Теперь Лиза работала одна, со своим помощником. Помощник, рыжий паренек лет семнадцати, щупленький, но цепкий, подавая ей кирпичи и смеясь, подшучивал:
Игнашки нету, и ты скисла. Чего не поешь, как раньше?
Не твоего это ума дело, краснокожий дикарь! - сердилась Лиза.
Давай на пару теперь работать, а, Лизка? - не то шутя, не то серьезно предложил рыжий. - Возьмем помощника и будем разве ж так вкалывать! Почище, чем с Игнашкой!
Лиза на мгновение приостановила работу и откровенно презрительным взглядом окинула помощника.
Слушай, ты, горе-каменщик! - воскликнула она. - Ты знаешь, кто такой был Игнашка? Это был мастер-артист, человек-молния! Он мог в минуту класть столько кирпичей, сколько ты не успел бы даже сосчитать. На пару работать! Хоть бы уж не смешил, а то я от смеха свалиться могу.
А я поддержу! - Помощник левой рукой взял ее за талию, словно удерживая от падения.
Ну, ты! - Лиза резко отстранилась от его руки. - Без нежностей! Был бы тут Игнат, он прищемил бы твою лапу.
Игнат, Игнат… - протянул рыжий. - Вроде весь свет на твоем Игнате держится. Да и нужна ты ему… такая. Каменщица. Игнат теперь высоко летает. Не достанешь. Знаешь, сколько девочек за летчиками бегает?
Лиза бросила мастерок, захватила полную горсть "сметаны", и не успел помощник сообразить, что она намерена сделать, как Лиза смачно пришлепнула "сметану" ему на голову.
Если ты, медуза рыжая, хоть раз еще заикнешься об этом, я сброшу тебя с этой стены, как козявку. Ты понял? Давай смесь, чего рот открыл?!
И в это время она увидела на площадке человека в фартуке и с мастерком в руке, который стоял, облокотившись на стену, и смотрел на Лизу. Она вскрикнула и бросилась ему навстречу:
Игнат!
Лиза!..
Не обращая внимания на оторопевшего помощника, они обнялись и повторяли одно и то же, как будто в этих словах заключался особенный, глубокий смысл:
- Игнат…
Лиза…
Потом она легонько отстранилась от него и с удивлением начала рассматривать его фартук, прожженный в двух местах папиросой, ботинки с въевшейся красной кирпичной пылью и мастерок, вымазанный известкой. В глазах ее промелькнул тревожный огонек, который не укрылся от Игната. "Почему фартук? - подумала она. - Почему мастерок? Разве?.."
Нет-нет, она, конечно, рада, что он вернулся. Но… С тех пор как он уехал, Лиза часто представляла его стройную фигуру в темно-синем кителе с голубыми петлицами, фуражку с горевшей золотом эмблемой авиации. Летчик!.. И она, Лиза, рядом с ним. Они идут по приморскому бульвару, Лиза видит, как многие оглядываются и, конечно, завидуют ей. Она чувствует, как замирает сердце от радости… Это так приятно…
Лиза, о чем ты думаешь?
Лиза невольно вздрогнула и тихо спросила:
Зачем… этот… фартук? И мастерок?..
Как - зачем? - Игнат постарался улыбнуться. - Я пришел работать.
Работать?
Игнат смотрел в ее глаза: что он прочтет в них - огорчение, радость, разочарование?
Что случилось, Игнашка?
Да так… Ничего особенного. Не приняли меня. Вот и…
Не приняли?
Понимаешь, медкомиссия. Там бракуют чуть ли не десять человек из одиннадцати.
Лиза молчала.
И вот… В общем, я буду снова здесь работать. Не всем же летать! Правда, Лиза? Ты почему молчишь? Почему ты молчишь, Лизка?
Нет-нет, я не молчу, Игнат. Это так неожиданно. Я рада, рада, что ты приехал… Идем, Игнат. Эй, парень, давай "сметану"!
Они подошли к стене и стали рядом. Своим плечом Игнат почувствовал плечо Лизы. И сказал:
"Плечом к плечу…"
Он ждал, что она продолжит. Но Лиза промолчала. Может быть, не расслышала. Тогда он добавил:
"…храня великую силу дружбы…"
Рука Лизы замерла. И в это мгновение, взглянув на Игната, она увидела новую, совсем незнакомую морщинку в уголке его глаза. "От горя?" - подумала Лиза. И, шутя толкнув его плечом, сказала:
Да, да, Игнат, "…храня великую силу дружбы".
