Если бы кто кроме их роты в тот вечерний час услышал необычную песню, он, наверное, решил бы, что в лес из города приехал оперный театр – так необычно звучала ария из оперы П.И. Чайковского "Иоланта" исполняемая под строевой шаг в этом глухом краю.
" Ну, артисты, – восхищался командир роты, – и работать, и петь, и воровать мастаки. Особенно этот Мамакин. Надо подумать, может командиром отделения его назначить. Солдаты его уважают, тянутся к нему. Да и голова у парня неплохо работает".
А Славка пел оперную арию и вспоминал, как он сегодняшним утром едва не отомстил Ренату Габидуллину за свой затылок, разбитый в казарме о верхний ярус кроватей.
ЗА ПЯТНАДЦАТЬ ЧАСОВ ДО Ч.П
Утром их взвод на десятом этаже административного здания занимался отделочными работами. Салабонов загнали под самый потолок, который в огромном зале находился на высоте пяти-шести метров от пола. В этом сыром от свежей штукатурки помещении ещё не успели вставить окна и сквозняки гуляли по сотням квадратных метров словно ветер на море. Славка залез на самый верхний ярус железных строительных лесов и штукатурил потолок. Раствор ему подавали снизу в вёдрах, он затаскивал на верхотуру тяжелое ведро привязанное к толстой верёвке, и там, на шаткой площадке, сооруженной из перекинутой доски-сороковки, выливал цементный раствор в большую бадью. Работа спорилась.
Деды работать не желали. Кто-то из них пошел в лес собирать чернику и голубику, кто-то раздобыв старенький бушлат, дремал в прохладном углу. По залу ходили человек пять старослужащих, подгоняя штукатуров и маляров из числа молодых.
Среди таких ярых командиров оказался Ренат Габидуллин, затылок которого Славка всё время видел под своими лесами. И тогда у него созрел план. Как только Габидуллин в очередной раз оказался под Славкиными лесами, Славка чуть сдвинул бадью с раствором к краю площадки. Славка уже видел, как тяжелая бадья летит вниз и плющит в кровавую лепешку голову ненавистного татарина. Но в последний момент что-то помешало Славке осуществить свою задумку, и он поспешно подтянул бадью на прежнее место. "Нет, так не годится, – думал Мамакин. – Начнётся следствие, выяснят, что Славка имел на Габидуллина большой зуб, наверняка кто – нибудь расскажет следователю или военному дознавателю о сегодняшнем конфликте в казарме и тогда доказать, что бадья упала случайно, будет очень тяжело. Надо выждать момент, когда у Славки будет железное алиби и его никто не сможет обвинить тогда в убийстве татарина".
Мамакин допел арию до конца и замолчал, было слышно как стучат по бетонке покованные нержавейкой солдатские каблуки. Ренат Габидуллин шагал замыкающим в последней шеренге. После утреннего перепуга он уже давно пришел в себя и уверовал в то, что родился под счастливой звездой, хотя его нет-нет да посещали беспокойные видения. Пять месяцев назад он во время самохода за водкой попал в лапы к рексам и отсидел на губе пять суток. За разбитую голову Мамакина ему могли дать больше, а на губу он больше опадать не хотел. Габидуллин вспомнил, как он через пять суток вернулся с губы и едва дошел до казармы. Болело всё: рёбра, почки, ломило суставы, кружилась голова. Сам чернявый, Габидуллин, казалось, превратился чуть ли не в негра. Грязные, чуть обмороженные руки тряслись. Одним словом, на губе Ренату было не сладко. Начиная с раннего утра их будили и выгоняли на зарядку, на небольшом пятачке перед корпусом гарнизонной комендатуры они превращались в верховых лошадей – "рексы" ездили на их спинах по плацу наперегонки, устраивали азартные соревнования, кто победит в скачках. Ренат два утра подряд возил на хребте огромного ефрейтора "рекса" и чуть не сорвал себе спину, а за то, что Ренат отставал от остальных "рекс" ефрейтор бил его пудовым кулаком по почкам. После зарядки штрафникам давали наскоро проглотить несколько ложек холодной каши без мяса и гнали на гарнизонные работы – чистить солдатские нужники. Даже ночью штрафники не высыпались. Их то и дело поднимали с деревянных нар без матрасов скучающие дежурные, устраивали им "отбой – подъем" по горящей спичке, с теми, кто не успевал занимались до утра индивидуально. На губе сидели танкисты, связисты, краснопогонники, автобатовцы, но больше всего здесь было представителей мабуты.
