Я разыскал одну женщину, которая жила в этом пансионе в 1942 году, несколько месяцев спустя после побега Доры Брюдер. Она младше Доры, ей было тогда лет десять. Воспоминание, которое она сохранила о "Святом Сердце Марии", - это всего лишь воспоминание детства. Она жила вдвоем с матерью, еврейкой польского происхождения, на улице Шартр, в квартале Гут-д'Ор, в двух шагах от улицы Полонсо, где жили Сесиль и Эрнест Брюдер с Дорой. Чтобы не умереть с голоду, мать работала в ночную смену в мастерской, где шили рукавицы для вермахта. Дочь ходила в школу на улице Жан-Франсуа Лепин. В конце 1942 года, во время облав, учительница посоветовала матери спрятать ее, она же, наверно, и дала адрес "Святого Сердца Марии".
Девочку зачислили в пансионат под именем Сюзанна Альбер - чтобы скрыть ее происхождение. Вскоре она заболела. Ее положили в лазарет. Там и врач был. Через некоторое время ее попросили забрать, потому что она отказывалась есть.
Ей запомнилось, что все в этом пансионе было черным: стены, классы, лазарет - только чепцы у монахинь белые. Похоже было скорее на сиротский приют. Дисциплина железная. Отопления никакого. Кормили одной брюквой. Ученицам полагалось молиться "в шесть часов" - я только забыл спросить у нее, в шесть утра или в шесть вечера.
emp
Лето 1940 года для Доры прошло в пансионе на улице Пикпюс. По воскресеньям она конечно же навещала родителей, которые тогда еще жили в гостинице на бульваре Орнано, 41. Я смотрю на схему метро и пытаюсь представить, как она ехала. Чтобы не делатъ слишком много пересадок, проще него было сесть на станции "Насьон", это довольно близко от пансиона. Направление "Пон-де-Севр". Пересадка на "Страсбур-Сен-Дени". Направление "Порт-де-Клиньянкур". Она выходила на станции "Симплон", как раз напротив кинотеатра и гостиницы.
Двадцатью годами позже я часто садился в метро на "Симплон". Обычно около десяти вечера. В этот час на станции почти никого не было, и поезда ходили с большими перерывами.
Наверно, тем же путем она возвращалась обратно в воскресенье вечером. Провожали ли ее родители? От "Насьон" надо было еще пройти пешком; скорее всего, она выходила на улицу Пикпюс самым коротким путем, по улице Фабр-д'Эглантин.
Это было все равно что возвращаться в тюрьму. Дни становились все короче. Уже темнело, когда она шла через двор мимо искусственного грота и надгробного памятника. Над входом горела лампочка. Дора шла длинными коридорами. Часовня, воскресная вечерня. Затем, в общем строю, молча - в дортуар.
emp
Пришла осень. 2 октября парижские газеты вышли с предписанием всем евреям встать на учет в полицейских участках. Глава семьи имел право зарегистрировать всех домочадцев. Во избежание очередей граждан просияв являться в алфавитном порядке в дни, указанные в нижеследующем списке…
Буква "Б" пришлась на 4 октября. В этот день Эрнест Брюдер заполнил формуляр в участке квартала Клиньянкур. Но дочь он не вписал. Каждому вставшему на учет присваивали регистрационный номер, который впоследствии вносили в его "семейную карточку". Это называлось "номер еврейского досье".
Эрнесту и Сесиль Брюдер присвоили номер еврейского досье 49091. Но у Доры номера не было.
Наверно, Эрнест Брюдер счел, что ей ничего не грозит на территории пансиона "Святое Сердце Марии" и лучше лишний раз не привлекать к ней внимания. И еще - Доре в четырнадцать лет ярлык "еврейка" совершенно ни к чему. Да и что они, в сущности, понимали под этим словом - "еврей"? Что касается его лично, он даже не задавался таким вопросом. Он привык получать от властей всевозможные ярлыки, носил их безропотно и не возражал. Чернорабочий. Экс-австриец. Французский легионер. Благонадежный. Инвалид 100 %. Иностранное лицо, подлежащее трудовой повинности. Еврей. И его жена Сесиль - тоже. Экс-австрийка. Благонадёжная. Меховщица по найму. Еврейка. Только на Дору еще не распространялись никакие категории и номер досье 49091.