3
Вот и клуб строителей. Та же сцена, с которой великий иллюзионист Андр Юшка показывал свое искусство. И старый мастер Иван Андреевич приглаживает бородку, любовно оглядывая своих бывших и настоящих учеников. Музыканты подстраивают скрипки, гитары, мандолины, рычит бас, подхихикивает саксофон. Слышатся смех, шутки, споры о том, кто будет играть Чацкого.
Игнат вошел в зрительный зал минут за пятнадцать до начала спектакля и сел на свое место. Он предполагал, что сегодня его будут расспрашивать о летной школе, которую он и в глаза не видал, о причине его возвращения, об Андрее. Он и пришел сегодня в клуб главным образом для того, чтобы сразу сбросить с себя чувство, которое его постоянно угнетало.
Игнат не мог объяснить, почему он так болезненно переживает свою неудачу. Смешно ведь было и подумать, чтобы кто-нибудь мог обвинить его в этой неудаче. Ну, не прошел медкомиссию. И что? Разве он один такой? И разве товарищи не понимают, что он ни в чем не виноват?..
И все же это постоянно его угнетало, будто он и в самом деле был в чем-то виноват. Старый каменщик Иван Андреевич, когда Игнат обо всем ему рассказал, проговорил:
- Стало быть, говоришь, стыдно? Ах ты, дурья твоя голова! Стыдиться надо не этого, а того, что дури много в тебе, мил человек, понятно? Привыкли вы, что вам все легко дается, готовенькое вам на блюдечках подносят, вот и разнежились. Чуть что, уже и хнычете: ах, ах, беда какая, не буду летчиком, а буду мастером! Не штурвал в руках держать буду, а мастерок… Стало быть, мил человек, и мне стыдиться надо, что я три с половиной десятка лет заводы да дома строю, а?
- То ж вы, Иван Андреевич, - пролепетал Игнат.
А ты что - голубая кровь в тебе бежит? Слушать тошно тебя, хлопец! Аристократия чертова!
Андреич сердито засопел, отвернулся и ушел.
После этого разговора Игнату стало легче. И вот теперь, сидя в зрительном зале и поджидая Лизу, Игнат старался отшучиваться от назойливых вопросов своих приятелей.
А они наседали.
В отпуск приехал, Игнашка? - спрашивал один.
В бессрочный, - отвечал Игнат.
Нет, правда?
Правда. Самолет на капремонт поставили, а мне отпуск дали.
Эй, авиация, привет! - кричал другой. - А где же Андр Юшка?
Улетел. Скоро с Земли Франца-Иосифа белого медведя тебе пришлет.
Вдруг до Игната долетел ехидный смешок, и он услышал:
Кишка у Игнашки тонка… Пришел он на медкомиссию, посмотрели на него и говорят: "А эта худосочина куда лезет? Тоже в авиацию?" Ну, от ворот повороти - фюйть!
Игнат оглянулся и увидел рыжего помощника. Он стоял в кругу молодых строителей и, сгорбившись и опустив руки, показывал, как Игнат делал "от ворот поворот". Игната взорвало. Первым его желанием было вскочить, подбежать к рыжему и дать ему в физиономию. Но он сдержался. И в ту же минуту услышал возмущенный голос:
Молоть бы языком бросил, красноперка! Поехал бы сам да попробовал. А то мелет языком, мелет…
Это говорила Ольга Хрусталева под одобрительный смех. Игнат мысленно поблагодарил девушку за поддержку.
Наконец в проходе показалась Лиза. Она шла быстро, ища глазами Игната. Он привстал и помахал ей рукой:
Лиза, сюда!
Она уже подходила к скамейке, как вдруг услышала голос:
Летчица…
Она не обернулась, но Игнат увидел, как лицо ее залилось краской.
Плюнь на это, Лиза, - кипя бешенством, сказал Игнат.
С этим рыжим я еще потолкую.
Лиза села, сняла шапочку и проговорила;
Все спрашивают, почему ты вернулся. Не понимаю, какое кому дело?.. Некоторые сочувствуют, некоторые любопытствуют, некоторые, как этот рыжий тип…
А ты, Лиза, что отвечаешь?
