- Вообще-то, господин генерал, сами выпускники предпочитают называть себя "коршунами Фриденталя". По слухам, так якобы назвал их Гиммлер, являющийся верховным патроном этой богоугодной школы. Однако адмирал Канарис предпочитает именовать их просто - "коммандос". Впрочем, это не столь существенно.
- И какова же численность отряда этих ваших "коммандос-коршунов Фриденталя", оберштурмфюрер?
- Завтра сюда прибудет шестьдесят бойцов.
- Для операции, которая вам предстоит, маловато.
- Остальные семьдесят участвуют в акциях по очистке тыловых приднестровских лесов от окруженцев, красноармейцев-дезертиров и прочего прифронтового сброда.
- …коего становится все больше, - угрожающе проворчал начальник армейского отдела гестапо фон Роттенберг. - Вопреки всем вашим усилиям.
- Вопреки нашим общим усилиям, господин штурмбаннфюрер, - вежливо огрызнулся Штубер.
- И все же… Почему столь мизерная численность? - обратил пятидесятилетний генерал бледное, иссеченное багровыми капиллярами лицо в сторону подполковника военной разведки. - В тылу что, некому отстреливать русских дезертиров и окруженцев? Насколько мне известно, для этого существуют специальные команды.
- Смею заметить, господин генерал, что этих наших солдат оценивают по особым меркам, - поднялся Ранке. - Они обучены действовать в одиночку, в любых условиях, владея всеми видами оружия, вплоть до лука, топора и бумеранга, а также приемами рукопашного боя.
- Вы, подполковник, расхваливаете своих абвер-диверсантов с такой навязчивостью, словно и меня стремитесь заманить в один из отрядов "фридентальских коршунов".
- Командование курсами гордилось бы таким выпускником! - заверил его Ранке, не избавляясь при этом от суконного выражения лица.
Командующий армией хотел что-то ответить, однако в проеме двери появился адъютант и доложил:
- Только что из зенитного дивизиона сообщили, что в нашем направлении движется два звена русских бомбардировщиков.
Услышав это, офицеры, сидевшие за "совещательным" столом, словно по команде, подхватились, готовые тут же покинуть кабинет, спуститься в подвал или укрыться в ближайшую щель. Однако реакция генерал-полковника заставила их поостыть:
- Разве у русских еще остались какие-то бомбардировщики? - вскинул тот густые, рано седеющие брови. - Странно. Давно не проявляли себя.
- Зенитчиков это тоже удивляет, - подыграл ему адъютант. - Хотя приближающийся гул моторов, который они именуют "зовом небес", уже слышен.
- Вот и прикажите им, - повысил голос генерал, - избавить русских от этого летающего металлолома! Все остальные остаются на местах. Продолжаем совещание, господа, - выждав, пока адъютант скроется за дверью, Швебс как можно раскованнее поинтересовался: - Так что вы там говорили в свое оправдание, Штубер?
- Хотел доложить, что во время крупных операций мой отряд обычно укрепляют разведывательно-диверсионными подразделениями, сформированными непосредственно в частях вермахта, - уточнил оберштурмфюрер.
- Для этого у нас уже нет времени, - проворчал командир авиационного звена, чьи самолеты должны были осуществлять переброску десанта. - Если, конечно, не перенести операцию на более поздние строки.
Все выжидающе взглянули на генерала, но в эти мгновения он уже прислушивался к приближающемуся гулу тяжелых бомбардировщиков. Как и следовало ожидать, самолеты начали штурмовать понтонную переправу. Её, собственно, и прикрывал своим огнем дивизион зенитчиков.
- Так ведь у них еще и фронтовая разведка поставлена из рук вон плохо, - генерал не отказал себе в возможности позлорадствовать по этому поводу. - Иначе они бы знали, что почти рядом с мостом находится штаб армии.
- И, слава богу, что плохо… - обронил кто-то из офицеров-штабистов.
- Переноса операции не будет, - решительно проговорил Швебс, чеканя каждый слог. - Хотите еще что-либо добавить, оберштурмфюрер?
- Скорее, уточнить… Численность армейских групп, которыми укрепляют нашу команду, обычно зависит от характера заданий, - вопросительно уставился он на генерала, полагая, что тому пора бы уже раскрывать карты.
- Солдат вы получите столько, сколько понадобится, - заверил его генерал, воинственно опираясь кулаками о массивный стол.
4
Поручив морякам осмотреть первого пилота, Лощинин пробился по тропке к Евдокии и, вытирая рукавом кителя пот, прямо над ухом девушки прохрипел:
- Этот, по всему видать, еще жив. Что скажешь, Степная Воительница?
- "Степная Воительница" - это что, тоже комплимент?
- С комплиментами потом разберемся, а пока что разговор о немце. Он, спрашиваю, жив?
