Дальше - казармы Мекнеса, Феса или Марракеша. Легионеров посылают в бей, усмирять еще не покоренные земли Марокко.
Апрель 1926-го. Бои в Бекрите и Рас-Тарше. Июнь 1921-го. Батальон легионеров под командованием майора Ламбера сражается за Джебель-Хайан. Март 1922-го. Сражение в Шуф-эш-Шерге. Капитан Рот. Май 1922-го. Сражение в Тизи-Адни. Батальон легионеров под командованием Никола.
Апрель 1923-го. Сражение в Арбале. Бои за Тазу. Май 1923-го. Тяжелые бои в Баб-Бриде; легионеры майора Нэжелена под массированным огнем взяли форт Тальран. В ночь на 26-е батальон Нэжелена приступом захватил горный массив Ишендирт. Июнь 1923-го. Сражение в Тадуге. Батальон Нэжелена штурмом взял крепость. Под звуки горна легионеры водрузили на крепостной стене трехцветный флаг. Сражение в Уэд-Атии; батальон легионеров Барьера дважды предпринимает штыковую атаку. Под натиском батальона легионеров Бухеншутца пали укрепления в горах к югу от Бу-Хамуджа. Сражение в котловине Эль-Мер. Июль 1923-го. Сражение на плоскогорье Иммузер. Батальон легионеров Катгена. Батальон легионеров Бухеншутца. Батальон легионеров Сюсини и Женуде. Август 1923-го. Сражение в Уэд-Тамгиле.
Интересно, а там, среди песка и голых камней, снилась ли ему по ночам родная Вена и каштаны на Гаупталлее? В карточке Эрнеста Брюдера, "французского легионера 2-го класса", значится еше: "инвалид войны 100 %". В каком же из этих боев он был ранен?
emp
В двадцать пять лет он очутился в Париже, на улице. Or службы в Иностранном Легионе его, очевидно, освободили по ранению. Думаю, он никому об этом не говорил. Да никому и не было до этого дела. Я уверен, что он даже пенсии по инвалидности не получал. Французского гражданства ему так и не дали. О его ранении упоминается только один раз - в той самой карточке, одной из многих, что помогали полицейским проводить облавы во время оккупации.
emp
В 1924 году Эрнест Брюдер женился на семнадцатилетней Сесиль Бюрдеи, родившейся 17 апреля 1907 года в Будапеште. Я не знаю, где они поженились, как звали их свидетелей. А как они познакомились? Сесиль Бюрдеи перебралась из Будапешта в Париж годом раньше, с родителями, четырьмя сестрами и братом. Они были евреи, выходцы из России, но в Будапеште семья обосновалась, видимо, давно, где-то в начале века.
В Будапеште после Первой мировой войны жилось так же тяжело, как и в Вене, поэтому в поисках лучшей доли им пришлось отправиться на Запад.
Они нашли пристанище в Париже, в еврейском приюте на улице Ламарка. В первый месяц по приезде, все там же на улице Ламарка, трое из дочерей, четырнадцати, двенадцати и десяти лет, умерли от тифозной горячки.
Интересно, где жили Сесиль и Эрнест Брюдер, когда поженились? Уже в Севране на улице Льежар? А может, снимали комнату в гостинице в Париже? После рождения Доры они обретались только в гостиницах.
emp
Такие люди оставляют за собой мало следов. Они - почти никто. Их и не различить на парижских улицах или на фоне предместья, где, как по чистой случайности я выяснил, они когда-то жили. Зачастую адрес - это все, что можно узнать о них. Так странно: точно известно место, но ничего о том, как они жили; на этом месте белое пятно, глыба безвестности и безмолвия.
