Примерно через час Андрей закончил писать. Он оставил рапорт на тумбочке и вышел из душной комнаты в поисках Барсегяна. В крепости его не оказалось. Тогда Андрей вышел за ее пределы и увидел Барсегяна, стоявшего в окружении других военных. Подойдя ближе, он узнал в них своих старых знакомых - Блинова и Бочка. С ними был еще один высокий, среднего сложения розовощекий лейтенант. Андрей догадался, что это и есть Дирижер - командир второго взвода. Они спокойно разговаривали. Андрей направился к ним. Увидев его, прапорщик Бочок кинулся к нему, улыбаясь, обнажив свои железные зубы:
- Андрюха! Надо же, свиделись! Кто ж тогда в поезде мог подумать? Эх, Андрюха, зря мы тогда с тобой мало самогона выпили! - он, смеясь, покосился на Барсегяна.
Барсегян улыбнулся, правильно восприняв шутку.
- Знакомьтесь.
Он посмотрел на Андрея и Дирижера, который первым подал руку:
- Вавилкин Дмитрий - Дирижер.
- Ласточкин Андрей - Птица.
Барсегян махнул рукой в сторону крепости:
- Пошли в хату.
Войдя в комнату, они уселись на табуретки и кровать. Барсегян вслух прочитал рапорт Андрея.
- Нормально написал. - Он сунул листки в картонную папку. Похлопав папкой по ладони, сказал: - Это пятый погибший из роты, раненых, контуженых и с повреждением здоровья четырнадцать. - Он положил папку в тумбочку и посмотрел на Андрея. - Казнишься?
Андрей молчал.
- Казнись. Хоть и вины твоей никакой в этом нет, а казниться надо! Чтобы каждый погибший и здоровье потерявший пацан на душе рубцом остался. Только казнись до такой степени, чтобы не размокнуть в собственных соплях! Чтоб командовать смог! Они, - он обвел взглядом сидящих, - тоже казнятся и за своих, и за чужих, потому что мы командиры и сами себе работу такую выбрали - пацанов от матерей получать, учить и воевать с ними вместе. Это не спички жечь - сгорела и забыл! - Он прошелся по комнате. - Это не все. Сегодня утром начальник штаба майор Шарафутдинов приезжал, из отпуска вернулся. Довольный, в Крыму отдыхал. Он говорит, что нам на этих позициях придется еще постоять, потому что операция масштабная скоро планируется. Кишлак этот от духов очищать будут. Там, по сведениям разведки, целое духовское соединение окопалось. Серьезная работа предстоит, кишлак большой, почти город. Кроме наших батальонов, из полка, десантура подойдет и вертушки помогать будут. Говорит, возможно, часть нашей роты задействуют.
- А как же мы тогда дорогу охранять будем? - спросил Дирижер.
- Колонны на время операции в обход ходить будут, по трассе. Так что готовьтесь с учетом новой вводной. Ясно?
- Ясно, - одновременно ответили командиры взводов.
- Тогда все. По позициям, - Барсегян дал понять, что разговор окончен. - Хотя посидите минуту, я сейчас. - Он вышел из комнаты.
- Сейчас еще нам учебную тревогу организует! - засмеялся Блинов.
- Ага, по эвакуации колонны тараканов из зоны военных действий! - тоже смеялся Бочок.
Барсегян вернулся через несколько минут. В руке он держал плотно закрытый котелок. Поставив его на тумбочку, он серьезно сказал:
- Считаю причину уважительной. Кружки в тумбочке. Доставайте. - Он снял крышку с котелка.
- О, чую запах знакомый! - Бочок потянул носом. - Братухино мастерство не спутаешь!
Барсегян плеснул каждому в кружку граммов по пятьдесят.
- Давайте, не чокаясь. Чтоб земля бойцу нашему Ване Рощупкину и тому парню с вертолета стала пухом.
Они выпили молча, поставили кружки назад в тумбочку и, попрощавшись с Барсегяном, вышли. За воротами крепости их ждали бэтээры.
- Рады были тебя видеть, Андрюха, - прощаясь, сказал Блинов от имени других.