Как знать, может, ей до самого конца удалось бы избежать ярлыков. Если бы она осталась в черных стенах пансиона, слилась бы с ними и неукоснительно соблюдала распорядок дня и ночи, ничем не выделяясь. Дортуар. Часовня. Столовая. Школьный двор. Класс. Часовня. Дортуар.
emp
Волею случая - но был ли то действительно случай? - в пансионе "Святое Сердце Марии" она жила всего в нескольких десятках метров от того места, где когда-то родилась, - почти напротив. Улица Сантер, 15. Родильное отделение больницы Ротшильда. Улица Сантер как бы продолжает улицу Гар-де-Рейи и стену пансиона.
Тихий квартал, тенистые деревья. Он был таким же, как и двадцать пять лет назад, в июне 1971 года, когда однажды я гулял там целый день. Время от времени приходилось прятаться в подъезде от налетевшего летнего ливня. В тот день, сам не знаю почему, у меня было чувство, будто я иду по чьим-то следам.
С лета 1942 года в кварталах вокруг "Святого Сердца Марии" стало особенно опасно.
Дdа года свирепствовали облавы - в больнице, в сиротском доме Ротшильда на улице Ламбларди, в приюте на улице Пикпюс, 76, где служил и проживал Гаспар Мейер, который подписался под свидетельством о рождении Доры. Больница Ротшильда была настоящей западней: туда привозили больных из лагеря Дранси, чтобы вскоре отправить их обратно - таков был приказ, и немцы добросовестно наблюдали за домом 15 на улице Сантер с помощью шпиков из частного сыскного агентства "Фаралик". Множество детей и подростков, ровесников Доры, забрали из сиротского дома Ротшильда на улице Ламбларди, где они скрывались, - это первая улица направо после Гар-де-Рейи. И на улице Гар-де-Рейи, прямо напротив стены школьного сада, в доме 48-бис, арестовали девять мальчиков и девочек, ровесников Доры и помладше, вместе с родителями. Да, единственным островком безопасности во всем квартале оставался пансион "Святое Сердце Марии" с его двором и садом. Но только если не выходить оттуда, сидеть как мышка в тени черных стен, которых и самих-то не видно было в кромешном мраке комендантского часа.
emp
Я пишу эти строки в ноябре 1996 года. Дни стоят дождливые. Завтра начнется декабрь, и скоро минет пятьдесят пять лет с побега Доры. Сумерки сгущаются рано, и тем лучше: тонут в темноте серые и однообразные дни, когда под непрерывным дождем кажется, будто за окном и не день вовсе, а какое-то промежуточное состояние, хмурый сумрак до самого вечера. Когда темнеет, загораются фонари, витрины, огни кафе, вечерний воздух кажется свежее, очертания четче, на перекрестках гудят машины в пробках, спешат по улицам прохожие. Огни, суета - и мне не верится, что я в том же самом городе, где жили Дора Брюдер и ее родители, да и мой отец, когда он был на двадцать лет моложе, чем я сейчас. Я чувствую себя единственной ниточкой, связывающей Париж той поры с нынешним, будто я один помню все это в подробностях. Иногда ниточка становится совсем тоненькой, вот-вот порвется, но бывают вечера, когда сквозь сегодняшний город проступают черты вчерашнего, видимые только мне.
