- Вы знаете, у нас во дворе есть деревья, но они очень плохо растут. Что бы вы посоветовали, ведь вы вроде доктора наук в этой области, все вас хвалят, наслышана я об этом от своего мужа…
- Ну что вы?! Видите ли, доктор ничего не может сказать, прежде чем не увидит больного. Так что, если вы не против, я хотел бы прийти и посмотреть все на месте.
- Конечно, с удовольствием, когда вам будет удобно…
- Чем раньше, товарищ, тем лучше. Если можно, прямо-таки завтра.
- Можно, почему же нельзя, пожалуйста!
И все это моя родная мать делала только ради меня. Будь что будет, но она мать и должна сделать все, что в ее силах, для своего ребенка. Ничего предосудительного - пригласить специалиста для консультации мог бы любой, не так ли?
Тот человек пришел, посмотрел и что-то записал:
- Положитесь на меня, все устрою.
После полудня он привел каких-то людей с инструментом, которые за несколько часов окопали деревья, внесли под корни удобрения, подрезали живую изгородь, сгребли сухую траву, очистили аллеи от бурьяна, а бассейн от листьев и наполнили его водой. Исправили и смазали качели, выкрасили беседку в зеленый цвет. Мамуля моя накрыла им стол прямо там, в беседке. Я сходил в магазин и купил закуску и хлеб (вино было у нас дома). Затем мама начала совать им в карманы деньги. Я так и не понял, взяли они их или нет, так как уж больно они капризничали.
- Так нельзя, ведь вы потратили свое свободное время, это ваш труд…
- Это пустяк, знак внимания с нашей стороны к товарищу председателю, ведь и он столько сделал для нас - построил общежитие, столовую, мы-то сами из сел и только по воскресеньям возвращаемся домой. - Они говорили еще что-то в этом роде, а она совала им деньги в карманы. Те их снова вытаскивали. Заведующий отделом зеленстроя к тому времени уже исчез куда-то, и мама не знала, как ей правильно поступить. Но что было поистине необычным, так это то, что мой отец, когда увидел эти метаморфозы со двором и узнал, как это все произошло, не только не взорвался, но пробурчал что-то вроде "м-да", что могло бы означать принятие всего этого или даже благодарность.
И все это было ради меня! Я был опутан столькими делами, что забыл о моей маленькой Зине, моей принцессе, для которой я строил замки и за которую сражался со змеями и чудовищами.
Я был вовлечен сейчас в какую-то захватывающую игру - игру в жизнь в поистине фантастической действительности. Я был сыном человека с неограниченными возможностями. Я еще не успевал придумать желание, как оно уже выполнялось. И я требовал вещи все более и более недоступные.
Однажды я захотел, чтоб у меня дома установили колесо обозрения, в другой раз мне потребовалась настоящая лошадка. И я получил все, что требовал. Все было настоящее. Опьянение всесилием может, оказывается, наступить в любом возрасте!
* * *
Ведро справа, ведро слева. Ведро с чистой водой, в которой полощу тряпки, ведро с грязной водой, куда выжимаю их. Между этими двумя ведрами - рядовой Вишан Михаил Рэзван. От холодной как лед воды руки стали красными. Торопливо тру кафель, чтобы быстрее закончить и согреть руки. Пальцы и кончики пальцев - холодные только они. Со лба же, наоборот, стекают струйки пота.
Время от времени вытираю пот рукавом гимнастерки. Это помещение мне незнакомо, я не знаю, как лучше мыть пол: от стены к стене или разделить всю площадь на полосы. В конце концов начал от стен к середине. Не впервые я имел дело с полами. Каждое утро я мыл часть коридора и определенное количество ступенек лестницы - все зависело от участка, отведенного отделению. Но там все продолжалось несколько минут, а здесь я был один, и каптерка казалась мне залом. Никого справа от меня, кто бы делал ту же работу, что и я, никого слева. И никакого просвета впереди. Хотя бы можно было опуститься на колени на выложенный мозаикой пол. Я попробовал, но старшина закричал, что я протираю армейские штаны. Надо, видите ли, на корточках или наклонясь. Обмундирование казенное, а поясница у солдата его собственная. Обиднее всего то, что пол совсем не грязный. Достаточно было протереть его слегка влажной тряпкой. Но старшина стоит возле меня. К тому же он очень требователен, заставляет тереть чуть ли не каждый квадратный миллиметр. Дело это бесполезное и могло бы вывести из терпения кого хочешь, а не только юношу с трудным детством. В противоположность этому чувству, оттирая пол, который не нуждался в том, чтобы его мыли, во всяком случае вот так, с согнутой поясницей, онемевшими руками, замерзшими пальцами, я начал ощущать особое удовлетворение. Говорю - "удовлетворение", чтобы избежать высоких слов, которые никак не вяжутся с грязными ведрами и половыми тряпками. Другими словами, наступило настоящее озарение: я обнаружил, что победил в себе первоначальное чувство высокомерия. Значит, я стоящий человек, раз могу сделать все не осложняя.