Как - что? Говорю, что не приняли тебя… Не смог ты…
Игнат быстро посмотрел на Лизу:
Как - не смог? Что - не смог? И ты… Ты тоже… сочувствуешь?..
Игнат! - Она положила свою ладонь на его руку, - Игнашка, милый, не надо больше об этом говорить! Я понимаю тебя, но чем теперь поможешь. Лучше забудем об этой неудаче, и все. Хорошо, Игнашка?
Игнат молча пожал ее руку и ничего не ответил.
4
Ольга Хрусталева закрыла книгу и задумалась. Перед ней лежала меловая доска с вылепленным на ней орнаментом. Рядом - кучки цветного пластилина с отпечатками ее пальцев. На диване, на стульях, на аккуратно убранной кровати были разбросаны листы с красочными узорами: греческие орнаменты с ясным и стройным геометрическим построением, орнаменты древнего Рима с листьями лавра и гирляндами виноградных гроздьев, перевитых лентами, полуциркульные арки и аркатуры орнаментов романского стиля. Ольгины глаза перебегали с одного узора на другой, а тонкие пальцы бездумно тискали маленький кусочек пластилина. Надо было найти что-то свое, найти мотив орнамента, который больше всего подходил бы к большому залу, где она сейчас работала. Ей предлагали решить эту задачу просто: скопировать лепку какого-нибудь зала и механически перенести ее сюда. Но Ольга категорически отвергала такое предложение. Она не хотела, не могла работать механически. Ей хотелось, чтобы во всем, даже в самом маленьком, что она создавала, была частица ее души, было ее "я".
Она вспомнила свой разговор с бригадиром штукатуров Иваном Чудиным, и ей стало немного грустно. Бригада почти заканчивала отделку одной из комнат, но, как правило, работу не принимали до тех пор, пока не была готова лепка: Ольга задерживала, работая над сложным узором. Чудин злился и кричал:
Слушай, ты, небесное создание, долго ты будешь мудрствовать над своей лепней? Или ты хочешь, чтобы бригада осталась без зарплаты?
Нет, я этого не хочу, - как всегда, спокойно ответила она.
А чего ж ты возишься там? Чего тянешь резину?
Понимаете, Иван Аггеич, что-то у меня плохо получается… Ищу, ищу такой узор, чтобы…
А ты не ищи! - кричал Чудин. - Людям твои узоры нужны, как щуке зонтик в дождливый день. Подумаешь, орнамент! Я бы на твоем месте тяп-ляп - и гони деньги на бочку. "Ищу, ищу…"
"Тяп-ляп"? - Всегда спокойная, Ольга так возмутилась, что сразу не смогла даже придумать, как ответить Чудину. - По-вашему, Иван Аггеич, моя работа - тяп-ляп? Да как вы можете так говорить? Вы понимаете, что такое орнамент? Это же мотив! Мотив песни, которую поет народ. Это отражение эпохи, прошлое и будущее людей…
Ну, понеслась душа в рай! - махнул рукой Чудин и, напевая "Я враг небес, я зло природы…", вышел из комнаты.
Ольга долго не могла успокоиться. Ей казалось, что этот грубый человек жестким прикосновением своей руки уничтожил что-то красивое и нежное, что она носила в своем сердце…
Спор этот забылся, и теперь, вспоминая его, Ольга подумала: "Мало ли еще таких людей, которые "тяп-ляп - и деньги на бочку". Не для таких, наверно, создается красивое…"
5
Из зала открывался вид на море. В высокие полуовальные окна лился бирюзовый свет, днем и ночью сюда доносился приглушенный расстоянием рокот волн. Как крылья чайки, белели вдали паруса. И, подолгу глядя в далекий простор моря, Ольга наконец пришла к решению, что лепка орнамента должна соответствовать и этому бирюзовому небу, и белокрылым парусам, и рокоту волн. В своем альбоме она набросала эскиз лепки и пошла посоветоваться к производителю работ инженеру-строителю Насонову.
