- Никак нет! Но по приказу шефа абверкоманды я следовал в его распоряжение, - уточнил Деффер. И тут по его лицу скользнула тень сомнения.
Борцов поднялся с табуретки и, внимательно осмотрев посланца своего бывшего "шефа", спокойно спросил:
- А разве не догадываетесь, к кому прибыли? Не видите, что за офицеры перед вами?
- Вроде советские, - предположил Деффер несмело. - Но это же только форма…
Тут он запнулся, очевидно, поймав себя на мысли, что в данном случае все не так, как он посчитал.
- Не только форма… И содержание, - Борцов впервые улыбнулся. - Так-то, господин ефрейтор… А гауптман Шустер нас самих интересует. Ищем вот с капитаном, да никак не нападем на его след. Не поможете ли?
Деффер на время потерял дар речи. В состоянии полной растерянности он разводил руками и качал головой.
- Да, да, наша форма, - подчеркнуто серьезно повторил Борцов, - полностью соответствует содержанию. Клянусь честью советского офицера. Так что, приходите в чувство и правдиво отвечайте на мои вопросы. С каким заданием забросил вас абвер?
- Я - радист… Я только радист…
- Но вы же не гастролер. Не сами по себе… Кому-то же здесь нужны… На кого собирались работать?
- Да я не собирался. Меня вызвали и приказали.
- Что вам приказали?
- Лететь в ваш тыл.
- К кому? Рассказывайте, да посмелее. Не тянуть же вас за язык.
- Я направлен в распоряжение господина Шустера. Он где-то здесь, командует отрядом разведчиков.
- Каких там разведчиков!… Шпионов да диверсантов. Предъявите выданные вам документы.
- Они на имя младшего сержанта Красной армии. Липовые, конечно… Мои же служебные обязанности указаны в специальном письме, которое находится у курьера.
- Это письмо уже у меня, товарищ подполковник, - сказал сержант Корнеев. - Конверт с пометкой майора Баркеля "Вручить лично".
- Будем считать, что вы так и поступили, - сказал Борцов, принимая конверт. Уголки его губ тронула короткая усмешка.
Подполковник надорвал конверт, вынул из него сложенный пополам лист нелинованной бумаги и стал молча читать.
"Уважаемый господин гауптман!
Прошло более двух месяцев, как Вы отправились в части переднего края с тем, чтобы в подходящий момент оказаться за спиной у русских. Ныне в далеком и враждебном нам тылу Вы ведете нелегкую, полную непредвиденных опасностей борьбу. Стоит ли говорить о том, как этот поступок возвышает Вас в глазах Ваших начальников и друзей. Уже одна Ваша готовность к тяжелым испытаниям, если хотите - к самопожертвованию. Во имя нашей грядущей победы - есть не что иное, как подвиг. Однако мы уверены, что самые блестящие Ваши успехи еще впереди.
Как лицо, особо заинтересованное в осуществлении Вашей миссии, более того - ответственное за ее результаты, я нахожу уместным лишний раз выразить свою уверенность в том, что через все испытания на добровольно избранным пути Вы пронесете солдатское мужество, верность своему долгу и неизменную любовь к фюреру.
Все мы здесь ежеминутно будем помнить о Вас, господин гауптман, и с истинным усердием молить Бога, чтобы он послал вам только удачу. Что же касается моей личной привязанности к Вам, то ее не ослабят ни расстояние, ни разделяющая нас фронтовая линия. Ее уже сегодня пересечет самолет с людьми, которые должны быть Вам хорошо известны. Кроме настоящего письма Вам доставят деньги - сто тысяч рублей - для оплаты услуг сотрудничающих с нами русских.
По возможности немедленно информируйте меня о том, какие меры принимаете для создания в глубоком подполье сети резидентур и опорных пунктов. Нашему командованию срочно нужны свежие, достоверные сведения о противнике. Их сбор необходимо вести уже сейчас, до завершения перебазирования в район северо-западнее Минска. Точные координаты своего нахождения сообщите немедленно.
В ваше полное распоряжение направляю радиста Ганса Деффера. Он - ас эфира.
Желаю успеха.
