- Следите, товарищи командиры, за искривлением ног. Тренируйте их, как бы сказать, на вытяжку. А то видите вон у Семушкина… Ноги дугой, и одна вибрация… Не годится это для строя!
На этот раз Семушкина ожидала большая неприятность, если бы не задержалась машина. Полковник Гнездилов долго ждал, не утерпел и снова отправился на плац. К его радости, бойцы работали споро, и, хотя команда была та же, полковник воздержался от разноса. "Начни ругать, так руки опустят. Смотр мне сорвут", - благоразумно решил он и удалился с плаца.
…Строевой смотр начался в назначенное время - в одиннадцать часов утра. На импровизированную трибуну, наскоро сбитую из досок, поднялись инспектор штаба Западного округа генерал–майор Ломов, представитель генштаба полковник Демин и полковой комиссар Гребенников.
Справа, в десяти метрах от трибуны, расположился дивизионный духовой оркестр. В его составе было семь трубачей и один барабанщик. Дирижировал худой седенький старшина в куцей шинели и глянцевитых крагах.
Командир дивизии Шмелев, одетый в кожанку с барашковым воротником, в смушковой папахе, красиво заломленной назад, не спеша поднялся по скрипучим ступенькам, вскинул руку:
- Товарищ генерал! По вашему приказанию дивизия для строевого смотра построена!
- Все готово? - глянул из–под роговых очков генерал.
- Так точно! Прикажете начинать?
- Начинайте.
Комбриг Шмелев махнул рукой. Оглушительно звякнули медные тарелки, ударил барабан, оркестр заиграл марш. По рядам и колоннам из края в край прокатилась команда:
- К торжественному маршу! По–ротно! Первый батальон прямо!.. Остальные напр–р–р-раво! Ша–гом… арш!
Под сотнями ног загудел плац, лес штыков качнулся и двинулся вперед. Держа строгое равнение направо, полки дивизии - рота за ротой, батальон за батальоном с криком "ура!" проходили мимо трибуны, над которой развевалось красное полотнище с надписью: "Выше уровень строевой подготовки!"
Когда проходили первый и второй батальоны, генерал Ломов довольно улыбался. От нахлынувшего восторга он Даже покачивался на носках в такт музыке, словно сам шел в строю. Но вдруг лицо его помрачнело, в серых выцветших глазах мелькнул гнев.
- Черт знает что такое! Вы посмотрите, посмотрите на этот строй! На что похоже? Как это назвать?
Шмелев присмотрелся, куда указывал пальцем генерал, и увидел знакомую картину. У одного бойца размоталась обмотка, на нее то и дело наступал идущий сзади, и бедняга, сгорая от стыда, шагал, как спутанная лошадь. Радуясь за бойца, который даже в этом трудном положении не нарушил строя, не подвел товарищей, Шмелев улыбнулся. Это заметил генерал.
- Чему вы радуетесь? Плакать надо! - язвительно процедил он сквозь зубы.
- Да, - вздохнул Шмелев. - Вы правы, товарищ генерал. Грустно смотреть на солдата в обмотках. Сапоги бы пора…
- Сапоги? Лапти им, а не сапоги. В сапогах уметь надо ходить. А это что за шаг, что за хождение? Ног ни черта не слышно. А оркестр? Вы послушайте, что играет этот оркестр? Вместо военного марша, краковяк какой–то. Дирижера ко мне! Ди–ри–же-ра! - трубным голосом закричал генерал.
Дирижер наметом кинулся к трибуне, запыхавшись, взбежал по ступенькам, поднес трясущуюся руку к ушанке.
- Т–т–то–варищ ге–ге–не–рал! Д–д–ди–рижер д–д–дивизии… я–я–вил–ся!
- Вы что играете? Потешить нас захотели?
- М–м–арш. "Г–г–ге–рой", т–то–варищ ге–ге–нерал.
- Какой, к дьяволу, герой, когда это краковяк, смешанный с панихидой! Марш мне играть! Марш! Настоящий - суворовский, военный. Чтоб за душу брало, чтоб ноги сами шли. Понятно?
- Т–т–так т–т–точно! П–п–п…
- Ступай на место! - махнул рукой генерал. - Распыкался тут… Играть надо, а не пыкать.