- Знать бы тогда, - встрял Бочок, - что ты тоже к нам, мы с тобой вместе через Термез поехали бы. Гульнули бы в Термезе денек-другой! А на Барсегяна не обижайся. Он мужик справедливый, наорет иногда, но человек душевный и за солдатиков страшно переживает. Он в прошлом году весь свой отпуск потратил на то, чтобы объехать по стране родственников всех четверых погибших из нашей роты ребят. Никому об этом не сказал. А узнали, когда на имя командира полка стали письма от матерей приходить с благодарностью, что их не забыли, что они знают теперь, как погибли их сыновья. Ведь в военкоматах им ничего толком не рассказывали. Казалось бы, и хорошо он сделал. Но тут особисты взъелись, мол, мы здесь официально никаких боевых действий не ведем, мол, это тайна военная. Охренели, козлы! Какая тайна? Гробы в Союз только успевают отправлять, вся страна знает, а им все тайна! Заставили писать объяснительную. Ну, он и написал им, что родственники должны знать и гордиться, что их сыновья пали в бою за Родину, а на их режим секретности он срал с высокого забора.
- Так и написал? - переспросил Андрей.
- Так и написал! - подтвердил Блинов. - Его заставляли переписать, а он не стал, сказал, что дуракам так понятнее.
Распрощавшись, они разъехались по своим взводам.
Прошло два дня. Служба на позициях шла своим порядком.
С утра трое бойцов стояли в окопах, а свободные от службы стирали обмундирование, развешивая его на броне бэтээра. Жаркое солнце и нагретая броня быстро делали его сухим. Некоторые писали письма, рассматривали фотографии, на которых были родственники, невесты и школьные друзья. Все вроде бы возвращалось в нормальное русло, но тишина на позиции была непривычной. Не хватало балагурства Артиста. Шестак, в одних трусах, с надвинутой на лицо панамой, загорал, лежа за блиндажом. Рядом стояли его сапоги с развешанными на голенищах портянками.
Андрей зашел в блиндаж, взял из тумбочки томик со стихами, которые ему никак не удавалось читать, и пошел к бэтээру. Он забрался в капонир, прилег на землю в тени бэтээра и приступил к чтению. Читал медленно, иногда перечитывая четверостишия, глубже вдумываясь в их смысл. Периодически он откладывал стихи в сторону и курил, задумчиво стряхивая пепел под колесо. Он лежал на животе, подложив кулаки под подбородок, и наблюдал за большим желтым скорпионом, который гонялся за черным жучком, вероятно, желая отобедать. Андрею стало жалко жучка, и он книжкой отбросил скорпиона в сторону. Тот, высоко задрав свой длинный хвост с мешком яда и иглой на его конце, еще немного побегал рядом с книжкой, ткнул ее несколько раз иглой и убежал в норку под камень. Андрей перевернулся на спину и, подложив панаму под бритую голову, задремал. Проснувшись, он вылез из капонира, отряхнулся от пыли и пошел к блиндажу.
Шестак с бойцами сидели под навесом и слушали радиоприемник. Из динамика доносился голос Аллы Пугачевой: "…меня узнайте вы, маэстро. Я в восьмом ряду, все тот же ряд и то же место…"
- Сколько песен новых появилось, пока мы в армии, - сказал боец с подменного бэтээра.
- Ничего, мужики, вернетесь по домам, пластинок накупите и наслушаетесь. - Андрей присел на лавку, положив книжку рядом.
- Читали? - поинтересовался Шестак.
- Читал, - кивнул Андрей.
- Мы, товарищ старший лейтенант, извиняемся, в ваше отсутствие тоже эту книжку читали.
- Да на здоровье. Кому надо, берите, читайте. Понравились стихи?
Шестак пожал плечами.
- В общем, понравились. Только читаются трудно. Вроде бы и о понятных вещах написано - о женщинах, о вине, о смысле жизни, но складу в них мало. Вот у Пушкина стихи легко читать.
- Да, - поддакнул кто-то, - четыре строчки прочтешь, и по новой их читай. Доходит туго, или мы, видать, отупели тут от жары.
Андрей усмехнулся.
- Нет, не отупели. Я тоже перечитываю их по нескольку раз. Хайям представитель восточной культуры, с другими традициями, другим образом жизни. Сразу этого не охватишь. Надо, наверное, пожить на Востоке, изучить его, тогда наверняка станет понятнее.
