Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 45
Последний порог
В романе видного венгерского писателя, хорошо известного советским читателям по ранее изданным книгам, воссоздается широкое полотно немецкой и венгерской действительности в предвоенные и военные годы.
Действие книги разворачивается в гитлеровской Германии и хортистской Венгрии, которую осенью 1944 года оккупируют фашисты.
Главными героями романа являются венгерские и немецкие коммунисты - отважные подпольщики, которые, не жалея сил, а часто и самой жизни, борются против фашистов, добывают важные секретные данные и передают их в свой Центр.
Книга рассчитана на массового читателя.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Меж стебельков травы метался крупный муравей - на первый взгляд бесцельно. Андреа, лежа на животе, некоторое время недвижно за ним наблюдала, потом сорвала травинку подлиннее и игриво преградила ею дорогу насекомому. Чаба лежал на спине возле девушки. Глаза его были закрыты, и на его скуластом, коричневом от загара, худом лице блестели капельки пота. Дышал он ровно, будто спал. Андреа задержала на несколько мгновений взгляд на лице юноши, потом отвернулась, пытаясь отыскать муравья, но того уже нигде не было видно. Она разочарованно опустила уголки губ, прищурила глаза и теперь видела лишь расплывчатые очертания тянущихся кверху стебельков травы. Ей казалось, что она сидит в самолете и с огромной высоты смотрит на простирающийся глубоко внизу зеленый лесной массив. На аэроплане она еще ни разу не летала, но вид сверху представлялся ей именно таким.
Она была сердита на юношу. Они лежат на траве уже почти час, а Чаба, подставив солнцу лицо, на нее даже не глядит. Словно и нет ее здесь.
"Дорогой, я жду не дождусь момента, чтобы снова быть с тобой. Мы будем вместе с утра до утра... Словом, вместе. Ты, конечно, знаешь, о чем я думаю?.. Милый ты мой, милый..." Письмо напомнило ей о Кате, и она чуть было не расхохоталась. Да, теперь можно и посмеяться. Но узнай о случившемся папочка, было бы не до смеха. А "милый мой" греется себе на солнышке и молчит, как рыба.
За домом, по улице, обсаженной платанами, маршировал отряд гитлерюгендовцев. Слышалась барабанная дробь, мальчишки дружно стучали по асфальту, тонкие голоса распевали общеизвестный марш. Андреа с жирно лоснящейся травинкой в зубах принялась подпевать: "Смело, в ряд, смело, в ряд..." Неожиданно настроение у нее испортилось. Трусиха! Теперь она считала бессмысленным обманывать самое себя. Да-да, трусиха.
Садясь в поезд в Будапеште, она намеревалась в Берлине прямо на вокзале сообщить отцу, а если будет Чаба, то и ему, что ей разрешили сдавать экзамены, но ясно предупредили, что в четвертый класс ее уже не примут. То есть выбросили из учебного заведения. Она погладила ладонью бархатный травяной ковер. Милый мой... Глядела она на лицо юноши, на густые, почти прямые брови, на выдающиеся волевые скулы, на нос с горбинкой, на слегка выдвинутый вперед подбородок. В его густых, ниспадающих на лоб волосах она обнаружила несколько седых прядей. Да, скоро он поседеет. Скорее, чем дядюшка Аттила... "Я, девочка моя, был седым уже в тридцать лет. В четырнадцатом волосы мои стали подергиваться инеем, а в шестнадцатом на итальянском фронте солдаты уже называли меня Дедом Морозом". Хорошо, что сейчас нет войны - Чабуш не так уж скоро превратится в Деда Мороза.
Ветер прикрыл солнце облаком, тут же повеяло прохладой. Юноша сонно приоткрыл веки.
- Скучаешь, мадемуазель? - спросил он, обнимая Андреа длинными руками.
- С тобой не так уж весело. Да, скучаю.
- Тогда поцелуй.