Даже в тот период, когда он был салабоном, Ренат не испытывал такого унижения и стресса, как на гарнизонной губе. А в салагах Ренату досталось ох как не сладко.
ЗА ПОЛТОРА ГОДА ДО Ч.П
Их привезли, что называется, в чистое поле. Вернее, это было не поле, а лесная поляна среди болот, на которой стояло несколько дырявых палаток.
Пьяный лейтенант выстроил их на грунтовой дороге и прокричал.
– Здесь, на этом месте вам предстоит построить казармы для военно-строительного отряда, проложить бетонную дорогу, протянуть теплотрассу, связь. Вам повезло, что прибыли вы не на пустое место. До вас вот этим воинам выпала незавидная участь ночевать, мерзнуть в палатках, греться у лесных костров, не мыться по нескольку недель подряд, терпеть неудобства и сырой климат. Вот кому достались все тяготы службы, – лейтенант показал на угрюмых, заросших щетиной солдат, которые сгрудились у палаток и с интересом наблюдали за новобранцами. Ренату на миг показалось, что ледяные глаза этих обмороженных минувшей зимой, изможденных, озлобленных неустроенностью быта солдат вспыхнули кровожадным волчьим огнём.
– Но они сделали главное, – продолжал выкрикивать лейтенант, стоя перед двумя сотнями новоиспечённых солдат, – к этой весне они расчистили площадку под казармы и к осени вашими руками здесь должны быть построены шесть казарм, штаб, столовая, клуб, водокачка, баня. Времени на раскачку нет, завтра вам выдадут инструменты, разделят по ротам и отделениям, каждой роте поставят конкретную задачу. Пока вами будут руководить сержанты и прапорщики. А сейчас прием пищи и отдых до утра.
– Разойдись…
Утром на грузовой машине привезли инструмент: штыковые и совковые лопаты, тяжелые ломы, острые заступы, брезентовые рукавицы и работа закипела. Уже через неделю на бывшей лесной поляне появились фундаменты казарм и штабного корпуса. Огромные машины не успевали подвозить с бетонного завода жидкую тяжелую массу, которая лилась ручьями и реками в траншеи фундаментов, распирая опалубку, сколоченную из толстых досок. Через месяц привезли каркасные щиты и казармы стали расти как грибы после дождя. К середине лета в помещения проводили уже воду и отопление. Теплотрасса, укутанная стекловатой для сохранения тепла и блестящей толстой фольгой от ветра и механических повреждений, чужеродно пронзила темный лес, как будто блестящая заточка, проткнувшая печень.
Руководил строительством какой-то гражданский прораб, бегавший по стойке с кипой чертежей. Плац перед штабным корпусом выложили из толстых плит за три дня. Песчаная подушка была неровной и плиты "играли". Приходилось с помощью подъемного крана приподнимать покосившуюся плиту, подсыпать под неё песок и потом снова укладывать, ровняя края с соседними плитами. Стыки плит заливали бетоном.
