А Чики-Туко набрал высоту - и в штопор! Один виток, второй, третий, седьмой, восьмой… До земли - двести метров! Комэска сел на стульчик, бледный, как полотно. Дежурный по полетам кричит: "Санитарную машину!"
Метров на сто пятьдесят Быстров вывел самолет из штопора, снова полез вверх. И опять - витков пятнадцать. Инструктор чуть не упал. Картинка, говорят, была не из веселых… Когда Человек-Непоседа в третий раз начал набирать высоту, на КП приехал начальник училища - старый летчик, друг Чкалова, комбриг (сейчас он в полярной авиации). Вышел из машины, комэска ему обо всем доложил.
Он знает, что вы хотели его отчислить? - спросил комбриг.
Наверно, догадывается.
Плохо…
В это время Чики-Туко набрал высоту, сделал штук пять петель, боевой разворот, одну за другой четыре глубокие восьмерки.
Отличный пилотаж, - проговорил комбриг, наблюдая за самолетом. - По каким причинам отчисляете?
У него какая-то боязнь при выполнении штопора. Чрезмерная нервозность…
Комбриг ничего не сказал. Он слышал, как Быстров убрал газ.
"Сейчас начнет", - подумал комэска…
Говорят, это был классический штопор. Никто не выдержал до конца, кроме комбрига. Позакрывали глаза, поотворачивались. Ждали: вот сейчас - удар, треск, взрыв и… конец. Комбриг стоял спокойно, только жадно затягивался папиросой и чуть-чуть побледнел…
На этот раз Чики-Туко вырвал машину из штопора метров на шестьдесят. Подвернул к "Т", рассчитал и точно притер у самого полотнища. Потом зарулил на стоянку, выключил мотор, вылез и, увидев начальника училища, пошел прямо к нему. Ни разу не взглянул ни на комэска, ни на инструктора. Подошел к комбригу, не торопясь снял шлем и бросил его в сторону.
Больше не пригодится, - тихо проговорил он. Встал "смирно" и добавил: - Я знаю, что меня ждет, товарищ комбриг… Я готов…
Комэска откозырял:
Разрешите арестовать, товарищ начальник?
Что?.. - Казалось, комбриг не расслышал. Долго смотрел на Быстрова, и все видели, - как он едва заметно улыбнулся. Потом отвел комэска в сторону:
Вы говорите, какая-то боязнь при штопоре?
Комэска промолчал.
Что же вы предлагаете? Арестовать?
Несомненно. Предать суду. Такой заразительный пример нельзя…
Комбриг не дал ему докончить:
- Вы видели, как он летал?
И уже садясь в машину, проговорил:
Хорошо. Арестуйте его на двадцать суток. После этого пришлите ко мне. Я думаю, вы не будете возражать о переводе его в другую эскадрилью? До свидания.
Потом еще раз взглянул на стоявшего без шлема Чики-Туко и сказал не очень громко:
Он будет отличным летчиком!
Уже через месяц после начала полетов Андрей почувствовал, что самое трудное для него будет - расчет на посадку. Вначале все казалось необыкновенно простым и несложным: правильно построить "коробочку", вовремя убрать газ, не поторопиться и не запоздать с четвертым разворотом - и самолет сам сядет у "Т". Но когда он без помощи инструктора начинал этот расчет на посадку, оказывалось, что все это не так просто. То он не учел силу ветра и самолет садился в двадцати-тридцати метрах от "Т" с "недомазом", то не до конца убрал сектор газа и "промазывал", то плотность воздуха была больше, чем накануне предыдущего полета, и самолет проносился над "Т" под неодобрительные восклицания финишеров.
Быстров терпеливо указывал на ошибки Андрея, но эти ошибки повторялись изо дня в день, и казалось, никогда не настанет время, когда инструктор скажет курсанту:
Вот теперь хорошо, Степной!
Андрей приуныл. Он, конечно, знал, что очень многие курсанты "болеют" такой же болезнью. Но все-таки большинство курсантов уже готовились к самостоятельному вылету, преодолев неудачи, а вот он ничего не может сделать. Никто его не упрекал, наоборот, все ободряли, а он приходил с полетов усталый и разочарованный, садился на подоконник и угрюмо смотрел на плывущие облака, словно в высоком небе хотел прочесть ответ на свой вопрос: "Что же делать?"
