, по болоту нам нужно пройти еще километров двадцать. Но нас это нисколько не смущало, чувствовали мы себя довольно прилично. В общем, были готовы к труду и обороне. А также к бегу на длинные дистанции. И вот снова мы начали переходы от островка к островку, это было нам на руку. Потому что можно отдохнуть на сухом месте и вытянуть уставшие ноги. Шли мы не очень быстро, почти не разговаривали, каждый думал о своем. Болото стало меняться, появилось больше воды, но идти еще можно без опаски. К вечеру мы выбрались на сухое место и, после скромного ужина, у нас состоялся такой разговор. Капитан спросил:
- Вить, как ты думаешь, воюют наши еще?
Я внимательно посмотрел на него:
- Что это у тебя за мысли такие появились, капитан, а? Куда они денутся? Конечно, воюют!
- Да ты не думай ничего такого. Просто странно все это. Бегом, что ли, наши бегут? Ведь не слышно ничего, все глухо!
Я улыбнулся:
- Хочешь сказать, глухо, как в танке?
Капитан недовольно нахмурился, а я примирительно сказал:
- Ладно, не обижайся, Ваня! Ты духом-то не падай. Скоро мы все услышим - и пушки, и пулеметы, и танки. И мат наш родной, трехэтажный, когда попрут их отсюда!
Я чувствовал, что на душе у капитана очень тяжело, и настроение ему надо поднимать любой ценой:
- Слушай, Вань, ты боксом давно занимаешься?
- Да в школе еще начинал, уже лет десять, наверное. А почему ты спрашиваешь?
Я хитро подмигнул ему:
- А были случаи, когда в начале боя тебя били, но потом ты выигрывал этот бой?
- Конечно, были! И не раз!
- Вот ты и представь себе, что сейчас такой же самый случай. Вначале очень плохо, проигрываем вчистую, но в третьем раунде немец будет нокаутирован безвозвратно. Усек?
Он кивнул:
- Ну, ты даешь, Витька! Расписал все, как по нотам, и снова жить захотелось!
- А ты что думал? С таким настроением, которое у тебя было, надо только заворачиваться в простыню и идти своим ходом на кладбище.
Здесь капитан уже не выдержал и засмеялся:
- Здорово, да у тебя дар какой-то, Витька!
- Конечно, конечно. Можно еще и монгольское иго вспомнить, и Наполеона того же. Все лезли - и поляки, и немцы, и шведы. В общем, шелупонь всякая, а что в итоге получилось? Вот именно! Все, спим.
Под утро пошел дождь и, волей-неволей, пришлось просыпаться. Хотя еловые ветви нас пока еще защищали от дождя, но вода уже начала просачиваться, и лежать стало неприятно. Пришлось подниматься и разжигать костер, хотя было еще темно. На рассвете дождь уже шел плотной стеной, идти совсем не хотелось, и мы решили подождать. Часа через полтора ливень внезапно закончился, как будто на небе кран завернули. Тучи разбежались, и выглянуло солнце. Мы вышли на открытое место, подсушились и двинулись в путь.
Но пересечь это болото целиком нам было не суждено. Часа через два идти вперед вообще стало невозможно, после дождя поднялась вода и, с каждым шагом, заливалась за голенища сапог. Да и ног уже было не вытянуть, так можно и босиком остаться. Поэтому пришлось остановиться и вернуться назад, туда, где было суше, и идти легче.
Я достал карту и мы стали советоваться. Оказалось, что ближе всего мы находимся к северному краю болота. Туда и решили двигать, потому что на восток нам все равно не пройти, ни каким макаром.
Шли долго и оказались на месте только под вечер. Но на берег соваться не стали, а остановились примерно в полкилометра, здесь и решили заночевать. Ночь прошла спокойно, и с рассветом мы двинулись дальше, по самому краю болота. А через некоторое время случилось то, что явилось для нас полной неожиданностью. Мы услышали звуки боя! В том, что бой настоящий, мы нисколько не сомневались, временами даже ухала пушка. Капитан сразу же определил:
- Это танковое орудие, Вить! С "тридцатьчетверки"! Но как оно сюда попало?
Я только пожал плечами и перебежками бросился вперед, удобнее перехватывая автомат. Капитан следовал за мной, повторяя все мои движения, как привязанный. За это время мы услышали еще два пушечных выстрела, потом стали слышны только автоматы и винтовки, да редкие взрывы гранат. А еще характерный звук немецкого пулемета.
Наконец, мы подобрались, поближе, бой шел у самого края болота, и нам хороши были видны спины немецких солдат. Я повернулся к капитану и сказал:
- Сделаем так! Сейчас расходимся в разные стороны вдоль линии нападающих немцев, ты вправо, я влево, и начинаем воевать.
Работай спокойно, без суеты и лишней злости. Это ни к чему, погибнуть мы всегда успеем, ясно?
