- С такой фамилией, и назначили заместителем командира батальона! Майором станет! - наигранно восхитился Хлюдов. - А я, вот, Хлюдов, потомок старинного офицерского рода - по-прежнему в капитанах!
- Вовочка, - отбил Штранмассер, - Мне моя фамилия двенадцать лет мешала должностному росту! А тебе вредит имя!
- Что в имени тебе моем?! - голосом трагика взвыл Хлюдов.
Чувствовалось, что пикировка между капитанами, блондином и брюнетом, - этакое перманентное развлечение для них обоих, да и для окружающих.
- Во-воч-ка! - нежно подчеркнул Штранмассер. - Да на тебя только начальство глянет и сразу вспомнит: "Вовочка"! Не человек, не офицер, а так, анекдот… про Вовочку. Вот подтвердите, товарищ майор!
Товарищ майор, замполит Рахимов, не сказал, но с удовольствием промолчал.
- Видишь, и товарищ майор согласен!
- Почему согласен? Он не подтвердил!
- Но и не опроверг!
Замполит продолжал с удовольствием молчать. Со снисходительной привычкой к этим капитанским играм разума.
- И фамилия у тебя, Вовочка, еще подозрительней, чем у меня! Хлюдов, блин! Белая гвардия! И вдруг в красной армии! Булгакова хоть читал? Да куда тебе! В твоем-то возрасте!
- В ка-а-аком-таком моем возрасте?! Да мне уже тридцатник почти!
- Я и говорю, молод ишшо. Вот стукнет тридцать три, тогда и станешь замкомбата. Не спеши, дай срок настояться "бражке" в твоей кровушке.
Так они побалагурили. Затем с разрешения Рахимова увлекли Никиту в казарму. Там много и быстро говорили, размахивали руками, показывая тетради, конспекты, журналы, накладные на телевизор и радиоприемники, провели экскурсию по Ленкомнате… Ну, Ленкомната, как Ленкомната - как везде. Наполовину, правда, недооформленная.
Никита слушал, кивал, "угукал". А в голове крутилась одна мысль: "Ни хрена себе! Тридцать три года! Дорасти до капитана и стать, наконец, замкомбатом! Переспективы воодушевляют! Гнить в этой глуши лет десять и все на одной должности!"
- Коротко о наших офицерах!.. Потом подробней познакомишься. Ротный у нас новый, фамилия - Неслышащих. Чтоб кто запомнил! Витька Недумающий, Витька Непомнящий - как только ни называют… Невидящий, Неслышащий… Взводные с придурью, у каждого свой бзик. Карьеристов в роте нет, ни в прямом смысле (сволочей), ни в переносном (старых пердунов). Служат тут кто год, кто три, кто и пять лет. Первым взводом командует Вовка Мурыгин. Вторым - Мишка Шмер. Третьим - Сергей Шкребус, он же Глобус, он же Ребус. Четвертым - Ахмедка-туркмен, Бекшимов. Зампотех - лейтенант Шурка Пелько. Есть снятый ротный майор Леня Никешов. Этот "висит" за штатом, на него можно внимания не обращать. Он, как старый шкаф: места много не занимает, никому не нужен, а выбросить жалко. Ходит на службу и ходит, ждет, когда переведут в военкомат. В общем, Ромашкин, сам в процессе со всеми перезнакомишься. Со временем.
Процесс пошел. И пошел, и пошел. Со временем.
Штранмассер посодействовал Никите в перемещении вещей из общаги в квартиру. Майор Зверев облагодетельствовал, выделил комнату на пятом этаже - в благоустроенной квартире. Но в пятиэтажках оказался один недостаток: туалетом пользоваться можно лишь… по часам. Холодная вода поступает наверх в сливной бачок с полуночи и до раннего утра. Горячей воды не бывает вовсе - по причине отсутствия оной. И все же лучше чем в общаге с уличным сортиром и умывальником с пятью кранами на пятьдесят обитателей. Зато теперь в квартиру можно будет притащить койки из казармы, поменять белье и спать более-менее комфортно.
Глава 2.