Насонов был один в кабинете, когда пришла Ольга. Радушно с ней поздоровавшись, инженер сказал:
А я, только вчера думал о твоей работе, Олюшка. Знаю, что ищешь, мучаешься… Но не горюй. Твоя работа - это искусство. А настоящее искусство и рождается в муках и поисках…
Ольга смотрела в его умные глаза и думала: "Какие разные бывают люди! Такие, как Чудин, говорят: "Кому нужна твоя лепня?" А вот Василий Сергеич…"
Мне кажется, Василий Сергеич, - проговорила Ольга, - что я нашла неплохой мотив к орнаменту. Хочу показать вам эскиз. Вы не очень заняты?
Инженер улыбнулся:
Если бы и был очень занят, Олюшка, все равно с удовольствием посмотрел бы твой эскиз. Наверное, что-то связанное с морем, с чайками?
Ольга не могла скрыть своего удивления.
Откуда вы знаете, Василий Сергеич? - воскликнула она. - Ведь я никому не показывала наброски.
Насонов засмеялся:
Угадал? Ну, девушка, ничего удивительного в этом нет. Я видел, как ты из окна зала часто любовалась морем. И тогда уже подумал: "Она ищет гармонию цветов и звуков". И потом… я ведь тоже такой же строитель, как и ты. Я и поставил себя на твое место. Как бы сделал я? Думаю, что сделал бы так же.
Ольга раскрыла альбом, и Василий Сергеевич внимательно стал рассматривать эскиз. И чем больше он всматривался в рисунок, тем сильнее и радовался за Ольгу, и удивлялся ее способностям.
"У этой девушки не только золотые руки, - думал он, - но и золотая голова!" Он взглянул на белокурую голову Ольги, и ему вдруг захотелось погладить ее кудряшки. Это желание возникло внезапно и смутило Насонова. Ему стало страшно, что Ольга, посмотрев ему в глаза, прочтет его мысли. Что она тогда подумает?!
Насонов вытащил портсигар и закурил. Потом снова придвинул альбом и углубился в изучение рисунка. Открывая в нем все новые и новые достоинства, Василий Сергеевич украдкой поглядывал на Ольгу. "Не может не существовать связи между красотой замысла вот этого произведения и красотой ее души, - думал он. - Разве может художник создать что-нибудь нежное, волнующее, если в душе его нет таких струн?" И он снова и снова смотрел на Ольгу, словно впервые ее сейчас увидел. В эту минуту ее лицо казалось ему необычайно красивым.
Подавляя в себе неожиданно вспыхнувшее волнение, Насонов встал, прошелся по кабинету и сказал:
- Очень хорошо, Оля. Ты правильно подошла к решению задачи. Когда начнешь работать?
Да прямо сейчас! - довольная похвалой инженера, воскликнула Ольга.
Добре. Желаю тебе удачи. Завтра приду взглянуть.
Взяв альбом, девушка попрощалась с Насоновым и вышла.
Когда Василий Сергеевич остался один, он попытался разобраться в том, что с ним произошло. Ему было двадцать шесть лет, когда он закончил строительный институт и женился на молоденькой учительнице. Уже через полгода он почувствовал, что жена его не любит. Работая прорабом на крупном строительства Василий Сергеевич, несмотря на чрезмерную занятость, очень много времени уделял молодой жене. Зная ее любовь к театрам, танцевальным вечерам, он против своей воли каждый день посещал с ней все те места, где ей хотелось быть. Не оставалось времени ни отдохнуть, ни почитать, ни встретиться с друзьями в семейном кругу. Его это тяготило, но он ни в чем не отказывал жене. Вскоре Наташа оставила работу в школе, заявив:
Какой смысл работать, если у меня есть муж?
Хотя его возмутило ее легкомысленное решение, он ничего не сказал. И в это время Василий Сергеевич тяжело заболел. Он лежал в постели и нуждался в заботливом уходе, однако Наташа не изменила своим привычкам. Так же, как и раньше, она каждый вечер отправлялась развлекаться, поставив около кровати мужа воду и холодный ужин. К нему приходили его друзья, рабочие со стройки, рассказывали новости, приносили газеты, подолгу просиживали у него, но никто ни разу не спросил: "А где же Наташа?" Может быть, не спрашивали потому, что чувствовали, как ему будет неприятно отвечать на этот вопрос.
Чаще всех к Василию Сергеевичу приходил его давний друг, инженер Геннадий Комаров. Это был богатырь с открытым лицом ребенка, шумный, веселый, непосредственный в своих мыслях и взглядах на жизнь. Однажды, придя вечером к Насонову и застав его в постели с воспаленным лицом и блестящими глазами, Геннадий, не выдержал.