Побледневший, перепуганный до смерти седенький старшина скатился с трибуны и, спотыкаясь, побежал к оркестру.
- Постройте мне полки буквой "П", - приказал генерал и, слегка улыбаясь, взглянул на командира дивизии. - Я покажу вам, как ходить надо. Я научу вас строевому шагу.
Через несколько минут личный, состав стрелковых полков был выстроен на плацу буквой "П".
Звеня серебряными, тоненькими, как женская заколка, шпорами, генерал Ломов вышел на середину строя, сухо кашлянул в кожаную перчатку.
- Гм… Да-с! Плохо! Очень плохо ходите, товарищи! - начал он, то и дело повторяя слова, желая, чтобы их непременно запомнили бойцы. Порадовать высшее командование вам нечем. Равнение у вас еще туда–сюда сносно… Выправка тоже сравнительно ничего… Но что касается ноги, то ее нет. Да, нет. Вместо того чтобы поднимать ее выше носа, печатать шаг, вы с трудом отдираете ногу на десять, максимум на пятнадцать сантиметров. А почему так происходит? Да потому, что вы явно недооцениваете строевой шаг. Да, недооцениваете. А недооценивать его нельзя!
В этот момент полковник Гнездилов стоял в кругу штабных командиров. В душе он радовался, что мысли генерала совпадают с его мыслями, и он не удержался, чтобы не высказать слова восторга вслух. И генерал услышал это, оглянулся, слегка наклонив голову:
- Вы что–то имеете сказать по ходу смотра?
- Нет–нет, товарищ генерал! - отчеканил Гнездилов. - Ваша речь очень правильная. Будущая война без строевого шага немыслима!
Генерал кивнул полковнику и снова обернулся к строю, посуровел:
- А вот они этого не понимают. Поэтому меры нужны самые быстрые и крутые. На строевой шаг надо подналечь, товарищи. Его надо отрабатывать, не жалея ни пота, ни сил. Это сейчас самое главное!
Заложив руки за спину, генерал прошелся по плацу, остановился и сказал:
- А сейчас, товарищи, я вам покажу, как надо ходить бойцу Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Покажу, какой должна быть его железная поступь.
Сказав эти слова, генерал Ломов, подобно петуху, готовому кинуться в драку, расправил плечи, выпятил грудь, подоткнул под ремень полы шинели, кивнул оркестру и, подкинув ногу до подбородка, ударил каблуком по насту. Под звуки суворовского марша "Солдатушки - бравы ребятушки" Ломов сделал еще один взмах ногой, тотчас грациозно выбросил другую, но поскользнулся и упал. Строй ахнул и замер в оцепенении.
К распластавшемуся генералу первым кинулся полковник Гнездилов. Но опоздал. Ломов успел сам подняться. Стряхивая снег с шинели, он зло бормотал:
- Бездельники! Идиоты! Нет бы песком посыпать! Боитесь - руки отсохнут. Чтоб вам!..
- Прошу прощенья, товарищ генерал, - вкрадчивым голосом произнес Гнездилов. - Разберусь, накажу. По всей строгости! Разрешите шинельку… Почищу… Шпора согнулась. Но ничего… Мы ее сейчас… Вот так… Вот и порядок.
Но порядка уже не было. Бравурное настроение генерала померкло. Он поправил на носу очки и, не глядя на окружающих, прихрамывая на правую ногу, заковылял по направлению к штабу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Поутру капитана Семушкина опять вызвали в штаб. "Как будто на мне свет клином сошелся", - в сердцах подумал он, шагая по хрустящей, как раздавленное стекло, наледи. С ночи поджимавший мороз еще держался, но уже по дыханию влажного прибалтийского ветра, по тому, как румянилось взошедшее солнце и под его лучами обмяк, побурел снег, угадывалось, что через час–другой, по крайней мере к обеду, набухнут и поля и дороги. Денек обещал быть веселым, но это не поднимало у Семушкина настроения. Вчера поговаривали, что выедут на учения, а каких трудов стоит при такой слякоти колесить по полям, копать землю! Уж лучше бы перенесли выезд на более удобное время, когда наладятся дороги. "Ну и погода здешняя, - с недовольством думал он. - Декабрь, а на дворе чертовщина творится - и зимы нет, и на весну не похоже".
