2
Счастливыми, возбужденными расходились автозаводчане с новогоднего бала. Весело провели время во Дворце культуры. Не сравнить с другими вечерами или поездками на природу. Но оказались и недовольные. Как только вышли из Дворца культуры, жена Вербина приумолкла. Ее словно подменили. Вся красота вечера сразу потускнела, пропала.
- Что с тобой, Анюта?
Жена молчала.
- Опять приревновала?
- Эта красавица, с которой ты носился как угорелый, у тебя работает?
- Это которая же?
- Еще спрашивает! Та, что глазки тебе строила! Уже старый, а ведешь себя, как… мальчишка.
- Ты, наверное, о нормировщице Гришиной говоришь?
- Я так и думала, что Гришина. Ты с ней в командировку ездил?
- Да, с ней. Ну и что?
- Муж у нее в тюрьме?
- О, ты неплохо, оказывается, осведомлена о моих подчиненных. Только данные у тебя маленько устарели.
Вербин почувствовал, что вот-вот нагрубит жене.
- Муж ее вернулся из заключения уже полгода назад. Блондин, в сером костюме был.
- А чего она носилась, как девочка, смеялась, хихикала?
Вербин женился давно. После техникума его направили в Зеленогорск на завод кос. В предписании указывалось, чтобы завод обеспечил молодого специалиста общежитием. На месте оказалось, что все четыре общежития барачного типа переполнены. Пришлось искать квартиру. В Зеленогорске это трудно. Более девяноста процентов домов было разрушено фашистами. Ему повезло, хоть и далеко от завода, но он нашел угол. Хозяйка была гостеприимная и скоро стала расхваливать своего квартиранта на все лады: и дров нарубит, и забор починит. Из командировки с пустыми руками не приезжал. То привезет боты, то шаль пуховую, то отрез на платье.
- Такого зятя тебе надо, - говорили соседи.
Да моя, наверно, уже там, на целине, вышла замуж, - говорила хозяйка. - Пишет, что какой-то казах сватается.
- Ну и что же, - говорили соседки. - Был бы человек хороший, а по-казахски научится говорить твоя Анюта.
Но вот зимой Анюта приехала из целинного края одна, без казаха, что-то у них не вышло. Приехала не в отпуск, а совсем. Высокая, стройная.
Весной, когда мать на несколько дней уехала к сестре на Кировоградщину, все и решилось… Словом, Григорий должен был жениться. Так и стал Вербин "приймаком".
Родилась дочка Светланка. Он с рук не спускал ее, когда был дома. Соседки открыто вздыхали, завидуя Анютиному счастью. И неплохие у самих мужья, а только не чета Вербину с его заботой и любовью к жене. Правда, был период, когда Вербин дневал и ночевал на заводе. Завод получил задание осваивать выпуск автомобилей. Это было тяжелое время. Работали, не считаясь ни с чем. И все-таки грузовики выпустили к сроку. Анюта даже не верила, что муж по двенадцать-четырнадцать часов находился на заводе. Она тоже засиживалась, когда годовой баланс составляли. А тут каждый день. Приходила даже проверять, уж не завел ли муж тут какие-то "амурные дела". С занятиями в институте у него завал получился, пришлось академический отпуск брать.
Светлана пошла в школу.
- Сына теперь тебе надо, Григорий Петрович! Наследника!
- Будет еще сын! - говорил Григорий Петрович. - Может, еще и не один.
А сам думал: "Чего-то нам о Анютой стало скучно жить. Дома только и слышишь одни упреки. Раньше с работы бежал, ног не чуял. А сейчас не то. Но ничего, наладится".
Появился сын Миша. Не успел Вербин навосторгаться крепким, горластым сыном, как родилась еще дочка.
А счастья в семье не было. Анюта ревновала по каждому пустяку, стала раздражительная. Прибегала на завод проверять мужа. В бухгалтерии ей уши прожужжали: теперь, мол, мужчины заводят любовниц. Мода такая пошла. Смотри за муженьком, ты обабилась, а он еще молодец! И в возрасте вроде не большая разница - три года, а он гораздо моложе выглядит. То и по муж, если семь раз в день не обманет жену. Это опасно!..
"Ничего не поделаешь, - думал Вербин. - Видели глаза, что брали".
Дальше они шли молча.
Молча зашли и в квартиру, словно с поминок, а не с новогоднего бала. Дети спали.