Давай-ка, старина, выкладывай, почему ты один? - прогремел он на всю комнату, - Почему тебя оставляют одного в таком состоянии?
Василий Сергеевич попробовал отшутиться:
Как же я один? Вот и ты со мной. И мне хорошо…
Он выдавил на своем лице жалкую улыбку и потянулся за стаканом воды.
Не юли, друг! - Геннадий подал ему стакан и еще громче сказал - Не юли, рассказывай все начистоту. Давно разговорчики ходят о твоем житье-бытье, теперь сам рассказывай.
Да что говорить-то, Генка! - Василий Сергеевич развел похудевшими руками. - Живем, не очень тужим…
Врешь! - Геннадий пристукнул кулаком по столу. - Говори, где сейчас Натка? Где она была три дня назад, когда я забегал к тебе? Не прячь очи, друже, все ясно! Хочешь не хочешь, а придется вмешаться в твои дела.
Насонов медленно покачал головой:
Не надо, Гена. Ничем не поможешь…
Он на минуту прикрыл глаза, потом взглянул на друга и глухим голосом проговорил:
Хочешь правду? Что ж, слушай, от тебя скрывать не буду: не любит меня Наташа. Не любит, потому и нет ее…
Открыл Америку! - присвистнул Геннадий. - Что она тебя не любит, об этом и воробьи на крышах чирикают. Ты скажи, почему ее к порядку не призовешь?
Насонов пожал плечами:
Что ж я могу сделать? Да и зачем?..
В это время в комнату вошла Наташа. Разрумянившаяся, веселая, она бросила шляпку и перчатки и, кивнув по-приятельски Комарову, защебетала:
- Как жаль, Васек, что ты все болеешь! Такая дивная погода, так хорошо! Я была в Доме офицеров. И сейчас не могу вспомнить без смеха одного усатого капитана. Ну настоящий запорожец! Я в буфет - он за мной, я в зал - и он туда! И все говорит: "Вы, мадам, волнуете мою кровь". Чудак, ха-ха!
Она на секунду умолкла, потом, взбивая локон, спросила:
Вы почему молчите? Почему не смеетесь?
Ха, ха, - не засмеялся, а зло проговорил Геннадий и через некоторое время добавил: - Ха, ха.
Василий Сергеевич молчал, теребя пальцами край простыни. Наконец он сказал:
Дай воды, Гена. Горит…
Геннадий подал ему стакан и, глядя прямо в глаза Наташе, произнес:
Слышите, горит. А скажите, тот ваш капитан, запорожец, не горит? Вполне здоров?
К чему эти намеки? - вспыхнула Наташа, - И никто вас не просит быть тут сиделкой.
Что? - Геннадий очень резко встал и шагнул к ней.
Не надо, Гена, - попросил Насонов.
Да что здесь творится! - притопнула ногой Наташа. - Вы забываете, молодой человек, что вы не дома, И советую вам…
Советуешь? - Геннадий вплотную подошел к Наташе. - Не советовать ты должна, дрянная женщина, а род человеческий не позорить! Подумать должна, что делаешь! Пока не поздно.
Он снял с вешалки шляпу и, попрощавшись с Насоновым, стремительно вышел из комнаты.
Наташа долго не могла прийти в себя. Вначале, как только стихли шаги Комарова, она хотела разрыдаться, но потом раздумала. Схватив со стола чашку, она швырнула ее на пол и, подойдя к постели больного, закричала:
Что же ты!.. Что же ты молчал! Какой-то хам топчет имя твоей жены в грязь, а ты лежишь и слушаешь. Тряпка ты, а не мужчина! Слышишь? Несчастный прорабишко! Баба!
Василий Сергеевич молчал, продолжая теребить край простыни.
Молчишь? Стыдно тебе? А я-то, дурочка, думала, что ты настоящий мужчина! Да в любом лейтенантишке чести и гордости в тысячу раз больше, чем у тебя, ин-же-нер!..
Не говори о чести, Ната, - тихо ответил Василий Сергеевич. - Честь - это…
- Довольно! - Наташа оттолкнула стул ногой, быстро оделась и ушла.