В штабе, в кабинете комдива, капитан увидел только старших командиров и, как ни напрягался, не мог одолеть смущения - доложил сбивчиво. Пожилой, с сединками на висках и шрамом под ухом, чего раньше, на смотру, капитан не заметил, генерал Ломов косо поглядел на него и, ни слова не говоря, отошел к окну. Постоял немного, обернулся, сказал с едва заметным пренебрежением в голосе:
- Если вчера на смотру осрамились, то… - генерал взглянул на командира дивизии, - надеюсь, товарищ Шмелев, покажете нам искусство тактики. Не правда ли? - И он подмигнул представителю генштаба, как бы подогревая этим уязвленное самолюбие командира дивизии.
Шмелев будто не заметил скрытой насмешки. Без всякого намерения ответить генералу колкостью, он заметил:
- Ходить на плацу парадным шагом - нет худшего обмана. А вот в деле…
Генерал свел кустистые брови.
- Ох, уж эти мне новаторы! Вечно свое упрямство показывают… То им планы не нравятся, то вот строевую подготовку заваливают. Словно только одни они и пекутся о боевой готовности армии. Но разве нам, вот уважаемому товарищу из генштаба, наконец самому наркому не ясно, куда направлять усилия? - угрюмо спросил Ломов, шагая по кабинету.
Этих неожиданно резких и откровенных слов капитан Семушкин испугался. "Лучше мне удалиться, не слышать их спора", - подумал он, пятясь к двери.
Заметив на лице командира роты смущение, Шмелев сказал, понизив голос:
- Если вы хотите знать мое мнение, товарищ генерал, то мы можем вернуться к этому позже… А пока позвольте дать распоряжение капитану? Он ждет.
В другом бы случае генерал Ломов не потерпел, чтобы младший по чину прерывал его мысли, но теперь, в присутствии представителя генштаба, он понимал, что резкость неуместна.
- Так начинайте, товарищ Шмелев. Я вас не задерживаю, - произнес он слегка повеселевшим голосом. - Мы вмешиваться не будем. Нам важно проверить тактическую выучку бойцов и начальствующего состава. Вот и действуйте по своему усмотрению!
Комбриг Шмелев сел в кресло, достал из планшета карту.
- Давайте, капитан, займемся нашим делом, - предложил Шмелев. Капитан Семушкин почти на цыпочках приблизился к столу, склонился в покорно–выжидательной позе.
С минуту Шмелев сидел раздумывая и наконец сказал:
- Вы назначаетесь командиром передового отряда. Пойдете ночью.
- Ночью? - спросил Семушкин мягким, удивленным голосом.
- Да. Разве для вас это ново? - в свою очередь искренно удивился Шмелев.
- Нет, товарищ комбриг. Я хотел только сказать, что ночью вроде бы легче.
- Почему?
- Мороз подожмет. Не будем вязнуть.
Шмелев усмехнулся.
- По учтите, - заметил он, - пойдете без света фар.
- Не беда - с подфарниками.
- И этого, дорогой мой, не разрешу, - запросто сказал Шмелев. - Надо уметь двигаться в полной темноте. Только в этом случае вы достигнете внезапности. А в замысле учения как раз и заложен элемент внезапности нападения. - И он привлек внимание капитана к разложенной на столе карте.
Слушая, Семушкин стремился яснее понять обстановку. Комбриг сообщил, что "синие" занимают позиции на противоположном конце лесного массива. Это - рубеж предполья, хотя и достаточно укрепленный…
- Как видите, удобного подхода нет, - сказал Шмелев. - Есть один путь, правда, трудный, но зато и самый верный: совершить марш через лес и появиться там, где "синие" не ожидают… Справитесь? - Шмелев поглядел на капитана пытливо.
Семушкин оглянулся, словно бы над ним посмеивались. Но тотчас внутренне приободрил себя: "Туго придется, а докажу свое!" Ему выпал, пожалуй, самый удобный момент дать понять и генералу, и Гнездилову, и всем, что он не тот, кем можно помыкать на каждом шагу и срамить перед офицерами полка. "Я докажу свое", - вновь подумал Семушкин и твердо сказал:
- Справлюсь, товарищ комбриг.