Я перечитал пятый и шестой тома "Отверженных". Виктор Гюго описывает, как Жан Вальжан и Козетта идут ночью, преследуемые Жавером, через весь Париж от заставы Сен-Жак до Малого Пикпюса. Их путь можно частично проследить по плану города. Вот уже близко Сена. Козетта устала. Жан Вальжан несет ее на руках. Они идут вдоль Ботанического сада, по сбегающим вниз улицам выходят к набережной. Вот они перешли Аустерлицкий мост. Едва Жан Вальжан ступил на правый берег, как ему почудились какие-то тени на мосту. Есть только одна возможность уйти от них, думает он, по узкой улочке под названием Зеленая дорога.
И вот тут у читателя голова начинает идти кругом. Кажется, будто Козетта и Жан Вальжан, спасаясь от Жавера с полицейскими, провалились в пустоту: до этого они шли по реально существующим улицам реального Парижа и вдруг перенеслись в квартал Парижа вымышленного - Виктор Гюго назвал его Малым Пикпюсом. Странное ощущение, как бывает, когда во сне вы идете по незнакомым улицам, а проснувшись, мало-помалу осознаёте, что улицы эти точь-в-точь те, на которых вы не раз бывали днем.
И вот что не дает мне покоя: в этом квартале, топография и названия улиц которого - плод фантазии Виктора Гюго, беглецы чудом спаслись от полицейского патруля, успев перебраться через стену. Они оказались "в каком-то очень большом и странном саду, - в одном из тех унылых садов, которые кажутся созданными для того, чтобы глядеть на них только зимой и ночью". Это был сад при монастыре, в котором и укрылись Жан Вальжан и Козетта; Виктор Гюго указал его точный адрес: дом 62 по улице Малый Пикпюс - это же адрес пансиона "Святое Сердце Марии", где жила Дора Брюдер.
"В описываемую нами эпоху, - пишет Гюго, - при монастыре существовал закрытый пансион… Эта девушки… носили голубые платья и белые чепчики… В ограде Малого Пикпюса было три совершенно отдельных здания: большой монастырь, населенный монахинями, пансион, где помешались воспитанницы, и, наконец, так называемый малый монастырь".
Описав место действия самым тщательным образом, автор добавляет: "Мы не в силах были пройти мимо этого своеобразного неизвестного темного дома, чтобы не проникнуть в него и не ввести туда всех, кто следует за нами, внимая, может быть не без пользы для себя, грустной истории Жана Вальжана, которую мы рассказываем".
emp
Я, как и многие другие до меня, не думаю, что совпадения бывают случайными, и порой верю, что писатели обладают даром ясновидения, - но слово "дар" здесь не совсем подходит, оно предполагает некие высшие силы. Нет, это просто часть ремесла: сила воображения, без которой писателю не обойтись, необходимость увидеть описываемое в деталях - это становится Почти навязчивой идеей, - чтобы не потерять нить, поддавшись лености; такое напряжение, как регулярная зарядка для ума, наверно, может в конце концов дать подобные вспышкам прозрения, "касающиеся прошлых или будущих событий", как написано в словаре "Ларусс" на слово "ясновидение".
Когда в декабре 1988-го мне попалось объявление о розыске Доры Брюдер в "Пари-Суар" от декабря 1941-го, я потом много месяцев не мог выбросить его из головы. Меня буквально преследовали точный адрес и детальное описание примет бульвар Орнано, 41, 1 м 55 см, овальное лицо, серо-карие глаза, серое спортивное пальто, бордовый свитер, темно-синяя юбка и такого же цвета шапка, коричневые спортивные ботинки. И мрак, безвестность, забвенье, небытие вокруг. Мне казалось, никогда я не отыщу следов Доры Брюдер. Именно потому, что мне не хватало ее, я начал тогда писать новый роман "Свадебное путешествие" - тоже возможность сосредоточиться на Доре Брюдер; может быть, говорил я себе, так я смогу узнать или угадать что-нибудь о ней, хотя бы место, где она бывала или какой-нибудь факт ее жизни. Пока я знал только одно, ее имя, БРЮДЕР ДОРА - и больше ничего, ни даты, ни места рождения-я прочел его над именем ее отца, БРЮДЕР ЭРНЕСТ, 21.5.99. Вена. Гражданства не имеет, в списке очередной партии пленных, отправленной 18 сентября 1942-го в Освенцим.