Анюта готовила постель, непослушными руками взбила подушки, разделась и стала ложиться спать. Мимоходом взглянула на мужа. Григорий стоял у порога с ботинком в руке и смотрел на нее как-то странно. Анюте стало не по себе. А он продолжал смотреть, морща лоб, сомкнув губы. "Конечно, на такого любая женщина позарится", - подумала Анюта и отвернулась к стенке. Через несколько минут он услышал её всхлипывание.
В голову Вербину лезли всякие мысли. Он закурил, но от этого лучше не стало.
3
В почтовом ящике, кроме газет, лежало письмо от матери. Его Алексей узнал сразу, как только взглянул на широкие, с наклоном то в одну, то в другую сторону, строчки на конверте. Письмо было длинное, на шести страницах. Алексей удивился. Обычно от нее были письма на одной-двух страничках. Сердце у Алексея забилось, и он начал читать. Читал, а перед ним всплывал серебрящийся пояс Снови, огибающий большое село Елино.
До сих пор Алексей убежден, что нет места лучше, красивее на земле. И трудно передать всю эту красоту: кудрявые клены и дубы; нигде не собирают столько черники и грибов, как у них, нигде не умеют петь так старинные украинские песни. До сих пор туда едут из Киева и Ленинграда послушать и записать старинные песни. А где так любят реку, как они свою Сновь! И мама как ни спешит на ферму, а остановится на минуту-две и смотрит на речную гладь. Что она вспомнит при этом, трудно сказать. Может, о том, как в этих краях собирал своих партизан Федоров и Попудренко, Ворожеев и Зебницкий. А может, как она вместе с наступающими частями Красной Армии ушла в сорок третьем на фронт. Ей тогда исполнилось шестнадцать лет. А может, о том, как одна растила сына. Одна, без мужа.
Мать суровая и ласковая. Всегда она такая. Суровая к плохому. Добрая к хорошему. Говорила, что от рождения плохих людей не бывает, и если тот или иной человек оказывается скверным, то, значит, когда-то его просмотрели и потеряли. В строгости не держали. Но все равно и в этом человеке должно остаться что-то хорошее, доброе. И прежде всего надо искать его в человеке. И к сыну она относилась с лаской и суровостью… И наказывала строго. Только потом, с годами, он мог оценить это.
Никак Алексей не мог представить мать с Золотой Звездой. Не укладывалось даже в голове - Герой Социалистического Труда. Коваленко. Родная и единственная мать. Мама…
Да и село размахнуло крыльями. Богатое стало. Какие животноводческие помещения - коровники, свинарники, птичники - о которых даже и не мечталось! Мать пишет о строящемся животноводческом комплексе. И снова о председателе. Лежит в больнице. Наверное, скоро уйдет на пенсию. Василий Игнатьевич председательствовал бессменно три десятилетия. Он пришел в колхоз сразу же после войны. Тяжелое было время. Припомнил Алексей, как крыша избенки совсем прохудилась, а покрыть нечем. Текла, словно решето. Уходя, мать наказывала ему следить за тазами и ведрами, вовремя выносить, чтобы потолок не раскис. Под каждой дырой посудина. Как ни старался он, часто на потолке появлялись желтоватые пятна. И мать наказывала. Сын просил сходить к Василию Игнатьевичу, чтобы выписал соломы. Но мать говорила, что уже обращалась, но не дают, придется до нового урожая ждать. Как-то он не выдержал и пошел сам к председателю:
- Дяденька председатель, Василий Игнатьевич! - И по щекам слезы. - Выпишите нам соломы хату покрыть, а то течет, а мамка меня за это каждый раз наказывает.
- За что же она наказывает? Не ты же крышу покрыл.
- Да нет. Крыша худая, протекает, а я загуляюсь и забуду вовремя воду вылить. Попробуй уследи… А мне достается от мамы.
- Ладно, хлопец, иди и передай матери, что выпишем соломы.
- Только, дяденька председатель, не забудьте, пожалуйста!
Председатель колхоза не только не забыл, но сам и привез. Разгружая солому, он сказал матери, подбежавшей к нему на помощь:
- А ты мальца, Анастасия, не обижай! Нельзя свое горе…
- Даю слово, Василий Игнатьевич, больше пальцем не трону. Срывалась я. Побью его, а потом себе места не нахожу. Я ведь только за большие провинности наказывала. Всякой матери своих детей жаль.