Как-то вечером, прохаживаясь по стадиону, Андрей встретился с инструктором. Ему не хотелось надоедать Быстрову своими вопросами, он собирался уже пройти мимо, но инструктор сам остановил его.
Вы куда-нибудь спешите, Степной? - спросил он.
Нет, - ответил Андрей. - Просто гуляю.
Может быть, погуляем вместе?
Я с удовольствием. Если, конечно, вам не будет скучно со мной, - сказал Андрей.
Они пошли рядом. Быстрое долго молчал, наблюдая, как в "чертовом колесе" крутятся двое курсантов. Казалось, он хотел решить какую-то задачу. Вдруг он остановился и крикнул маленькому курсанту, который вылез из колеса:
Дымов, можно тебя на минутку?
Курсант подбежал к инструктору.
У меня к тебе просьба, - сказал Быстрое. - Мы вот с товарищем Степным чуть не поссорились из-за тебя. Он говорит, что ни один человек не сможет кружиться в колесе больше пяти минут подряд. А я доказываю, что тренировкой можно достичь чего угодно. Кружился минуту, через некоторое время можно продержаться и четверть часа. Будь нашим судьей. Дымов.
С удовольствием, - улыбнулся курсант.
Он повернулся и пошел к своему товарищу. Тот помог ему прикрепить ремни к ногам и, когда Дымов качнул колесо и покатился по стадиону, громко засмеялся:
Генка, перед обедом я тебя остановлю!
Быстров взглянул на часы.
Курсант направил колесо на беговую дорожку, и оно замелькало вдоль бровки. Изредка Дымов сворачивал на поле, делал два-три виража и снова выруливал на дорожку. Когда он сделал полный круг и начал виражировать около присевших на скамью Быстрова и Андрея, товарищ его проговорил:
Можем и вздремнуть маленько. Генка остановится не раньше чем через полчаса.
Прошло десять, пятнадцать минут. Быстров встал со скамьи и крикнул:
Довольно, Дымов. Курсант Степной признает, что проиграл спор.
Генка остановил колесо и направился к Быстрову.
Вы помните, товарищ инструктор, - проговорил он, - как меня тошнило от пяти оборотов? А сейчас… Сейчас я и понятия не имею, что такое головокружение.
Я согласен, - сказал Андрей, когда они с Быстровым снова шли по стадиону, - что всего можно добиться тренировкой. Никита Безденежный долго не мог определить высоту начала выравнивания при посадке. Инструктор возил его по низкополетной полосе больше всех. И ничего не получалось. Начинал выравнивать или на пятнадцать, или на пять метров. Тогда он стал тренировать глубинный глазомер. Залезет на крышу, на лестницу, на вышку и прикидывает: сколько до земли? Пять, семь, десять метров? Сейчас он определяет высоту с точностью до половины метра и отлично делает посадку.
У курсанта Абрама Райтмана была плохая координация на разворотах. Он часами сидел в самолете и тренировался. Теперь получается. Но как тренировать расчет? Каждый день разный старт, каждый день разный ветер… Нечмирев говорит: надо чувствовать! Значит, у меня нет чутья?
Быстров ответил прямо:
У вас нет выдержки, Андрей.
Выдержки?
Да. Геннадий Дымов полтора года назад не мог сделать петлю с открытыми глазами. И что? Раскис он? Нет! Он сделал то, что и должен делать в таких случаях будущий летчик: взял себя в руки и упорно начал тренироваться. Результат вы видели сами. А что сделал Безденежный, когда узнал, что у него плохой глубинный глазомер? Опустил голову? Расплакался? Тоже нет.
Он немного помолчал, потом строго спросил:
А что сделал Андрей Степной, когда ему сказали, что плохо с расчетом на посадку? Андрей Степной повесил нос. Раскис, как кисейная барышня. Что? Может быть, я ошибаюсь?
Андрей ничего не ответил.