Хайль Гитлер!
Искренне Ваш "Профессор"".
- Подписал лично Баркель, - объявил вслух Борцов, признавший почерк начальника абверкоманды.
Радист наконец-то вспомнил о посылке, зажатой подмышками. Поскольку лично для него самая трудная часть встречи, как он понял, была позади, ефрейтор позволил себе несколько расслабиться.
- Господин подполковник, - обратился он уже без прежней скованности, - тут еще и передача для гауптмана. Кое-что из съестного, да и для настроения, - ефрейтор, сделав над собой некоторое усилие, изобразил на лице подобие улыбки.
- Будем считать, что посылка до адресата не дошла, - сказал подполковник. - Советую вам вручить ее лесным зверюшкам…
- А как поступите с рацией?
- На рации будете работать, - ответил подполковник без тени сомнения, удостоив Деффера продолжительного взгляда.
В этот самый момент совсем рядом с палаткой раскатисто прозвучало опаринское "Хальт!". Вслед за окриком полоснула автоматная очередь. Поняв, что могло произойти, ни слова не говоря, Корнеев вылетел из палатки. Радист побледнел, догадавшись, что и этот окрик, и выстрелы имеют прямое отношение к его напарнику.
- Ваш спутник решил немного побегать, - сказал Борцов, обращаясь к радисту. - Надеюсь, вы не совершите такой глупости? Будет благоразумнее посетить нашу кухню, а то вы вон какой худющий, кожа да кости…
Глава двенадцатая
"Итак, первый блин комом! - сокрушался Самородов, направляясь по срочному вызову к начальнику поисковой группы. - И уж кто бы другой, а то Опара. Лучший стрелок! Снайпер!… Не ожидал. От него не ожидал. Что ни говори, а конспирацию провалил. Подвернулся же ему на язык этот "черт!". Вроде бы сущий пустяк, а что в итоге? Чэпэ!"
Капитану казалось, что он предусмотрел все. В наряд назначил лучших. Начеку держал тревожную группу. Сам глаз не смыкал. Только бы встречу не проморгать. Встретили, привели, а что дальше?… Из-под самого носа убег!
Борцов поджидал казнящего себя пограничника в палатке, служившей ему и рабочим кабинетом и комнатой отдыха. Комфорт лагерный: стол из неструганых досок, пара табуреток, раскладушка. Начальника заставы встретил у входа. Спокойно выслушал рапорт. Собственно, в нем не было ничего нового, ибо контрразведчик уже знал, что беглец пойман.
- Ну а какой из этой истории возможен вывод? - спросил Борцов, предложил капитану присесть.
- Вам, товарищ подполковник, виднее, - начал было и осекся.
В глазах подполковника промелькнула холодная искорка.
- Что, у вас вся застава так считает? - спросил он, слегка повысив голос. - Или только ее начальник? Подполковнику виднее… А почему вам, да и тому же Опаре не виднее?
- Ефрейтор уже признал свою вину. Раскаивается…
- Да погодите вы с поиском правых и виноватых. В этом ли сейчас дело. Не вернее ли сначала разобраться в сути происшедшего. Что стало причиной чэпэ? Почему уже находившийся в наших руках лазутчик вдруг пустился в бега? Кстати, где он сейчас?
- Под усиленной охраной, товарищ подполковник.
- Больше не рванет?
- Никак нет. Я двух часовых к нему приставил, а дозоры усилил.
- С перепугу, что ли?
- Уж очень он опасен. Мог бы всю обедню нам испортить.
- Да, мог бы. - Борцов помолчал и вдруг расхохотался. - Вон вы как… Оказывается, теперь и вам виднее. Давайте же посмотрим, в чем корень случившегося.
Но тут неожиданно и, как казалось, совсем некстати, рассмеялся Самородов.
- Точно так и было, - успокоясь, сказал капитан. - Корень в самом корне.
- То есть, как понимать вас? Что это за абракадабра?
