- У меня есть предложение, - решительно сказал Бокерия. - Я прошу капитана Быстрову, как боевого товарища и моего пациента, поехать ко мне домой, в мою семью. В деревню. Недалеко от Батуми… Наталья Герасимовна там прекрасно отдохнет, окрепнет, поправится и, главное, - будет чувствовать себя на свободе, вне всяких режимов!
Изумленная Наташа посмотрела на Бокерия. Теперь он говорил, обращаясь непосредственно к ней:
- Вас примут, как родную дочь. Я говорю о моих стариках родителях.
- Доктор! Спасибо вам, но как можно?!
- Очень просто: на поезде! - отшутился Бокерия. - Знаете, какие у меня мать и отец? Знаменитые! И сестренка вашего возраста. Ваш приезд доставит им удовольствие. Я - в армии, брат младший тоже был в армии и, видимо, погиб… Старики с радостью поухаживают за вами! Им будет очень приятно, если в их доме погостит такая девушка, и к тому же знаменитая летчица!
- Я вовсе не знаменитая… А кроме того, как можно ехать в незнакомую семью?
- Об этом потом, Наталья Герасимовна! - Бокерия повернулся к врачам: - Давайте так и постановим: на отдых в район Батуми.
- Доктор, спасибо, я очень тронута вашим вниманием и добротой, но право же, это невозможно! - вновь запротестовала Наташа.
- Почему?
- Я не могу… Лучше в санаторий…
- Не направляем. Идите в палату. Когда мы закончим работу, я зайду к вам, и мы поговорим… Я имею право на это? Я хочу вас поставить на ноги окончательно!
Наташа не ответила. Она была смущена и озадачена.
Бокерия приказал санитарке:
- Давайте следующего!
Старший врач примирительно сказал:
- Идите, душа моя… Мы решим, как быть с вами…
Вошел следующий. Бокерия, не давая Наташе опомниться, нарочито громко предложил вошедшему:
- Раздевайтесь, лейтенант. У вас было семнадцать осколочных ранений?..
Наташа встала, минуту задержалась, затем нерешительно вышла.
- Не знаю, выйдет ли что-нибудь из вашей затеи, - сказал председатель комиссии, глядя поверх очков на Бокерия. - А вы, лейтенант, можете раздеться до пояса… Это мы пугали капитана!
* * *
Надежда Семеновна и Варя с нетерпением ждали Наташу. Они как-то притихли, стали грустными. Предстоящая разлука если не ломала, то как-то нарушала привычную жизнь.
Надежда Семеновна впала в меланхолию, стала жаловаться на свою судьбу. Более часа она простояла у окна, задумчиво глядя на облака. Варя сидела на кровати и, свесив здоровую ногу, вышивала. Перед ней на одеяле лежала раскрытая книга.
- Мне тоже не хотелось бы расставаться с Наташей, - говорила Варя, - я очень привыкла к ней… У меня одни братья. Должно быть, очень хорошо иметь сестренку. Особенно в теперешнем моем положении. Братьям будет слишком тяжело видеть меня такою…
Не отвечая Варе, Надежда Семеновна продолжала свою мысль:
- В жизни всегда так. Встретишь хорошего человека, привыкнешь к нему… А жизнь возьмет и разведет ваши пути… Сколько потеряешь близких и милых сердцу людей, а дрянцо какое-нибудь вечно будет торчать перед тобой…
- Я переписываться буду с Наташей, - тихо сказала Варя.
- Переписка - не то! Ее не сравнишь с живым, непосредственным общением…
В палату возвратилась Наташа. Задержавшись около Вари, она коснулась ладонью ее щеки. Потом подошла к Надежде Семеновне и, обняв ее за талию, стала смотреть в окно.
Несколько минут все молчали.
- Вам не интересно, чем все кончилось? - наконец спросила Наташа. - Вы почему-то не спрашиваете меня…
- Ты молчишь, мы ждем, - с ноткой обиды ответила Надежда Семеновна.
- На днях выпишут. Хотели направить в санаторий. Я запротестовала… Не хочу больше режимов. А доктор Бокерия предложил мне поехать на отдых к его родителям…
Варя отложила работу. Ей понравилась идея доктора.