Андреа оглянулась на двухэтажный домик. Там никого не было, сад тоже выглядел пустынно. Листья берез и платанов ответили тихим шелестом на поднявшийся ветерок, навевая сонливость. Она наклонилась, поцеловала юношу в лоб, в глаза, а затем, когда Чаба крепко обнял ее за шею, и в губы. Целовались они долго и жадно, уже не заботясь о том, что их кто-нибудь заметит.
Потом оба смущенно и долго молчали. Они сознавали, что любовь, родившаяся на почве первоначальной ребяческой неприязни, достигла особого накала, их уже не устраивала только духовная близость, они жаждали объятий, любовного удовлетворения. Особенно со времени последней встречи. Они не виделись около года, и вынужденная разлука явилась серьезной проверкой их чувств. И все-таки... В глубине души они робели, хотя знали, что эта конечная остановка на их пути уже совсем близко. Чаба вел себя сдержанно. Он любил и уважал Андреа, знал ее жизнь, достоинства и недостатки, желал ей самого огромного счастья. Он охотно женился бы на ней. И если бы на пути их брачного союза уже не оставалось никаких препятствий, если бы это зависело только от него самого, он, не думая ни секунды, сразу, не откладывая, отвел бы ее в свою комнату. Он знал, что и Андреа не была бы против. Но женитьба абсолютно не зависит ни от его желания, ни от его чувств. Чего проще было бы сказать: "Анди, доверься мне. Для меня ты единственная. Я женюсь на тебе. Ты со спокойной совестью можешь уехать обратно в Будапешт, я, Чаба Хайду из Четени, беру тебя в жены". Благородные слова - банальные обещания! Сейчас ему двадцать. Он через четыре года закончит университет, будет работать врачом в больнице.
Он закурил. Угостил девушку. Ему хотелось, чтобы Андреа заговорила, но девушка, выпуская изо рта клубы дыма, молчала. Чаба вспомнил про своих родителей. "Маме Андреа нравится, - думал он, - но она видит в ней только подругу моего детства, дочку дядюшки Гезы, и ей даже присниться не могло бы, что со временем Анди станет ее невесткой. У мамы свои принципы, мне они чужды, непонятны, но она им верна. Она по-своему уважает дядюшку Гезу, принимает его как самого близкого друга отца, но не больше. Семья Бернатов ниже рангом, и потому она была не согласна породниться с ними. Как сложится моя жизнь, если я вдруг обручусь с Анди вопреки воле матери? Родители отреклись бы от меня. Собственно говоря, стоило бы рискнуть. Это оказалось бы весьма кстати, только выглядело бы довольно глупо. На что тогда жить? Даже не сумею закончить университет. Можно бы устроиться на службу, но быть чиновником я не хочу".
Ветер усилился, небо за виллой заволокло черными тучами.
- Тебе не холодно? - спросил он девушку. Анди отрицательно покачала головой, взгляд ее затуманился. Чаба подумал, что она, возможно, неправильно истолковывает его сдержанность, думает, он ее уже не любит. Он схватил девушку за руку и крепко сжал ее: - Послушай, Анди, я должен тебе кое о чем рассказать.
Андреа догадывалась, что хотел сказать ей Чаба. Она иронически усмехнулась.
- Говорить ничего не надо, - произнесла она, склонив голову, точно чего-то устыдившись и недовольно вдавливая в траву сигарету. - Меня выгнали из лицея. - Голос ее был бесцветен, от ее слов веяло бездонной пустотой.
Для Чабы это известие было настолько неожиданным, что от удивления он не нашел слов. Однако замешательство его длилось не более нескольких секунд.
- И ты говоришь мне об этом только теперь?
- Только теперь... - Она сорвала стебелек и принялась его жевать.
Чаба бросил на девушку подозрительный взгляд. "Она меня разыгрывает, - думал он, - а я, дурак, ей подыгрываю. Ведь она сдала экзамены, даже получила свидетельство".
- Ты что, придуриваешься? - Голос помимо его воли звучал раздраженно. Однако Андреа даже не заметила этого: они препирались друг с другом с самого детства. - Ты же и свидетельство получила.