Но не тяжелая работа пугала Рената. По ночам, а то и днём возникали бесконечные пьяные драки, а нередко и поножовщина. Контроль со стороны командиров был слабым и старослужащие, те самые угрюмые воины, которые расчистили поляну для ВСО, дождавшись смены, работать совсем перестали и напивались каждый день до чертиков. Пятьдесят человек держали в ежовых рукавицах всех новобранцев, которых без малого насчитывалось двести пятьдесят человек. Призыв Рената был "разношерстным", но больше всего было ребят из Ташкента и Алмалыка. Может быть поэтому старослужащие всех называли "гуронами", отождествляя их с южными нациями. Попал в "гуроны" и призывник из – под Уфы Ренат Габидуллин. Ташкентские и особенно алмалыкские держались плотной кучкой, поэтому им легче было переносить тяготы службы. Ренату и другим не алмалыкским и не ташкентским ребятам приходилось куда тяжелее. Через полгода, к началу осени, пришло пополнение. На дембель ушли немногие счастливцы из первопроходцев, из пятидесяти человек: кто замёрз пьяным в лесу, кого зарезали в жестокой драке, кого посадили в тюрьму или отправили в штрафбат, кто отравился метиловым спиртом. После того, как отчалили на гражданку озверевшие дембеля, в части стало поспокойней, да и в светлые просторные казармы провели электричество и отопление, роты на сто процентов укомплектовали офицерами, прапорщиками, сержантами из учебок. Зиму солдаты провели в тепле и относительном спокойствии, если не считать прорыва в нескольких местах наружной теплотрассы. Тогда тридцатиградусные мороз прихватывал систему отопления и вся часть выходила в трескучие морозы отогревать трубы отопления кострами и газовыми горелками. В эти авральные дни находиться в казармах не было никакой возможности и все спали у костров, облачившись в тяжелые ватные штаны и серые валенки, укутавшись теплыми армейскими бушлатами и накрепко завязав под подбородками тесёмки ушанок.
А потом наступила ранняя весна. Леса затопило талой водой и можно было по ровному льду под водой идти как по асфальту несколько километров подряд, пока не выберешься на какой ни будь бугорок, возвышающийся оттаявшим островком прошлогодней травы среди моря воды. Белые берёзы и карабельные красноствольные сосны, отражаясь в этом чистом и завораживающем безбрежье, казались неземными растениями с другой планеты. Ренат думал, куда же подевались звери в лесу, ведь выжить в этом безграничном половодье мог только человек. Правда, иногда меж березовых стволов нет-нет да и мелькала в отдалении серая тень лося, но ему с такими ногами половодье нипочем. Находит лось для лежки сухие взгорки в глубине чащи, а с питанием вообще ему никаких проблем. Поедает почки и кору деревьев лесной гигант и живет спокойно в этот период. Для охотников он в половодье недоступен, уйдет от любой погони не оставляя следов, волки его тоже не тревожат. Куда волку угнаться за лосем по талым водам.
Как – то раз Ренат после завтрака пошел в лес полюбоваться природой. Вспомнил разлив реки Белая под Уфой, свои родные башкирские места, братьев и сестер, отца с матерью. Он долго брел в глубоком раздумье по половодью пока не осознал, что ушел от части довольно далеко. Ноги в высоких резиновых сапогах – болотниках стали сильно замерзать. Он пошел обратно, но не увидел ВСО, тогда Ренат свернул вправо, но и там не нашел воинской части. Ноги совсем закоченели и всё тело стала пробирать неприятная дрож. Ни одного клочка земли не было видно, только простиралась, куда ни глянь, безбрежная тихая водная гладь в лесном безмолвии. Он бродил по этим заводям до самого обеда, пока солнце не встало прямо над ним. Отчаяние охватило всё существо Габидуллина, он кричал, звал на помощь, но все его попытки докричаться до людей были тщетными. Уже стали неметь пальцы на ногах, ломило холодом суставы, а он все шел в неизвестном направлении напрягая последние силы, пока обессилев и поскользнувшись, не упал в холодную воду. Габидуллин, напрягая одеревеневшие мышцы, с трудом оттолкнулся от скользкого дна, чтобы не захлебнуться и тут скорее даже не услышал, а почувствовал лай собак. Это были не галлюцинации замерзающего, умирающего человека. Собаки лаяла за небольшой берёзовой колкой в ста шагах от него. С трудом он добрел до березовой куртины, обогнул её и увидел на взгорке небольшую деревеньку. Из труб домов шел печной дым, который дурманил сознание. Его увидели и несколько мужиков, зайдя по колено в воду, выволокли его уже посиневшего на взгорок. Смерть прошла строной, только слегка притронулась к нему своей холодной щекой.