- Ну, смотри мне…
Новым председателем думают избрать главного агронома. Непьющий, с высшим образованием. Не то что Василий Игнатьевич с церковноприходской школой. Правда, он на многих курсах побывал. Но то все курсы. А у этого диплом агронома. И райком вроде согласен.
Но одной трезвенности для того, чтобы руководить колхозом, мало. И диплом с высшим агрономическим образованием не может заменить человеку призвание, сердце и ум. Мать сомневается - будет ли у нового председателя любовь к людям, понимание людей и доверие к ним. А если, надеясь только на свои знания, на авторитет должности, он не будет прислушиваться к людям?
В соседнем колхозе председатель окружил себя целым роем корыстолюбных подхалимов и увяз в рутине. И в рюмку заглядывает. И строит неумело и нерасчетливо. Колхоз оказался в большом долгу и перед государством, и перед колхозниками.
Василий Игнатьевич тоже строит капитальные помещения, но с умом, с максимальной экономией средств, с учетом возможностей колхоза. Попрочнее, но и подешевле, и не хватается за все сразу.
Василий Игнатьевич подхалимов, льстецов и угодников за километр к себе не подпускал.
Не запустил бы новый председатель хмелеводства, которое приносит высокие доходы… Да и ферму надо перестраивать по типу "Кутузовки". Дойдут ли у него руки? Василий Игнатьевич скорее бы довел это дело до ума.
Алексей отложил письмо. Значит, здоровье Василия Игнатьевича сильно пошатнулось. Когда Алексей был в селе, мать об этом проговорилась лишь вскользь. Но, может, еще поправится? Только вот скоро отчетно-выборное собрание.
Как-то Алексей сказал матери:
- Мама, я ведь получаю однокомнатную квартиру, может, и ты ко мне переедешь жить?
- А кто же рабочих молоком поить будет? - И улыбнулась, словно ждала этого вопроса. - В колхозе и так мало остается людей. А я еще и коммунист. Нет, буду работать здесь, пока силы есть.
4
Тарас пришел на работу минут за двадцать раньше и сразу отправился в инструменталку. Полина, которая непонятно за что уважала Тараса, встретила его дружелюбным взглядом.
- Полина Афанасьевна, - обратился Тарас с деланной улыбкой. В голосе его было столько горечи, что инструментальщица даже смутилась. - Вы мой бог! Моя спасительница. Выручайте!..
- Пошукаю, - ответила она.
И нашла.
От Полипы Тарас бегом направился в точилку, держа в руке драгоценный резец, оснащенный твердым сплавом. Там он застрял надолго.
Вчера вечером он намеревался побольше посидеть над чертежом и найти подходящую форму резца. Но совсем неожиданно пришла Юля. Она принесла сетку яблок и сказала, что у них на даче, в погребке, их тьма-тьмущая. Привезла сетку подруге, а ее нет дома. Как звать подругу - не сказала. Яблоки Тарас взял, но провожать домой не стал. Как можно замужнюю женщину провожать, когда на каждом шагу знакомые. Пойдут еще разговоры. Юля и так более часа просидела у него в общежитии. Поэтому все, чего не успел решить вчера, приходилось додумывать сейчас, стоя за брызжущим алыми звездами абразивным кругом.
Вернувшись к своему станку и установив новый резец, Тарас увеличил скорость резания и подачу. Резец легко прокладывал дорожку, снимая стружку за стружкой.
Все шло хорошо. Он даже залюбовался.
Подошла Юля. Пригласила в кино. Лишний билетик у нее оказался. Брала для мужа, а он внезапно в командировку уехал. Тарас отказался, сославшись на занятость. Он обманывал Юлию только наполовину, действительно, по вечерам он был занят, стал готовиться в институт, да и рацпредложение не давало покоя. Но если бы его пригласила Татьяна, он бросил бы все и прибежал, на крыльях бы прилетел. Он тосковал по Татьяне. Его тянуло к ней.
А Юля стояла у станка и молчала, пока он не сиял обработанный шкив, тщательно измерил его штангелем и удовлетворенно улыбнулся.
- Чего улыбаешься? - Она взглянула на ручные часы.
- А что?
- Уйма времени у тебя уходит. Слишком много перестановок. Ты теряешь все, что выгадываешь на силовом резании. Проверь по часам.
И Юля ушла к своему станку. Видимо, она заметила технолога Найденову, которая направлялась сюда. Да, она действительно шла к станку Тараса.