Мы пожали друг другу руки, дали по длинной очереди в спины немцев и разбежались. Я двигался перебежками, от дерева к дереву, и вел огонь по фашистам. Но делал это выборочно, когда был уверен в успехе. Сначала немцы ничего не соображали, наше нападение с тыла было для них полной неожиданностью. Они были уверены в своих силах и вжимали противника в болото. Но, с нашим вступлением в бой, положение сразу изменилось. Немцы не знали сил нападавших, и среди них началась паника. Сначала они медленно стали отступать, а потом и вовсе побежали. Я в первый раз видел бежавшего врага, выдержка изменила мне, и я поливал немцев длиннущими очередями. Обороняющееся почувствовали слабину противника и ринулись вперед, а я прекратил огонь и стал осматриваться. В окружающей обстановке было что-то необычное, и я никак не мог понять, что. Наконец, разобрался - из земли торчала танковая башня с орудийным стволом. Надо же, не ошибся капитан. В это время стрельба уже доносилась издалека и, наконец, стихла вовсе. Я решился выйти из укрытия, но делать это надо очень осторожно, иначе разгоряченные боем люди могли меня и подстрелить ненароком. Поэтому я перекинул автомат через плечо, поднял руки и спокойно вышел. На сразу нацелилось несколько стволов:
- Стоять на месте! Оружие на землю!
Я беспрекословно выполнил приказ и оглядел людей, стоявших передо мной. Среди них выделялись три человека в черных комбинезонах и танкистских шлемах, остальные были одеты, кто во что горазд. Вот ведь судьба у меня какая! Снова попал в плен к партизанам, хотя выручал именно их. Но и партизан тоже можно понять, во время боя появляется какой-то подозрительный тип.
Но тут еще одно событие привлекло внимание партизан. Из-за деревьев вытолкали трех человек с поднятыми руками. Это были два немецких автоматчика и, конечно, капитан Борисенко! Вот дела! Надо как-то объясниться. Но мне не давали даже шевельнуться. В это время пожилой танкист сделал шаг вперед и внимательно всмотрелся в эту троицу. Смотрел долго, а потом с недоверием спросил:
- Ротный? Капитан Борисенко?
Глаза у Ваньки радостно заблестели, а рот растянулся до ушей:
- Так точно, товарищ комбриг! Командир второй роты второго батальона, капитан Красной Армии Борисенко Иван Петрович!
Комбриг только руками развел:
- Ты руки-то опусти, капитан!
Он шагнул к Ваньке, и они крепко обнялись. А пленных немцев в это время повели куда-то вглубь болота. Я сначала не поверил своим глазам, они как будто бы парили над поверхностью. Но все оказалось очень просто - в болото уходила сухая грива, метра в два шириной, а вдалеке виднелся поросший лесом остров. Просто с моего места этого сначала не было видно.
А танкисты отстранились друг от друга, и Ванька торопливо сказал:
- Товарищ комбриг, Юрий Иванович! Витьку пускай отпустят.
Тот сразу и не понял:
- Какого Витьку?
Ванька кивнул на меня:
- Да вот лейтенанта, пограничника!
Комбриг махнул рукой, и меня сняли с прицела. Наконец-то, руки совсем уже затекли, но я сразу же отдал честь:
- Лейтенант Герасимов Виктор Владимирович! Заместитель начальника Н-ской заставы!
И сразу же шутливо добавил:
- По тылам противника следую в расположение советских войск, товарищ комбриг!
Танкист тоже представился:
- Командир отдельной танковой бригады Иванов Юрий Иванович!
И тут же пояснил:
- С вверенным мне подразделением вел бой с превосходящими силами противника.
Он кивнул на одинокий танк, но, в отличие от меня, не улыбнулся. Только подошел и крепко пожал мне руку, а потом удивленно покачал головой и сказал, ни к кому не обращаясь:
- Ну, надо же, пограничник!
Потом снова посерьезнел и поблагодарил:
- Спасибо вам, ребята. Немцы нас совсем уже поприжали, снаряды в танке кончились, да и было всего-то шесть штук. Конечно, к лагерю мы их не пустили бы, но это еще не факт. Вовремя вы немца по спине хряпнули, сразу в бега подался. Благодарю за службу, товарищи командиры!
Он отдал нам честь, мы поступили точно так же, и нас повели в лагерь. Вот так, второй раз за два месяца, я оказался у партизан. Около километра мы шли по суходолу, который местами прерывался, но был застелен гатью, и вскоре выбрались к лагерю. Среди густых елей были устроены землянки, которые с воздуха заметить невозможно. Бревна для строительства, вероятно, возили с "материка" на лошадях, я заметил следы конской телеги.
Комбриг завел нас в командирскую землянку, где находились два человека:
- Вот, товарищи, познакомьтесь. Наши, так сказать, союзники!