Я разыскал племянницу Эрнеста и Сесиль Брюдер. Говорил с ней по телефону. Она рассказала мне, что помнит о них - это воспоминания детства, размытые и отчетливые одновременно. Дядю она запомнила добрым и ласковым. Это от нее я получил хоть какие-то сведения об их семье. Она слышала, что до гостиницы на бульваре Орнано Эрнест и Сесиль с дочерью Дорой жили в другой гостинице. На какой-то улице, выходившей на улицу Пуасоньер. Глядя на план Парижа, я называю ей улицы одну за другой. Ну да, улица Полонсо. Однако ни о Севране, ни о Френвиле, ни о заводе Вестингауза она никогда не слыхала.
emp
Хочется верить, что там, где люди жили прежде, остается какая-то их частица. Но с Эрнестом и Сесиль Брюдер, с Дорой все было иначе. Всякий раз, когда я оказывался в местах, где они жили, меня не покидало ощущение пустоты: будто чего-то не хватало. В то время на улице Полонсо было две гостиницы. Одна, в доме 49, принадлежала некоему Рукетту. В справочнике она значится как "Отель-Бар". Другая помещалась в доме 32, хозяин - некто Шарль Кампацци. У этих гостиниц не было даже названий. А сегодня нет и самих гостиниц.
Где-то году в 1968-м я любил ходить бульварами, до самого моста надземной линии метро. Начинал свою прогулку от площади Бланш. В декабре центральный газон пестрел ярмарочными балаганчиками. По мере того как я приближался к бульвару Шапелъ, огни постепенно меркли. Тогда я еще ничего не знал о Доре Брюдер и ее родителях. Помню, у меня было странное чувство, когда я шел вдоль стены больницы Ларибуазьер, а потом над железнодорожными путями, - как будто я попал в самый темный район Парижа. Но это была просто игра контраста: после чересчур ярких огней бульвара Клиши - бесконечная черная глухая стена и сумрак под сводами метро…
В моей памяти квартал Шапель запечатлелся как нечто подвижное, убегавшее, вероятно, из-за железнодорожных путей, соседства Северного вокзала и грохота проносящихся над головой поездов метро… Мне казалось, никто не мог осесть здесь надолго. Это был перекресток дорог, откуда они уходили на все четыре стороны.
И все же я выписал адреса детского сада и школ в этом квартале; может быть, в их архивах я найду имя Доры Брюдер, если, конечно, сад и школы еще существуют.
Детский сад: улица Сен-Люк, 3.
Начальные школы для девочек: улица Каве, 11; улица Пуасоньер, 43, тупик Оран.
emp
Потом прошло немало лет у заставы Клиньянкур. Я не знаю, как они жили все эти годы до войны. С каких пор Сесиль Брюдер работала "меховщицей" или "швеей по найму", как значится в карточках? Племянница сказала, что она устроилась в какое-то ателье, кажется, на улице Рюиссо, но точно не помнит. А Эрнест Брюдер - был ли он по-прежнему рабочим, уже не на заводе Вестингауза, а где-нибудь в другом предместье? Или тоже нашел работу в какой-то пошивочной мастерской в Париже? На карточке, составленной на него во время оккупации, где я прочел: "Инвалид войны 100 %" и "Французский легионер 2-го класса", против слова "профессия" написано: "Нет".
Передо мной несколько фотографий той поры. Вот самая старая - в день их свадьбы. Они сидят, положив локти на круглый столик. Она окутана белой фатой, которая вроде бы завязана узлом у левой щеки и ниспадает до земли. Он в темном костюме, в белом галстуке-бабочке. А вот их снимок с дочерью Дорой. Они сидят, Дора стоит между ними - ей года два, не больше. Вот фотография Доры: ее сняли, очевидно, по случаю вручения школьных наград. Здесь ей лег двенадцать, она в белом платьице и белых носочках. В правой руке держит книгу. На голове у нее маленькая корона или, скорее, веночек из белых цветов. Левая рука лежит на ребре большого белого куба с геометрическим орнаментом из черных линий; видимо, этот куб поставлен специально для декорации. Вот еще снимок, сделанный там же и в ту же пору, может быть, даже в тот же день: нетрудно узнать плиточный пол и белый куб с геометрическим орнаментом, на котором сидит Сесиль Брюдер. Слева от нее стоит Дора в платье с воротничком, левая рука ее согнута и приподнята, очевидно, она собралась положить ее на плечо матери. Еще фотография Доры с матерью - Доре тоже лет двенадцать, волосы короче, чем на предыдущем снимке. Они стоят у старой стены - но, наверно, это тоже декорация фотографа. Обе в черных платьях с белыми воротничками. Дора чуть впереди матери, справа. Вот овальная фотокарточка, здесь Дора постарше - лет тринадцать-четырнадцать, и волосы длиннее; на этом снимке они стоят все трое, будто построившись в затылок, только лица повернуты к объективу. Дора и ее мать в белых блузках, Эрнест Брюдер в пиджаке и галстуке. Вот Сесиль Брюдер снята, вероятно, на фоне загородного домика. На первом плане слева стена, густо увитая плющом. Три цементные ступеньки, Сесиль сидит на нижней. Она в светлом летнем платье. На заднем плане детская фигурка со спины, голые ручки и ножки, черное трико или купальник. Не Дора ли это? За деревянной оградой виден фасад еще одного домика - крыльцо и окошко над ним. Где бы это могло быть?