- Так мы ведь и живем сейчас на Востоке.
- Нет, мужики, мы живем в восточном климате, среди восточного ландшафта, но не более того. Изучить культуру через прицел невозможно, но не наша в том вина. Вы к Мамаджонову обращайтесь, он человек восточный, он вам и растолкует, что непонятно.
Мамаджонов сразу оживился:
- Правда, правда, я говорю им - кто так читает? Две строчки прочитал - бросил! Думать надо, понимать надо! Это не ваш песня - степь да степь кругом, холодно - ямщик замерз! Сухов кино тоже говорит: Восток - дело тонкое! О! Не лезь, Петруха, под паранджа - живой будешь!
- Нет, погоди, Джин! Наша культура не хуже! - вступил в спор рядовой Рябов, которого Андрей про себя прозвал молчуном.
Рябов был низкорослый крепыш. Из-под массивных надбровных дуг на его лице, казалось, сразу выступал мощный, выдвинутый вперед подбородок, а между ними как бы незаметно находились небольшой нос картошкой и тонкие губы, обычно плотно сжатые. От этого Рябов имел угрюмый вид, к тому же сам по себе был неразговорчив и нелюдим. Он мог часами молча лежать на нарах в блиндаже, не принимая участия в разговорах, и просто смотреть в потолок. Но потом ни с того ни с сего, вскочив с нар и выбежав из блиндажа, пробежать несколько кругов вокруг позиции, а вернувшись, опять завалиться на нары, скупо прокомментировав свой вояж: "Тело затекло", и снова надолго отдаться этому приятному занятию. Когда Рябов, от случая к случаю, хриплым низким голосом награждал присутствующих какой-либо репликой, то выражение его лица оставалось неизменно серьезным, без лишних эмоций.
Все замолкли, очевидно, не желая пропустить редкой удачи послушать товарища.
Рябов меж тем продолжил отстаивать свою точку зрения:
- Восток, твой Восток. Под паранджу не лезь. А ты че думаешь, раз наши русские девки без паранджи, так к ним в любое время можно безо всякого прислюнявиться? Вот дембельнемся, поедем с тобой ко мне на Ставрополье, в гости. Ты там попробуй к девкам просто так полезь! Сразу граблями по горбу получишь! Вот тут наша культура с тобой и поздоровается.
Народ развеселился.
- Ну что ты, Рома, на Джина накинулся! - заступился рядовой Ложкин. - Он так, к примеру, про девок-то! Брось.
- Я тоже к примеру, про грабли, - с бетонным выражением лица ответил Рябов.
Ложкин подошел к Мамаджонову, обнял его за шею:
- Ты, Джин, лучше ко мне приезжай, в Краснодарский край. Мы с тобой к моим родственникам в Новороссийск поедем. В море купаться будем, под парусом на яхте пойдем! Зачем тебе те грабли?
- К тебе приеду, - кивал Мамаджонов. - Я моря еще не видел, приеду, брат.
- Я тоже не видел, не пришлось, - сказал Андрей.
- А я видел, - спокойно сказал Рябов. - Мне понравилось. В Геленджике был, почти неделю.
- Да-а? Это ж рядом с Новороссийском, километров тридцать всего, - оживился Ложкин. - По путевке или дикарем?
- Дикарем. - На лице Рябова еле уловимо промелькнула улыбка. - Дикарем, в командировку ездил.
- А ну-ка, расскажи, расскажи, - теребил его Ложкин. - Когда ездил, может, я тоже там в это время был?