Первый день службы
Утром Никита едва не опоздал на службу. Ночь стояла душная, вечером долго ворочался, не мог уснуть. И под утро, конечно, проспал.
Завтракать пришлось на бегу. Питались они с женой в гарнизонной столовке под громким названием "кафе" - ни кастрюль, ни тарелок у молодой семьи не было. Багаж еще путешествовал где-то по бескрайним просторам Средней Азии. В столовке завтрак уже завершился. Для опоздавших, кроме вчерашней котлеты "смерть желудку" да лапши - более ничего. Быстро проглотив это самое "более ничего", Ромашкин помчался в штаб для инструктажа и тотчас попал под горячую руку начальства.
Начальство - хронически злобствующий Хомутецкий:
- Лейтенант! Почему сапоги не чищены?!
Никита взглянул на чуть запылившиеся во время пробежки сапоги:
- Почему не чищены? - повторил Ромашкин претензию комполка с искренним недоумением.
- Ма-алчать! Не чищены! Я сказал!.. На первый раз объявляю замечание!.. Вы сегодня в патруль заступили?
- Так точно!
- Слушайте мой приказ! Разыскать майора Иванникова и доставить ко мне! Будет вырываться - скрутите. Разрешаю.
- А кто это? - осторожно поинтересовался Ромашкин.
- Ты не знаешь Иванникова?!
- Никак нет! Я ведь только вчера прибыл в полк…
- Гм. Твоя проблема! Не моя забота! Найдешь! Шагом марш выполнять приказ!
В подчинение Ромашкин получил двух молодых младших сержантов.
- Как ваши фамилии, бойцы?
- Наседкин, - ответил боец с рваной губой.
- Магометов, - высокомерно произнес второй боец, с сильным кавказским акцентом.
- Кто такой Иванников, знаете?
- А! - сообразил Наседкин. - Это зампотех девятой роты. Разжалованный майор. Его за пьянки из штаба полка турнули к нам в батальон. А чего?
- Надо найти, боец.
- Да-а… В лицо-то я его знаю, но где искать, понятия не имею. В городке столько всяких… закутков.
- Будем искать! - в манере Никулина из "Бриллиантовой руки" резюмировал Никита. "Такого же, но с крыльями", блин! Ангел, блин, Иванников.
Где тут могут обитать ангелы типа Иванникова? Ой, где только ни…
Буквально за забором стоял первый одноэтажный барак, на который указал сержант как на объект розыска Иванникова.
Эти домишки-бараки были разделены каждый на четыре квартиры. Ворота палисадника перед входом в ветхую квартиру-четвертинку сломаны, дверь висела на ржавой петле. Мусор устилал весь двор неравномерным слоем - где гуще, где пуще. Рой мух взлетел при появлении людей и гулко зажужжал в воздухе. Вспугнутые крысы шмыгнули по щелям, злобно разглядывая оттуда незваных пришельцев.
М-да. Если так грязно во дворе, то каково же в доме? Входить в лачугу н-не хотелось. А надо… Никита с силой дернул за ручку двери - гнилая доска треснула, ручка оторвалась и осталась в руке.
- Не так надо! - Наседкин обошел офицера сбоку, схватился за дверное полотно, приподнял и отодвинул в сторону, освобождая проход. - Нежней, нежней.
В образовавшееся отверстие хлынул дневной свет. Навстречу свежему воздуху наружу устремилась смрадная вонь.
- О-о-о! - задушено протянул Никита, стараясь не дышать. - Наседкин! Ступай, посмотри, нет ли тут твоего… Иванникова.
- Да почему ж он мой! - открестился сержант. - Какой он мне знакомец! Еще приятелем назовите! Или собутыльником!
Однако приказы не обсуждаются, но выполняются. Наседкин нырнул внутрь - вынырнул через полминуты:
- Пусто! Ни души! - гундосо доложился, прижав нос щепотью. - Ну, там и помойка! Тошниловка!
- Все осмотрел?
- А чего там смотреть? Пустые стены!
Через дорогу стоял следующий такой же "гадючник", без стекол в оконных рамах и даже без дверей. Тоже пусто.
