- Наверное, на камень наскочили, - произнес Стрижов, - а может, пробка была незавёрнута.
Алексей вместе с испытателем полезли под машину. Долго возились.
- Ну, что? - спросил Стрижов, заглядывая под машину.
- Двигатель ударился о балку, - ответил Алексей, - и пробил картер переднего ведущего моста. Кстати, об этом мы тоже указывали в своей докладной. Да, теперь придется тебе загорать, дружище!
Ох, как не хотелось Алексею бросать напарника!
Он сам не раз испытывал силу взаимовыручки товарища в трудных условиях. И если по каким-либо причинам приходилось оставлять машину, то долго потом терзала горечь беспомощности, и хотя было ясно, что другого выхода нет, - чувствовал себя виноватым.
- Утром пришлем бригаду! - сказал Стрижов. - Устраивайтесь в селе. Алексей Иванович, отдайте весь сухой паек.
- С голоду не умрем, село рядом.
День, между тем, был на исходе. Темнело сначала как-то вкрадчиво, а потом не успели они оглянуться, ночь сразу словно прихлопнула своей ладонью большие двенадцатитонные машины, как мухи.
Алексею запомнилось, как бесцветно, без красок заката, все померкло вокруг. Огромная, необъятная мгла поглотила остаток дня.
"А в городе уже зажигают огни на елках, - подумал Алексей. - Часа через два и мы доберемся".
- Иван Иванович, не скажете, когда полигон для испытания машин построят? - подал голос Алексей.
- Обещают в следующем году.
- По месяцу приходится на сухом пайке. Вот почему в испытатели не хотят идти. Холостяком еще туда-сюда. А женился - сразу заявление на стол.
- Что, тоже невеста есть на примете?
"А пора, - подумал Стрижов. - Двадцать восьмой пошел. Как быстро несется время. Надо его куда-то перевести. Пока язву на сухом пайке не нажил".
- Девчата меня почему-то обходят стороной.
- А почему же в испытатели пошел?
- Дорога позвала. Дорога открывает мир увлекательных событий, встреч с людьми.
- Да, молодости свойственно просыпаться в дороге и скучать без движения, потому что после уже не съездишь, куда мог, но не поехал, не наверстаешь всех упущенных километров. Путешественники должны быть всегда молоды.
… Преодолевая плотную стену бури, без дороги, прямо по снегу идет "Сибиряк". От бесчисленных ухабов и выбоин машину корежит. Она прыгает и переваливается с боку на бок. В продолговатое смотровое стекло мечутся снежные вихри, точно хотят закружить машину. И уже ни дома, ни деревья не выбегали из снежной пурги навстречу, и поверил бы, что впереди нет ничего, если бы рядом не шагали вдоль выносливые телеграфные столбы. Тяжело приходится машине, но на то и испытания. На Севере пли в Сибири не легче будет. Там тундра, снега. Об этом прекрасно знает инженер-испытатель, и он, стиснув намертво зубы, давит на газ. Каждая выбоина, каждый скрежещущий крен отдается в сердце, и от этого весь организм в постоянном напряжении.
"Сибиряк" сползает то в одну, то в другую сторону, виляет и выравнивается, отчаянно работая своими рубчатыми колесами, и плывет, и плывет по снежной степи.
Алексей штурмует стихию. Интересно, что думает Стрижов? Все-таки придется дорабатывать многие узлы. Конечно, машина будет хорошая. Будет!
Стрижов молчалив. Лишнего слова не скажет.
Если бы не такая погода, были бы они в Зеленогорске еще утром. Алексей знает: дальше путь еще хуже, пахота. Да, кажется, он уже едет по ней. Пахота выматывает последние силы. От постоянного напряжения тупо болит спина, пот струится по лицу и заливает глаза. Прилипшая к телу рубаха стесняла движение.
Алексей оторвал руку от баранки, вытер лицо, и в то же время его сильно подбросило на сиденье. На миг он потерял управление, а этого было достаточно, чтобы задние колеса ввалились в глубокую борозду и двигатель, не в силах преодолеть нагрузку, заглох.
- Можно было и поосторожнее, - проронил главный инженер.
- Виноват, не справился. Чертовски устал! - ответил Алексей.
Завел машину и попробовал тронуться. Двигатель взревел, напрягся и весь "Сибиряк", но не двинулся даже на сантиметр. В кабине запахло гарью. Алексей соскочил на землю. Глубокая борозда прочно охватила задние колеса. Они вырвали из-под себя снег, машина утонула по самый мост.
"Надо откапывать колеса", - подумал Алексей.