- Конечно, получила. Но мне сказали, а папе написали, что в будущем году меня больше в лицей не примут. Выходит, выгнали. Я и заявления даже подавать не стала.
Сигарета уже обжигала Чабе пальцы. Он ее отбросил подальше, в кусты жасмина.
- Поздравляю. А что ты натворила?
- Дала пощечину Кате.
- Папаи?
- Ей, собаке. Я и не знала, что она доносчица. - В ее глазах играла хитроватая усмешка. - Я отвесила ей такую затрещину, что очки разлетелись на мелкие кусочки. А тетушку Милицу чуть удар не хватил.
- Надеюсь, ей-то ты по зубам не дала?
- Ей - нет. Но теперь об этом уже жалею.
- Выплюнь ты эту проклятую траву. Ты что, коза? Все время пасешься.
Андреа понимала, что юноша нервничает, видимо, ее сообщение застало его врасплох. А матушка Эльфи, услышав о случившемся, просто ужаснется. И Чабуш уже думает о своей матери. Юноша пригладил назад волосы:
- Так о чем же донесла Папаи? Что ты натворила?
- Дурой оказалась, - искренне призналась девушка. - Я ей прочитала твое письмо.
- Ты действительно дура. Что бы сказала ты, если бы я стал зачитывать твои письма? Дождешься теперь от меня новых писем. Подобных вещей я еще ни от кого не слыхал. Хорошо, хоть не по радио читала. Любовные письма из Берлина!..
- Что же после драки кулаками махать? Ну признаю, поступила я глупо. Если хочешь, почтительно прошу извинения. - В ее голосе чувствовалась ирония, но во взгляде сквозила боль. - Впрочем, и зачитала-то я всего две-три фразы. - Чабе стало особенно не по себе, когда девушка сообщила, что это были за фразы, но он сдержался, сжав пальцы в кулаки. - Эта жаба начала интересоваться, как у нас с тобой обстоят дела, то есть занимаемся ли мы любовью. - Она покраснела, но все-таки решила быть откровенной до конца. - Мне захотелось ее укусить, и я сказала, что мы ею занимаемся. И уже давно. Она вся так и задрожала, разволновалась, стала расспрашивать, как это выглядит, что я при этом чувствую, приятно ли мне, и так далее, но, видит бог, я ей ничего не ответила, только заметила, что она все сама узнает, когда вырастет. - Она пожала плечами: - Вот уж никак не думала, что эта жаба тут же помчится к тетушке Милице и возникнет целое дело. Без моего ведома обыскали мой шкаф, изъяли письмо. Потом меня допрашивали. Сперва я ревела, негодовала, зачем забрали мое письмо, потом назвала их грязными завистливыми старухами. Собственно говоря, я и сама не помню, как их обзывала. - Она задумчиво посмотрела на затягивающееся тучами небо. - Но я точно помню, что назвала Милицу поповской блудницей.
Гнев у Чабы постепенно рассеялся. Ему уже стало жалко девушку. Он вдруг представил себе отталкивающий в своей леденящей холодности кабинет директрисы, обтянутый кожей скелет тетушки Милицы и уязвленную Анди, стоящую перед ней. Сожаление сменилось у него возмущением.
- Гнилье! - обозленно произнес он. - А отец что сказал?
- Он не знает. Боюсь ему даже заикаться.
- Я потом сам расскажу.
Девушке это пришлось явно по душе. Теперь, чувствуя себя в безопасности за широкой спиной Чабы, она уже не боялась.
- Благодарю, но я сообщу ему сама.
- Когда? Насколько известно, завтра они вместе с моим отцом уезжают в Австрию.
- Скажу сегодня вечером. Надо сказать, я даже рада, что ушла из лицея. Поступлю в пансион к Силади. Почему я должна жить в общежитии, правда?
- Оставайся здесь.
- Думаешь, не осталась бы? Скажи только слово, и останусь.
Юноша опрокинулся навзничь.