Курсант Степной хотел бы, наверное, - продолжал инструктор, - чтобы он стал летчиком по мановению волшебной палочки. Раз-два - и готово, можете отправляться в рейс. Нет, Андрей, так не бывает. Трудно? Будет еще труднее.
4
Да, веру в себя терять нельзя…
Андрей видел, как из самолета, зарулившего на старт, вылез командир звена, а двое курсантов потащили в кабину мешки с песком: значит, кто-то сейчас будет вылетать в свой первый самостоятельный полет. Кто же этот счастливчик? Андрей посмотрел на номер машины: 11–45. Самолет третьей летной группы. Никита? Конечно, он! Вот Никита приподнял очки и взглянул на Андрея. Старается быть серьезным, но радость так и светится на лице. Да и зачем ее скрывать, эту радость?! Инструктор наклонился к Никите и дает ему последние наставления. Потом спрыгивает с плоскости и, держась за консоль, сам провожает машину к взлетной площадке. И когда Никита поднимает руку, спрашивая разрешения на взлет, инструктор сам взмахивает белым флажком. А Андрей шепчет: "Ни пуха, ни пера, Никита!"
Потом подошел инструктор Быстров и попросил командира звена проверить Бобырева и Нечмирева. Командир слетал с тем и другим и сказал:
- Отлично! Можно пускать самостоятельно.
Андрей встречал и провожал самолет, приветственно улыбался Бобыреву и Нечмиреву, когда они рулили к взлетной площадке, поздравлял их с первым самостоятельным вылетом, а сам все время думал: "А когда же полечу я? Почему они умеют, а я нет? Неужели я так туп?"
С каждым днем все новые и новые курсанты вылетали самостоятельно. В первом звене не вылетали Андрей Степной и Камелягин, во втором и в третьем звеньях - по три человека. Через две недели отчислили из училища, как неспособных, двух человек. И как ни старался Андрей не отчаиваться, настроение у него становилось все хуже и хуже. Он уже представлял себе, как однажды с ним в самолет сядет комэска и, сделав две-три посадки, вылезет из кабины и, ничего не сказав, пожмет плечами. А это значит… Это значит, что на другой день ему скажут то, что говорят всем отчисляемым по летной неуспеваемости курсантам: "Не огорчайтесь, не всем же быть летчиками. Хотите, мы переведем вас на техническое отделение?" И это будет прощанием со своей мечтой, со своими надеждами.
И все же веру в себя терять нельзя!
Андрей в свободное от полетов время уходил на границу аэродрома и часами наблюдал за летающими самолетами. Сразу же, как самолет делал третий разворот, Андрей настораживался: когда курсант уберет газ? Вот он летит все ближе и ближе к "Т".
- Ну, - шепчет Андрей, - убирай! Убирай же газ, промажешь!
Вдруг - тишина, машина планирует, делает четвертый разворот и точно садится у полотнища. "Значит, - думает Андрей, - я рассчитал бы правильно".
Появляется второй самолет. Ему еще лететь и лететь, а курсант уже ввел машину в планирование. "Конечно же, плюхнется с "недомазом", - думает Андрей. - Или придется подтягивать". И когда самолет садится, не долетев пятнадцать-двадцать метров до "Т", Андрей улыбается: "Говорил же, что рано убираешь газ! Вот и будет тебе сейчас азбучка от инструктора".
В четверг не летали. С восходом солнца поднялся сильный ветер, наплыли черные тучи и разразилась гроза. Одна за другой вспыхивали яркие молнии, беспрестанно гремел гром. Ветер свистел в расчалках, привязанных к штопорам самолетов, срывал с кабин моторов чехлы, врывался в ангары и гудел в железных перекрытиях. Потом хлынул ливень. Курсанты попрятались в ангары и сидели там угрюмые и злые. Часа через два инструкторы и командиры звеньев ушли, поручив курсантам работать с техниками: приводить в порядок моторы, смазывать расчалки, вытирать грязь и пыль в фюзеляжах.