В третьем "гадючнике" у входа обнаружились свежие следы чьего-то недавнего присутствия: огрызки, объедки, грязные стаканы. У калитки - огромная куча: бутылки, очистки, мятая бумага, тряпье. Куча, явно приготовленная к вывозу на свалку.
- Это наша рота наводила на прошлой неделе порядок, - просветил Наседкин. - Тут жил прапор один… фамилию вот забыл… Друган Иванникова. Прапора выселили, никто тут пока не живет.
- Проверим, - брезгливо морщась, Никита вошел внутрь и в инстинктивном испуге отпрянул.
Из сеней с воплем "Ма-ао!!!" метнулся наружу между сапог полосатый бродячий кот.
- Брысь, сволочь блохастая! - топнул Никита каблуком.
Патрульные гоготнули.
В кухне до края кирпичной печки - нагромождение из банок, бутылок, замшелой посуды, кастрюль и сковородок. В спальне - аналогично: гора мусора из тряпья, газет, окурков и черепков. В темном углу - железная армейская кровать. И на ней… труп? Не иначе, труп. Живой бы здесь не выжил! Никита с холодком в груди легонько пнул накрытое рогожкой тело носком сапога.
Оп! Жив, курилка! Тело хрипнуло, закашлялось до слюней, приподнялось и даже село на кровати. Отвратное тело, честно сказать! В трусах и майке, исхудавшее до синевы. А запах! Перегар плюс кисло-прелый пот. Борода. Не щетина, нет. Уже полноценная борода. "Давно сидим, отцы?"
- Ты кто? - Никита чуть отвернулся, чтобы "аромат задов" от этого… существа прошел от него по касательной. - Иванников? Ты Иванников? Майор?
- Пинчук я. Бывший прапорщик Пинчук.
- Пень-чук? Чук и пень. Взять его, хлопцы! На гауптвахту! Там разберемся, что за пень! - распорядился Никита.
- Не имеете права! Уволен с военной службы в прошлом годе! Не пойду на "губу". Я вольный казак! - слово "вольный" существо Пинчук выдохнуло аккурат в лицо Никиты. Не получлось увернуться, чтоб хотя бы по касательной.
- Скот ты смердючий, а не вольный казак! - озлился Никита. - Да нет, скоты и те живут в лучших условиях.
Сильно кавказский боец Магометов из-за спины Никиты высокомерно буркнул на своем-тарабарском что-то типа "говно".
- Молчать, боец! - окоротил Никита. - Я говорю! Команды "голос" не было!.. Кем работаешь, Пинчук? Где?
- Никем и нигде? Я свободный человек, скиталец. Странник.
- Ну да?! И что ты, скиталец, делаешь в закрытом гарнизоне?! Если уволен с военной службы, а?! Больше негде скитаться?!
- А негде, негде! Туточки меня хоть милиция не заметет. Мне туточки хорошо.
Все-таки до чего ж широкое понятие - "хорошо"!
- Семья твоя где, зассанец? Есть семья? Жена?
- Какая семья, ты чо?! Один я… Жена была. Ушла. Три года уже как. И детей увезла. В Расею… А мне в Расее делать нечего. Здесь мой дом. Двадцать пять лет отслужил, оттрубил в Педжене, тут и схоронят! Нету семьи! Никого нету!
Действительно, какая семья?! Какая жена?! Распоследняя бродяжка-синюха рядом и вместе с таким не ляжет - даже из пьяной жалости. Мочой от него - как из привокзального сортира!
- Хоть бы матрас подстелил поверх пружин! - чтобы что-то сказать, проворчал Никита.
На стальной кроватной сетке валялась старая рваная шинель.
- Был матрас! Сперли, сволочи! Неделю назад. Найду, кто - нюх начищу!
Во-во. Нюх. Начистит он!
- Кому твой матрас нужен! Вонючка!
- Ты, это, лейтенант… слова выбирай! А то щас и тебе нюх начищу! Думаешь, я тут один такой? Нас много шхерится по городку. Ехать мужикам некуда, не на что и незачем. Живем мало-помалу, хлеб жуем.
- Живем? Это ты называешь жизнью?
- Послужи тут лет пятнадцать, и посмотрим, каким станешь. Могет, тож опустишься, - существо потеряло интерес, снова улеглось на кровать и зарылось в тряпье.