Я не узнавал самого себя. У меня возникло чувство гордости за то, что я могу управлять своими чувствами, порывами, а главное - не противиться привыканию к армейской жизни. Это чувство гордости ставило меня выше происходящего. И я работал с такой самоотдачей, что, глядя на меня, можно было подумать: этот человек получает массу удовольствия от своей работы, как будто он сажает благоухающие цветы в сказочном саду.
Но все-таки, когда подумаешь, что все началось из-за этой кривой, иронической усмешки, появляющейся в уголках губ именно тогда, когда в ней нет никакой необходимости…
После занятий мы возвращались с учебного поля. Я был весь перепачкан грязью и валился с ног от усталости. Нашего лейтенанта куда-то вызвали, и он оставил нас на сержантов. Предстояло умыться, привести в порядок обмундирование, пообедать и, по распорядку дня, один час посвятить послеобеденному сну.
Но случилось так, что мимо проходил старшина батареи. Видя, в каком плачевном состоянии наше обмундирование после занятий, он решил провести с нами беседу. Делал он это со вкусом, подчеркивая важность сбережения военного обмундирования. Поучать нас - было его право. А нашей обязанностью было его выслушивать. Даже если бы мы до сих пор не знали, что должны беречь сапога, плащ-накидки, носки и все остальное как зеницу ока, то сейчас было не самое подходящее время об этом узнать.
Но мы-то все это уже знали с первых дней службы в армии, и все это прочно вошло в наш быт.
Не думаю, чтобы старшине захотелось оставить нас без послеобеденного сна. Скорее всего, ему нравилось слушать самого себя, нравилось, когда его слушали, особенно если аудитория была большая, то есть такая, какую имеет не каждый оратор.
- Солдат, который не бережет свое обмундирование, - это не солдат… Правая шеренга, шаг в сторону…
Но ведь мы на занятиях ползали, и, естественно, все были перепачканы, земля забилась даже под пуговицы.
- Неухоженная военная форма - это уже не военная форма…
После беседы с капитаном я сразу же сходил в библиотеку и взял книгу "Мош Теакэ", на которую ссылался командир батареи. Книга оказалась не очень интересной, но довольно сочной и изобилующей солдатским юмором.
- Подбить подковки на сапоги необходимо. Пряжка на ремне должна блестеть на солнце. Сапог, если его не подбить подковкой… Кто смеется? Кому, черт побери, там захотелось смеяться? Не слышите?
Мы посмотрели друг на друга, пытаясь обнаружить возмутителя спокойствия.
- Я здесь бьюсь, чтобы научить вас, а вы смеетесь? Я вам покажу!
Только этого нам и не хватало.
- Признайтесь добровольно, кто смеялся, потому что я все равно знаю, кто это!
Все молчали. Если на самом деле кто и смеялся, то сделал это непроизвольно. Интересно, сколько времени мы потеряем для выявления личности? Как же он найдет виновного? Но этот смех он нам не простит… Может, это был я, а почему бы и нет? Если не смеялся никто другой, то, разумеется, у меня были все основания считать, что смеялся я, тем более что я читал накануне книгу "Мош Теакэ". В любом случае я решился добровольно взять на себя вину, чтобы помочь товарищам выйти из затруднительного положения. Но я также не хотел, чтобы моя фамилия дошла до командира батареи. Что бы сказал капитан, узнай он, что на второй день после нашей беседы я вновь принялся за глупости?
Поэтому я предоставил старшине искать виновного, а сам погрузился в мысли, очень далекие от всего здесь происходившего.
- Ну-ка, вот ты, иди-ка сюда!
Я не сразу уловил, что указательный палец старшины показывает на меня, и продолжал думать о своем.
- Посмотрите на него, он и сейчас смеется!
Улыбка в уголках губ… От нее никуда не деться. Весь взвод мог засвидетельствовать, что я смеюсь.
- После обеда прибыть в каптерку!.. Помощник командира взвода, командуйте!
Сержант из первого отделения вышел из строя:
- Взвод, слушай мою команду!..