Семушкин вышел из штаба и долго стоял, осматриваясь по сторонам. С деревьев, как по весне, срывались и звонко цокали капли, повсюду лежал ноздревато–рыхлый, словно исклеванный снег. "К вечеру морозец подсушит", успокоил себя Семушкин и поспешил в казарму.
Приказ мог поступить с часу на час. И капитан Семушкин радел обо всем: заставил бойцов подготовить карабины, подогнать походное снаряжение. Потом вызвал начальника мастерских и приказал затушевать черный краской стекла фар у бронемашин, а на подфарники поделать щитки с узкими прорезями.
Допоздна Семушкин сидел над картой, учился, учил командиров, как лучше отыскать в темноте едва приметные ориентиры, запомнить развилки дорог, повороты, мосты, болота, низины… Но как ни вглядывался - карта оставалась картой, и многое, что на ней было обозначено, вызывало у самого Семушкина сомнение. Обычно в канун марша назначали специальную команду, которая загодя выезжала по маршруту, и потом можно было двигаться хоть с завязанными глазами. Так было заведено. Теперь это не разрешалось.
- Задачка! - вздыхал Семушкин, почесывая затылок. - Но мы, ребята, должны доказать! И Чтоб ни сучка, ни задоринки!
Ночью обстановка изменилась. Комбриг Шмелев, желая до конца испытать Семушкина, дал ему новый, более сложный маршрут.
- Как же так? А мы думали… - заикнулся было капитан, но комбриг не дал ему досказать:
- Пойдешь новым маршрутом. Главное - действуй внезапно! Верю сумеешь сделать.
И вот теперь, сидя в головной машине, капитан Семушкин вел отряд. Пока двигались по дороге, у него не возникало и мысли, что собьются с пути. "Вон и луна поднялась", - приоткрыв дверцу, обрадовался Семушкин.
Он сидел в тесной бронемашине и, подсвечивая карту, обдумывал, как лучше вывести отряд в район боя. В уме перебирал всякие варианты, одно решение заманчивее другого. Но этот новый, незнакомый маршрут… Да и силы "противника" не были достаточно изучены. Семушкин знал, что "синие" располагаются в предполье, что наиболее вероятные места подхода к своей обороне держат под огнем. "А ждут ли они со стороны болота? - подумал Семушкин, вглядываясь в карту. - Не ударить ли из–за болота?"
Капитан решил остановиться на этом варианте. Теперь все зависело от марша. Нужно было ускорить движение, в противном случае рассвет застанет в дороге - и пропала внезапность. Он взглянул на часы: время уже перевалило за полночь. Потом приоткрыл верхний люк, высунулся и удивился, не найдя на небе луны; она ушла за горизонт, темнота стала почти непроницаемой. Лишь обочины дороги покрывал серыми клочьями снег. Машины двигались без света, только сзади из подфарников едва пробивались узкие полоски.
"Только бы доехать, не сбиться с пути", - беспокоился Семушкин, зная, что позади едут, следят за каждым его шагом и комбриг Шмелев, и этот строгий генерал из округа.
Он передал по колонне, чтобы наблюдатели, сидящие на машинах, были внимательнее. Все чаще стал запрашивать по радио начальника головного дозора сержанта Кострова. Да и сам то и дело высовывался по пояс из люка и на встречном ветру напряженно, до рези в глазах вглядывался в местность. Трудно угадывал в темноте отдельные строенья, повороты и залезал в машину, чтобы сличить увиденное с картой. Вот его взгляд остановился на том месте, где обозначалась развилка дорог… А почему же не сообщил о ней дозор? Может быть, она уже позади?
И, едва усомнившись, Семушкин приник к микрофону рации, запросил у старшего дозора маршрут.
- Скоро будет поворот, - передал Костров. - Подъезжаем к развилке.
- Какая там развилка! - сердился Семушкин. - Вы уже проехали ее. Протрите глаза!
Свернув с дороги, капитан повел колонну краем опушки. Углубились в лес, двигались вдоль поруби. В лесу стало темнее, к тому же сбоку узкой просеки, как нарочно, тянулся глубокий, наполненный водой, канал. Малейшая неосторожность - и можно оказаться под откосом.