Никита махнул на существо рукой. Вот не было у него хлопот - доставлять гражданского, если на слово ему поверить, на "губу". Да и Пинчуком назвалось существо, не Иванниковым. А лейтенант Ромашкин получил приказ насчет майора Иванникова, никак не насчет прапорщика Пинчука. Ну его! Пошли отсюда!
Прошли… Обошли еще с дюжину подобных вместилищ той или иной степени загаженности. Обнаружили еще с полдюжины субъектов той или иной степени деградации. М-да, такие могли и на пинчуковский матрас покуситься, могли. Переходящий матрас имени Советской Армии, теплыми изблевавшей чад своих из уст своих!
Майор Иванников среди "чад" так и не нашелся. Всё, бойцы, отбой. Свободны. Перекур и на обед. Если кусок в горло полезет после насыщения эдаким амбре. Фу, аж подташнивает!
- Товарищ подполковник! - доложился Никита. - Иванникова… не нашли!
Вот блин, жди очередного разноса!
- Плохо! - констатировал Хомутецкий. И конкретизировал: - Плохо начинаешь службу, лейтенант! Элементарное поручение и… Плохо, очень плохо! Шагом марш!
- Куда?
- Отсюда!
Вот блин, элементарное поручение! Сам бы попробовал, командир!
- Да, лейтенант! - в спину дослал Хомутецкий. - Иванникова больше не ищи. Он сам явился. Через пять минут как ты ушел.
Вот блин!!! Ну, куда это годится?! Никуда это не годится! И что, вот тут и так - годы и годы?! Прощай молодость, и карьера. Судьба-злодейка, за что ты лейтенанта Ромашкина?!
Ну, не люблю я тебя, лейтенант, не люблю! - злорадно и ехидно ответила судьба.
Жена уехала от него через несколько дней. Поначалу (то бишь эти самые несколько дней) пыталась перетерпеть тяготы неустроенного быта, часами сидела, глядя в окошко, думу думала. Наконец, собрала вещи, объявила, что ей нужно ехать прерывать беременность, а там и сессия не за горами. Разлука укрепляет любовь! Сам выбрал этот округ. А она домой хочет, к маме! Большой привет! Не скучай…
Никита поначалу даже где-то обрадовался. Сам же начинал тяготиться - развестись, что ли? Теперь всё разрешилось как бы само собой. У нас нет намерений, мы следуем за обстоятельствами.
Однако обстоятельства - не сахар. Он уходил с утра в казарму и возвращался домой только спать. Иногда и не возвращался, ночевал в роте. А что делать в пустой квартире? Да и не пустой вообще-то! Зампотыл Зверев подложил свинью. В квартире, где Ромашкину выделена комната, оказывается, проживало еще и семейство уволенного капитана. Уволенный капитан Карпенко все сдавал и сдавал должность, но его не рассчитывали и не рассчитывали. Потому что капитан Карпенко все ротное имущество частично разбазарил, частично пропил. Теперь покрывал недостачу по ночам: что-то где-то добывал, а утром сдавал по накладным на склад. Семейка в количестве четырех человек голодала. Дети днем питались в школьной столовой, а вечером смотрели несчастными глазами на родителей, шарили по кастрюлям, стучали ложками, гремели тарелками.
Никита вскоре после отъезда жены получил контейнер с вещами от родителей: холодильник, стиральную машину, старенький телевизор, кресло и несколько заколоченных ящиков, в которых обнаружились картошка, лук, грибы, соленые огурчики в банках, варенье, тушенка, крупы. Отлично! Хоть изредка можно будет самому покухарничать, а не в столовке язву желудка наживать.
Ночи уже стояли на удивление промозглые и прохладные. Днем - пекло, а ночью - холодрыга. Его пятый этаж продувался через щели рассохшихся оконных рам и дверей. И вот открытие: батареи отопления имели место быть, висели на стенах, но парового отопления, как такового, по проекту вообще не предусматривалось. Туркестан ведь! Жара! И гарнизонная котельная отапливала казармы, а для пятиэтажек в городке подразумевалась только горячая вода. На самом деле и холодная вода, выше второго этажа почти не поднималась - не хватало напора старенькой водокачки. Горячей воды не было вовсе.
