- Клим Климентий, - представился Евдокимке старшина, не обращая внимания на Аркашина. - Под Клима Ворошилова, словом; поскольку из беспризорников по происхождению, а значит, безымянный.
- Будем дружить, Клим, - как бы вскользь обронила Евдокимка, и, словно ни в чем не бывало, завершила свой недолгий рассказ: - Сам я учился в педучилище, тоже готовился учительствовать.
Она решила, что лучше сразу же выложить все, что может заинтересовать комбата: если у него не возникнет лишних вопросов, то и другие с расспросами приставать не станут. Даже то, что сейчас она оказалась в центре внимания, уже настораживало; все-таки лучше держаться в тени.
- Как-то я пытался всерьез изучать немецкий, - проворчал капитан-лейтенант, озорно посматривая куда-то в сторону. - Но ни черта у меня не получалось. В училище по этому предмету мне только потому и поставили "тройку", что, сжалившись, учли мое пролетарское происхождение.
- Ничего, - успокоила его Степная Воительница, переходя на немецкий. - Война, судя по всему, предстоит долгая, так что успеете подучиться.
- Из сказанного тобой я, в общем-то, мало чего понял, - простодушно признался комбат, - но знаю точно, что в случае необходимости переводчик в моем отдельном батальоне уже имеется.
14
Комбат добавил еще что-то, но Евдокия не расслышала, что именно, поскольку все внимание ее привлекло появление у админкорпуса, где десантники ждали появления отбывшего на заправку грузовика, главврача Христины Нерубай.
- Ефрейтор Гайдук, ко мне!
Степная Воительница тут же поблагодарила предков за то, что по фамилии пол ее установить невозможно.
- Только не выдавайте меня, пожалуйста, Христина Никифоровна, - еще на ходу вполголоса взмолилась Евдокимка.
- Кому не выдавать, голуба моя невенчанная?
- Им, всем… В списке я значилась как "Гайдук Евдок. Ник.", и комбат принял меня за Евдокима. За парня то есть.
- В перевоплощения поиграть захотелось? По стопам "кавалерист-девицы" Дуровой решилась пойти, голуба моя невенчанная? - не очень-то удивилась главврач. Видно, за годы работы в военном госпитале она уже разучилась чему-либо удивляться. - Слышала о такой?
- Ее преподавательница одна наша обожала, - ответила Евдокимка, имея в виду Анну Жерми. - О судьбе рассказывала. Но только в отличие от "кавалерист-девицы" у меня это самое перевоплощение произошло не по моей вине, а как-то само собой.
- Что ты передо мной оправдываешься, голуба моя невенчанная? - попыхивала "козьей ножкой" подполковник Христина. - Взять меня - так и перевоплощаться уже нет смысла. Так или иначе, а я даже забыла, когда женщиной себя чувствовала. Только не подумай, что бравирую. Наоборот, стыжусь. Смотри, как бы и тебе устыдиться не пришлось.
- А я уже зачислена в десантный батальон морской пехоты, как боец, как мужчина, о чем можно только мечтать.
- А вот это уже и на диагноз тянет! - Нерубай, почти не открывая рта, произвела на свет некое унылое, монотонное "кги-ги-ги-ги" - подобное ржание можно было услышать разве что от старой некормленой лошади.
Но впервые за все встречи с главврачом Степная Воительница вдруг увидела, как эта резкая, суровая с виду женщина… улыбается.
- Зачем я стану выдавать тебя, голуба моя невенчанная? Тебя сама природа женская выдаст. Говорю тебе: оставайся в госпитале. Медсестрой оформлю; специальные курсы как раз открываются…
- Но я воевать хочу, как обычный боец.
- Тогда природу свою признай, голуба моя невенчанная, и воюй медсестрой. Давай я сама с твоим комбатом поговорю. Эй, капитан!
- Умоляю: не надо! Меня тут же выгонят из морской пехоты, еще и подумают черт знает что. Словом, засмеют.
- И подумают! - цинично напророчила ей главврач. - И дай-то бог, чтобы ведь только засмеяли, а не все остальное и прочее с тобой сделали…
- Хоть вы не пугайте! Сама по этому поводу издергалась.
- Она, видите ли, издергалась! - вновь хохотнула подполковник, увлекая ее за собой, в здание, чтобы уже в кабинете своем продолжить: - …А как ты выживать в табуне изголодавшихся по женскому телу мужиков собираешься - об этом ты подумала, голуба моя невенчанная?
- Да как-нибудь приспособлюсь.
- Ага, "приспособишься"?.. При первой же штыковой атаке приспособишься! Смотри, чтобы за трусость под трибунал не отдали.
- Из-за этого меня не отдадут. Мне ведь в бою уже приходилось бывать. Я даже немцев убивала. Так что трусости я не боюсь.