- Ну как новое приспособление?
Тарас пожал плечами.
- Может, помощь какая нужна?
- Пока нет, товарищ технолог, - ответил он, вставляя новую заготовку.
Когда Тарас снял новый шкив и взглянул на часы, настроение у него окончательно испортилось.
"Юля права, - согласился он. - Много времени уходит. Уйма перестановок".
Подошел Леонид, что-то говорил издали.
- Давай после смены, а? - И Тарас переходит на язык жестов: дескать, работы - по горло!
"А его нелегкая принесла потрепаться".
Вернувшись в общежитие, он переоделся в спортивный костюм и присел к письменному столу, где лежали учебники. Взял тригонометрию, полистал, полистал, отложил в сторону и прилег на перестеленную кровать. Нет, спать он совсем не хотел. Просто с закрытыми глазами быстрей можно сосредоточиться на беспокоящей тебя мысли. А мысль была все та же: как справиться с этим проклятым шкивом.
"Может, с отчимом посоветоваться? - вспомнил он и тут же отбросил эту мысль. - Своим умом буду доходить".
Тарас знал себя: пока не найдет нужного решения, ни о чем другом не сможет думать, ничто иное не отвлечет его.
"А что, если применить для его крепления специальные кулачки, - размышлял Тарас. - Нет, это уже кое-что!"
С этой мыслью он явился на другое утро в цех. Смена началась с простоя: не подвезли заготовки, и пришлось ждать минут сорок. Татьяны не оказалось, и Тарас нервно прохаживался по своему пролету. А когда она появилась, встретил ее словами:
- Ну слава богу, хоть мастер появился!
- Что случилось?! - опешила Татьяна.
- Я, что ли, о заготовках должен беспокоиться? Уже целый час жду, а начальству хоть бы хны!
- Ну, знаешь, не очень-то разоряйся! - отпарировала Татьяна. - Это ведь кузнечный цех нас подвел. Я как раз и бегала туда проталкивать заготовки. Разошелся!
"Напрасно я так с ней, - корил себя Тарас. - Ведь она не виновата".
В этот день Татьяна больше к нему не подходила.
Однажды после работы он зашел к начальнику цеха, когда тот уже был одет и собирался домой. Обычно Вербин задерживался после работы, а тут, может, как раз куда-то собрался, и то Тарас остановил.
- Ты ко мне?
- Да я в другой раз как-нибудь зайду, - ответил Тарас.
- А что это у тебя? - Он взял из его рук чертеж. - Зажимное приспособление для обработки шкива? - Вербин подошел к двери, которая вела в соседнюю комнату, позвал: - Татьяна Ивановна!
"А он действительно куда-то спешит".
- Вы знакомы с этим чертежом? - сказал Вербин, когда Татьяна зашла.
- Первый раз вижу.
- Тогда посмотрите, пожалуйста, что он тут насоображал. Может, что стоящее?
- Ну пойдемте ко мне, - сказала Татьяна.
Татьяна перенесла чертеж в комнату мастера, где возле широкого окна во всю степу стоял ее стол, а слева от дверей громоздился какой-то старый, допотопный станок, на котором, Тарас знал, никто не работал.
- Вот не думал, что к вам попаду, - признался Тарас.
- А что, это вам неприятно?
И она пристально посмотрела ому в глаза. Он потупился. А Татьяна стала рассматривать чертеж.
Тарас тоже присел на табурет.
- А это для чего? - ткнула карандашом в чертеж.
"Она тоже не в духе, - решил Тарас. - А может, обиделась, что сначала ей не показал? Но Ручинский прямо сказал: "Иди к Вербину, идея правильная".
Тарас начал объяснять. Татьяна, недослушав его, резко отодвинула чертеж.
- Все это - фантазия.
- Как - фантазия? - запальчиво спросил Тарас.
- Да, фантазия, построенная на песке. - И она стала излагать свои соображения. Доводы мастера Стрижовой казались ему неубедительными, хотя она и неплохо разбиралась в резании металла.
- Что же выходит, мои чертежи в печку? Так я вас понял? - сказал он, нарочно равнодушным тоном.
- Дело ваше.
- Ах, так!
Тарас, скомкал чертеж и швырнул в корзину. И, даже не взглянув на Татьяну, вышел, сильно хлопнув дверью.
На душе было прескверно. Татьяна? Да и она для него совсем чужая!