Андрей сидел в задней кабине и проверял ножное управление, когда к самолету подошел Никита. Взобравшись на крыло, он наклонился к приятелю и сказал:
Слушай, Андрей, мы решили, что завтра тебе надо вылетать самостоятельно. Сколько можно тянуть резину, трын-трава?! Ждать, когда отчислят из училища?
Вы решили? - Андрей невесело ухмыльнулся. - Кто ж это - вы? Ты и Вася? Пожалуй, надо будет вылетать, коль вы решили. Забавно, черт возьми!
А ты не смейся, миллион чертей! - На другом крыле уже стоял Вася Нечмирев и гремел над головой Андрея - Никита сказал точно: завтра тебе надо вылетать, и ты полетишь. Точка.
Вы, случаем, бензину не наглотались? - спросил Андрей.
Вылезай-ка из кабины, сейчас поговорим, - предложил Вася.
Андрей послушно вылез, и они пошли втроем в угол ангара. Усевшись на старый баллон самолета, Никита сказал:
- Слушай, Андрей, может быть, это и нечестно с нашей стороны, но мы случайно подслушали разговор командира звена с командиром отряда. Я драил ленты, а Вася закрыл фюзеляж. Подурачиться. Я хотел было уже поднять крик, вдруг слышу голос командира отряда: "Что же делать со Степным? Вы когда проверяли его последний раз?" - "Вчера". - "И как?" - "Посадка отличная, координация движений отличная, а с расчетом ничего не получается. Просто удивительно". - "Командир эскадрильи, - проговорил комотряда, - поставил вопрос об отчислении всех, кто еще не вылетел. Может быть, он прав: в первой эскадрилье не осталось ни одного не вылетевшего самостоятельно. Через два дня докладывать начальнику училища, а что докладывать? Сроки все прошли. Наша эскадрилья плетется в хвосте. Командир отряда ушел, но в это время подошел Чики-Туко. "Степного вашего хотят отчислить", - сказал ему комзвена. "Что?" Мне казалось, что Человек-Непоседа, даже подпрыгнул. "Это же чье такое заключение?" - "Комэска." - "Ни за что не соглашусь. Человек хочет летать, любит летать… Вы понимаете, любит летать! Я сам пойду к начальнику училища!" - "Слушай, Непоседа, - говорит комзвена. - Чего ты горячку порешь? Сам же знаешь, что сроки прошли. Не будешь же ты возить его до Ноева потопа?.." Потом они ушли. Наш Чики-Туко, конечно, будет драться, но что он может сделать, Андрей? Прикажет комэска, и все. Завтра с тобой полетит командир отряда. А может быть, после него и комэска.
Никита посмотрел на Андрея и спросил:
Ты все понял?
Ничего не понял, - признался Андрей. - Понял только одно: завтра со мной будут летать командир отряда и комэска, после чего решат, что делать. А вот как я могу вылететь самостоятельно?.. - Он развел руками и взглянул поочередно на Васю и Никиту. - Хоть убейте, не дошло.
Проще пареной репы! - воскликнул Вася. - Способ, которым пользовались еще наши предки. Я говорю о предках-летчиках. Слушай внимательно. Как обычно, первым полетит кто-нибудь из нас. Ты садишься в кабину за пассажира. Делаем три "коробочки". И каждый круг ты - сплошное внимание. Самое главное: точно запомнить место третьего разворота. Запомнишь по земле. Дошло? За полчаса в воздухе ничего не изменится, и ты покажешь Курепину класс расчета. И он тебя выпустит. Точка.
Андрей все понял. Он долго думал, прежде чем ответить.
Значит, летать по шпаргалке? Пустить пыль в глаза командиру и инструктору? Так? - Он почти кричал от возмущения. - Кому вы это предлагаете?
Андрей встал с баллона и направился к самолету, но Вася резко остановил его за плечи.
Ты видел такого психа, Никита? - зло проговорил он. - Садись, Андрюшка, пока не получил в морду, и слушай до конца. Ты знаешь инструктора Федина из первой эскадрильи? Знаешь? Что про него говорят? Что он мастер высшего пилотажа. Что он настоящий ас! А Федин рассказывал, что его чуть не выгнали из училища из-за неумения делать расчет на посадку. И он вылетел самостоятельно вот таким способом. Понял? А сейчас он рассчитывает с закрытыми глазами и говорит: "Я чувствую землю".