- И поезжай!
- Хочешь, ко мне поедем? - оживилась Надежда Семеновна. - Правда, давай поедем ко мне?!
- Поезжай к Бокерия! - советовала Варя. - Близко. К Надежде Семеновне нет расчета ехать. Очень далеко - в Уфу, да еще кружным путем, через Каспий.
- Я тебе серьезно предлагаю, - настаивала Надежда Семеновна. - Поедем вместе. Я стала инвалидом. Нога в колене сгибаться не будет. Подлечусь дома. Там и работать буду…
На подоконник прилетели воробьи. Они начали воровато, с опаской клевать крошки хлеба и кашу, оставленные для них сердобольной Наташей. Это маленькое событие невольно прервало разговор женщин. Они наблюдали за нахохлившимися, похожими на шарики воробьями.
Глубоко вздохнув, Наташа сказала:
- На парочки разбиваются! Весна…
- С Сазоновым тебе не жаль расставаться? - неожиданно спросила Варя.
- Жаль… Он хороший. И я люблю его.
Чувствуя себя утомленной, Наташа вскоре заснула. Обедали в полном молчании. После обеда разговор тоже не клеился, всем было не по себе.
Надежда Семеновна легла в постель, надела роговые очки и стала читать газету. Варя, мурлыча под нос фронтовую песенку, вышивала. Наташа с томиком Чернышевского устроилась за столом, но вскоре отложила книгу. События дня совершенно выбили ее из привычной колеи. Волновало ближайшее будущее, тревожило уныние подруг…
В дверь постучали. На пороге стоял Бокерия. Он весело поздоровался с женщинами и подсел к столу. По всем признакам настроение доктора было превосходным.
Он взглянул на Надежду Семеновну и Варю, как бы призывая их в свидетели:
- Пришел воевать с Натальей Герасимовной! Прямо с почты… Отправил родным подробную телеграмму. Шестьдесят четыре слова! Не хотели принимать. Пришлось упрашивать начальника почтового отделения. Еле уговорил…
Заметив протестующий взгляд Наташи, он торопливо рассказал о том, как его старики должны ее встретить.
- Завтра во время дежурства напишу им подробнее. Письмо передадите лично… Мы решили отправить вас через четыре дня.
Наташа улыбнулась:
- Вы говорите так, словно вопрос о моей поездке в вашу семью решен окончательно и остается уточнить только кое-какие детали!
- Именно!
- Как вы могли отправить телеграмму? Как…
Бокерия перебил:
- Да не смущайтесь и не спорьте, Наталья Герасимовна! Примут вас идеально! Мои старики - очень хорошие люди. Сами убедитесь!
- Шакро Отарович, скажите откровенно, почему вы решили, что я могу поехать к вашим родителям?
- Судьба и обстоятельства так решили! Война решила! Ваше и мое положение так решило! Наконец, мы с вами решили! Да, да… Не смотрите на меня так уничтожающе строго, - засмеялся он. - Вам нужно то, что мои старики могут предоставить. Вы этих возможностей не имеете сейчас, а я имею… И вот - использую. Когда-нибудь, возможно, будет наоборот. Потому не спорьте и помолчите одну минуточку!.. - Он говорил, словно бы стесняясь того, что говорит. - Поймите, Наталья Герасимовна, кроме заботы о вашем здоровье, ничего другого в моих намерениях нет! Наташа, вы верите мне?
- Верю, доктор.
- Вот и хорошо! Я считаю, что мы понимаем друг друга… А дом у меня полная чаша. Богатейший колхоз. Того и гляди, весь колхоз над вами шефство возьмет. Словом, когда вернетесь, жаловаться не будете! Отвечаю своим добрым именем.
- Спасибо, доктор, но вправе ли я?
- Смею вас заверить! И очень прошу не спорить.
- Не знаю, доктор.
- Да поезжай, Наташа! - не выдержала Варя. - Поезжай! Доктор, она поедет! Готовьте письмо, и она его отвезет и передаст.
- И приготовлю! Спасибо, Варя! Вот как просто все разрешилось.
Он крепко пожал всем руки.