- Да прям перед армией и ездил, летом. Работал я тогда помощником электрика в одной конторке. Понадобились им какие-то конденсаторы или еще что-то такое. А их можно было только за деньги в Ростове купить. Ну, мне и говорят, поедешь, Рома, в Ростов в командировку. Денег дали на эти запчасти, на дорогу и на жратву. Езжай, говорят, Рома, привези. Я, раз надо, собрался и в Ставрополь, чтоб оттуда уже до Ростова добираться. Приехал, значит, стою у кассы, а сердце не на месте. Тревожно как-то. Я вышел на перрон, покурил и понял, почему мне так хреново. Стою и думаю - ядреный бубен! Мне же скоро в армию идти, а я до сих пор моря в глаза не видал! Пошел в кассу, взял билет до твоего Новороссийска и туда! На вокзале в Новороссийске выхожу, к таксисту подошел и говорю - давай, шеф, на курорт. Он меня в Геленджик привез, на квартиру устроил. Я ему с деньгами не пожлобил. Там в море прям с порога плюнуть можно - рядышком. Синее, соленое, народ весь веселый, купаются. Я тоже сразу купаться полез. По самое горло заходил, окунался, на волне к берегу плыл.
- А че только по горло? - удивился Ложкин.
- Не перебивай, не перебивай… - зашикали на Ложкина остальные бойцы, слушавшие Рябова с большим интересом и удивлением. Похоже, что они более чем за год совместной службы от него столько слов еще не слыхали.
- Плавать не умею. Негде было научиться. У нас за селом речушка протекает, но мелкая. В дождливую погоду глубины больше чем по пояс не дает, да и грязная. Выйдешь из нее чумазый после купания, как мы тогда перед танками. Помнишь, Шестак?
- Помню, Рома, конечно, ты давай дальше, про курорт, - попросил Шестак.
- Ну, а че про курорт, хорошо на курорте. Я в первый день в трусах семейных купался, но смотрю, народ вокруг культурный, все в плавках. А я че, хуже? Пошел плавки покупать. Продавщица спрашивает - вам какие, обычные или поинтересней? Давай, говорю, самые модные, подороже. А че, думаю, на плавках экономить. Деньжата водятся. На квартире плавки надел, правда, модные оказались. Жопа почти вся голая, а спереди, на этом самом, якорек золотыми нитками вышит, как козырь. Я на пляж - сразу отношение другое! Девки смотрят, а я вроде как ноль внимания на них, а у самого якорек на плавках туда-сюда блудит, но я вида не подаю. Но девки, заразы, такие липучие! Две ко мне в воде, когда я по горло стою, подплывают - давайте мы вас плавать научим. Учили, учили, чуть не захлебнулся к хренам собачьим. Я их, как в благодарность, вечером, конечно, в ресторан повел. Веселились. Я там винища отхлебнул скоко надо и оркестрантам танцы то и дело заказывал, то "Яблочко", то "Барыню", то "Цыганочку" с выходом из-за сцены. Народ мне хлопает, а я метелю! Наплясался до мозолей. А девки только сидят, жрут, пьют, да еще и курют! Тьфу! Совсем веселиться не умеют, курвы худосочные. Я с ними раздружил. А через день я с одной землячкой состыкнулся, из самого Ставрополя. Гужевался с ней аж до самого отъезда. Женщина солидная, из санатория, товаровед по специальности. Она меня назад провожала, в гости в Ставрополь звала, да какой там, осенью в армию забрали. Вот вернусь, тогда посещу ее.
- Ну а на работе, дома тебя искали? - Андрей с нетерпением ждал развязки.
- Искали. Домой пришли, так, мол, и так. А батя, он у меня простой человек, говорит им: "Да куда он денется, кому он сдался, сам найдется". Я приехал, морда загорелая, штаны с рубахой модные, он увидел, засмеялся и спросил: "Все промандил?" - "Все", - говорю.
- Ну а деньги как возвращал? - Шестак от смеха держался за челюсти.
- Никак. Меня выгнали по статье и зарплату не отдали.
- И че, твоей зарплаты хватило, чтоб возместить?
- Не-е, моих зарплат надо штук десять, чтоб возместить. Списали по-тихому на убытки.
- Эх, жаль, Рома, что мы тогда с тобой были незнакомы. - Ложкин с досадой махнул рукой. - Я бы тебе помог деньгами правильно распорядиться.
- Да че бы ты мне помог? В два горла жрать? Мне и в одно хорошо лилося! Землячка не в счет - непьющая, положительная и чечетку отбивает, закачаешься!
- Товарищ старший лейтенант, Барс на связи! - позвали из окопа.
Надев шлемофон, Андрей вышел в эфир:
- Птица на связи, прием!