Андрей, через месяц ты будешь сам смеяться над собой, - добавил Никита. - Я в этом уверен. Главное - вылететь самостоятельно.
Андрей задумался. Во втором отряде третьей эскадрильи осталось всего три курсанта, которых еще не выпустили в самостоятельный полет. Ясно, что бесконечно с ними возиться не будут. Не завтра, так послезавтра им предложат выбор: или уезжать, или переходить на техническое отделение. Что же делать? Согласиться с планом Никиты и Нечмирева? А потом? Вдруг на другой день инструктор пошлет его в полет первым? И он плюхнется где-нибудь за сто метров от "Т" или, подтягивая мотором, пролетит дальше взлетной полосы? Что скажут Быстров, Курепин? Но если сейчас не пойти на эхо, то они ничего не скажут…
Чего молчишь? - спросил Вася. - Я думал, что пороху в твоей пороховнице больше. Великий иллюзиони-и-ист… Лапоть ты, а не иллюзионист, понял?
Не шуми, Вася, - толкнул Нечмирева Никита.
Ладно, я согласен, - решился Андрей.
Утром, когда Вася Нечмирев готовился к самостоятельному вылету, Андрей сел в переднюю кабину. Взлетели. На душе у Андрея было тревожно, неспокойно. Но он заставил себя ни о чем не думать, а только наблюдать. Подлетая к третьему развороту, Вася обернулся и кивнул головой на землю. Внизу на желто-зеленом ковре темнела дорога, от которой вправо и влево уходили тропинки. Вася начал разворот, и Андрей подумал: "Отличный ориентир". Теперь надо было запомнить место, где Нечмирев уберет газ. Андрей внимательно следил за землей. Вот два деревца, вот куча земли, чуть впереди - три небольших стожка сена. Вася резко убрал газ.
Заметил? - крикнул он.
Да, - ответил Андрей.
Самолет планировал. Выйдя из четвертого разворота, Вася повернул голову и сказал: "Расчет точный". Андрей кивнул головой.
Курсанта Степного вызывает командир отряда на КП! - крикнул дежурный по старту.
Ни пуха ни пера! - шепнул Никита вслед Андрею. Андрей подошел к Курепину. Хотел доложить, но командирпросто сказал:
Садитесь, Степной. Андрей сел рядом на скамью.
Мы с вами сейчас слетаем несколько раз, - проговорил Курепин. - Думаю, что пора бы вам уже летать самостоятельно.
Это не от меня зависит, товарищ командир, - тихо ответил Степной. - Сам не знаю почему, не могу до сих пор освоить расчет.
Хороший расчет - дело практики, - подбодрил Курепин. - Есть и среди старых летчиков такие, которые без подтягивания или скольжения не могут сесть точно у "Т". Но все же… Пойдемте, Степной.
…Андрей строил "коробочку" точно по Васиному маршруту. Увидев под собой дорогу с уходящими от нее тропками, он сделал третий разворот. И услышал в шлемофоне голос командира отряда:
Хорошо, Степной.
Но от этой похвалы на душе Андрея не стало легче. Сознание, что он обманывает своего командира, угнетало его. Ему было стыдно самого себя. О полете он сейчас почти не думал. Да и о чем было думать, когда другие заранее нарисовали картину этого полета?! Ему оставалось только выполнить то, что перед ним делали другие. Взглянул на землю, как на шпаргалку, сделал разворот. Взглянул еще раз, убрал газ… "Летчик-копировщик!" - невесело подумал про себя Андрей.
Самолет сел точно у посадочного "Т". Андрей слышал, как один из финишеров крикнул:
Чудненько притер!..
Расчет отличный, Степной! - сказал Курепин. - Рулите прямо на взлетную площадку, сделаем еще один полет.
Андрей видел, как инструктор поднял вверх большой палец и ободряюще улыбнулся. Абрам Райтман пожал одну свою руку другой; "Поздравляю". Андрей отвернулся.
"С чем поздравлять?" - подумал он и пошел на взлет.