- Судя по комплименту, только что сказанному, да…
- Что ты заладила со своими комплиментами? - не понял ее лейтенант.
- Потому что он так и сказал: "Вы прелестны, фройляйн", - Евдокимка чувствовала себя задетой.
- Чего только не сморозишь в бреду…
- Почему вы решили, что летчик бредил? - еще сильнее зацепило девушку безразличие этого сухопутного моряка. - Открыл глаза, увидел перед собой… И так и сказал…
- Знала бы ты, какие "комплименты" они посылают с неба, когда десятками набрасываются на наши города или корабли, - буквально прорычал морской пехотинец, грубовато отталкивая Степную Воительницу, чтобы приблизиться к пилоту.
Девушка обратила внимание на его лицо - широкоскулое, с резко выпяченными желваками под смуглой кожей; с почти прямым, слегка утолщенным носом и пухловатыми, по-юношески выразительными губами. Черные, почти антрацитовые глаза блестели под узкими выцветшими на солнце бровями. "Вот о таких мужчинах, все девушки, наверное, и мечтают", - как-то отстраненно подумалось Евдокимке.
Ответить на вопрос о том, какие мужчины нравятся ей самой, Степная Воительница вряд ли смогла бы. После шестого класса она - "сдуру и по ошибке", как определила впоследствии мать, - влюбилась в "мужчину в черном". В того самого, который неожиданно появился в их доме в черном кожаном пальто, черной широкополой шляпе и в черном гражданском костюме военного покроя.
Как оказалось, это был Дмитрий Гайдук, двоюродный брат отца. Отец встретил гостя с холодной вежливостью, как обычно встречают важного, но не очень-то уважаемого гостя. Эта холодность почему-то передалась и матери, на что гость обратил внимание и безмятежно, с наигранной улыбкой на лице, предупредил:
- Могу подумать, что мне тут не рады, брат-ветеринар, - впоследствии он так и называл ее отца "братом-ветеринаром". - Может, так, сразу, взять и уйти?
- Сразу - не положено, - сухо возразил отец. - Во-первых, как-никак, а ты из Гайдуков, а значит, наш.
- Что значит "как-никак", брат-ветеринар? Я действительно "наш", из Гайдуков.
- А во-вторых, - продолжил свою мысль отец, - поселку незачем знать, что мы с тобой нравами, или еще чем-то там, не сошлись. Тем более что в детстве ты, как и надлежит старшему и более сильному, защищал меня.
- Вот видишь, как много поводов у нас для того, чтобы посидеть за обеденным столом и потолковать о жизни нашей распрекрасной, брат-ветеринар.
Выразительнее всего Евдокимке запомнилась тогда эта иронично-загадочная улыбка, которая, казалось, запечатлелась на лице чекиста Дмитрия Гайдука однажды и навсегда.
- Видал, какая у него уверенная, пренебрежительная, прямо-таки чекистская, улыбочка? - уловила эту особенность родственника мать Евдокимки, когда два дня спустя гость отправился дальше, куда-то, как он говорил, "в район Первомайска, на новую должность". - Представляю себе, как он ведет себя на допросах.
- Не о том ты сейчас говоришь, - встревоженно оглянулся Николай Гайдук. - Не наше это дело. Ты же слышала его объяснение: все, что он как чекист делает, он делает по долгу службы!
- Я всего лишь говорю о том, о чем ты думаешь, - осадила мужа Серафима. - Соседка вон вчера спросила, как ядом брызнула: "Уж не арестовывать ли вас приехал этот ваш, из органов?" Вроде бы тихо спросила, остерегаясь, но язвительно.
И только Евдокимку "дядя Гайдук" почему-то сразу же покорил настолько, что после обеда, во время которого отец и гость обменивались какими-то колкими, непонятными девушке выпадами, она предложила:
- А хотите, я покажу вам, сколько новых домов появилось за то время, пока вас не было, и в поселке нашем, и в Степногорске?
- Как же не пройтись по улицам с такой красавицей? - тут же согласился дядя Гайдук, на радость девушке.
Откуда ему было знать, что главное для нее - прогуляться с таким сильным и красивым мужчиной мимо поляны, где сейчас гонял с мальчишками мяч ее штатный школьный воздыхатель Пашка Горовой. И ничего, что, узнавая Дмитрия Гайдука, встречные сельчане тут же сторонились его и бросали вслед - "это и есть тот самый, из органов…". Слыша все это, дядя Гайдук так ни разу и не согнал с лица свою "чекистскую улыбочку".
Впрочем, все это было уже в прошлом…
- Жив, сволочь, - командир морских пехотинцев прощупывал тем временем пульс раненого на сонной артерии. - Хотя крови потерял немало, а на несколько километров вокруг лазаретов не предвидится.