Из-за вечной мерзлоты лишь две из трех комнат в квартире были обитаемы. В одной - Ромашкин и тараканы. В другой - семейство Карпенко и, наверное, тоже тараканы. Изредка к Никите приходил полосатый котяра. Не тот ли, что пуганул его на пороге "гадючника"? Вроде тот. Похож. Котяра с энтузиазмом охотился на тараканов, за что Никита простил ему вероломно сожранные сосиски. Запирал на ночь в комнате вместе с собой: охоться на здоровье, полосатик! Уж лучше мягкие "топы-топы" в темноте, чем насекомное шуршание.
Пришедшие багажом шмотки стояли в третьей, дальней комнате. Что-то распаковал, до чего-то руки не доходили. У него не доходили, а у кого-то дошли. Обнаружил, что один из ящиков вскрыт: крышка оторвана, но аккуратно приставлена обратно. Заглянул внутрь - пусто. А вроде должна быть картоха. Никак соседи подсуетились. Ругаться с ними? Дети голодные…
- Сосед! Сосе-ед! - позвали с кухни. - Ромашкин! Никита!
Ну, он сосед, он Ромашкин, он Никита. Чего надо-то? Мало того, что обнесли, так еще и зовут! Весело им!
- Лейтенант! Иди к нам! Присоединяйся! А то совсем отощал, покуда укреплением воинской дисциплины занимался!
Зовут - надо идти. А надо? Так ведь… зовут.
На кухне в центре стола стояла бутылка водки. Еще тарелки с закусками и большущий казан картошечки с тушенкой.
- Сан Саныч! Откуда такое богатство? - не без деликатной фальши удивился Никита.
- Чудак ты! - не моргнул глазом бывший капитан. - Это ж все твое! Кроме водки, заметь, кроме водки! Думаем, так и так гибнет добро. Решили, чем можем, поможем! Ну? Пьем и закусываем?! Держи огурчик! И помидорчик! И капустку! Грибки, картошечку! Рюмочку, а? Или стаканчик?
- За что выпьем? - поднял рюмку Ромашкин.
- А выпьем мы, дорогой сосед, за скорейшее возвращение на Родину. Чтоб этому Туркестану ни дна, ни покрышки! Пропади он пропадом, треклятый!
- Грустно. Ладно, за возвращение так за возвращение… - Глыть! - А второй тост я предлагаю за нас. За дружбу и взаимовыручку между соседями. За сосуществование.
- Вот это дело! И пусть наше сосуществование будет недолгим! Не более месяца! - пожелал самому себе Карпенко. - Нет, ты пойми меня правильно, я не про тебя! Просто надоело, понимаешь, бедовать тут! Не живем, а существуем! Сосуще… ствуем. Нет, ты прикинь, почти полгода как из армии турнули, а уехать на ридну Украйну никак!
- Вот именно, что турнули! Чудо-юдо ты мое! - с горечью сказала соседка. - Ни зарплаты, ни документов на отъезд. Когда же конец мытарствам!
- Скоро, радость моя, скоро! - капитан махом опустошил стакан. - Ух-х! Ненавижу я эту армию, эти пески, эту пыль! Черт бы побрал комиссаров и командиров, туркменов и узбеков, танки и самоходки, пушки и пулеметы! Ух-х, жисть!.. Заспеваемо, лейтёха?.. И в дорогу далэ-э-эку ты мэни на зори провожала…
- … и рушник вышиванный на счастье дала! - подтянул Никита. Грустно всё…
- Чэ-э-эрвону руту, - пригорюнилась супруга Карпенко, ни слуха, ни голоса, но разве важно? - нэ шукай вэчэрамы…
- Это не оттуда, жинка!
- Тай, какая разныця!
- А и верно!
- И водка тут - дерьмо! - ляпнул Никита. Спохватился: - Нет, я не в смысле эта ваша, а вообще! В смысле, местная!
- Дерьмо, дерьмо… - закивал Карпенко. - Ну что? Еще по одной? У меня там еще две…