- Трусости, - улыбнувшись, Христина Никифоровна предложила ей сесть, - мы все не боимся. А вот крови да смерти, которую тебе на кончике штыка преподносят? Я ведь, голуба моя невенчанная, тоже повоевать успела, еще в Гражданскую. Впрочем, это к диагнозу не относится. Кстати, тобой тут из органов интересовались. Подполковник Гайдук. Знаешь такого? Из Харькова дозвонился.
- Дядя мой. Когда мы расставались, был майором.
- В войну по службе быстро продвигаются; правда, гибнут еще быстрее. Просил взять тебя под опеку. Обрадовался, что все обошлось. Почему не сказала, что дядя твой - в НКВД и при высоких должностях?
- Что ж об этом говорить на всех перекрестках?
- На перекрестках - боже упаси, а в кабинетах - не стесняйся, - поучительно молвила Нерубай. - И еще… Забыла сказать… Некий подполковник Гребенин о судьбе твоей справляться изволили-с. Вчера-с еще.
- Неужели Гребенин? - вмиг вспыхнули глаза девушки. - Как же ему удалось разыскать меня?
- Догадаться нетрудно - благодаря капитану Зотенко, который запомнил номер нашего госпиталя. Обнаружить, где мы базируемся, было не так уж и сложно.
- Извините, но, что он, этот подполковник Гребенин, говорил?
- О… Господин подполковник желали-с вашего выздоровления и просили передать, что теперь они, вместо погибшего полковника (не помню фамилии) командуют полком.
- Почему вы так о нем? - спросила ефрейтор главврача. - По-моему, обычно он говорит спокойно и совсем не так, как многие другие - с криками и матом…
- Нечто барское в голосе его чувствуется, - уловила Христина в глазах Евдокимки укор и удивление. - Или, может, "из тех еще" интеллигентов; словом, голос… в самом деле уважительный, сдержанный, не солдафонский. Так я и подумала: уж не в женихи ли метим-с?
- Да ну, что вы?! Просто он начальником штаба полка служил, а штаб в городке нашем располагался.
- Что из начштабов происходит - не помеха. В таком деле ты, конечно, сама решай, голуба моя невенчанная; если только не слишком староват для тебя.
- Староват, наверное, - по-простецки вздохнула Евдокимка.
- Вот-вот, и я о том же… Сколько ему отстукало?
- Точно не знаю, - потупив глазки, соврала Евдокимка. - Известно только, что - из офицерской семьи происходит, из дворян.
- По нынешним временам - не самое большое достоинство. Из "бывших" очень многих в расход пустили… Но эта нынешняя война с германцем - уже не та, сволочная, Гражданская. Эта война многим и родословные подправит, и биографии подчистит.
Если бы они с Христиной сблизились немного раньше, то Евдокимка призналась бы ей, что с Гребениным у нее случились всего лишь несколько коротких встреч. Другое дело, что взбудораженная девичья память снова и снова прокручивала их во всех мыслимых подробностях.
Однако увести себя от интересующей ее темы Христина Никифоровна не позволила.
- С первым своим мужчиной, ротмистром почти на двадцать лет старше меня, я оказалась на армейском тулупчике, когда мне еще до шестнадцати требовалось дожить. Поэтому зубы мне не заговаривай, отвечай на вопрос: что у тебя было с этим "переростком"? Твой дядя из органов поручил заботиться о тебе, как о дочери, которой у меня никогда не было; еще и пригрозил, что, если с тобой что-то "пойдет не так"… - повысила голос подполковник.
- Ничего такого, вообще ничего, - зарделась Евдокимка.
Самокрутки Христине "мастерил" завхоз Данилыч, который - судачили - одновременно являлся не только ординарцем главврача, но "мужчиной для удовлетворения плоти", как сама она называла всякого "невенчанного", с кем сводила судьба. Он же откуда-то добывал для нее самосад и вечерами скручивал с десяток "козьих ножек", обхватывая каждую из них специальной резиночкой.
Вот и сейчас Христина прикурила от массивной золоченой зажигалки и сладострастно пыхнула дымом прямо в лицо девушки.
- С подполковником не было, а с кем в таком случае было? - невозмутимо интересовалась главврач, попутно просматривая какие-то бумаги, требующие резолюции. - С кем-то из одноклассников?
- Ну, чтобы так, по-настоящему, только однажды. С лейтенантом, и тоже с морским пехотинцем. Лощинин его фамилия, - девушка вопросительно взглянула на главврача, уж не оказывался ли этот офицер среди пациентов госпиталя. - Но мы всего лишь разговаривали…
- Лощинин, говоришь? Лейтенант? Через наше чистилище таковой не проходил, - Христина задумчиво дымила в потолок. - Точно. На фамилии у меня память цепкая. Но выходит, что и в твоей судьбе без ротмистра на походной повозке не обошлось…
- Никакого ротмистра! - решительно воспротивилась такому толкованию Евдокимка. - Никакой повозки! На следующий день его батальон отправили на фронт - и все, больше мы не виделись.