- Если бы у вас нашелся бинт или еще что-нибудь, чем можно было бы перевязать… - обратилась к нему Евдокимка.
- В армейские санитарки попасть не терпится?
- И в армейские - тоже. В педучилище нас этому обучали.
- Но не для того же, чтобы "соколов Геринга" с того света доставать! Тем более что этого ты уже не спасешь.
- Вы же не врач, откуда вам знать?
- К счастью - нет. Врач продлил бы его мучения, я же от них избавлю, потому как - солдат, - лейтенант повертел в руке пистолет сбитого летчика, приказал девушке отвернуться и, не дожидаясь, пока та в самом деле отведет взгляд от обреченного, выстрелил ему в грудь.
- Ну, зачем же вы так?! - одновременно и возмутилась, и ужаснулась Степная Воительница.
- Ты бы лучше спросила немца, зачем он к твоему дому прилетел - с бомбами да пулеметами.
- Но ведь теперь он…
- Цыц, козявка! - осадил ее моряк и, сунув добытое оружие за брючный ремень, спокойно объяснил: - Во все времена и во всех армиях мира это называлось "выстрелом милосердия".
- Вот это убийство вы называете милосердием?!
- Чтобы не мучился, если уж нельзя спасти… Неужели не понятно? - растолковывал морской пехотинец. - И хватит пялиться на меня! На войне "игры в войну" не проходят, у-чи-тель-ни-ца.
- Причем тут "игры", "учительница"?! - сдержанно возмутилась Евдокимка. - Сама понимаю, что мы тут на войне, а не в театре.
- Во как! Оказывается, мы уже все понимаем!.. Ни черта ты пока что не смыслишь; мы, солдаты, и сами вон опомниться не успели, - склонив голову, он выдержал тягостную паузу, а затем совершенно иным, спокойным, доброжелательным тоном поинтересовался: - Иногда милосерднее помочь человеку умереть, нежели обрекать его на муки. В мирное время такое тоже случается… - заметив, что девушка в ужасе пятится от него, морпех процедил: - Привыкай, Степная Воительница, привыкай, коль уж пытаешься ввязаться в эту драку!
- Да ни во что я не ввязываюсь! - обиженно отрубила Евдокимка.
- А не ввязываешься, так сиди дома, желательно в подвале. Целее будешь.
- Не смейте говорить мне "цыц, козявка"!
- Слово "цыц" оказалось лишним, согласен… Карты, документы, оружие - собрать! - приказал офицер бойцам, добираясь до бумаг только что застреленного им немецкого майора. - Самолет не сжигать, вдруг им кто-либо из штабных заинтересуется.
* * *
- Это правда, что ты арестовывал людей, как говорят об этом в поселке? - спросила она, прощаясь с дядей Гайдуком неподалеку от машины, которую за ним прислали из Первомайска.
Услышав этот вопрос, отец запрокинул голову и укоризненно покачал ею: мол, "кто тебя за язык тянет, дурёха?!". Он, наверное, был удивлен, услышав, как брат его спокойно, все с той же иронично-пренебрежительной улыбочкой на лице, произнес:
- Конечно же арестовывал.
- И даже своих родственников, отсюда, со Степногорска?
- Родственники тоже попадались. Тут уж, кого прикажут… Ибо по службе моей - и долг мой.
- И расстреливал их?
- Да замолчи же ты, черт бы тебя побрал! - сорвался было отец, понимая, что майор госбезопасности может воспринять дотошность племянницы, как продолжение всех тех разговоров, которые вели между собой родители. - Разве мы когда-нибудь втягивали тебя в подобные разговоры?!
- Зря нервничаешь, брат-ветеринар… Нет, Евдокимка, лично мне расстреливать по приговору суда не приходилось. Не по моей службе долг, - произнес он фразу, с тех пор так и запомнившуюся Степной Воительнице. - А вот при задержании врагов народа стрелять действительно приходилось. Тут уж как водится в таких случаях…
- И многих постреляли?
- Да как сказать? Одним врагам народа страх мешает браться за оружие, другие же берутся за оружие исключительно из страха, но они тоже не вояки. И потом, ты же знаешь правило чекистов: "Если враг не сдается, его уничтожают".
- Да зачем же ты говоришь все это ей, девчушке?!
- Не столько ей, сколько тебе, брат-ветеринар. И потом, не одна она спрашивает обо всем этом. Многие знать хотят, что тут у нас происходило… Хотя, если по правде, как на исповеди, я не столько для вас это говорю, сколько самому себе объяснить пытаюсь… Вот так-то, брат-ветеринар.
- Объясняй, объясняй; во всяком случае, пытайся, брат-чекист, - отважился отец.