23
Несколько дней спустя, когда Быстрова в своей маленькой комнатке укладывала чемодан, готовясь к отъезду в Батуми, к ней заглянули замполит Станицын и капитан Мегрелишвили. Наташа обрадовалась, приготовила чай, усадила офицеров за стол. Она рассматривала близких и милых ее сердцу однополчан, будто не видела их целую вечность.
Еще недавно Арчил Мегрелишвили летал с ней в одном звене. Их командиром был Никитин… "Славная тройка мы были!" - с грустью подумала Наташа. Теперь Мегрелишвили был командиром звена. Полк Смирнова почти на одну треть был укомплектован молодыми летчиками. За два с лишним месяца беспрерывных боев много пилотов выбыло из строя. Некоторые - навсегда, другие находились на излечении в госпиталях. Наташе тяжело было узнавать о потерях, в свое время скрытых от нее товарищами.
Яков Иванович Станицын, неторопливо попивая чай, говорил о Наташином отдыхе, советовал ей не грустить и набираться здоровья.
Мегрелишвили рассказывал о грузинских обычаях и гостеприимстве, шутливо уверял Наташу, что в селении в ее честь будет устроен настоящий пир, просил не забывать своих товарищей и выпить за них добрую чарку вина.
- Выпью обязательно! - обещала Наташа.
- Ты заезжай и к моим родным. Поживи у них недельку! До моего дома от Батуми - пустяк. Поездом до станции Натанеби, а там - на Махарадзе… Я тебе адрес дам и подробный план начерчу…
- Разрешите войти? - раздался за дверью знакомый голос.
- Милости просим! - обрадовалась Наташа.
На пороге стоял командир полка. Станицын и Мегрелишвили встали.
Смирнов пожал всем руки, приговаривая "добрый вечер", и, потрепав летчицу по плечу, спросил:
- Когда же твой поезд, болящая?
- Завтра в одиннадцать.
От предложенного чая Смирнов отказался.
- В одиннадцать? - переспросил он. - Завтра в семь десять надо быть на аэродроме! Приказано свыше… И вы, капитан, тоже будьте готовы к вылету…
- Слушаюсь, товарищ гвардии полковник.
- Вам надлежит быть на старте в семь ноль-ноль. Стартуете в семь пятнадцать одновременно с Быстровой… Ты сможешь вылететь? - повернулся он к Наташе. - Как у тебя с ногой?
- Очевидно, смогу… Рука и нога не совсем еще… Пожалуй, трудновато…
- Нечего рассуждать, раз приказано! - строго проговорил Смирнов.
- Слушаюсь, товарищ гвардии полковник. Приложу все усилия… Но врачи утверждали… - робко заговорила Наташа.
Полковник перебил:
- Прошу без возражений! Какое мне дело до врачей и их утверждений. Завтра в семь пятнадцать вы оба должны вылететь.
- Разрешите узнать задание? - спросила Наташа.
Смирнов рассмеялся:
- Эх! Отвыкла ты от "розыгрышей"… Головин приказал отправить тебя в Батуми на самолете! Сегодня шестое… Вы, капитан Мегрелишвили, должны возвратиться десятого вечером. Отпуск четверо суток. Маловато, но лучше, чем ничего. Полетите на Як-7 с пассажиркой… Ясно?
- Я должен доставить Быстрову в Батуми?
- Так приказано. Наш полк с сегодняшнего дня на отдыхе после девяноста шести дней беспрерывных боев!
- Как мне благодарить вас, Николай Николаевич! - начала Быстрова.
- Комдива благодари. Я тут ни при чем. Кстати, через полчаса улетаю в штаб корпуса. Зашел проститься. Вызван по важному делу…
- Секретно?
- Вероятно, после отдыха базу менять будем. - Смирнов взглянул на часы. - Поправляйся как следует, не ленись писать. Будь здорова! Будьте и вы здоровы, капитан. Счастливо повидать своих. Кстати, захватите у Горюнова письмо отцу…
Последнюю фразу полковник произнес вскользь, как бы не придавая ей значения.
- Письмо отцу?
- Да. Совершенно точно: отцу…
- Я не понял, должно быть, товарищ гвардии полковник. Чьему отцу?