Он зачем-то обошел грузовик и постучал по задним скатам ногой, видимо, уже смирившись со случившимся. Забрался в кабину и развалился на сиденье. Усталость расплылась по всему телу, а вместе с ней пришла тревога: "Если усну, тогда, товарищ Стрижов, считай пропало. Встречать Новый год придется в машине". И он пересилил себя. Вооружившись топором, выпрыгнул из кабины. Ветер ударил в лицо острой крупой, запорошил глаза. Алексей протер их, осмотрелся. Снег прыгал на кочках живыми змеями, струился по земле, облизывая языками колеса и, зацепившись за них плотными сугробчиками, прижимался к машине.
Не усидел и Стрижов. Он видел, как Алексей расчистил под колесом снег и, с силой размахнувшись, ударил топором по мерзлой земле. Острые крошки брызнули в разные стороны, обожгли лицо и руки. Алексей зло выругался, надел рукавицы и, сдвинув шапку на глаза, остервенело начал рубить.
Работа спорилась. Скоро под колесами образовалась выемка, а от разгоряченного тела пошел пар. Алексей скинул полушубок, варежки и еще с большей энергией продолжал долбить.
- Дай я помогу, - сказал Стрижов и чуть не добавил вслух "сынок".
Топор показался ему тяжелым. Когда одно колесо было откопано, они забрались в кабину отдохнуть. Кабина выстыла. Алексей завел двигатель, включил печку, но от этого не стало теплее. Холод сковывал все тело.
"Только не раскиснуть, - приказывал себе Алексей. - Не раскиснуть!"
Он снова принялся за работу. Но не пришла уже согревающая теплота, а он устал. Руки плохо держали топор. Удары были слабы и неточны. От слабости ноги тряслись и плохо держали размякшее тело. Стрижов оставался в кабине. "По принципу "Запорожца" надо делать отопление", - думал Алексей.
С большим трудом он освободил второе колесо, сел за руль, и опять, началась качка по бездорожью.
- Вот лепит, так лепит! - злился Алексей и приник глазами к ветровому стеклу. - Тряси, тряси, только давай вперед! Только вперед! Ах, дорога, дорога! Кочки, пахота, снежные сугробы. Вот тебе и торсионная подвеска.
- Вы против торсионной подвески?
- В принципе - за.
И снова едут молча.
- Да, как по заказу погодка, - первым начал Стрижов. - Все равно, как испытание на Севере!
Алексей не ответил.
"До Зеленогорска километров сорок, - думал он, забирая вправо. - Там проходит лесная посадка - единственный ориентир, дающий возможность не сбиться с нужного направления. Телеграфные столбы остались далеко влево".
Все слилось в серый неприятно-тоскливый цвет. Лучи фар едва обозначались в бешеном хороводе снега. Темнота сгущалась, и чем плотнее она становилась, тем увереннее чувствовали себя лучи света. Вскоре стали попадаться длинные хвосты сугробов. Они тянулись от лесополосы, предохраняющей от заносов железную дорогу. Алексей, стараясь не отрываться от лесопосадки, объезжая длинные сугробы, внимательно вел машину. Сейчас он хотел, чтобы лесопосадка тянулась до самого города. Так было больше надежды попасть поскорее домой. Едешь хоть и медленно, зато не приходится с разгона разбивать сугробы. Но Алексей отлично знал: этого не будет. Самое большее через пятнадцать километров лесопосадка кончится, и тогда опять придется выписывать огромные зигзаги, штурмовать сугробы и, расходуя оставшиеся силы, расчищать лопатой снег.
А голова с каждой минутой тяжелела. Свинцовые ресницы то и дело слипались.
Стараясь отогнать сон, Алексей с силой тряхнул головой, посмотрел на часы. Шел двенадцатый час последнего дня старого года.
Сосредоточив внимание на широком снопе света, Алексей изо всех сил старался прогнать сонливость, но это ему не удавалось. Неожиданно сноп света выхватил из темноты ровное поле.
"Вот и кончается лесопосадка", - подумал Алексей и, чувствуя, как передние колеса проваливаются в последнюю, самую глубокую борозду, до отказа нажал на газ. Машина дико взревела, рванулась, но, попав задними колесами в борозду, накренилась и забуксовала. Это произошло в считанные секунды, но и их хватило, чтобы потерять скорость. Машина, неуклюже навалившись на бок, медленно сползла в глубокую борозду. Алексей открыл дверку, высунулся из кабины и попробовал тронуться с места. Колеса вращались легко и свободно - на дне борозды находился лед.
- От долгоносиков, что ли, сделали такую борозду? - подал голос Иван Иванович.
- А черт его знает! Может, силосная яма?
Алексей вылез из кабины, но скоро снова вернулся.
- Тут наша лебедка не вытянет. Чуть бы длиннее трос - тогда другое дело. Слева где-то проходит дорога.