- Значит, "ротмистр на походной повозке" у тебя, голуба моя невенчанная, еще только должен появиться, - размашисто подмахнула главврач красным карандашом какую-то бумагу, словно приговор подписала. - Все, Гайдук, свободна; служи!
В ту же минуту в дверь постучали, и на пороге появился запыхавшийся комбат.
- Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Капитан-лейтенант Кор-р-рягин, - звук "р" в своей фамилии он произносил так же размашисто, как Христина накладывала свои резолюции, на три фамилии хватило бы.
Евдокимка тут же отвернулась к нему спиной, лицом к главврачу и, приложив палец к губам, молитвенно сложила руки у груди.
- Чего застыл каплей? - никак не отреагировала на ее мольбу Христина. - Тебе, я так понимаю, ефрейтор Гайдук нужен?
- Так точно. Машины прибыли, весь личный состав погрузку завершил, ждем.
- Здесь такие люди о здоровье Гайдука справлялись, тебе лучше о них и не слышать. Так что подождешь!
- Понимаю, - многозначительно проговорил Корягин, улавливая ход мыслей главврача. Высокие покровители еще никому не мешали, особенно на фронте.
- Я бы его в охране лагеря оставила, если бы он не рвался в твои десантники.
- Что такое охрана госпиталя, а что такое морская пехота?! - решительно поддержал комбат действия Евдокимки.
- Только я тебя, капитан-лейтенант, сразу предупреждаю: не убережешь этого парня или дашь в обиду, мы тебе, голуба моя невенчанная, всем медперсоналом операцию делать будем; причем безо всякого ранения и наркоза, прямо на передовой. Так что не только от звания твоего, но и от всего прочего останется только вторая часть. Надеюсь, ты меня понял?
Наслышанный о суровом нраве этой госпитальной дамы, комбат благоговейно выслушал ее приговор и поспешно произнес:
- Да никто в батальоне и не посмеет… товарищ подполковник.
- Ну, смотри у меня, сам клялся!
- Слово комбата Кор-р-рягина.
- Знал бы ты, голуба моя невенчанная, скольких комбатов, с их "словами" и клятвами, через руки мои прошло… - выпустила с кольцами дыма подполковник Христина. - Нет, в самом деле: сколько их прошло… - романтично закатила глаза казачка, явно забываясь при этом и на какое-то время теряя нить разговора.
Комбат с опаской окинул взглядом ее мощную фигуру и, твердо заверив себя, что все равно ничего путного с такой "гренадершей" у него не получилось бы, окончательно присмирел.
- За парнем я присмотрю. В этом, товарищ подполковник, можете не сомневаться.
- Но-но! Ты, голуба моя невенчанная, присматривайся, только того, не перестарайся, - неожиданно резко отреагировала Христина. И была немного разочарована, что комбат так и не понял, что именно она имела в виду.
15
Поначалу "особисты" разведки встретили Жерми с такой злорадной яростью, словно давно знали про ее существование, многие годы разыскивали и выслеживали, чтобы теперь отыграться за неудачи. Однако Бонапартша оказалась не из тех женщин, кого можно запугать расстрелом, лагерем или расправой над родственниками, к тому же на допросах она вела себя хладнокровно, с "улыбкой аристократической вежливости" на устах, позволявшей ей выигрывать все словесные дуэли.
Впрочем, это не помешало Жерми уложить одного из следователей, пришедших в бешенство от ее вежливости, на пол "сабельным" ударом в кадык. До этого лейтенант НКВД минут двадцать жесточайше избивал ее, демонстрируя привычные для себя методы "допроса с пристрастием". Анна смиренно терпела все его истерики, вспоминая, что на тренировочных допросах в "белой" контрразведке, не говоря уже о допросах в ЧК, следователи резвились не менее изысканно, хотя и столь же безуспешно.
Еще во времена подготовки Жерми в деникинской контрразведке обнаружили два бесценных свойства этого агента. Во-первых, Анна проявляла странное невосприятие боли и вида крови, а всякое запугивание вызывало у нее не страх, а яростную, мстительную ненависть. А во-вторых, и тогда, и сейчас Жерми мастерски имитировала обмороки.
В общем-то, искусству по любому поводу впадать в обморочное состояние барышень-аристократок обучали с младых ногтей как величайшей из добродетелей. Однако Бонапартша владела этим мастерством с особым артистизмом и психологической достоверностью. Ее обмороки были так глубоки и естественны, что ни один врач уличить девушку в притворстве не решался.