ЗА ПЯТНАДЦАТЬ ЧАСОВ ДО Ч.П
Габидуллин шагал в конце колонны и мысли его от этого приключения перешли к сегодняшнему дню. Он стал думать о Мамакине, который пел сейчас песню о какой-то далёкой Матильде.
Вот уж мимо кого сегодня смерть прошла в двух шагах – даже ближе.
Едва Славка подтянул к себе бадью с раствором, спасая жизнь Габиддулина, как доска, на которой он стоял, подломилась и Мамакин полетел вниз. Он пролетел два пролета лесов и, сгруппировавшись, каким-то чудом ухватился руками за железную перемычку строительных лесов.
Славка посмотрел вниз. На земле маленькими муравьями копошились люди и не ведали о том, какая трагедия развивалась на десятом этаже административного здания. На десятом этаже все замерли, приподнялись с бушлатов дремавшие деды, прекратили работу на лесах другие бойцы. Все смотрели на человека, висящего над пропастью, и казалось, что все разом лишились дара речь. Такая тишина стояла на этаже. Только слышно было, как скрипит доска, на которой установлена бадья с раствором, которую Славка минуту назад хотел скинуть на голову Габидуллина. Бадья потихоньку сползала с покосившейся доски в сторону Мамакина. Так бывает – хочешь смерти другому, она тот час же постучится к тебе.
Первым очнулся внизу Саша Герман, солдат из призыва Мамакина.
– Славка, не шевели леса и потихоньку отползай к другому краю.
Бледный Мамакин, напрягая силы, подтянулся на трубе как на перекладине турника и медленно перебирая руками, стал передвигаться к другому краю лесов. В следующий миг доска, на которой стояла бадья, ещё больше накренилась и бадья полетела вниз, едва не зацепив Мамакина. Упав тяжелой бомбой на цементный пол, она заляпала раствором с ног до головы вовремя отскочивших от лесов солдат.
От смерти Славку спасли ангел – хранитель да спортивная подготовка, полученная на гражданке. Не зря он занимался греко-римской борьбой.
Меж тем рота подходила к Объекту, и уже было слышно, как краснопогонники, забросив автоматы за спины, поспешно открывают ворота первой линии ограждения. Солнце, чуть – чуть помаячив над верхушками высоких сосен, готовилось спрятаться за тёмную стену леса, наступили вечерние сумерки.
ЛОНДОН. ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ ЧАСОВ ПОСЛЕ Ч.П
В центре Лондона, в комфортабельном офисе отжеления ЦРУ, законспирированном под вывеской американской аналитической службы по стабилизации финансовых рынков Европы, царило необычное оживление. Шеф местного отделения тайной полиции Соединенных Штатов Америки сорокапятилетний брюнет с пышной шевелюрой, тронутой ранней проседью, Артур Бейкер разглядывал снимки, сделанные спутником-шпионом и ничего не понимал.
Агенту, несколько лет назад внедренному в техническую службу, занимающуюся обслуживанием ракетных установок русских на Объекте, никак не удавалось раздобыть информацию о том, какие испытания проводят Советы на полигоне под Владимиром. Технарей привозили и увозили до того, как на полигоне начинались испытания. Поэтому он пояснить ничего не смог, кроме того, что в наземных ангарах, похожих на свиноводческие фермы, установлены ракетные комплексы нового поколения, разрабатываемые в развитие Атомного проекта, начатого ещё во времена Сталина и Берии. Более глубокого внедрения ЦРУ пока добиться не сумело. Подобные испытания "сосисок" также проводились в Федеральном ядерном центре Арзамас-16, но там испытания проводились более открыто.