Вот более ранняя фотография Доры, лет в девять-десять. Я бы сказал, что она стоит на крыше, точнехонько в луче света, а вокруг - тень. Она в халатике, в белых носочках, подбоченилась левой рукой, а правую ногу поставила на бетонную закраину, кажется, большой клетки или вольера, но в тени не видно, что там за животные или птицы. Тени и пятна света - это летний день.
emp
Было еще много летних дней в квартале Клиньянкур. Родители водили Дору в кино, на бульвар Орнано, 43. Недалеко, только улицу перейти. Или, может быть, она ходила туда одна? Родственница говорила, что с малых лет Дора была строптивой, самостоятельной, гуляла, где ей вздумается. В гостиничном номере было тесновато для троих.
Малышкой она, должно быть, играла в сквере Клиньянкур. Иногда квартал напоминал деревенскую улицу. Вечерами соседи выносили стулья на тротуар, сидели и болтали. Вместе шли выпить лимонаду на террасе кафе. Иногда мимо проходили то ли пастухи, то ли торговцы с ярмарки, с козочками, предлагали молоко, большой стакан за десять су. Выпьешь - и вокруг рта белые усы от пены.
У заставы Клиньянкур стоял домик со шлагбаумом, здесь брали пошлину за въезд. А левее, между жилыми кварталами бульвара Нея и Блошиным рынком, раскинулся целый городок из лачуг, сараев, низеньких домишек под акациями все их потом снесли. Этот пустырь поразил меня лет в четырнадцать. Мне кажется теперь, что я узнал его на двух-трех снимках, сделанных зимой: что-то вроде эспланады, видно, как по ней проезжает автобус. Стоит грузовик, кажется, будто он застрял здесь навсегда. Снежное поле, на его краю кого-то ждут фургончик и черная лошадь. А вдалеке, будто окутанные туманом, высятся дома.
Я помню, что эту пустоту ощутил тогда впервые - пустоту от того, что все разрушено, снесено, стерто с лица земли. Я еще не знал о существовании Доры Брюдер. Может быть - я даже уверен, - она гуляла там, на этой окраине, которая напоминает мне о тайных любовных свиданиях, о немудреных и навсегда потерянных радостях. Здесь еще веяло деревней, улицы назывались Колодезная аллея, аллея Метро, Тополиная аллея, Собачий тупик.
emp
9 мая 1940-го, в четырнадцать лет, Дору Брюдер отдали в интернат "Святое Сердце Марии", церковное благотворительное учреждение под руководством сестер-монахинь Христианской миссии Милосердия, на улице Пикпюс, 60–62, в XII округе.
В архиве интерната записано следующее:
"Фамилия, имя: Брюдер, Дора.
Дата и место рождения: 25 февраля 1926, Париж, XII округ, от отца Эрнеста и матери Сесиль Бюрдеи.
Семейное положение: законный ребенок.
Дата и условия зачисления: 9 мая 1940.
Полный пансион.
Дата и причина отчисления:
14 декабря 1941. Вследствие самовольного ухода".
emp
Что заставило родителей отдать ее в этот интернат? Наверно, им все труднее было жить втроем в гостиничном номере на бульваре Орнано. Еще мне думается, не грозило ли Эрнесту и Сесиль Брюдер интернирование как "выходцам из рейха" и "экс-австрийцам"? Австрия с 1938 года перестала существовать и была теперь частью "рейха".