* * *
"Стук-стук" в дверь каптерки.
- Товарищ старшина, рядовой Вишан Рэзван, второе отделение, второй взвод, по вашему приказанию прибыл!
- Давай, парень, давай смелее, не бойся, я тебя не съем. Я тебя позвал только для того, чтобы показать, как мы храним военное снаряжение здесь, чтобы у вас оно всегда было в хорошем состоянии.
Каптерка действительно прибрана образцово. Каждый комплект белья и одежды был сложен и лежал на своем месте на полке. Вещи уложены одна на другую с точностью до миллиметра - как будто их разрезали лезвием бритвы с помощью отвеса и ватерпаса - по номерам а размерам, гимнастерки с гимнастерками, кителя с кителями, нижнее белье с нижним бельем, простыни с простынями. И чтобы ничего не перепутать - все имело этикетки (на бордюре, карнизе), каллиграфично написанные тушью.
- Ну, как твое мнение?
Я не мог не выразить своего восхищения. Но старшину не интересовало мое мнение, и он продолжал:
- А как, ты думаешь, все это поддерживается в должном порядке?
Очевидно, надо было ответить, что благодаря аккуратности и дисциплине. Но как узнать, это ли имел в виду на самом деле начальник?
И тут, чтобы вывести меня из затруднительного положения, старшина показал мне на два ведра и тряпки для мытья полов.
- Ну, захочется тебе еще смеяться?
Нет, не захотелось. Но старшина в этом еще не убедился.
- Чтобы блестело, как солнце! Как венецианское зеркало!
Поясница, лопатки, спина - они словно чужие. Ноги готовы переломиться в коленях. И эта каптерка, которая вначале казалась мне вполне доступной по размерам, теперь вырастала в ангар для самолетов. Старшина беспрестанно проверял мою работу. В мокрый кафель можно было смотреться, как в воду прозрачного озера. И если ему казалось, что где-то недостаточно блестит, он звал меня перемывать, после чего я вынужден был вытирать еще в следы от его сапог. Но все имеет свой конец. И старшине пора уходить домой.
- Еще не готово?
Достает часы, опаздывает, видно, но хочет дождаться от меня доклада, что работа окончена. Мне же спешить некуда. И я методично начинаю все сначала. Старшина выстукивает пальцами дробь по полке, затем длинной пластмассовой линейкой начинает стучать по голенищам сапог. Только мне незачем нервничать. Я тщательно отполаскиваю тряпку, расстилаю ее на полу во всю длину и, растопырив пальцы, начинаю водить ею влево-вправо, влево-вправо, как при косьбе.
Наконец терпение старшины лопается, и он уступает:
- Выйди!
Мою ведра и кладу их вверх дном в том же порядке, в каком их брал. Полощу тряпки и вешаю их сушиться. Мою руки, опускаю закатанные рукава, подтягиваю ремень, одергиваю гимнастерку, вытягиваюсь перед старшиной, который стоит в нетерпении в углу каптерки с фуражкой в руке, и подношу руку к пилотке.
- Рядовой Вишан Рэзван, второе отделение, второй взвод, докладываю - ваше приказание выполнено!
- А что это ты опять смеешься?
- Я не смеюсь, товарищ старшина!
- Значит, это я обманываю? Ты это хочешь сказать?
- Докладываю вам, что вы не можете обманывать.
- Так ты улыбался или нет?
- Докладываю вам, что не улыбался.
- Смотри, ты и сейчас улыбаешься, скажи, что не улыбаешься.
- Докладываю, что не улыбаюсь!
На самом деле мне доставляло удовольствие улыбаться, и я совсем не прятал улыбку, потому что не смог бы сделать это иначе, как засунув голову, например, в одно из ведер. Я не хохотал, но, несомненно, предательски смеялись мои глаза и губы.
- Ты у меня посмеешься, я тебе покажу. Я заставлю тебя выучить воинские уставы и уважать старших.
- Докладываю вам, что я уважаю старших и знаю воинские уставы.
Неизвестно, сколько бы продолжалось все это, если бы старшина не торопился.
* * *
У каждого свое: у старшины - каптерка с имуществом, у лейтенанта - люди. Один старше званием, другой дольше служит в армии. Лейтенант был молод, просто мальчишка в военной форме. Старшина - служака старый. И если хорошо поразмыслить, то лейтенант больше нуждался в старшине, который распределял обмундирование и мог по своему усмотрению доставить определенные неприятности во время приема или обмена обмундирования. Поэтому молодой офицер вспыхнул, узнав, что его солдат был направлен на работу в нарушение распорядка дня и плана занятий. Разговор шел в каптерке, с глазу на глаз, но находившийся в это время за стеллажами солдат рассказал мне о нем.