- Да нет тут никакой абракадабры… Опара, когда их вели, шел впереди. "Гости" все принимали пока за должное. На полпути Опаре попался под ноги корень сосны, вылезший на тропу. А было еще темно, разве заметишь. Ну, и ефрейтор поддел его, да так, что еле на ногах удержался. Тут-то он и вспомнил "черта". А за спиной шагал этот курьер. Конечно же он сразу сообразил, к кому попали.
- Значит, виноват злополучный корень? Вы так решили?
- Конечно… Это не факт.
- А кроме данного факта больше ничто не способствовало побегу? Как вел себя лазутчик в палатке?
- Когда он остался наедине с Опарой, наверняка стал прикидывать, как ему смыться. Реальным казался подкуп часового. При нем было целых сто тысяч рублей. Попытался забросить "удочку". Опара в разговор с ним не вступил. Тогда этот подлец буквально осыпал его тридцатирублевыми купюрами.
- Откуда же он их сыпал?
- Из рюкзака.
- А лимонку, часом, не высыпал? В такую кипу денег вполне мог гранату спрятать. Почему не обыскали?
- Опасались выдать себя, мог язык подвести. Оружие Опара отобрал с помощью жестов, а тут не рискнул. Француз он у нас.
Борцов поднялся, сделал несколько шагов вдоль палатки, мягко ступая. Пол был притрушен свежескошенной травой с полынью. Тишину не нарушал даже шум деревьев, подступавших к самой палатке. Ничто не мешало думать.
Докопаться надо было до самой сути. "Нет, на их пути, - предположил Павел Николаевич, - встретилось не только корневище. Была и другая зацепка. Черт, конечно, сыграл свою роль, но не главную. Была причина посерьезнее. Неужели масла в огонь подлил Корнеев? С произношением-то у него идеально, а вот не брякнул ли чего лишнего?"
- Капитан, вас не настораживает одна деталь? - обратился Борцов к начальнику заставы, советуясь. - Почему для побега курьер выбрал самый неподходящий момент? Он конечно же предполагал, что за палатками могут стоять часовые, и тем не менее решился. Как тот картежник, сыгравший ва-банк… Почему окончательное решение принял только в палатке. Не было ли у него разговора с сержантом? Вам что-нибудь известно?
- Сержант, помнится, докладывал… Действительно, разговор был. Царьков настаивал, чтобы ему разрешили вручить пакет гауптману. Так сказать, лично, из рук в руки. На худой конец его адъютанту. Ну, тут Корнеев и нашелся.
- То есть?
- Выдал себя за адъютанта.
- Ах, вот оно что! - воскликнул Борцов, осененный внезапной догадкой. - Вот, оказывается, где собака зарыта.
- О чем вы? - выжидательно насторожился Самородов.
- Да все о том же… Во-первых, своего адъютанта гауптман конвоиром не послал бы. А во-вторых, и это тоже похоже на правду, настоящего адъютанта курьер знает в лицо. То есть, не то чтобы лично знаком с ним, что в общем-то не исключено, а просто ему показали фото, и не однажды. Такую процедуру майор Баркель практикует, сам видел. Тем более что зрительная память у его агентов зверская…
- До чего ж они ушлы, эти абверовцы. Ушлы и коварны, - вспомнил и о своих наблюдениях Самородов. - Кажется, ждешь от него всего - от каждого шага, жеста, слова, - а он все-таки и сотворит что-нибудь этакое, необычное. Приходится продумывать все заранее. Коль нет разумной заготовки - лучше помолчи. Вот и нарвался сержант Корнеев со своим экспериментом, подбросили ему адъютанта.
- Из уроков делайте выводы. Действия конвоя обсудите со всем личным составом. Как плюсы, так и минусы, - посоветовал Борцов. - А курьера доставьте ко мне, погляжу, насколько он соответствует своей кличке.
Курьера Царькова ввели в палатку с заломленными за спину и связанными брючным ремнем руками. Пограничники, наученные горьким опытом, больше не рисковали. Перед подполковником он предстал мрачнее тучи. Черные, под низкими и такими же черными бровями глаза бегали, ни на чем не останавливаясь.