Я писал этот роман с мыслью о женщинах, которых близко знал в шестидесятые годы: Анна Б., Белла Д. - ровесницы Доры, одна родилась с ней почти одновременно, с разницей всего лишь в месяц, - во время оккупации жили так же, как и она, вполне могли разделить ее участь и, наверно, во многом походили на нее. Сегодня я понимаю, что надо было написать двести страниц, чтобы уловить один слабый отсвет действительности.
Вот он, всего несколько слов: "Поезд остановился на станции "Насьон". Риго и Ингрид пропустили "Бастилию", где им надо было сделать пересадку, чтобы доехать до "Порт-Доре". Выйдя из метро, они оказались перед огромным снежным полем… Сокращая дорогу, сани скользили по каким-то маленьким улочкам к бульвару Сульт".
Эти маленькие улочки прилегают к улице Пикпюс, и совсем рядом пансион "Святое Сердце Марии", из которого самовольно ушла Дора Брюдер декабрьским вечером, - и очень может быть, что в тот вечер над Парижем шел снег.
Это единственный за всю книгу момент, когда я, сам того не зная, приблизился к Доре во времени и пространстве.
emp
Итак, в данных на Дору Брюдер в архиве интерната, в графе "дата и причины отчисления", написано: "14 декабря 1941. Вследствие самовольного ухода".
14 декабря было воскресенье. Думаю, в этот день, когда ученицам позволялась прогулка, она навещала родителей на бульваре Орнано. А вечером не вернулась в пансион.
Такого черного, такого душного времени, как последний месяц 1941 года, Париж еще не знал с начала оккупации. С 8 по 14 декабря немцы ввели комендантский час с шести вечера - в наказание парижанам за два террористических акта. Затем в одну только облаву были арестованы пятьсот французских евреев, это было 12 декабря; 15 декабря с евреев постановили взыскать штраф в миллиард франков. А утром того же дня семьдесят заложников расстреляли в западном предместье на холме Валерьен. 10 декабря распоряжением префекта полиции всем евреям департамента Сена, как французским, так и иностранным гражданам, предписывалось проходить "регулярный контроль" с обязательным предъявлением удостоверения личности со штампом "еврей" или "еврейка". О перемене места жительства они были обязаны сообщать в участок в течение двадцати четырех часов, и отныне им запрещалось покидать пределы департамента.
Комендантский час в XVIII округе немцы ввели еще с 1 декабря. После шести вечера доступ туда был закрыт. Станции метро не работали, в том числе и станция "Симплон", возле которой жили Эрнест и Сесиль Брюдер. Дело в том, что подпольщики взорвали бомбу на улице Шампьонне, в двух шагах от их гостиницы.
Комендантский час в XVIII округе был снят через три дня. Буквально в тот же день немцы ввели комендантский час по всему X округу - после того, как неизвестные стреляли из револьвера в чиновника из оккупационных властей на бульваре Мажента. А затем был объявлен комендантский час для всего Парижа, с 8 по 14 декабря - до того самого воскресенья, когда Дора покинула пансион.
Город вокруг "Святого Сердца Марии" стал мрачной тюрьмой, кварталы один за другим гадили огни; Дора находилась за высокими стенами на улице Пикпюс (60–62), а ее родители сидели взаперти в своем гостиничном номере.
Отец не записал ее как "еврейку" в октябре 1940-го, и у нее не было "номера досье". Но распоряжение полицейской префектуры от 10 декабря предписывало "обо всех изменениях семейного положения сообщать немедленно". Вряд ли отец успел - да и вряд ли хотел - внести имя Доры в карточку до ее бегства. Наверно, он думал, что в полицейской префектуре никто не заподозрит, что у него дочь в "Святом Сердце Марии".