Артур Бейкер знал, что Советы вплотную приступили к разработке нейтронных зарядов.
Уже много лет назад любимым для шефа лондонского отдела ЦРУ стало выражение французского философа Огюса Конта: "Знать, чтобы предвидеть. Предвидеть, чтобы обладать силой". В своей работе он сделал сей девиз аксиомой и благодаря этой установке быстро продвигался по службе.
Артур Бейкер никогда в жизни не боялся делать довольно смелые прогнозы. История свидетельствует, что даже самые невероятные из них когда-либо сбываются. За время его нелегкой службы в разведке сбылось множество его прогнозов, к которым коллеги относились поначалу с большим скепсисом. Потом в его интуицию уверовали шефы, а за ними и подчиненные, все в ЦРУ считали Артура тонким, глубокомысленным аналитиком, способным предвидеть и разгадать самые немыслимые уловки противника. Но то, что произошло в два часа ночи, поставило Бейкера в тупик и он настойчиво пытался найти выход из этой непонятной и сложной ситуации. То, что случилось, заметно отличалось от ранее полученных данных. До этого спутники и высотные самолеты, которых не достигали ракеты русских, фиксировали короткие вспышки и пунктиры, похожие на те, что излучают установки лазерного оружия на секретном полигоне в штате Невада. Однако русские делали что-то такое, о чем он еще на знал. Так совсем недавно сгорел в стратосфере американский беспилотник новейшей разработки, пытавшийся сделать несколько кругов над Объектом. Ещё раньше бесследно исчез с орбиты спутник-шпион, предназначенный для ведения съемок над военными полигонами стран Варшавского договора. Артур Бейкер подозревал, что эти происшествия напрямую связаны с новым загадочным оружием русских и делал всё возможное, чтобы раскрыть эту тайну. Но то, что произошло сегодня ночью походило на явления, наблюдаемые у Бермудских островов или над Антарктикой.
В два часа ночи приборы у спутников слежения зашкалило и двадцать минут они были недоступны командам с земли, потом всё наладилось и фотокамеры, защелкавшие минутой спустя после этого загадочного явления, зафиксировали яркое свечение над секретным полигоном русских.
Напротив Артура сидел экстренно вызванный из Вашингтона специалист по ракетным установкам профессор Ричард Ванглис и внимательно изучал снимки, разбросанные на широком столе шефа местного отделения ЦРУ.
– Скажите, профессор, – обратился Бейкер к учёному, – есть ли в этом явлении что-то подобное тому, над чем сейчас работаете вы?
– Видите ли, Артур, – задумчиво произнёс Ванглис, внимательно рассматривая снимки, – наша концепция привода космического корабля называется "MagBeam" – иначе говоря "Реактивный привод намагниченным плазменным лучем". По моему мнению, электромагнитный ракетный привод – одно из самых многообещающих направлений развития космической техники. Но он требует наличия на корабле мощного источника энергии. Согласно различным проектам полёта людей в космос, основным приводом пилотируемого корабля будет ионный электромагнитный привод. От химического привода он отличается колоссальной экономичностью. Но чтобы питать такие двигатели, на корабле нужно установить либо миниатюрный атомный реактор, либо солнечные батареи размером с несколько футбольных полей. И то, и другое сильно влияет на сложность строения корабля, и на его массу.
Насколько я знаю, русские такими технологиями не располагают. Но, они могли пойти от обратного, от того, что у нас пока существует только в теории.
– Вы полагаете, Роберт, что русские разрабатывают космическое оружие? В чем суть этой теории? – поинтересовался Бейкер.
– Не знаю, не знаю, – стушевался профессор, – но судя по снимкам, это вполне можно допустить.