- Что произошло с моим солдатом, товарищ старшина?
- Поплакался уже?
- Наоборот, не доложил и за это лишен увольнения из расположения части на два воскресенья.
- Только и всего? Думаю, что он заслуживает нескольких суток ареста.
- За что?
- Понятно, что он не стал докладывать, - не в его интересах, чтобы все знали, что он совершил.
- А что он все-таки сделал?
- Смеялся мне в лицо, товарищ лейтенант. Просто смеялся мне в лицо.
- Можете сформулировать мысль поточнее?
- Я заставил его навести порядок здесь, в каптерке. Сделал он, конечно, не бог знает что, затем начал скалить зубы. Поначалу я подумал, что у него "не все дома", но потом понял, что он просто-напросто хулиган, смеялся надо мной. Надо посадить его под арест.
- Давайте по порядку, товарищ старшина. Во-первых, кто вам дал разрешение использовать солдат, не поставив меня в известность?
- Ну что вы делаете из этого происшествие? Во-первых, вас там не было и я не знал, где вас найти. Во-вторых, даже если бы вы там и были, все равно бы дали мне кого-нибудь.
- Где я был тогда, могу доложить, но только своему начальству. И вы ошибаетесь: будь я на месте, не дал бы вам ни одного человека. Вчера у меня с ними были очень трудные занятия.
- От этого еще никто не умирал!
- Ваше мнение на этот счет меня не интересует. Я пришел сказать: с этой минуты я вам больше не разрешаю вмешиваться каким бы то ни было образом в дела моего взвода, по любому вопросу обращайтесь только ко мне. Причем соответствующим образом, по уставу, по стойке "смирно".
* * *
- Чего только я для тебя не делал! - сказал мне отец с упреком в один прекрасный день, после того как я провалился на вступительных экзаменах в институт.
- Только луну с неба мы тебе не достали, - поддакнула мама, на этот раз она была на его стороне.
- Только луну с неба, - эхом повторил старик.
- Сожалею, что не попросил об этом раньше. Я мог бы пораньше прийти к убеждению, что не совсем все ты можешь в этом мире. И не жил бы столько времени в заблуждении…
* * *
Мой отец… Чего он только не мог? Захотел я аквариум с разноцветными рыбками и получил вместо одного два. Захотел клетку с канарейками и получил пять клеток с певчими птицами. Загорелся я заполучить косулю, как в зоосаде, и через несколько дней косуля была у нас дома. Строение в глубине двора, которое в былые времена служило конюшней для беговых лошадей, словно по мановению волшебной палочки было превращено в спортивный зал, оснащенный различными гимнастическими снарядами, сряди которых был даже батут. В старый плавательный бассейн была подведена горячая вода. В холодное время устанавливались специальные рамы с тепличными стеклами, и бассейн превращался в крытый. Был у меня и настоящий конь, но мы с ним быстро расстались, так как у него появились трещины на коже, а вокруг него стало житься много мух. К тому же во дворе оставались следы помета.
Я не задумывался, откуда все это берется, но со временем обратил внимание, что для меня отец делал то, чего аккорда не сделал бы ни для кого другого. То есть пользовался теми рычагами власти, о которых раньше не позволяя себе даже думать. Появилось что-то вроде наслаждения риском, сознательным риском. Я был поздним ребенком, а потому особо любимым. Мои родители шли на риск, когда решили иметь ребенка. Никто не гарантировал, что все будет хорошо. Моей маме было 43 года, и уже долгое время она была неизлечимо больна. Будь что будет - частичка жизни, может, останется и после нее, иначе для чего она жила на этой земле?! Так получилось, что я родился полновесным и нормальным ребенком. Но после того как меня привезли домой, было сразу же решено, что я не по годам развитый ребенок. Врач, шофер, воспитательница в детском саду, секретарша, машинистка - все старались убедить отца в том, в чем он, казалось, был и сам уверен: что он и его гениальный ребенок похожи как две капли воды. И в этом не могло быть никакого сомнения - у нас общие черты, глаза одного цвета, и, в конце концов, у меня родинка справа над верхней губой была точно такой же, как у отца.
* * *
- Только луну со звездами с неба не достали!
- Был глуп, что не попросил их у тебя.
- Скольким я жертвовал ради тебя. А ты?
- А что я?
- Чем ты мне платишь за это?