Осенью 1939 года выходцев из "рейха" и экс-австрийцев мужского пола вызвали на "сборные пункты". Их разделили на две категории: благонадежные и неблагонадежные. Благонадежных собрали на стадионе Ив-де-Мануар в Коломбе. Позже, в декабре, их приравняли к так называемым "лицам иностранного происхождения, подлежащим трудовой повинности". Может, Эрнест Брюдер входил в число этих лиц?
13 мая 1940-го, через четыре дня после зачисления Доры в пансион "Святое Сердце Марии", настал черед женщин из "рейха" и экс-Австрии; их вызвали повестками на Зимний велодром и продержали там тринадцать дней. Затем, по приближении немецких войск, их отправили в Нижние Пиренеи, в лагерь Гюр. Может, Сесиль Брюдер тоже получила повестку?
Вот так, вас классифицируют, подводят под какие-то непонятные категории, о которых вы и слыхом не слыхали, и странные эти ярлыки не имеют ничего общего с тем, кто вы есть на самом деле. Вас вызывают повестками. Интернируют. А вам остается только ломать голову за что.
emp
Хотелось бы еще знать, каким образом Сесиль и Эрнест Брюдер узнали о существовании пансиона "Святое Сердце Марии". Кто посоветовал им отдать туда Дору?
Я думаю, Дора в четырнадцать лет уже была чересчур самостоятельной и ее строптивый нрав, о котором говорила мне родственница, наверняка давал себя знать. Родители решили, что ей необходима дисциплина. Почему-то евреи выбрали для этого христианскую школу. Но придерживались ли они своей веры? Да и был ли у них выбор? В "Святом Сердце Марии" учились девочки скромного происхождения; в биографии настоятельницы пансиона того времени, когда Дора была туда зачислена, можно прочесть: "Дети, лишенные родителей или из неблагополучных семей, те, кому Христос всегда отдавал предпочтение". А вот еще, из брошюры, посвященной сестрам Христианской миссии Милосердия: "Благотворительный фонд "Святое Сердце Марии" был создан для оказания всесторонней помощи девочкам и девушкам из малоимущих семей столицы".
Наверняка там учили не только домоводству и рукоделию. Сестры Христианской миссии Милосердия, находящейся под патронажем старинного аббатства в Сен-Совер-ле-Виконт, в Нормандии, открыли пансион "Святое Сердце Марии" на улице Пикпюс в 1852 году, и уже тогда это был интернат профессионального обучения, рассчитанный на пятьсот девушек, со штатом из семидесяти пяти монахинь.
emp
Когда Франция потерпела окончательное поражение в июне 1940 года, монахини с ученицами бежали из Парижа в департамент Мэн-и-Луара. Наверно, и Дора поехала с ними в одном из последних переполненных поездов, в которые еще можно было сесть на вокзале Орсе или Аустерлицком. Вместе с нескончаемой колонной, беженцев они продвигались на юг по дорогам, ведущим к Луаре.
Июль, возвращение в Париж. Жизнь в интернате. Я не знаю, какую форму носили ученицы. Не те ли самые одежки, что были указаны в объявлении о розыске Доры в декабре 1941-го: бордовый свитер, темно-синяя юбка, коричневые спортивные ботинки? А сверху, может, халат? Я примерно представляю себе расписание дня. Подъем в шесть. Часовня. Класс. Столовая. Класс.