- Боже!.. - произнес он. - Если бы ты могла остаться здесь!
- Тебе действительно так хочется? - Она наклонилась над ним и поцеловала его в губы.
Домой она вернулась после обеда. Отец уже обо всем знал. На его письменном столе лежало письмо директрисы. Случившееся застало врасплох Гезу Берната - письмо он прочитал трижды. Его отнюдь не радовало, что Андреа придется продолжить учебу в другой гимназии. Все содержавшееся в письме директрисы он принял за чистую правду - и пощечину Кати Папаи, и "грубые, грязные" выражения Андреа, которые "не выдержит никакая типографская краска". Однако он усомнился в том, что она находится в любовной связи с автором прилагаемого письма, студентом из Четени Чабой Хайду. "Я обнаружила улику, неопровержимо доказывающую, что Ваша дочь погрязла в грехе и ведет образ жизни, несовместимый с уставом и строгими предписаниями лицея". Далее шли фразы, подчеркнутые красными чернилами: "Дорогая, я с нетерпением жду момента, когда снова могу быть с тобой. Мы с утра до вечера будем заниматься тем... словом, этим. Ты знаешь, о чем я думаю, правда?", однако они отнюдь не свидетельствовали о грехопадении Андреа.
- Чепуха, - пробормотал он, кинув письмо на стол. - Но мы потом увидим.
Андреа поцеловала отца. В глаза ей сразу бросилось письмо на столе.
- Можно посмотреть? - поинтересовалась она.
- Адресовано не тебе, но можно.
Она взяла письмо, молча его прочитала.
- Именно так все и было, - подтвердила она.
Бернат откинулся на спинку кресла, набил трубку, закурил.
- Так все это правда? - спросил он.
Девушка взглянула на отца и неожиданно поняла по его глазам, о чем он думает.
- Пока я девушка, - тихо произнесла она. - А все остальное правда. Хотелось бы, чтобы ты мне верил.
Бернат выглянул в окно. На улице моросил дождь, небо было затянуто свинцовыми тучами.
- Я верю, - проговорил он. - Но случившемуся не рад. Я всегда старался относиться к твоим проблемам с пониманием. Когда ты была права, я соглашался. Но, по-моему, на сей раз ты оказалась не права. - Он вынул изо рта трубку, расковырял тлеющий табак, искоса поглядывая на мрачно наблюдавшую за ним девушку. - Я тебя еще ни разу и пальцем не касался. Даже если ты того заслуживала. Как же ты дошла до жизни такой, что дала пощечину другому человеку?
- Она доносила! - Лицо девушки горело возмущением. - Шпионила, неужели не понятно?
- Пусть так, - ответил отец. - У тебя нет оснований жаловаться, что я тебя учил пресмыкательству. Однако подобное поведение считаю отвратительным и грязным. Насколько известно, Кати Папаи - существо слабое. Так ведь? - Андреа кивнула. - Ударить более слабого... Удивительное дело... - Он видел, что глаза дочери заволокло слезами, но это его не тронуло. - Я, разумеется, не знаю, как другие, но сам считаю нетактичным копаться в любовных делах посторонних. Откровенно говоря, это твое качество меня поразило. Многое мне понятно: и твое волнение, и допущенная грубость по отношению к директрисе Милице. Этого я не одобряю, но понять могу, учитывая обстоятельства. Но как понять твое бравирование? Папаи была тебе подругой? Насколько мне известно - нет. А будь она твоей подругой?
- Ты прав, - призналась девушка. - Вела я себя глупо, в чем и призналась Чабе. Не мучай меня.
- Ты и Чабе рассказала?
Из глаз девушки выкатились слезы. Она утвердительно кивнула:
- Рассказала. Ничего не утаила. Он отчитал меня так, что я и на ногах стоять не могла.
Бернату было от души жалко дочь. Ему хотелось утешить ее, но он понимал, что сейчас это несвоевременно. Пусть пострадает. Воспитывает волю. Она и не подозревает, какие надвигаются трудные времена. Честный, чистый ребенок. Раз даже Чабе призналась, что показала его письмо Папаи, то еще не все пропало.