В кабине холодно, хотя рокочет двигатель, шуршит, как шмель, печка. Ветер с силой бьется в дверку, но проникнуть в кабину не может и, кажется, от этого жалобно скулит и бесится. Все это навевает сон. Глаза слипаются, но Алексей борется со сном, старается найти выход.
- Что же будем делать? - спрашивает Алексей. - Да и топливо на исходе. Не хватит на эти оставшиеся тридцать километров.
- А может, попробуем? - неуверенно спросил Стрижов.
Вылезать из кабины и что-то делать не хотелось.
"Тут и наша остановка. Солью воду, и будем спать до утра. Хоть бы радиатор антифризом заправили. Экономия называется. А утром придется идти в колхоз и просить трактор. Хорошо, если мощный найдется… Тут уже не до новогоднего бала".
- С Новым годом, Алеша!
- Спасибо, и вас также.
"Что это он так душевно, - удивился Алексей. - Дорога, конечно, и с главным инженером подружит".
Разве мог он подумать, что главный инженер - его отец. Сказали бы - не поверил. И у этого отца он - единственный сын.
Алексей взглянул на наручные часы: первый час. Наступил Новый год. Что он принесет ему? Радость? Огорчения? Были надежды на Татьяну, и все оборвалось. А работа? Да что работа? Будет колесить по стране, испытывать машины.
- Мы тут закоченеем, - отозвался Стрижов. Глаза его расширились бездумно. - Может, пойдем к обходчику? Где-то должен быть железнодорожный переезд.
Стрижов уже мысленно пожалел, что сам напросился в эту поездку. Вот олух царя небесного!
- Сейчас солью воду.
Ветер бил прямо в лицо, рвал полы полушубка, словно не хотел пускать его к заветным огонькам. Алексей шел первым, за ним - Стрижов. Навалившись всем корпусом, закрывая воротником лицо, Стрижов шел навстречу ветру. А тут еще снег, валил и валил. Но он подбадривал себя: "Давай, Иван, давай!.. Не такой ты уж старик. Еще немножко, и ты будешь в тепле. И рядом сын, родной сын. Неплохо бы сейчас бутылочку коньяку распить. Только где он, этот коньяк?" И тут же упал. Даже не хотелось подниматься. Но представил себе маленькую будочку на переезде, такую маленькую, что на полу невозможно вытянуться во весь рост, но зато с полыхающей печуркой и, как всегда, с горячим кипятком, он поднялся. Тут не до коньяка. Мысль о будочке придавала силы.
- Вам помочь, Иван Иванович?
- Давай чуть-чуть отдохнем. Соберемся с силами.
Вот вдалеке показался мощный луч электровоза. А до дороги километра два, не больше. Стрижов, глядя воспаленными глазами, остановился, перевел дыхание.
- Хорошо ему, - позавидовал он, - ни ветер, ни снег не страшен.
- Что толку, рельсы и рельсы, - возразил Алексей, - скучища, наверное, невыносимая. Милое дело - машина: захотел - остановился, захотел - поехал.
- Поехал. Вот тебе и поехал!
"Ох этот снег, - злился Алексей. - Как он изматывает силы. Ползти, наверное, легче".
Оглянулся назад. Стрижов провалился по самый пояс, стоял недвижимо. Алексей вернулся.
- Иван Иванович, обхватите меня за шею, я понесу.
- Я сам, только отдохну маленько.
Он поднялся, сделал несколько шагов и упал.
- Давайте я вас понесу.
"Знал бы ты, кто я тебе, что за отец, не взвалил бы на плечи, - думал Стрижов. - Злая судьба свела нас вместе. А если скажу? Нет, нет, что за дурные мысли. Расхныкался, устал, выветрился, опустел. А если все-таки признаться? Взять сейчас и сказать. Алексей бросит меня и правильно сделает, таких отцов надо бросать в сугробах. Такая им цена. А может, такой, как Алексей, и не бросит? И ценой жизни будет спасать. А все-таки открываться нельзя. Ни в коем случае".
Но вот и откос. Алексей остановился. Стал на ноги и Стрижов.
Ветра здесь почти не было. Он свистел где-то над головой и только изредка кидал, словно ронял, пригоршни колючего снега.
- Я дальше сам, - попросился Стрижов.
Подниматься на откос трудно. Снег под руками и ногами беспрестанно сползал и тащил их за собой. Стрижов изо всех сил упирался, глухо хрипел, но все-таки не сдавался. Наконец, проделав по снегу глубокую борозду, он добрался до бровки и, обессиленный, распластался на смерзшейся холодной гальке. Перед глазами плыли разноцветные круги, голова кружилась и казалось, переворачивается вся земля, а он вот оторвется от нее и полетит в бездну. Долго так продолжалось, а у него не хватило сил поднять ногу и вытряхнуть из валенка снег. Холод замораживал икры, судорогой сковывал ноги, и от этого они становились непослушными.