- Что же тут непонятного? Вашему отцу…
Полковник распростился и ушел. Ошеломленный Мегрелишвили продолжал стоять и, глядя перед собой, часто моргал. Когда шаги командира затихли в коридоре, он набросился на Станицына:
- Товарищ майор, вы слышали?
- Слышал.
- Вы тоже знали о полете?
- Представь себе, знал.
- И молчали?
- Молчал!
- Почему?
- По уговору со Смирновым.
- А что за письмо?
- Обыкновенное, на бумаге писанное…
- Кем?
- Нами! Да что вы меня допрашиваете?
- Ну скажите хоть, что там написано? - не унимался Мегрелишвили.
- У отца спросишь. Не бойся. Не ругаем особенно, жаль старика! Пишем, что сынок фашистов обижает…
- Честное слово?!
- Самое что ни есть честное!
- "Обижает"?! Это здорово! За это спасибо… Мне кажется, что мало я их обижаю. Надо бы побольше…
Он торопливо допил чай.
- Спасибо, Наташенька! Пойду оформляться… Я тебя с шиком доставлю!
- Чудесно! Давно не была пассажиркой. С весны сорокового года…
- На этой неделе ты мой второй пассажир! Дней пять назад сбросил в Крыму одного человека… Спецзадание по партизанской части. Он прямо в лес прыгнул… На обратном пути немецкие зенитки в мою честь салютовали! Нарочно покружил над ними несколько минут, чтобы они побольше снарядов израсходовали. Подрывал боевую мощь гитлеровцев. Издержались снарядов на сто, и, как видишь, зря! Правда, об этом я промолчал, - доверительно, понизив голос, сказал Мегрелишвили, - не взгрели бы: в задание не входило… Вы уж меня не выдавайте, Яков Иванович.
- Так и быть, - улыбнулся Станицын, - а взгреть действительно стоило бы! После возвращения из Батуми зайди ко мне. Этот материальчик у меня четвертый день в папке лежит… Разберем вместе твои задания. И специальные, и ухарские…
- Полно, Яков Иванович!.. Еще стаканчик? - предложила Наташа.
- Пожалуй! - согласился майор, расстегивая китель и тяжело отдуваясь. - А насчет подрыва гитлеровской мощи мы с тобой, Мегрелишвили, еще побеседуем!..
24
Длинная телеграмма сына всполошила весь дом.
Глава семьи Отар Ираклиевич Бокерия, худощавый, высокий, смуглый, с тонким и благородным лицом мужчина лет шестидесяти, бригадир-цитрусовод, идя ранним утром на работу, прихватил с собой телеграмму, чтобы поделиться новостями, послушать, что скажут односельчане. Возможно, кто-нибудь даст полезный совет, подскажет что-то нужное, дельное… Почему не выслушать мнение односельчан? Его сына, Шакро, все знают и относятся к нему с большим уважением.
Мать доктора - Ксения Афанасьевна, низенькая, полная, но быстрая и проворная в работе, сразу же занялась хлопотами, думая о том, сумеет ли она показать "знаменитой русской летчице", что значит грузинская мать и гостеприимная хозяйка.
По-своему воспринимала приезд летчицы сестра Шакро Отаровича - Кето. Молодую девушку всегда тянуло к дружбе и общению с людьми, и потому знакомство с Наташей казалось ей заманчивым и многообещающим.
Но больше всех не терпелось увидеть знаменитую летчицу маленькому Петре - внуку Отара Ираклиевича, сыну его старшей дочери, умершей накануне войны. То, о чем говорили взрослые и что сообщил в телеграмме дядя Шакро, в воображении мальчика разрослось в нечто фантастическое. Он представлял Наташу хозяйкой чуть ли не всего неба, сидящей в сказочном и неуязвимом самолете.
Вернувшись из школы, Петре застал бабку и тетю Кето в комнате второго этажа; они наводили порядок. Для гостей предназначалась самая большая и светлая комната в доме. Последнее время она пустовала и в нее редко заходили.
Мальчик внимательно следил за Ксенией Афанасьевной и Кето, прислушивался к их разговору и с любопытством осматривал комнату. Она нравилась ему и, по его мнению, вполне подходила для жилья знаменитой летчицы. Петре уже прикидывал про себя, куда Наташа поставит пулеметы. Что же касается сабель и кинжалов, то она обязательно повесит их на стене, на ковер. Автомат на ночь будет класть рядом с собой.