Школьный двор. Столовая. Класс. Часовня. Дортуар. Прогулки по воскресеньям. Надо думать, нелегко жилось в этих стенах девочкам, которым Христос всегда отдавал предпочтение.
emp
Мне говорили, что сестры Христианской миссии с улицы Пикпюс основали летний лагерь в Бетизи. Бетизи-Сен-Мартен или Бетизи-Сен-Пьер? Обе эти деревни находятся в округе Санлис, в Валуа. Возможно, Дора Брюдер провела там несколько дней вместе со своими товарками летом 1941 года.
emp
Корпусов пансиона "Святое Сердце Марии" больше нет. На его месте выросли новые дома, глядя на них, можно представить, какую большую территорию он занимал. У меня нет даже фотографии снесенного пансиона. На старом плане Парижа в этом месте значится. "Церковный воспитательный дом". Можно разглядеть четыре квадратика и крест, обозначающие корпуса и часовню. Узкая, четкая полоса, от улицы Пикпюс до улицы Рейи, делит территорию пополам.
Согласно тому же плану, напротив пансиона, на другой стороне улицы Пикпюс, располагались конгрегация Богоматери, затем женская обитель Поклонения волхвов и молельня Пикпюс, а потом кладбище, где в обшей могиле погребены более тысячи жертв, гильотинированных в последние месяцы якобинского террора. А на той же стороне, что и пансион, почти вплотную к нему обширную территорию занимала женская обитель Святой Клотильды. Далее обитель диаконис, где я лечился когда-то, в восемнадцать лет. Мне запомнился сад при обители. Откуда мне было знать в то время, что учреждение это когда-то занималось перевоспитанием девушек, сбившихся с пути. Совсем как "Святое Сердце Марии". И как "Добрый пастырь". Решительно, все эти места, где вас держали взаперти, не оставляя надежды когда-нибудь выйти на свободу, носили странные имена: "Добрый пастырь из Анже", "Убежище в Дарнетале", "Приют Святой Магдалины в Лиможе", "Уединение в Назарете".
Уединение. Одиночество.
emp
Пансион "Святое Сердце Марии" занимал дома 60–62 на углу улиц Пикпюс и Гар-де-Рейи. Эта улица в те времена, когда Дора была пансионеркой, еще походила на деревенскую. На нечетной стороне вдоль тротуара тянулась высокая стена под сенью деревьев, росших в школьном саду.
Мне удалось узнать совсем немного об этих местах, какими видела их Дора изо дня в день почти полтора года. Большой сад, насколько мне известно, располагался вдоль улицы Гар-де-Рейи, а по другую сторону от корпусов находился школьный двор. В этом дворе, в искусственном грота под каменной пирамидой, был семейный склеп Мадре, учредительницы пансиона.
Я не знаю, завела ли Дора Брюдер подруг в "Святом Сердце Марии". Или она держалась особняком? Пока я не отыщу хоть овну из ее товарок по пансиону, мне остается только предполагать. Но ведь должна же найтись сегодня в Париже или где-нибудь в предместьях женщина приблизительно семидесяти лет, которая еще помнит свою давнюю соседку по классу или дортуару - девочку по имени Дора, рост 1 м 55 см, лицо овальное, глаза серо-карие, одета в серое спортивное пальто, бордовый свитер, темно-синюю юбку и такого же Фета шапку, коричневые спортивные ботинки.
Взявшись за эту книгу, я подаю сигналы, как маяк кораблям, правда, к сожалению, вряд ли свет моего маяка сможет пробиться сквозь мрак. Но я все-таки надеюсь.
Тогдашнюю настоятельницу "Святого Сердца Марии" звали мать Мари-Жан-Батист. Родилась она - как сказано в биографической справке - в 1903 году. По принятии пострига ее направили в Париж, в "Святое Сердце Марии", где она проработала семнадцать лет, с 1929 по 1946 год. Ей было чуть больше сорока, когда Дору Брюдер отдали в пансион.
Она была - если верить справке - "независимой в суждениях и великодушной" и обладала "яркой индивидуальностью". Умерла она в 1985 году, за три года до того, как я узнал о существовании Доры Брюдер. Она наверняка помнила Дору - хотя бы из-за побега. Но в конце концов, что я мог бы от нее узнать? Какие-нибудь мелочи, малозначащие факты из повседневной жизни? При всем своем великодушии, она вряд ли догадывалась, что творилось в головке Доры Брюдер, как ей жилось в интернате, какими ей виделись каждое утро и каждый вечер часовня, искусственный грот во дворе, стена сада и длинный ряд коек в дортуаре.
emp