Кое-как отдышавшись, он с трудом поднялся и не успел сделать первый шаг, как ветер толкнул его в спину так, что он чуть не сорвался с насыпи.
- Так вы снова свалитесь под откос, - сказал Алексей.
Он крепко взял его за руку.
- Старость подкрадывается, Алеша. А старость - не радость. Годы уплывают как вода.
"Снова Алеша".
- Какой же вы старик?
- Годы, годы… Война… - И осекся.
А ветер неистовствовал. Он дул то напористо, то рвал порывами. Толкал их обессилевшие тела из стороны в сторону, словно от этого он сам становился сильнее.
- Ничего, уже недалеко, - подбадривал Алексей. - Но почему же, черт возьми, не видно огней будки?
Они опустились на снег.
"Вот так и замерзну, если будки не окажется, - подумал Стрижов. - Нет, Коваленко… сын что-нибудь сообразит. А может, мне судьба его послала?.. Надо же такое совпадение. Да не совпадение, а наказание мне. Но сын же он мне".
Да, Алексей Коваленко сидел рядом. Он старался собраться с мыслями. "Что делать дальше? Сидеть нельзя. Надо встать и идти, - говорил про себя он, но какой-то внутренний голос подсказывал: "Посидим немножко, соберемся с силами. Отдохнем и пойдем".
И они сидели. Сидели на холодном снегу, не в силах пошевелить ни ногами, ни руками. А усталость делала свое дело. Незаметно для себя Стрижов свалился в снег и весь съежился в комок. Смертельно-томительная истома растекалась по всему телу. Он знал, что это обманчивое тепло и стоит только поддаться ему, как ты навсегда уйдешь ко дну… Без Иртыша… Но рядом же кто? Стрижов-Коваленко, что ли?
Алексей продолжал бороться. Он беспрестанно приказывал сам себе вставать и идти, но эти команды сам же и не исполнял. Они вязли в какой-то обволакивающей дремоте, и вместо них появлялись другие: "Еще немножко передышки, ну еще чуть-чуть - и тогда пойду". Ох, как не хотелось вставать и снова утопать в снегу, падать от порывов ветра и беспрестанно забивать рот солью и песком.
Алексей сидел. "Только бы не лечь. Прилягу на минуту и - хана! Испытателю и главному - Коваленко и Стрижову. Смерть обоим".
И вдруг он услышал:
- Эй, кто вы и чего барахтаетесь?!
К ним шел, видимо, железнодорожный обходчик. Издалека, из глубины дремоты до Стрижова сначала донеслись слова, а потом он почувствовал и толчки в спину не ветра, а человека.
- Иван Иванович, поднимайтесь, мы перевалили из года в год…
Он открыл глаза. Перед ним стояли двое: Алексей Коваленко и железнодорожный обходчик.
- Живее в будку! Согреетесь. Отдохнете, - ободрял обходчик.
Вдруг стало светло, словно днем. Еще не сообразив, что же происходит и происходит ли это наяву, Стрижов поднял голову. Свет мощного прожектора и двух нижних фар ослепил его, и он на миг зажмурился. Через какое-то мгновение он снова открыл глаза. Прожектор совсем рядом, метрах в тридцати.
При ярком свете было видно, как снег, прыгая по рельсам сплошным валом, перекатывался через насыпь и исчезал в темноте. Его струящиеся и извивающиеся потоки закрывали всю землю, и от этого казалось, что приближающиеся с грохотом огни плывут по этому стремительному потоку, разрезая их и разбрасывая в разные стороны.
Стрижов смотрел словно завороженный. Он опомнился лишь тогда, когда, лучи прожектора упали мимо него и он оказался в темной полосе. Он даже почувствовал, как прогнулись рельсы метрах в двадцати, и огромных размеров тень скользнула над ним.
Грохот оборвался так же внезапно, как и возник. Алексей начал расталкивать, будоражить Ивана Ивановича.
- Пойдемте, Иван Иванович, рядом будка обходчика.
Стрижов с трудом поднялся. Но идти не смог. Он оперся о плечо Алексея и стоял.
О чем думал? И думал ли вообще? Стоял с равнодушным видом отрешенного человека. Но это продолжалось недолго. Вот он оттолкнулся от Алексея, мысленно обругал себя самыми последними словами за слабость и побрел за железнодорожным обходчиком слабыми шагами, стараясь тереть лицо, как бы прогоняя прочь все, что уже, хотя и медленно, но отступало, каким оно ни было страшным и неожиданным.