- Не реви, - строго промолвил он. - Слезами дела не поправишь. Вот письмо молодого человека можешь забрать. Эту часть вопроса будем считать закрытой. А об остальном поговорим, когда вернусь.
Вечером, ложась спать, Бернат заметил:
- Я знаю, что ты любишь Чабу. Мне он тоже нравится. Но подумай, тебе ведь в январе исполняется всего восемнадцать.
- Ну и что из того? - спросила девушка, подходя к отцу и опускаясь на ковер возле его ног. Они уже не думали о вечернем разговоре, они не забыли, а просто последовательно придерживались сложившегося много лет назад правила игры: выяснив возникшие разногласия, больше к ним не возвращаться. - Я уже несколько лет живу одна. А тебе до сих пор еще и в голову не приходило, что мне нужно бы последить за собой?
- Как бы не так! Только Чаба уже два года учится в Берлине. И теперь целых две недели вы с утра до вечера будете вместе.
- Как ты заблуждаешься! - с улыбкой ответила девушка. - Если у Чабы хватит ума, то с вечера до утра. Сейчас я нахожусь в стране, где роды для девушки - честь и слава.
- Да, но ты не немка. - Бернат посерьезнел: - Кроме шуток. С твоей стороны было бы просто глупо заиметь ребенка.
Андреа встала и присела напротив отца на низенькую тумбочку. Сквозь открытое окно врывался лязг и грохот подземной дороги.
- Папа, из моих классных подруг многие уже не девушки. По глупости потеряли невинность. А я еще девушка, и допустить глупость мне бы не хотелось. Мне исполнилось семнадцать лет, я люблю Чабу. Скажи, что мне делать. Я тебя внимательно слушаю.
Бернат уже жалел, что затеял весь этот разговор. Теперь Анди примется его допрашивать, пока не получит успокоительного ответа. Но говорить о подобных вещах - дело весьма деликатное. Он окинул ласковым взором продолговатое лицо девушки, ее каштановые волосы, грудь, обтянутую белой блузкой. Да, Анди уже не ребенок. Она выросла и сейчас хотела бы получить благословение на свою любовь. Говорил он обо всем всегда откровенно, искренне, в том числе и о любви, ни разу не стращал дочь адом, не обещал ей райской благодати, библию они читали, как сборник сказок, так что бог, Иисус Христос в сознании Анди принадлежали к одной компании со Снегурочкой, гномами, Красной Шапочкой и Серым Волком, И вот теперь он вдруг подумал: правильным ли был такой его метод воспитания, правомерно ли он поступил, разбив ее иллюзорную религиозную мораль? Да, правомерно. Верующие, безусловно, народ счастливый, но жизнь убеждает, что любовь и плотские страсти обычно являются препятствием на пути религиозно настроенных людей. Религиозные каноны тяжким грузом давят на их совесть. Чувство греха мешает им любить раскрепощенно.
- Мое мнение тебе известно, - заявил он дочери. - Мы об этом говорили не раз. Любовь - не только духовная, но и физическая связь. Именно в этом и состоит ее полное совершенство. На тот счет, когда это наступает, нет ни правил, ни канонов. Вы любите друг друга уже много лет. Если я скажу, что чувственной грани в вашей любви вы достигнете, когда тебе исполнится восемнадцать лет, и тогда духовная связь между вами дополнится и физической связью, это будет глупостью. Могу заявить одно. Связь, которая унижает, подавляет тебя, от которой на другой день или позже ты стыдишься самое себя, которая вызывает у тебя чувство отвращения, - это не любовь.
Андреа лежала на спине, взгляд ее блуждал по пожелтевшим обоям потолка. Время от времени порывы северного ветра с шумом бились об оконные шторы, и снова наступала тишина. Чаба дышал ровно, спокойно, забывшись возле нее здоровым, глубоким сном.