Возможно, и на сей раз все закончилось бы обмороком, если бы обнаглевший лейтенант Дранкин не попытался еще и по-пролетарски облапать ее, дочь генерал-адъютанта Подвашецкого, как деревенскую девку за банькой. За что тут же был наказан. "Если мне удастся вырваться отсюда, - все с той же улыбкой аристократической вежливости проговорила Жерми, сдавливая ребром подошвы своего сапожка сонную артерию энкавэдиста, - у тебя, нехристь, останется только один выход - повеситься на собственных кальсонах".
Ни следователь, ни сама Анна не знали, что вот уже в течение нескольких дней в комнате, отделенной от камеры пыток всего лишь фанерной перегородкой, их словесные турниры прослушивают генерал Шербетов, подполковник Гайдук и специально прибывший из Москвы специалист по Белому движению полковник Волынцев. До сих пор безразличные и к истерическим экзальтациям лейтенанта, и к душевным терзаниям Жерми, они соблюдали чистоту допроса, а значит, и чистоту проверки. Но сейчас, поняв, что за перегородкой происходит нечто из ряда вон выходящее, они ворвались в "инквизиторскую" как раз в тот момент, когда, стоя над приподнимающимся на коленки следователем, Бонапартша освобождала от обоймы его пистолет.
- Пристрелю, сука белогвардейская! - ерзал по полу, под нацеленным на него пистолетом, следователь. Все еще плохо ориентируясь в пространстве и еще хуже соображая, он даже не оглянулся, чтобы посмотреть, кто там безмолвно возник в проеме двери. - Ты у меня, падла, во всем сознаешься и все подпишешь. После чего зае… тебя, на хрен, как последнюю бл… и пристрелю!
- Это ж, кто тут е…рь такой нашелся? - первым не выдержал полковник Волынцев. Прежде чем произнести это, он вопросительно взглянул на генерала, и тот резко повел подбородком в сторону следователя, словно подавая команду "Ату его!". - Мы уже видели таких, которые половину России угрожали пере… А на самом же деле они эту половину всего лишь проср… В общем, видали мы таких еб… как ты, лейтенант. Прошу прощения, Анна Альбертовна, за несвойственную мне лексику.
- Другой лексики он попросту не воспринимает, - с холодной вежливостью простила его Жерми.
- Встать, лейтенант, встать! - зычным голосом командира, привыкшего видеть перед собой плац с полковым построением, скомандовал Волынцев. - Перед тобой - старшие офицеры НКВД и генерал, а ты ползаешь тут на четвереньках. Напился, поди, до поросячьего визга?!
- Никак нет, я трезв, - едва проговорил Дранкин. Чувствовал он себя, как висельник, которого только что извлекли из петли.
- Это еще нужно будет доказать.
Полковник взял из рук Анны пистолет, проверил, нет ли пули в патроннике, дабы этот психопат сгоряча не воспользовался им, и только тогда швырнул его в ящик стола. Так окончательно и не придя в себя после примененного Жерми удара в кадык и нравоучительного удушения, лейтенант приподнялся, но полковник тут же заставил его опуститься на колени, чтобы найти залетевшую под стол обойму.
- Я буду жаловаться, - дрожащим голосом пробормотал следователь откуда-то из-под стола. - Все, что здесь произошло, я изложу в рапорте своему непосредственному начальнику, - явил он наконец Шербетову свое багрово-синюшное лицо закоренелого пьяницы и гипертоника.
- Самое разумное, что вы можете сделать, - проговорил генерал, - это последовать совету офицера разведуправления НКВД товарища Жерми: то есть повеситься на собственных кальсонах. Причем сделать это желательно до того, как вы окажетесь в роли допрашиваемого. Поскольку следователем будет… она же, Анна Жерми.
- Так она что, сотрудница НКВД?!
- …которая проходит испытательную проверку перед заброской в тыл врага, - уже спокойнее объяснил полковник, надеясь, что следователь угомонится; никто из присутствующих здесь в раздувании конфликта заинтересован не был.
- Но, товарищ генерал-майор… - почти мгновенно сменил следователь маску гипертоника на посмертную маску узника колымского лагеря. - Меня никто не информировал. Если бы я хотя бы догадывался…
- А почему вы решили, что кто-то здесь обязан информировать вас, лейтенант? - сурово ухмыльнулся Шербетов. - Идите, и чтобы через полчаса на этом столе лежала расписка, в которой вы обязуетесь напрочь забыть о том, что когда-либо допрашивали или хотя бы мельком видели офицера внешней разведки Анну Жерми. Вам все понятно?
- Так точно, понятно, - испуганно повертел следователь явно онемевшей шеей. - Есть, подготовить расписку, товарищ генерал-майор.
- И чтобы никто, кроме вас, в управлении не знал о существовании этой разведчицы. Одно неосторожное слово - и кальсоны в вашем распоряжении. Всё, вон отсюда!