Семушкин поглядел на водителя. Тот, уткнувшись в броневой щиток, силился перед самым носом машины разглядеть путь.
- Как видите?
- Неважно, - с придыханием ответил водитель. - Темнота давит.
Дальше ехали медленно, как бы вырывая у дороги каждый метр. Лес кончился. Отряд оказался в небольшой пойме. Там и тут торчали кудлатые кочки и старые пни. Начиналось болото. Семушкин остановил колонну и подозвал Кострова, дозор которого теперь примкнул к ядру отряда.
- Надо поискать обходные пути… А впрочем, пойдемте вместе. Нам приказано действовать по собственной инициативе.
Прошло полчаса, пока они ползали по кочкам да ольховым кустарникам. Случайно напали на санный след, тянувшийся к копенке сена. По следу углубились в самое болото, покрытое тускло блестевшим в темноте льдом. Лед оказался совсем непрочным, крошился под ногами, но воды почти не было, должно быть, вымерзла.
Чем дальше шли, тем все чаще попадались вязкие участки.
- Трудно, а придется лезть, - возвращаясь назад, угрюмо сказал капитан.
Костров не проронил ни слова.
Очутившись возле машины, капитан Семушкин увидел на обочине мигающий фонарик и крикнул:
- Свет убрать! Какой леший там балуется?
Семушкин ругнулся и в ту же минуту увидел генерала, шедшего в сопровождении командиров.
- Здорово ты нас окрестил! - рассмеялся Шмелев.
- Простите, не заметил… - извинился Семушкин, а про себя подумал: "Тут во тьме болото месишь, а они с фонариком… А потом возьмут на заметку и тебя же обвинят".
- Ну что, в тупик зашли? - спросил генерал.
- Так точно, товарищ генерал. Болото…
- И что же вы решили?
- Будем преодолевать…
Семушкин сказал это с такой убежденностью, что генерал сразу оживился. Он спросил, каким способом капитан намерен провести колонну через топи.
- Способ обычный, товарищ генерал, - без тени иронии ответил Семушкин. - Засучим рукава, возьмем в руки лопаты, топоры, нарубим хворосту… Разрешите начинать?
- А это у своего комбрига спросите, - кивнул генерал и отошел в сторону.
Шмелев увидел напряженный взгляд Семушкина, потом посмотрел на Кострова - глаза их выражали нерешительность. "Когда человека хотят научить плавать, его обычно окунают с головой", - подумал комбриг и приказал двигаться через болото.
Ничего не видя в темноте и поеживаясь от холода, генерал Ломов зашагал к штабной машине. Шмелев хотел было позвать и представителя генштаба, но тот сказал, что пойдет вместе с бойцами.
Шмелев тоже забрался в штабную машину, и теперь ему ничего не оставалось, как руководить переправой с помощью рации. Вскоре Семушкин доложил, что завалилось в яму одно орудие, потом увязли два грузовика.
- Надо же! Такое невезение, - словно ища сочувствия у генерала, проговорил Шмелев.
Но Ломов не внял его словам. Тогда Шмелев достал портсигар и предложил ему папироску.
- Не курю, - сухо ответил Ломов.
При свете не сразу загашенной спички Шмелев увидел его хмурое лицо, сдвинутые брови. "Злится", - подумал Шмелев. Состояние генерала передалось и ему.
Капитана преследовала одна беда за другой: почти все колесные машины увязли, пушки пришлось тянуть на руках…
- Не медлите, - поторапливал Шмелев. - Уже наступает рассвет!..
- Разрешите атаковать без орудий сопровождения? - запросил упавшим голосом Семушкин.
- Атакуйте! - приказал комбриг.
После недолгой паузы, когда Шмелев снял меховой шлем с наушниками и вытер вспотевшую шею, генерал спросил:
- Как, и вы разрешили атаковать без артиллерии?
- Да, разрешил.
- В каком это уставе записано?
- Но, товарищ генерал…
- Бросьте, комбриг, мудрить! Это вы так понимаете искусство тактики? Новшество свое вводите? - в упор взглянул на него Ломов.