Начинать разговор Борцов не торопился: хотелось хотя бы из любопытства разглядеть молодого человека, когда-то бывшего своим, русским. Низкий, весь в прыщах, лоб, жесткие волосы, стрижен коротко, уши слишком оттопырены. Сложен крепко, ладно. Офицерская гимнастерка плотно облегла широкие плечи. Кажется, расправь их - и швы не выдержат. Форма сшита будто на заказ, экономно, без запасов. В целом же вид - не придерешься. Оставь на нем погоны со звездочками, да верни портупею - чем не офицер. Уж за лейтенанта-то сошел бы.
- На вопросы отвечать будешь? - без предисловия спросил Борцов.
- Вы - подполковник?
- Тебя разве не учили различать воинские звания? Там, в абвере?
Царьков промолчал.
- Ну так как, будешь отвечать?
- Подполковнику - буду. Разрешите присесть?
- Ничего, постоишь. Ноги у тебя жилистые, бегаешь не хуже орловского рысака. Кто поймал тебя, знаешь?
- Славные советские пограничники.
- Да ты, оказывается, памятлив. Не забыл, что советские пограничники славные.
- Кто ж забудет… Зеленые фуражки и прочее… Только зря они свой мундир на германский сменяли.
- Где видел?
- Ну на том, что стерег меня…
- Значит, знал, от кого убегал? - Борцов посмотрел в упор.
- Это я уже потом смекнул. Когда сцапали…
- А когда подкупал? Там, в палатке?
- Думал, полицай.
- Врешь, Царьков… Или как там тебя… Не логично. Служишь фашистам, а от полицая убегаешь. Зачем? Какой смысл? Свои же!
Царьков притих, молча, в глубокой задумчивости оценивая сложившуюся ситуацию. Он видел, что шансов на спасение у него теперь не осталось. В своей войне, судя по всему, он потерпел жестокое поражение. Чего боялся, на то и нарвался. Сумели же подстроить ловушку. Если природная изворотливость не поможет, тогда все. Хозяева не спасут. Фон Баркель предлагал ампулу. Отказался. Разве мог он тогда знать, что все так обернется? Ампула пригодилась бы. Все же лучше пули.
- Я скажу вам правду, - вдруг заговорил Царьков, решив, что всей правды он все равно не скажет. - В советский тыл я направлен штабом армейской группы…
- Кем конкретно? - спросил Борцов. - Штабом не прикрывайся.
- Отделом "Один-Ц"… Так полагаю…
- Полагаю… Ну и подлец же ты, Царьков… На русской земле стоишь, русским воздухом дышишь, сам, если не ошибаюсь, русак, а все ловчишь, изворачиваешься. Перед кем выслуживаешься? Кому свою душу запродал? И когда? Где? Может, скажешь, подобрали на поле боя в бессознательном состоянии? Полуживым? Это скажешь?
- Не скажу… Я больше ничего не скажу…
- Зря хорохоришься, - тихо, но внятно заметил Борцов и, сделав паузу, добавил: - гражданин Попков…
Царьков вздрогнул, весь съежился и пугливо оглядел палатку. "Да что же это с ним происходит? Будто под кинжальный огонь попал, головы не поднять. Даже кличку в абвере узнали. Откуда? Каким образом? И что это за подполковник? Почему его лицо вдруг показалось знакомым? Неужели встречались? Где?"
Он опять поднял на Борцова помутневшие, утратившие живой блеск глаза. Мысль пульсировала короткими, нервными толчками. Где же могли встречаться? В какой точке пересеклись их взаимно опасные пути? На фронте? В тылу? У немцев? Но почему у немцев?
В другое время, в иной обстановке Царьков, конечно, вспомнил бы… Однажды он видел Борцова в канцелярии абверкоманды. Правда, тогда они сидели друг против друга считанные минуты. Царьков, или в тот раз Попков, получал документы, отправляясь на первое задание. Память, несомненно, подсказала бы ему, как было дело. Но только не в этот трагичный для него момент!