Он лично нас представил, а те, в свою очередь, поднялись со своих мест и поздоровались:
- Командир партизанского отряда Назаров Владимир Петрович.
- Комиссар Коростылев Александр Васильевич.
Оба они были средних лет, среднего роста, но у командира была богатая шевелюра, а комиссар почти лысый. Расспрашивать ни о чем не стали, только хорошенько накормили и заставили отдыхать в этой же самой землянке. Мы попытались противиться, но комбриг вдруг неожиданно рявкнул на нас:
- Лежать! Я кому сказал! И чтобы ни шагу из землянки.
Но потом, также неожиданно, улыбнулся:
- А иначе под трибунал пойдете, за неисполнение приказа в военное время. Все ясно? Капитан Борисенко?
- Так точно!
- Лейтенант Герасимов?
- Так точно!
- Ну, вот и хорошо! И давайте без всяких выкрутасов. А поговорим после.
Он еще раз строго посмотрел на нас и вышел из землянки. Я улегся удобнее, закинул руки за голову и сказал:
- Знаешь, Вань. А ведь это уже было со мной. Такое ощущение, что все повторяется. Тогда получилось очень и очень плохо. Начиналось так же хорошо, а закончилось погано.
- Да, я знаю. Ты же рассказывал. Лучше сплюнь, Вить, три раза. Все обойдется, и потопаем дальше. А здесь, сам же видишь, немцам к нам незамеченными не подобраться. Так что, будь спок, лейтенант! И выбрось из головы всякую дурь.
В ответ я задумчиво произнес:
- Хорошо бы, хорошо бы.
Но ощущение предстоящей беды снова не покидало меня. Я старался гнать его прочь, но ничего не получалось. Нужно постараться заснуть, снова нервы разболтались:
- Давай, Ванька, отдохнем до вечера. А там и узнаем, как попал сюда твой комбриг вместе с "тридцатьчетверкой".
- Поскорее бы, а то меня уже жаба задушила! Надо же такому случиться.
- На войне и не такое бывает, Вань. Все, давай спать.
Проснулись мы часа через три, и почти одновременно. Не сговариваясь, вышли на свежий воздух. На улице стоял теплый летний вечер. Поглядывая по сторонам, мы стали неторопливо прогуливаться по лагерю. Здесь все было устроено добротно и с умом. И здесь тоже готовились к войне, как и в отряде Медведя. Странно, как будто знали. Что и сюда фашисты доберутся. Нет, скорее всего, этот лагерь оборудовали уже во время войны.
К нам подошел молодой партизан:
- Товарищи командиры, возьмите свои вещи и идите за мной.
Мы недоуменно посмотрели на него:
- В чем дело, боец?
А он неожиданно очень зло посмотрел на нас и процедил сквозь зубы:
- Места вам освободились в землянке. Много мест, можно даже выбирать.
И с ненавистью сплюнул на землю. Но и меня тут же захватила неожиданная злость, я сгреб его одной рукой за отвороты пиджака, подтянул к себе и зашипел ему на ухо:
- А теперь, сопляк, слушай сюда! Мы не виноваты в гибели твоих товарищей, они погибли в честном бою, лицом к лицу с врагом. Ясно? Я два месяца иду от самой границы, и мой первый бой был страшнее, чем твой! Но иду я не просто так, а давлю этих гадов, где только можно, и даже там, где нельзя! А этот капитан на легком танке шел в лобовую атаку на немецкую броню! Так что злость свою на нас срывать не надо! И не тебе нас судить, понятно?
Я оттолкнул его, развернулся и пошел к командирской землянке. Капитан молча похлопал паренька по плечу и последовал за мной. Уже в землянке, когда собирали вещи, он спросил у меня:
- За что ты его так, лейтенант? Пацан он еще, не понимает ничего!
Я уже немного остыл, поэтому спокойно ответил:
- Вот в том-то и дело, что пацан. Но не ребенок, у него винтовка в руках. И он должен понимать, кому и что говорить. Мы не на посиделках находимся, между прочим! Хотя, конечно, Нужно было все спокойней объяснить.
- Все, верно, напугал только пацана.
- Ничего, злее будет. В бою пригодится.
Так, разговаривая, мы собрали свое барахлишко и вышли из землянки. Пацан ожидал нас на том же самом месте, ковыряя землю носком сапога. Когда мы подошли, он только буркнул, не глядя на нас:
- Пойдемте.
И молча пошел вперед, не оглядываясь. Я быстро догнал его, взял за плечо и остановил:
- Зовут-то тебя как, боец?
- Петькой.
На его губах мелькнула чуть заметная, виноватая улыбка.
- Ты уж извини меня, Петя! Какой-то нехороший разговор у нас получился, нельзя так делать. Ну что, по рукам?