- Птица, я Барс, бери подменную коробочку с двумя тараканами и в кастрюлю. Тебе из буфета другую прислали. Приедешь, будешь довольный, так что не медли!
- Барс, я Птица, понял.
Андрей вылез наружу и сказал Шестаку:
- Барсегян вызывает. Для нас другой БТР на подмену из полка пришел.
По дороге Андрей гадал, что означала последняя фраза Барсегяна, который сам ругал других за вольности в эфире. Значит, что-то действительно серьезное. Может, про награды для бойцов чего скажет, да рановато вроде еще. Он, наверное, и рапорт в полк не успел отправить. Но тем не менее какая-то интрига в этом была.
БТР несся по широкой степной дороге, утопая в пыли встречных колонн, плавно и легко перескакивая через рытвины и ухабы своей мощной, скроенной из брони многотонной личиной.
У крепости их ждал БТР, прибывший из полка. Андрей подошел к бэтээру и постучал по броне.
- Живые есть?! - крикнул он.
- Имеются! - раздалось изнутри.
Из бэтээра выбрались двое старых знакомых Андрея, копавших в наказание яму для сортира.
Они стали рядом - здоровенный прибалт и живчик украинец с погонами младшего сержанта, приходившийся прибалту по плечо.
Живчик, как старший по званию, бодро отрапортовал:
- Товарищ старший лейтенант, младший сержант Хмиль и рядовой Альминаускас прибыли в ваше распоряжение вместе с вверенной техникой, имеющей в своем комплекте восемь колес, два пулемета и рацию!
- А также двоих шахтеров! - добавил Андрей. - Ну что, сортир хорошо обустроили? Задницы не испугаются?
Прибалт обстоятельно и серьезно ответил:
- Функционирует круглосуточно и без перерыва. Мы с Гришей на правах архитекторов первыми проверили его работоспособность.
- Ну и как?
- Удалось.
- Да что вы говорите? Правда? Рад за вас, военные, искренне рад. Ну, ждите здесь. - Андрей пошел в крепость.
Барсегян находился в своей комнате. Он сидел на кровати и перелистывал какие-то документы. С приходом Андрея он поднялся и сложил документы в папку.
- Здорово, Ласточкин! - приветливо и, как показалось Андрею, даже радостно воскликнул Барсегян, крепко пожимая ему руку. - Садись, дорогой, садись! А то, чего сейчас скажу, на ногах можешь не перенести! - Он потирал ладони и смеялся.
Андрей понял, что ничего трагического Барсегян вываливать на его голову не собирается.
- Ну, давай, Карен, говори, чего там еще! - Андрей невзначай назвал его по имени и слегка стушевался.
Барсегян, не меняя веселого тона, продолжал потирать ладони.
- Есть законный и достойный повод принять по пятьдесят граммов. Нет, даже по сто! - Он открыл тумбочку и достал оттуда уже знакомый котелок и две кружки. - С тобой первым выпью. Остальные примут в рабочем порядке, по мере прибытия.
- За что выпивать будем?
Барсегян налил в кружки и сказал:
- Надо, Андрей, исправить одну несправедливость! Мы в прошлый раз здесь пили за упокой нашего солдата Вани Рощупкина, а теперь надо за здравие выпить! Понял?! За здравие! Живой он!
- Ты шутишь?! - Андрей не верил своим ушам. - У него же в спине дырка с кулак! Как он мог живым остаться?
- В том-то и дело! С кулак, а смог. Обыкновенно, оказывается, смог!
- А откуда известно?!
- Два часа назад для тебя БТР из полка подошел. Я стою, инструктирую прибывших к тебе бойцов. Смотрю, две вертушки летят. Над нами зависли, сели. Думаю, начальство, что ли, принесло? На номер глянул, одна из них та, на которой от кишлака всех увозили. Летчик вышел и рассказал, что когда они прилетели, стали всех переносить в санитарную машину, тут Рощупкин и кашлянул! Говорит, врачи рассказали потом, что пуля через грудь прошла рядом с сердцем, легкое только чуть задела и лопатку раздробила. Рана оказалась действительно страшная на выходе, но не такая опасная. Их с Рукавицыным прооперировали и вместе с контуженным Артистом в Союз самолетом отправили на лечение.
- А водитель Орешин как?