- Я-то думал, что в тебе хоть немного человеческого еще осталось, - проговорил подполковник, нарушив гнетущую тишину. - Дескать, вернулся блудный сын на родную землю, вернулся и понял, что грехи сотворил тяжкие. И со слезами упал на колени, ударил своим глупым лбом об эту самую землю… Случалось же такое! Другие отшельники, поколесив и натворив бед, возвращались и горько каялись. Родина-мать, конечно, воздавала им должное, но уже со скидкой на чистосердечное признание… А ты воротился зверем, вон какие глазища на меня пялишь! Ну что ж, пеняй на себя. Долгонько ты за жизнь цеплялся…
- Не за жизнь я цеплялся! - зло выкрикнул Царьков. - Не за жизнь! Заблуждаетесь, гражданин офицер. Много на себя берете. У нас, мол, благородная цель, идея и прочее, а у Царькова только шкура. Да? Да? - все больше выходил он из себя.
- Ну, насчет шкуры ты брось. Зря все это… Ценишь ее ты высоко. Часовому вон сколько отвалил. Сто тысяч!
- То не деньги, так, раскрашенные бумажки. Вернутся немцы, ногами топтать будут, дорожки к туалетам выстилать…
- А ты еще веришь, что фашисты вернутся? Ганс Деффер, твой напарник, и то сомневается, а ты - веришь? Ну, ну, дожидайся, как же, тебе они очень нужны. Позарез нужны. Получишь свои тридцать серебряников.
- Мне и серебряники не нужны! - Царькова уже трясло от клокочущей внутри злобы. - Не нужны, слышите? Мне земля нужна… Земля!…
- Землю ты получишь, это уже очевидно, - пообещал Борцов. - Конечно, не в гектарах и не в десятинах, но получишь… Трибунал тебе точно отмеряет, в полном соответствии с законами военного времени.
В палатку вошел капитан Самородов, молча присел.
- Так вы что? Меня в трибунал?
- А куда же? Дорога тебе туда выпала.
- На восток?
- Да уж не на запад, - подполковник переглянулся с начальником заставы. - Пусть солдаты уведут его, да ни на секунду не спускают глаз.
Оставшись наедине с Самородовым, Павел Николаевич продолжал:
- Ладно, с этим все ясно, в поиске он нам не помощник. Сегодня же отправьте его в прокуратуру. Начальником конвоя назначьте своего заместителя. Те сто тысяч тоже отправьте, пусть сто тысяч приобщат к делу. А радист поживет у нас. Надеюсь, ему здесь понравится: лесной воздух, нормальные харчи. Только кормите Ганса получше, а то глядеть на него тошно.
- Вы что, серьезно рассчитываете на него?
- А почему бы и не рассчитывать? По-моему, он в здравом уме, соображает, что происходит.
Глава тринадцатая
Автомашина с аппаратурой для слежения за эфиром, обещанная начальником управления, должна прибыть в район поиска дня через два, не раньше. Разумно ли дожидаться ее и ничего не делать? Все-таки двое суток! Сам-то майор Баркель сидеть в это время сложа руки не станет. Посланные им к гауптману курьер и радист исчезли бесследно, даже не известив его о своем приземлении. Бомбардировщик возвратился благополучно, однако что с ними? Полбеды еще, если оба погибли при встрече с землей, а если схвачены? В таком случае опять откладывается восстановление связи с Шустером. Последствия этого лично для руководителя абверкоманды легко представить. На совещании в штабе "Валли" Баркель разрисовал затеянную им операцию в русском прифронтовом тылу как оригинальную, дерзкую и многообещающую. И ему поверили. Правда, у слишком смелых решений всегда находятся яростные противники. Нашлись они и у него, к счастью, не взяли верх. Теперь же возникли серьезные затруднения и, если их не преодолеть, последуют не менее серьезные неприятности для самого Баркеля. Он будет рвать и метать. Кто-кто, а Борцов имел возможность убедиться, насколько ревниво относится шеф ко всему, что касается его.
Посоветовавшись с контрразведчиком, Самородов решил предпринять заставой внезапную вылазку в сторону лесного хутора Дубки. Это название неизвестного населенного пункта контрразведчик услышал от ныне покойного немецкого полковника. Во время продолжительного разговора Манфред Броднер произнес его лишь однажды и притом с заметным оттенком таинственности. Можно было предположить, что разведчик все же кое-что знал о Дубках, но распространяться на сей счет не рискнул.