Только тогда Евдокимка поняла, что в отличие от отца его "брат-чекист" свое "брат-ветеринар" дядя Гайдук произносил без какой-либо видимой иронии. Может быть, даже с легкой завистью к непорочной крестьянской профессии, при которой никому ничего особо объяснять не приходится.
5
Выслушав доводы офицера абвера и барона-диверсанта, командарм вопросительно взглянул на доселе молчавшего начальника штаба 257-й пехотной дивизии полковника Ветлинга.
- Насколько я понимаю, господин оберштурмфюрер примет командование отрядом парашютистов, - мгновенно отреагировал тот.
- Естественно, - подтвердил командующий армией.
- В таком случае сообщаю: как и предполагалось, к его шестидесяти бойцам мы добавим одну из рот отдельного парашютного батальона, численностью в сто двадцать солдат. Кроме того, две роты пехотинцев-егерей примут участие в ночном прорыве танкового десанта.
- Так, значит, последует еще и танковый десант?! - оживилось лицо двадцатисемилетнего барона фон Штубера. - Признаюсь, участвовать в операциях, одновременным и с воздушным, и с танковым десантированием, мне еще не приходилось.
- Значит, представится случай пройти и такой курс подготовки. Причем сразу же - в тылу противника, - молвил начальник армейского отдела абвера.
Тем временем Ветлинг пригласил в кабинет майора Кегля - командира танкового отряда и командира егерей капитана Юргенса, происходившего из прибалтийских немцев. Представив их генералу и командиру диверсантов, он самодовольно отрапортовал:
- Вот теперь все в сборе. Считаю, что этих парней можно забрасывать и в более глубокие тылы русских, вплоть до Урала и Дальнего Востока.
Услышав об этом, майор-танкист, безрассудно пробормотал: "О, майн гот! Только не это!"
- Успокойтесь, господин майор, - едва заметно улыбнулся Штубер. - До десанта за Урал дело вряд ли дойдет, а вот что касается подмосковных лесов…
- Только не это! - повторил птенец танкового гения Манштейна.
- Напрасно вы столь богобоязненно отрекаетесь от славы, которая буквально сваливается на ваши погоны и орденскую колодку, - саркастически улыбнулся барон.
- Извините, барон… - негромко доверился ему со своими страхами танкист. - Дело не в трусости. Просто я - армейский офицер, и привык действовать по законам военной науки, то есть в составе войск, во взаимодействии с артиллерией, авиацией и пехотой.
- Понимаю: противник - по фронту, а позади и на флангах - свои… Словом, прусская учебно-штабная идиллия.
- Да, я приверженец прусской военной школы, ее канонов и дисциплины, - вдруг с вызовом подтвердил майор. - Мало того, сам происхожу из прусской офицерской династии. Так что все эти ваши десанты и рейды по тылам врага…
Штубер понял, что разговор зашел в тупик, и, напустив на себя туман полководческой тоски, великодушно умолк.
Направляясь в штаб армии, оберштурмфюрер больше всего опасался, как бы его отряд не бросили на прочесывание лесов, открывающихся ему с борта самолета, к северу от Первомайска. "Фридентальцы" конечно же обязаны были оказывать пропагандистско-психологическое воздействие на местное население и русских пленных, не зря же их обеспечили двумя "фюрер-пропаганд-машинами", оборудованными радиовещательными установками, а штабная типография группы армий "Юг" обязана была пополнять их запасы листовок. И все же, все же… Не для того, черт возьми, его диверсантов натаскивали в лучшей разведывательно-диверсионной школе Европы, чтобы затем бессмысленно подставлять под пули трусливых дезертиров и местных грабителей! Теперь его страхи развеялись.
Генерал, движением руки пригласив Штубера и двух других десантников приблизиться к карте, ткнул острием указки в ту местность, где они сейчас находились, и решительно повел ее в глубь степи, в сторону реки Ингул.
- Расчет русских задержаться на берегах Южного Буга не оправдал себя; противостоящие нашим дивизиям части русских с боями отходят сейчас к левому берегу этой обмелевшей степной речушки. Так вот, нам приказано завтра же усилить натиск основным направлением на город Степногорск, после взятия которого открывается прямой путь на промышленно важные районы Украины, окаймленные городами Кривой Рог, Никополь, Марганец, Днепропетровск, Запорожье… Сами названия этих городов должны говорить вам, господа, о многом!
- В этом же направлении пролегает кратчайший путь к Днепру, - задумчиво напомнил Штубер, воспользовавшись заминкой генерала, увлекшегося картографическим паломничеством.
- Правильно подмечено, - поддержал его Швебс. - Это путь к Днепру, выходу к которому фюрер придает огромное пропагандистское значение. Да-да, не только военное, но и…
- И каковым же видится путь к большой славянской реке моего отряда? - барон вновь попытался приземлить командующего.