Что толкает нас на бегство? Я вспоминаю, как сам когда-то сбежал из дома, это было 18 января 1960 года, и дни стояли далеко не такие черные, как в декабре 1941-го. Только одно роднило мое бегство - по дороге вдоль ангаров аэродрома Виллакубле - с бегством Доры: время года, зима. Мирная зима, самая обыкновенная, никакого сравнения с той, что была восемнадцать лет назад. И все же не это ли внезапно подталкивает нас к бегству: холодный серый день, когда особенно остро ощущаешь одиночество и особенно сильно чувствуешь, как затягивается петля.
emp
Воскресенье 14 декабря, первый день без комендантского часа, который соблюдался всю неделю. Стало можно ходить по улицам после шести вечера. Но из-за немецкого времени уже в середине дня темнело.
Когда и в котором часу милосердные монахини заметили, что Доры нет? Скорее всего, вечером. Возможно, по окончании службы в часовне, когда всех учениц вели в дортуар. Я думаю, настоятельница постаралась немедленно связаться с родителями Доры, чтобы узнать, не осталась ли девочка у них. Знала ли она, что Дора и ее родители - евреи? В ее биографии написано: "Во времена гонений на евреев много детей из еврейских семей нашли убежище в стенах "Святого Сердца Марии" благодаря человеколюбию и самоотверженности сестры Мари-Жан-Батист. При поддержке своих сестер, строго соблюдавших тайну и проявивших не меньшее мужество, она не отступала перед опасностью".
Но Дорин случай был особый. Ее зачислили в "Святое Сердце Марии" в мае 1940 года, когда гонения еще не начались. Она не была зарегистрирована в октябре 1940-го. А еврейских детей религиозные организации прятали только с июля 1942-го, когда начались повальные облавы, Дора провела в "Святом Сердце Марии" полтора года. Скорее всего, она была единственной еврейкой в пансионе. Знал ли об этом кто-нибудь из ее товарок? А из монахинь?
На первом этаже дома 41 по бульвару Орнано, в кафе Маршаля был телефон: Монмартр 44–74, но я не знаю, была ли связь между кафе и гостиницей, был ли этот Маршаль также и ее владельцем. Пансиона "Святое Сердце Марии" в телефонном справочнике того времени нет. Я нашел другой адрес Христианской миссии Милосердия, видимо, в 1942 году по этому адресу находился какой-нибудь филиал пансиона: улица Сен-Мор, 64. Бывала ли там Дора? Номер телефона тоже не был указан.
Как знать? Может быть, настоятельница только в понедельник утром позвонила к Маршалю или, скорее, послала одну из монахинь на бульвар Орнано. Или Сесиль и Эрнест Брюдер сами пришли в пансион?
Знать бы, какая была погода 14 декабря, в день бегства Доры. В то воскресенье могло светить ласковое зимнее солнышко, рождающее в вас чувство свободы, праздника и бесконечности жизни - иллюзорное чувство, когда кажется, будто время приостановило свой бег, что можно спрыгнуть на ходу и освободиться от петли, которая вот-вот затянется на вашей шее.
emp
Я долго ничего не знал о том, что сталось с Дорой Брюдер после ее бегства и объявления о розыске, опубликованного в "Пари-Суар". Потом узнал, что восемь месяцев спустя, 13 августа 1942 года, ее поместили в лагерь Дранси. В карточке указано, что она прибыла туда из лагеря Турель. Действительно, в тот день, 13 августа 1942-го, триста евреев были переведены из лагеря Турель в лагерь Дранси. Тюрьма, лагерь, а если еще точнее - перевалочный пункт Турель занимал бывшую казарму колониальной пехоты, казарму Турель на бульваре Мортье, 141, у заставы Лила. Он был открыт в октябре 1940-го, в то время туда помещали "незаконно проживающих" евреев без французского гражданства. С 1941 года, когда мужчин стали отправлять прямо в Дранси или в лагеря под Орлеаном, лагерь Турель остался тюрьмой для женщин-евреек, нарушивших немецкие предписания, а также коммунистов и уголовных преступников.