Размышления мальчика прервала бабка:
- Пойди набери букетик фиалок. Поставим здесь, на этажерке…
Петре убежал.
Тем временем Кето старательно, не спеша расстилала на кровати белоснежную простыню. Другую, с богатым кружевным отворотом, Ксения Афанасьевна подшивала на столе к атласному одеялу.
- Кето, хватит ли двух подушек? Положим три… Русские любят.
- Двух вполне достаточно! - усмехнулась Кето. - Не московская же купчиха Наташа!
Застелив кровать, женщины стали убирать комнату.
- Поставь на стол стеклянный графин с водой, - поучала Ксения Афанасьевна дочь. - Глиняный, может, не понравится. Пепельницу оставь: вдруг она курит… Остальное я сделаю сама и приду к тебе, на участок, помогу… Формовку-то не кончила?
- Сегодня закончу! - И Кето, взбив подушки, бегом отправилась на работу.
Преувеличенные рассказы Петре о телеграмме, полученной от дяди Шакро, всполошили деревенских мальчишек. Соседские ребята завидовали ему, а трое, почти не отрываясь, заглядывали через забор на бокериевский двор, с любопытством наблюдая за приготовлениями.
Один из них, толстощекий, курчавый Гоги, тихо окликнул маленького Бокерия, когда тот, набрав букет фиалок, входил в свой двор.
- Чего тебе надо? - с видом занятого человека спросил Петре.
- Говоришь, знаменитая летчица?
- Еще бы!
Из-за Наташи и Петре чувствовал себя героем дня.
- Цветы для нее? - не унимался любопытный Гоги.
- Для нее… Полагается так: всем знаменитым - цветы!
- Она прямо к вам прилетит?
Петре был готов обидеться:
- А к кому же еще?
И в самом деле: к кому, как не к ним, она должна прилететь?..
- Жаль, у меня нет знакомых летчиц, - грустно заметил самый маленький, - а то бы и ко мне прилетела…
- Как сказать! - ревниво буркнул Петре.
- Она очень знаменитая? - переспросил маленький.
- Шесть орденов!
- А медали тоже есть?
- Ей только ордена дают!..
Зачарованные ребятишки вздохнули. С балкона выглянула бабушка:
- Петре, давай же цветы… Я жду.
… В сумерки почтальон принес новую телеграмму. Шакро сообщал, что завтра утром Наташа приедет в Реви, и вновь просил родителей принять ее как родную дочь.
25
С первыми лучами солнца, окрасившего тысячами огоньков росистую траву, на бетон взлетно-посадочной полосы Батумского аэродрома опустился двухместный "Яковлев-7". Летчик и пассажирка вышли из самолета. К ним подъехала машина.
Мегрелишвили и Наташа поздоровались с дежурным по аэродрому и представились ему.
- Как же, знаю, давно передано, - ответил молоденький лейтенант, не без любопытства рассматривая Быстрову, одетую в легкий жакет и нарядное платье. - Прошу, товарищ гвардии капитан, в машину! Сержант вас немедленно доставит в селение Реви.
Наташа не удивилась осведомленности дежурного, сразу поняв, что и здесь о ней позаботился Головин.
Распростившись с Мегрелишвили, который должен был остаться на аэродроме и оформить стоянку самолета, Наташа уселась в машину.
Въехав в город и пробежав по городским улицам, вездеход прибавил газ и вскоре вышел на шоссе, тянувшееся вдоль берега по крутым живописным склонам гор. Дорога то взбегала вверх, то опускалась вниз и подходила к самому морю.
Миновав Зеленый Мыс и Махинджаури, машина стала взбираться все выше и выше. Мандариновые и лимонные рощи, насаждения грейпфрута, заросли бамбука, ровные ряды чая, пальмы, эвкалипты, сменяя друг друга, мелькали за стеклом вездехода пестрой и нарядной зеленью.
- Хороша местность? - улыбнулся сержант-шофер.
- Очень!
- Край благодатный. Не то что у нас под Архангельском. Хмурь да болота.
- И у нас не так.